Приветствую Вас Вольноопределяющийся!
Пятница, 29.03.2024, 02:56
Главная | Регистрация | Вход | RSS

Меню сайта

Категории раздела

Светочи Земли Русской [131]
Государственные деятели [40]
Русское воинство [277]
Мыслители [100]
Учёные [84]
Люди искусства [184]
Деятели русского движения [72]
Император Александр Третий [8]
Мемориальная страница
Пётр Аркадьевич Столыпин [12]
Мемориальная страница
Николай Васильевич Гоголь [75]
Мемориальная страница
Фёдор Михайлович Достоевский [28]
Мемориальная страница
Дом Романовых [51]
Белый Крест [145]
Лица Белого Движения и эмиграции

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 4119

Статистика

Вход на сайт

Поиск

Друзья сайта

Каталог статей


Елена Семёнова. Н.В. ГОГОЛЬ: НА СТУПЕНЯХ К СЕДЬМОМУ НЕБУ. Вместо эпилога
Н.В. Гоголь: наследие и наследники

 

Истинно, истинно глаголю вам: аще пшеничное зерно, падши в землю, не умрёт, то останется одно; а, если умрёт, то принесёт много плода.

Евангелие

 

Наследниками Н.В. Гоголя называют ряд русских писателей, среди которых М.Е. Салтыков-Щедрин, М.А. Булгаков, Андрей Белый, Эрдман и др. Но справедливо ли это? Что понимаем мы под наследием Гоголя, а, значит, и под понятием «наследники»? Только ли литературное направление, или же нечто большее?

 

Салтыков-Щедрин считается продолжателем дела Гоголя, как писатель-сатирик. Но есть глубочайшая разница между этими двумя писателями, и разница эта в их смехе. В истоках их смеха. В содержании и цели его. Смех Гоголя светел. Это смех, имеющей основою христианскую любовь к ближнему, желание совершенства духовного. Гоголевский смех – смех над пороками, а не над человеком. При этом зачастую, по собственному признанию Николая Васильевича, над пороками собственными. Возлюби ближнего своего – первая заповедь христианства. Ближнего, но ни его пороки, которыми поругаем образ Божий в человеке, которые есть зло и исходят от врага рода человеческого. Гоголь с юности ставил целью своей борьбу со злом. И, в последствие, борьба эта стала не со злом социальным, политическим, но с духовным, внутренним, являющимся первопричиной всех остальных бед. То борьба не с человеком, братом своим, а с бесом, терзающим его душу во имя спасения оной. Смех Гоголя рождён любовью, сочувствием к ближнему, скорбью о нём и желанием помочь ему. Не унижению человека служит он, а обличению порока, не унижению России, в чём обвинял Гоголя Розанов, но выявлению болезней её для лечения их. Болезнь любимого существа не повод разлюбить его, равно как любовь к нему не повод закрывать глаза на болезнь, которая его пожирает, а, стало быть, долг любви, разоблачать болезнь и прилагать все силы, дабы помочь излечению. Именно такой любовью дышит всякое слово Гоголя, обращённое к России, написанное о ней. О своём смехе Николай Васильевич писал: «Нет, смех значительней и глубже, чем думают. Не тот смех, который порождается временной раздражительностью, желчным, болезненным расположением характера; не тот также лёгкий смех, служащий для праздного развлечения и забавы людей, - но тот смех, который весь излетает из светлой природы человека, излетает из неё потому, что на дне её заключён вечно биющий родник его, который углубляет предмет, заставляет выступить ярко то, что проскользнуло бы, без проницающей силы которого мелочь и пустота жизни не испугала бы так человека. (…) Возмущает душу только то, что мрачно, а смех светел.»

