Может быть, строки "Молитвы" Константина Константиновича помогали великой княгине Елизавете Федоровне стойко перенести ужас убийства террористами ее любимого мужа и по-христиански простить убийцу, призывать его покаяться?
Первым, кто из царской фамилии откликнулся на произошедшую в Москве трагедию и поддержал Елизавету Федоровну в ее горе, был великий князь Константин Константинович. Не раздумывая ни минуты по получении скорбного известия, великий князь и его жена Елизавета Маврикиевна решают, что Константину Константиновичу необходимо быть рядом со вдовою (сама Елизавета Маврикиевна, находившаяся на последнем месяце беременности, не могла его сопровождать). "И у ней и у меня было чувство, что мне надо ехать в Москву, к телу бедного моего друга, к бедной Элле, подле которой нет никого из родных"[40], – записывает великий князь в дневник. Дальнейшие записи – документальные свидетельства о днях похорон, об одиночестве Елизаветы Федоровны в момент тяжелой утраты:
"Здесь, в Москве, странное и тяжелое впечатление производит отсутствие ближайших родных. <…> Их величествам, говорят, опасно покинуть Царское. Если бы не я, бедная Элла должна была бы появляться на официальных панихидах одна. <…>
Элла изумительна: она делает все, что должно, думая только о других, но не о себе, принимает всех желающих выразить ей участие, часто ходит ко гробу, на панихиды, которые то и дело служат различные общества, учреждения, полки, заведения, и, кроме того, на официальные в 2 и в 8"[41].
"Понед<ельник>. 7 февр<аля>.
Проездом из Петербурга в действующую армию по поручению государя был у Эллы флиг<ель>- адъют<ант> кн<язь> Трубецкой. Здесь слышали от него, что в Петербурге великим князьям не велено ехать в Москву, чтобы не подвергаться новым покушениям. Не понимаю, что это значит: ведь не будут же они сидеть взаперти по своим домам, а показываясь на улицу, они столько же подвергаются опасности, как если бы приехали в Москву. Здесь же среди приближенных Сергея, отсутствие членов семьи производит весьма неблагоприятное впечатление"[42].
Великий князь Константин, друг убиенного Сергея Александровича, не знал, что сама Елизавета Федоровна первая просила императорскую чету, не приезжать на похороны, так как террористы могли использовать этот случай для нового покушения. Сразу после первой панихиды в Чудовом монастыре великая княгиня возвратилась во дворец, переоделась в черное траурное платье и начала писать телеграммы, и прежде всего – сестре Александре Федоровне[43].
Не побоявшись террористов, на похороны прибыл находившийся за границей в изгнании (из-за его второго брака, совершенного без царского дозволения) родной брат Сергея Александровича Павел Александрович – по этому случаю император позволил ему приехать в Россию. Приехали также родственники Елизаветы Петровны. Но официальным представителем Дома Романовых оставался один великий князь Константин Константинович. 9 февраля он записывает в дневнике:
"Павел рассказывал, что был накануне в Царском. Государь и обе императрицы неутешны, что не могут отдать последнего долга покойному; покинуть Царское им слишком опасно. Все велик<ие> князья уведомлены письменно, что не только им нельзя ехать в Москву, но запрещено бывать на панихидах в Казанском или Исаакиевском соборе. Об этом, т<о> е<сть> об опасности для всех нас, Треплев докладывал государю, после чего и было отдано это распоряжение"[44].
Москва скорбела. Отсутствие на похоронах семьи императора и великих князей производило не лучшее впечатление. В воспоминаниях товарища министра Внутренних дел В.Ф. Джунковского о тех днях читаем: "Говорят, что в первый момент государь хотел ехать в Москву на похороны своего дяди, но благодаря влиянию Трепова не поехал. То же было и с вел<иким> кн<язем> Владимиром Александровичем, старшим братом Сергея Александровича, который, как говорят, со слезами на глазах умолял государя отпустить, но государь не позволил ему ехать. А между тем, я думаю, если бы государь не послушался Трепова и приехал бы в Москву, это произвело бы колоссальное впечатление и подняло бы ореол царя среди народа"[45].
