Отмечается этот славный юбилей и в России, и на Украине. И это правильно, ведь Гоголь и его творчество – наше общее достояние. К сожалению, на Украине юбилей послужил очередным поводом для спекуляций, которые можно охарактеризовать так: «борьба за Гоголя».
Её задача – «доказать», что Гоголь принадлежит только Украине, что Россия была для него чужой, а сам он – чуть ли не украинским националистом. Цель – подменить у людей (на Украине и в России) систему ценностей, разорвать их духовную общность.

Устоявшееся отношение к нему украинских националистов – его неприятие как писателя русского, жизнь и творчество которого отданы России. В большинстве украинских учебников Гоголь с другими русскими писателями отнесён к «иностранной литературе».

Казалось бы: есть гений, малоросс родом, его перу принадлежат одни из самых поэтических описаний Украины – зачем же отказываться от него? Но что-то мешает «борцам за украинского Гоголя» автоматически включить его в состав «українських дiячiв». И это «что-то» – сам Гоголь. Они чувствуют, что любовь к Украине у них и у Гоголя – разная. Как и отношение к России, ощущение связи русского начала с украинским.

И, как реакция, возникло стремление сделать из него борца за украинскую нацию. Ещё М. Грушевский настаивал на том, что Гоголя нельзя «отдавать» России и что он идейно принадлежал украинству.

Главная идея украинского национализма состоит в утверждении, что украинцы и русские – совершенно чуждые друг другу народы, с разным происхождением и исторической судьбой. В полном соответствии с этой установкой и преподносится образ Гоголя.

Адептами украинства Гоголь и его творчество делятся на две части: «хорошую» и «плохую». Ранний Гоголь, автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода» – писатель «украинский», хороший. Зрелый Гоголь («Ревизор», «Мёртвые души», петербургский цикл, не говоря уже о «Выбранных местах из переписки с друзьями») – «российский», плохой. Но даже из этого «плохого» Гоголя они пытаются сделать врага России, которая «была ему чужда, и он осмеял её». Антипатия Гоголя к России, утверждают украинские националисты, являлась ни много ни мало «ответом Украины» на российский «колониализм» и попытки её «ассимиляции».

Взялись «национально сознательные» цензоры и за «исправление» Гоголя, особенно при переводе на украинский язык. Из произведений изымается всё, где только слышится слово «русский». Например, в одном современном издании текст «Тараса Бульбы» переведён таким образом, что слово «русский» оказалось заменено на «украинский» или «казачий». Так, «русская сила» превратилась в «украинскую силу», «русская душа» –  в «козацьку». Восклицание «Пусть же славится до конца века Русская земля!» теперь звучит «Хай же славна буде довiку Козацька земля!», а «как умеют биться на Русской земле!» переведена как «як умiють битися в землi українськiй!». Редактированию подвергся и главный эмоционально напряжённый момент поэмы – речь Тараса о русском товариществе, которое перестало быть «русским».

Их не интересует, что на самом деле думал Гоголь, как смотрел на национальный вопрос, чей он: русский, украинский или какой-то ещё. А Гоголь сказал об этом сам.

Чтобы не было путаницы, проясним вопрос с терминологией. Во времена Гоголя слова «Украина», «украинский» имели не национальный, а территориальный смысл. А термин «украинец» почти не встречался. Позже их стали использовать приверженцы украинской идеи, придав им национальный смысл, да ещё и в значении «нерусский», «антирусский». В широкое употребление они вошли лишь в XX веке, закрепившись как официальные при большевиках. А тогда в ходу были названия «малоросс», Малороссия, которые и использовал Гоголь. Со временем термины «малоросс» и «украинец» стали обозначением совершенно разных национальных идентичностей. И переносить (бездумно или сознательно) нынешнюю терминологию на первую половину XIX века – некорректно.

Для Гоголя национальный вопрос никогда не был главным. Его сформировали другие устремления. Уже в юности у него возникло сознание своего предназначения, желание принести людям пользу. А полем деятельности он видел всю Россию (как и тысячи его земляков-малороссов, желавших воплотить свои силы и таланты на военной и гражданской службе империи). Он мечтал быть русским писателем, сказать своё слово всей стране («мысли мои, моё имя, мои труды будут принадлежать России») и всему человечеству.

Жизнь Гоголя – непрерывное духовное и творческое самосовершенствование, поиск идеала и стремление к нему. Менялся он сам, менялось и его понимание главного и второстепенного, взгляды, в том числе на историю, национальные проблемы, на Россию и Малороссию. Но это было постепенное развитие его личности, а не превращение из «украинского Павла» в «русского Савла», как твердят адепты украинства.

Никому не приходило в голову замалчивать его чувства к Малороссии. Первоначальную известность он получил благодаря «Вечерам на хуторе близ Диканьки» и «Миргороду». Но подтолкнул Гоголя к этой теме (и открыл его как писателя) именно интерес российской публики ко всему малороссийскому: в ней видели местную красочную разновидность всей русской культуры. А Гоголь силой таланта способствовал закреплению в русском сознании образа Малороссии и малороссов как «своих» (чего стоит хотя бы «Тарас Бульба»). А в малороссийском – укреплению осознания как «своих» России и русских.

По мере взросления Гоголя как человека и писателя его стали волновать более общие вопросы. И Малороссия в качестве предмета творческого поиска отошла на второй план, хотя любовь к своей малой родине Гоголь пронёс через всю жизнь. Любовь к Малороссии и ненависть к России – вещи не только не связанные, но диаметрально противоположные друг другу. Именно этим гоголевская любовь к малой родине  отличается от любви к Украине украинских националистов, превративших свою любовь в синоним ненависти к России.