Что же есть смех Щедрина? Кажется, и он обличает пороки, и он остёр и злободневен. Но иная основа у этого смеха, смеха человека, лишившего себя Бога и поставившего себя судиёй и мерилом всему. Это смех не над отдельными частями, но над целым, смех над человеком, над Россией, над её народом, смех жестокий, смех, рождённый злом. В этом смехе нет любви, но одно лишь презрение к мнимой ничтожности других при сознании своего мнимого же превосходства. Если Гоголь сокрушался о грехах ближних, помятуя и ещё более огорчаясь своим, ища собственного очищения и принимая всякую критику, то Щедрин судит их безжалостным судом, отделяя себя от них, не имея ни малейшего сочувствия к ним, с высоты собственной гордыни. Ничего доброго не может увидеть его глаз в России, даже «Могучая кучка» и, в первую очередь Мусоргский, высмеиваются, как нечто бездарное и ничтожное. Гоголь писал, что искусство есть примиренье, но к обратному стремится Щедрин, а оттого смех его разрушителен, это смех без света, смех, несущий лишь мрак и безнадёжность, тогда как даже в самых горьких произведениях Гоголя непременно светится лучик надежды и веры в то, что всё ещё поправимо, что Воскресение настанет. Для Щедрина Воскресения не существует. Искусство, рождённое ожесточением, опасно, но не менее опасна сама ожесточённость для того, кто носит её в своём сердце, позволяя злобе владеть им. Глаза – зеркало души. С этой точки зрения портрет Михаила Евграфовича очень характерен. Весь образ его носит отпечаток того испепеляющего его душу мрака, который царил внутри её. Никогда не вышло из-под пера его строк, исполненных любовью к человеку, к своей земле, своему народу. Неслучайно именно Щедрин стал любимцем русофобствующей части диссидентов 20-го века. В своей книге «Русофобия» Игорь Шафаревич приводит отрывок из статьи А.Д. Синявского об отъезде из «этой страны»: «Я только радовался, глядя на пачки коричневых книжек, что вместе со мной, поджав ушки, уезжает сам Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин…» Можно ли представить себе на месте Щедрина Гоголя, глубоко верующего человека, писателя, который призывал любить Россию и сравнивал её с монастырём, в котором долг наш служить Христу, писателя, которому принадлежат такие строки: «Кому при взгляде на эти пустынные, доселе незаселённые и бесприютные пространства не чувствуется тоска, кому в заунывных звуках нашей песни не слышатся болезненные упрёки ему самому – именно ему самому – тот или уже весь исполнил свой долг как следует, или же он не русский в душе»?…

 

Чаще всего наследником Гоголя называют Булгакова. Таковым он и сам считал себя. В самом деле, существует некая мистическая связь между судьбами этих двух великих писателей. Однажды в тяжёлую минуту, работая над инсценировкой «Мёртвых Душ», Михаил Афанасьевич обратился к Гоголю: «Учитель, учитель, укрой меня своей гранитной шинелью!» Изначально на могиле Гоголя, завещавшего не ставить над собой никаких памятников, неприличиствующих христианину, на Даниловом кладбище стоял простой гранитный камень – Голгофа. Как известно, кладбище это было полностью уничтожено большевиками, мостившими его плитами берега Москвы-реки, а прах Гоголя перенесён на Новодевичье, где на новой могиле установили-таки памятник «От Советского правительства – Гоголю». Так случилось, что в тот день, когда происходила замена надгробия, вдова Булгакова посещала могилу недавно умершего мужа. Надгробия на ней ещё не было установлено, и Елена Сергеевна выкупила гоголевскую «Голгофу», которая и теперь лежит на могиле Булгакова. Учитель укрыл ученика своей гранитной шинелью…

Немало общего у Гоголя и Булгакова в литературном плане. То же тяготение к мистике и фантастичности, тот же юмор, отнюдь не щедринский с его желчностью и злостью, оба создали исторические эпические полотна («Тарас Бульба» и «Белая Гвардия»), оба питали страсть к театру, и оба оставили после себя произведения, над загадкой которых исследователи бьются до сих пор: поэма «Мёртвые Души», замысел которой из-за незавершённости остался не узнан вполне, и роман «Мастер и Маргарита», по сути, тоже поэма, загадочная всею сутью своей. Совпадений очень много, и вряд ли это можно считать просто совпадениями. В литературном плане Булгаков является истинным продолжателем традиций Гоголя. А что же в плане духовном? В конце жизни Гоголь пришёл к глубочайшей вере, в 3-м томе его поэмы должна была предстать воскресшая Русь, Святая Русь, Христова Русь. Весь путь Гоголя – это восхождение к Богу. Булгаков, некогда заявивший о своём отречении от веры, атеистом, по сути, не был никогда, но не был и человеком православным. Если Гоголь перед смертью мечтал писать о Святой Руси, о Христе, то Булгаков пишет роман о дьяволе. Некоторые склонны считать «Мастера и Маргариту» антихристианским произведением, но с этим вряд ли можно согласиться. Эту точку зрения убедительно опровергают многие исследователи. И всё-таки вопрос о духовном мире Булгакова остаётся открытым. Его наследование Гоголю на стезе литературной бесспорно, но в духовном плане сомнительно.    

 

Однако есть у Николая Васильевича и прямой последователь по духовной линии. Тот самый, о котором по прочтении его первой повести Некрасов возвестил Белинскому: «Новый Гоголь появился!» Ф.М. Достоевский.