Великий князь Константин Константинович одним из первых и из первых рук узнал о посещении Елизаветой Федоровной находившегося в тюрьме Ивана Каляева, террориста, убившего ее супруга. Поступок потрясает князя, в дневнике появляются строки, ценные не только своей документальностью, но и той характеристикой, которая, скорее всего, впервые тогда была дана Елизавете Федоровне и оказывается провидческой:
"По поручению Эллы ее сестра Виктория сказала мне, что Элла ездила к убийце Сергея; она долго говорила с несчастным и дала ему образок. Накануне я слышал об этом посещении от генер<ал>-адъют<анта> А.П. Игнатьева и, пользуясь отсутствием Эллы, ушедшей укладывать детей, сообщил Павлу, Мари, Виктории и Беатрисе, что слышал. Им не было известно, что Элла была у убийцы, и они не верили этому, даже смеялись. И точно, такое мужество, такая высота души прямо невероятны. Она – святая"[46].
Великий князь Константин Константинович был в Москве и 4 июля 1906 года, когда прах Сергея Александровича погребали в новой небольшой церкви преподобного Сергия Радонежского, расположенной под церковью митрополита Алексия Чудова монастыря. Описание этой церкви, разрушенной большевиками, находим в дневнике К.Р.: "Она устроена под высоким синим с золотыми и разноцветными звездами сводом, склон которого начинается немного выше старого, с красноватой каймой мраморного пола. Иконостас весь из чисто-белого мрамора исполнен по рисункам Павла Жуковского в византийском стиле… По стенам тянется кайма синего цвета по золоту, с белыми и малиновыми обрамлениями. В северной стене полукруглая выемка под пологим золотым мозаичным полусводом. Под ним приготовлена могила Сергею, а рядом Элла устроила место и для себя. Эта церковь бесподобно хороша, в ней таинственно-укромно. Освящение ее состоялось рано утром перед нашим приездом"[47].
Как верный друг, Константин Константинович оказался сопричастным и новому важнейшему этапу жизни и подвига служения Елизаветы Федоровны – открытию Марфо-Мариинской обители. В отличие от многих представителей Двора и света, не понимавших столь крутого поворота в жизни великой княгини и сестры императрицы, Константин Константинович, мечтавший в детстве стать не только поэтом, актером, но и монахом, путь которого был так же закрыт для отпрыска царского рода, как и художественное поприще, чутко отнесся к решению великой княгини. "…Впервые по посвящении в настоятельницы созданной ею общины появилась Элла, вся в белом, с апостольником, покрывающим голову и лоб, с белым платком поверх апостольника, с наперсным крестом и четками", – вот еще один портрет Елизаветы Федоровны, запечатленный в дневниках поэта К.Р. 6 мая 1910 года. Об уюте в общине на Ордынке, куда он был приглашен Эллой на чашку чая, есть упоминание в письмах великого князя. За преданность ей и памяти Сергея Александровича великая княгиня Елизавета Федоровна отплатит сторицей своему кузену и брату по духу уже после его смерти. Великий князь Константин Константинович скончался в 1915 году, но трагические события еще раз соединили его с Елизаветой Федоровной.
Последние месяцы своей жизни Великая Княгиня провела в заключении в школе на окраине города Алапаевска вместе с Великим Князем Сергеем Михайловичем (младшим сыном Великого Князя Михаила Николаевича, брата Императора Александра II), его секретарем – Феодором Михайловичем Ремезом, тремя братьями – Иоанном, Константином и Игорем (сыновьями Великого Князя Константина Константиновича) и князем Владимиром Палеем (сыном Великого Князя Павла Александровича).