В подтверждение своих слов националисты приводят выдержки из нескольких писем молодого Гоголя к М. Максимовичу (кстати, человеку общерусских взглядов). Находясь под впечатлением личных переживаний, Гоголь призывал Максимовича «бросить Кацапию» и «толстую бабу Москву» и ехать в Киев. Сотни других его писем они «не замечают».

Да, взгляды молодого Гоголя на историю формировались не без воздействия тех представлений, которые имели хождение в малороссийском дворянстве. Увлекаясь историей (Гоголь одно время преподавал и хотел писать исторический труд), он читал казачьи летописи и «Историю Руссов». И, случалось, повторял их штампы. Однако даже тогда ему (как и подавляющему большинству его земляков) и в голову не приходило сомневаться в правильности пребывания Малороссии в составе России.

Пришлось Гоголю быть объектом и польской пропаганды. Давняя борьба Польши и Руси–России в XIX веке перешла в борьбу умов и идеологий, главным театром которой стала Малая Русь. Польские националисты пытались обратить Гоголя в католичество, старались внушить все те антироссийские мифы (о примитивности русского языка, дикости и неславянском происхождении русских, их чуждости украинцам), которые впоследствии были ими привиты украинскому национализму. Однако эти попытки оказались безуспешными.

Постоянное самообразование, изучение истории, а главное, духовное самосовершенствование, поиск основ жизни и сути человеческой истории помогли Гоголю отойти от чуждых ему политических мифов.

Гоголь – глубоко христианский писатель. Вне мыслей о душе и Боге нельзя понять ни самого Гоголя, ни его творчество, ни его видение России. Стремление к совершенству, путь покаяния привели его ко Христу.. «Всё, где только выражалось познание людей и души человека… меня занимало, и на этой дороге… я пришёл ко Христу, увидевши в нём ключ к душе человека».

Духовная эволюция человека православно верующего открыла ему Россию в том её глубинном, религиозном смысле, который утратило расцерковлённое светское общество, но который жив в Церкви и православном народе. Россию он стал понимать не только как страну и государство, но как её идеал – Святую Русь, как отблеск Царства Божия на земле. «Мне не хочется и на три месяца оставлять Россию, пишет он. – Ни за что бы я не выехал из Москвы, которую так люблю. Да и вообще Россия всё мне становится ближе и ближе; кроме свойства родины есть в ней что-то ещё выше родины, точно это как бы та земля, откуда ближе к родине небесной». Это чувство растёт в нём с каждым годом: «глаза мои всего чаще смотрят только на Россию и нет меры любви моей к ней».

Своим «духовным взором» он увидел ту суть России, которая, казалось, была почти подавлена светским государством, скрыта от глаз расцерковлённого человека за внешней пеленой пороков бюрократической машины и повседневности.

Христианское понимание мира и человека определило и его понимание того, каким путём должна идти его малая родина. Тем более что вопрос о национальном пути России и Малороссии всё больше начинал приобретать актуальность.

О своём национальном мироощущении он говорил так (из писем А. Смирновой-Россет): «…скажу, что сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой – явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собой нечто совершеннейшее в человечестве».

«Русский и малоросс – это души близнецов, пополняющих одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной в ущерб другой – невозможно», - пояснял он своё понимание вопроса землякам О. Бодянскому и Г. Данилевскому.

Показательно и отношение Гоголя к вопросу о языке, на котором должна развиваться культура. Русский язык однозначно оценивается им как «наш», а малороссийское наречие – как его подвид. «Перед вами громада – русский язык! – писал он К. Аксакову. – Наслажденье глубокое зовёт вас… погрузиться во всю неизмеримость его и изловить чудные законы его, в которых, как в великолепном созданьи мира, отразился предвечный Отец и на котором должна загреметь вселенная хвалой Ему».

Но дело не просто в красе и величии языка. Здесь Гоголь снова проводит прямую параллель между «русским» и «христианским». У русского языка божественная суть, это язык веры и познания Бога. Вот почему Гоголь против литературного и прочего сепаратизма. «Нам, малороссам и русским нужна одна поэзия, спокойная и сильная, - убеждал он земляков, - нетленная поэзия правды, добра и красоты… Всякий пишущий теперь должен думать не о розни, он должен прежде всего поставить себя перед лицом того, кто дал нам вечное человеческое слово».

Можно ли отказываться от такого языка в пользу конструирования «национально-украинского», чем уже при жизни Гоголя начали заниматься украинофилы и чем их духовные наследники занимаются до сих пор, искореняя русский язык, называя его «собачьей мовой», а заодно и коверкая малорусскую речь?

Именно общерусский культурный и национальный путь, по глубокому убеждению Гоголя, наиболее полно отвечал интересам и задачам и Великой, и Малой Руси, вместе составляющих Россию. И лишь слившись в неразрывном единстве, составив «нечто совершеннейшее в человечестве» – русского человека, – могли они подняться до того духовного состояния, которое помогло бы им воплотить возложенную на них задачу - донести людям свидетельство Божие на земле.

Тем самым он отрицательно отнёсся к украинской идее, сутью которой было как раз их максимальное национальное, культурное и политическое разделение. Вот за этот выбор и не любят Гоголя украинские националисты, за это и не считают его своим, за это и стараются его оговорить.

Так чей же Гоголь? Русский, поскольку был русским писателем, понял Россию, называл себя русским и выступал за общерусское единство. Малорусский, поскольку по рождению был малоросс и любил свою малую родину. Украинский? Если да, то только в силу укоренившейся в советское время терминологии, согласно которой малороссы были «переименованы» в украинцев.