Гоголь оказал очень сильное влияние уже на творчество молодого Достоевского. «Бедные люди» были продолжением гоголевской темы «маленького человека». Влияние это наблюдается и в дальнейшем. В повести «Двойник» и других юношеских произведениях Фёдора Михайловича проявляется фантастичность, свойственная многим творениям Гоголя. Ряд произведений Достоевского, написанных уже после каторги, отсылают нас уже к гоголевскому гротеску («Дядюшкин сон», «Фома Опискин»…) Любопытно, что в «Опискине» гротеск распространяется уже на самого Гоголя. Как некогда он сам слегка подтрунивал над своим учителем Пушкиным, так теперь его самого вышучивал Достоевский.

Но наиболее сильное уже непосредственно духовное влияние Гоголя видим мы в поздних произведениях Достоевского, которые, в отличие от ранних, по своему литературному почерку как раз сделались уже далеки от гоголевских. Именно в них раскрываются темы, намеченные в «Выбранных местах из переписки с друзьями» и 2-м томе «Мёртвых Душ». Гоголь успел лишь провести пунктирную линию, бросить семя, и уже это семя дало обильный плод творчестве Достоевского. Если говорить о «Переписке», то Гоголь впервые выступил в ней, как писатель-публицист, став первооткрывателем этого направления, и именно эту традицию продолжил и закрепил Достоевский в своём «Дневнике». Вопросы веры, вопросы судьбы России и её народа, нарастания раскола в русском обществе и его возможные последствия, духовные и общественные язвы нашей жизни, грех, покаяние, искупление и воскресение – вот, темы позднего Гоголя, костяк который гений Достоевского облёк во плоть. «И непонятной тоской уже загорелася земля; черствей и черствей становится жизнь: всё мельчает и мелеет, и возрастает только в виду всех один исполинский образ скуки, достигая с каждым днём неизмеримейшего роста. Всё глухо, могила повсюду. Боже! пусто и страшно становится в Твоём мире!» Не об этом ли все главные произведения Достоевского? Но едина вера двух писателей в Россию, в русский народ. «…если предстанет нам всем какое-нибудь дело, решительно невозможное ни для какого другого народа, хотя бы даже, например, сбросить с себя вдруг разом все недостатки наши, всё позорящее высокую природу человека, то с болью собственного тела, не пожалев самих себя, как в двенадцатом году, не пожалев имуществ, жгли домы свои и земные достатки, так рванётся у нас всё сбрасывать с себя позорящее и пятнающее нас, ни одна душа не отстанет от другой, и в такие минуты всякие ссоры, ненависти, вражды – всё бывает позабыто, брат повиснет на груди у брата, и вся Россия – один человек. Вот на чём основываясь, можно сказать, что праздник Воскресения Христова воспраднуется прежде у нас, чем у других». «И пусть русский народ груб, и безобразен, и грешен, и неграмотен, но приди его срок и начнись дело всеобщей всенародной правды, и вас изумит та степень свободы духа, которую проявит он перед гнётом материализма страстей, денежной и имущественной похоти и даже перед страхом жесточайшей мучительной смерти», - вторит Достоевский.  