Строгие в отношении церковных и династических традиций, Великий князь Константин Константинович и великая княгиня Елизавета Федоровна не признавали второго морганатического брака великого князя Павла Александровича, не признавали его вторую семью, даже когда тот получил прощение императора и разрешение вернуться в Россию. Но незадолго до смерти Константина Константиновича сын Павла Александровича князь Владимир Палей (он не мог носить фамилии своего отца – Романов), выпускник пажеского корпуса, фронтовик, талантливый поэт, перевел на французский язык известный поэтический труд великого князя Константина Константиновича "Царь Иудейский". К.Р. пожелал услышать перевод своего произведения, и в апреле 1915 г., когда молодой солдат прибыл домой на побывку, К.Р. пригласил его к себе в Павловск.
Сильнее тяжелой болезни подорвало здоровье великого князя известие о гибели на фронте его сына Олега, в котором отец видел не только наследника царской крови, но и продолжателя своего дела на литературном поприще. "Господу угодно было взять у меня того из сыновей, который по умственному складу был наиболее мне близок. Да будет Его Господняя воля"[48], – сообщал великий князь в письме А.Ф. Кони 5-го октября 1914 года. Встреча с князем Владимиром в какой-то степени восполнила поэту К.Р. его утрату. Старшая дочь Константина Константиновича впоследствии рассказывала: "Владимир Палей вдохновенно читал, сначала стесняясь, увлеченный прекрасным произведением. Все слушали, затаив дыхание. <…> Тогда Отец обратился к переводчику своей драмы, обнял его: "Володя, я чувствую, что больше писать не буду, чувствую, что умираю. Тебе я передаю свою лиру""[49].
Примирение Елизаветы Федоровны с князем Владимиром также произошло у гробовой черты. Великая княгиня Елизавета Федоровна, воспитывавшая детей Павла Александровича от первого брака, свое неприятие княгини Палей переносила и на ее детей. Однажды, когда великая княгиня Елизавета Маврикиевна в разговоре с ней заметила, что хорошо, что в семье есть два поэта – великий князь Константин Константинович и князь Владимир, Елизавета Федоровна ответила, что Владимир Палей не принадлежит к семье. Оказавшись в изгнании, сначала она не очень была рада тому, что ей приходится разделять заточение с князем Владимиром. Однако в Алапаевске великая Княгиня Елизавета и князь Владимир близко узнали и полюбили друг друга. Сводная сестра князя, воспитанница Елизаветы Федоровны Мария Павловна рассказывала впоследствии: "…Володя и тетя Элла по-разному помогали ободрять и поддерживать своих соузников… Володя был совсем необычайной личностью, и он и моя тетя, до того как они умерли одной смертью, разделили дружбу, о которой он писал домой с великим воодушевлением"[50]. "Время, проведенное вместе в стенах алапаевской школы, раскрыло сердца узников. Мир и любовь царили в этом скорбном доме. Каждый вечер все собирались вместе в комнате Елизаветы Федоровны, и она читала молитвы попеременно с князем Иоанном Константиновичем"[51], – отмечает Т.А. Александрова. Среди молитв и скорбных бесед узники Алапаевска могли вспомнить строки стихотворения К.Р.:
Мы свято совесть соблюдем,
Как небо утреннее, чистой
И радостно тропой тернистой
К последней пристани придем
("О если б совесть уберечь…" – I, 164).
Вместе с князем Палеем, нареченным сыном поэта К.Р., с тремя родными сыновьями великого князя Константина Константиновича и остальными царственными мучениками встретила свой смертный час святая преподобномученица Елисавета.
18 июня 1918 года, на другой день после убийства царской семьи, в Алапаевске было продолжено истребление членов Фамилии Романовых. Второе злодейское убийство превзошло по жестокости и цинизму даже екатеринбургскую трагедию: великокняжеских узников отвезли на заброшенный железный рудник в 18 км от Алапаевска, избивали прикладами и живыми сбрасывали в шахту. Первой столкнули в яму великую княгиню, которая крестилась и громко молилась: "Господи, прости им, не ведают бо, что творят!" Елизавета Федоровна упала не на дно шахты, а на выступ, находившийся на глубине 15 метров.