А ещё стоит внимательно вчитаться во 2-й том «Мёртвых Душ». Здесь уже не привычный гротесковый Гоголь, здесь уже не смех, но глубокие вопросы и прозрения выступают на передний план. Одно из них – «огорчённые люди». Достоевский, бывший петрашевец, сам был из таких огорчённых людей и вывел целую галерею их в своих романах: от Раскольникова до Ставрогина, от Ивана Карамазова до Крафта… Путаница, вечная всероссийская путаница виной нашим бедам, считал Гоголь. Неслыханная путаница водворяется в городе усилиями «мага»-юристконсульта: «Произошла такая бестолковщина: донос сел верхом на доносе, и пошли открываться такие дела, которых и солнце не видало, и даже такие, которых и не было. Все пошло в работу и в дело: и кто незаконнорожденный сын, и какого рода и званья у кого любовница, и чья жена за кем волочится. Скандалы, соблазны и все так замешалось и сплелось вместе с историей Чичикова, с мертвыми душами, что никоим образом нельзя было понять, которое из этих дел было главнейшая чепуха: оба казались равного достоинства. Когда стали, наконец, поступать бумаги к генерал-губернатору, бедный князь ничего не мог понять. Весьма умный и расторопный чиновник, которому поручено было сделать экстракт, чуть не сошел с ума: никаким образом нельзя было поймать нити дела. Князь был в это время озабочен множеством других дел, одно другого неприятнейших. В одной части губернии оказался голод. Чиновники, посланные раздать хлеб, как-то не так распорядились, как следовало. В другой части губернии расшевелились раскольники. Кто-то пропустил между ними, что народился антихрист, который и мертвым не дает покоя, скупая какие<-то> мертвые души. Каялись и грешили и, под видом изловить антихриста, укокошили неантихристов. В другом месте мужики взбунтовались против помещиков и капитан-исправников. Какие-то бродяги пропустили между ними слухи, что наступает такое время, что мужики должны <быть> помещики и нарядиться во фраки, а помещики нарядятся в армяки и будут мужики,- и целая волость, не размысля того, что слишком много выйдет тогда помещиков и капитан-исправников, отказалась платить всякую подать».  Сравним этот эпизод с отрывком из «Бесов»: «В смутное время колебания или  перехода всегда и везде появляются разные людишки. (…) Во всякое переходное время подымается  эта  сволочь, которая  есть  в  каждом обществе, и уже  не только безо всякой цели, но даже не  имея и признака  мысли, а  лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и нетерпение. Между тем эта сволочь, сама не зная того, почти  всегда подпадает под команду той малой кучки "передовых", которые действуют с определенною целью, и та  направляет весь этот сор куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что впрочем тоже случается. (…) Солиднейшие из  наших умов  дивятся  теперь  на  себя:  как  это  они  тогда вдруг оплошали? В чем состояло наше смутное время и от чего к чему  был у нас переход - я не знаю, да и никто, я думаю,  не  знает - разве вот некоторые  посторонние  гости. А между  тем   дряннейшие  людишки   получили   вдруг  перевес,  стали  громко критиковать все священное,  тогда  как  прежде  и рта  не смели  раскрыть, а первейшие люди, до тех пор так благополучно  державшие верх, стали  вдруг их слушать,  а  сами  молчать; а иные  так  позорнейшим образом  подхихикивать. Какие-то  Лямшины, Телятниковы, помещики  Тентетниковы, доморощенные сопляки Радищевы,  скорбно,  но  надменно  улыбающиеся  жидишки,  хохотуны,  заезжие путешественники, поэты с направлением из столицы, поэты взамен направления и таланта  в поддевках и  смазных сапогах, майоры и полковники,  смеющиеся над бессмысленностию своего звания  и  за лишний рубль  готовые тотчас же  снять свою шпагу и улизнуть в писаря на железную  дорогу; генералы, перебежавшие в адвокаты;   развитые   посредники,   развивающиеся   купчики,   бесчисленные семинаристы, женщины, изображающие собою женский вопрос,  -  все это вдруг у нас взяло полный верх и над кем же? Над клубом, над почтенными  сановниками, над генералами на деревянных ногах,  над строжайшим  и неприступнейшим нашим дамскими  обществом…» Гоголевский юристконсульт есть предтеча бесов Достоевского. «Подберутся обстоятельства, подберутся. Прежде всего помните, что вам будут помогать. В сложности дела выигрыш многим: и чиновников нужно больше и жалованья им больше. Словом, втянуть в дело побольше лиц. Нет большой нужды, что иные напрасно попадут: да ведь им же оправдаться легко, им нужно отвечать на бумаги, им нужно откупиться. Вот уж и хлеб. Первое дело спутать. Так можно спутать, так всё перепутать, что никто ничего не поймет. Я почему спокоен? Потому что знаю: пусть только дела мои пойдут похуже, да я всех впутаю в свое, и губернатора, и виц-губернатора, и полицеймейстера, и казначея, всех запутаю. Я знаю все их обстоятельства: и кто на кого сердится, и кто на кого дуется, я кто кого хочет упечь. Там, пожалуй, пусть их выпутываются. Да покуда они выпутаются, другие успеют нажиться. Ведь только в мутной воде и ловятся раки. Все только ждут, чтобы запутать»,  - говорит он Чичикову, и как тут не вспомнить Петрушу Верховенского: «Слушайте, мы сначала пустим смуту. Я уже вам говорил: мы проникнем в самый народ. Знаете ли, что мы уж и теперь ужасно сильны? Наши не те только, которые режут и жгут, да делают классические выстрелы или кусаются. Такие только мешают. Я без дисциплины ничего не понимаю. Я ведь мошенник, а не социалист, ха-ха! Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают! (…) Мы провозгласим разрушение… (…) Мы пустим пожары… Мы пустим легенды… Тут каждая шелудивая «кучка» пригодится. (…) Ну-с, и начнётся смута. Раскачка такая пойдёт, какой ещё мир не видал…» Роман «Бесы» - пророчество о русской смуте. Эту смуту Гоголь почувствовал ещё на самом горизонте, и сквозь туман контуры её уже проступают в «Мёртвых Душах». Гоголь видел зло в расколе русского общества, опасался революции «огорчённых людей», но не верил её возможности, которую суждено было совсем близко увидеть и детально предсказать Достоевскому. Путаница и смута – в этих двух словах, названных великими пророками, источник всех несчастий России, причём последняя всегда является результатом первой.

Всю жизнь создавая гротесковые образы, Гоголь мечтал в 3-м томе своей поэмы описать лучших людей, людей положительно прекрасных. И эту идею возьмётся воплощать Фёдор Михайлович в романе «Идиот», романе о «положительно прекрасном человеке». Идея создания такого образа довлела над обоими писателями. Отчасти Гоголь пытался воплотить её в образах Муразова и Князя, но ему не достало той необходимой психологической глубины и остроты, которая бала у Достоевского, и оттого эти персонажи вышли несколько искусственными, чего нельзя сказать о помещике Костанжогло, типе настоящего хозяина, добившегося процветания своей земли и крестьян. К слову именно этому персонажу принадлежит знаменательная фраза: «Пусть же, если входит разврат в мир, так не через мои руки!» В 20-м столетии А.И. Солженицын напишет: «Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через нас!» Если Гоголь в конце жизни грезил описать Воскресение Руси, Христову Русь, то Достоевский мечтал создать роман о Христе. Оба замысла остались неосуществлёнными.

В духовном плане родство двух писателей огромно, но велико различие фундамента, на котором они строили свои произведения. У Гоголя это смех, умение угадать и выпукло выставить характерные черты человеческой натуры, несколькими словами обрисовать всего человека. Достоевский мастер психологического портрета, его фундамент не характерность, не смех, а страсть. В первую очередь, страсть между мужчиной и женщиной. У Гоголя этот конфликт отсутствует вовсе. Женские образы редко встречаются у него («…но, признаюсь, о дамах я очень боюсь говорить…»), и все они явно слабее мужских. Любопытно, что в первом произведении Гоголя «Ганц Кюхельгартен» герой сбегает накануне свадьбы, так же поступает и Подколесин в «Женитьбе», боится женитьба Шпонька, мечтает о семействе, но так и не обзаводится им Чичиков. Гоголь жил отшельником, его женой была его муза, которой одной он служил. Совсем иное дело Достоевский, в жизни которого женщины занимали ключевое место. Полны драматизма его отношения с первой женой. Перед самым венчанием Фёдор Михайлович боялся, что она сбежит из-под венца с другим, либо же этот другой зарежет её. Именно с неё будет списан образ Настасьи Филипповны, и с неё же, в последние годы её жизни, когда она была уже больна чахоткой и полубезумна – несчастная Катерина Ивановна. Вторая возлюбленная Достоевского, А. Суслова станет прототипом героини «Игрока». Достоевскому, может быть, как никому из русских писателей удавались женские образы. В каком-то смысле его, как и его героя Версилова, можно было бы назвать «бабьим пророком»… Такая разница во взаимоотношениях с женским полом, впрочем, не мешала обоим писателям иметь именно в среде женщин наиболее преданных друзей, дружба с которыми отличалась взаимным доверием, и благодарную аудиторию.

Достоевский развил многие идеи Гоголя. Сегодня на Западе Фёдор Михайлович признан главным знатоком русской души, а Николай Васильевич известен значительно меньше. Достоевский блестяще раскрыл все темы, волновавшие позднего Гоголя, до которых так и не суждено было добраться ему самому. Но без Гоголя, вероятно, не было бы того Достоевского, которого мы знаем. Так же как без Пушкина не было бы самого Гоголя. Достоевский назвал Пушкина нашим пророчеством и указанием, и в такой же мере слова эти относятся к Гоголю, и к самому Фёдору Михайловичу, и к другим русским писателям, следующим проложенным ими путём. Никто так глубоко не проник в душу русского человека, как Достоевский, никто до него не ставил с такой силой проклятых русских вопросов, но предтечей его на этом пути был Николай Васильевич Гоголь, и это сам Фёдор Михайлович свидетельствовал об этом, говоря: «Мы все вышли из гоголевской шинели»…
Категория: Николай Васильевич Гоголь | Добавил: rys-arhipelag (17.03.2009)
Просмотров: 828 | Рейтинг: 0.0/0