Она не погибла сразу, поддерживала других заживо погребенных в их смертный час, пела молитвы.
Когда Белая армия заняла Алапаевск и началось расследование убийства великих князей, рядом с Елизаветой Федоровной, нашли тело Иоанна Константиновича с перевязанной головой. С тяжелейшими переломами и ушибами, она и здесь стремилась облегчить страдания ближнего, перевязала своего двоюродного племянника- первенца великого князя Константина Константиновича, которому отец посвятил в дни его младенчества "Колыбельную песенку" (1887). Малютке царственной крови, рожденному в Мраморном дворце, он напевал колыбельную, в которой были печальные строфы, напророчившие его будущую трагическую судьбу:
Спи в колыбели нарядной
Весь в кружевах и шелку,
Спи, мой сынок ненаглядный,
В теплом своем уголку!
В тихом безмолвии ночи
С образа в грусти святой,
Божией Матери очи
Кротко следят за тобой.
Сколько участья во взоре
Этих печальных очей!
Словно им ведомо горе
Будущей жизни твоей…
Спи же! Еще не настали
Годы смятений и бурь!
Спи же, не зная печали,
Глазки, малютка, зажмурь!..
(I, 79-80, курсив мой – Л.С.).
Страшное предзнаменование сбылось. Пути великого князя Константина Константиновича и великой княгини Елизаветы Федоровны опять трагически переплелись.
В ХХI строфе поэмы К.Р. "Севастиан-Мученик" (1887) есть строки, которыми можно закончить размышления о великой княгине Елизавете Федоровне и августейшем поэте, о трагических судьбах "баловней судьбы", которые разделили они с судьбами России:
"О, Господь, простивший Иудеям,
На кресте их злобою распят,
Отпусти, прости моим злодеям:
И они не знают, что творят.
Пусть Христовой веры семенами
В глубине поляжем мы земли,
Чтоб побеги веры той с годами
Мощным деревом взошли" (II, 153).
Примечания:
[34] Цит. по: Миллер Л. Святейшая мученица Российская Великая княгиня Елизавета Феодоровна. Frankfurt am Main, Б.г.
[35] Протопопов Н.Н. К.Р. – слова родного художник // Исторический сборник: Прилож. к журн. "Кадетская Перекличка". Нью-Йорк, 1996. Апрель. N 1. С. 68.
[37] Материалы к житию преподобномученицы великой княгини Елизаветы. Письма, дневники, воспоминания, документы. С. 75-76.
[38] Цит. по: Вострышев М.И. Августейшее семейство. Россия глазами великого князя Константина Константиновича. С. 265.
[39] Материалы к житию преподобномученицы великой княгини Елизаветы. Письма, дневники, воспоминания, документы. С. 90.
[40] Там же. С. 91.
[41] Там же.
[42] Там же. С. 96.
[43] См.: Миллер Л. Святейшая мученица Российская Великая княгиня Елизавета Феодоровна. Frankfurt am Main, Б.г. С. 119.
[44] Там же. С. 98.
[45] Там же. С. 108.
[46] Там же. С. 100 (курсив мой. – Л.С.).
[47] Цит. по: Цит. по: Вострышев М.И. Августейшее семейство. Россия глазами великого князя Константина Константиновича. С. 283.
[48] Новый мир. 1994. N4.
[49] Тамара, игуменья. К столетию рождения поэта К.Р. Только в отрывочных картинах, каким я помню отца. (Записано его старшей дочерью) // Сборник памяти великого князя Константина Константиновича. Париж, 1962. С. 64.
[51] Палей В. (князь). Поэзия Проза. Дневники / [Вступ. ст. Т.А. Александровой]. М., 1996. С. 15.
