Великий Князь Сергей Александрович родился 29 апреля 1857 г. и был пятым сыном Императора Александра II. Участвовал в русско-турецкой войне 1877-78 гг. В 1884 г. вступил в брак с дочерью герцога Гессен-Дармштадтского прмц. Елизаветой Федоровной. Был глубоко верующим человеком, основал "Православное Палестинское общество". В 1887 г. назначен командиром л-гв. Преображенского полка, в 1891 г. – Московским генерал-губернатором, а затем командующим войсками Московского военного округа. Был одним из наиболее близких к Императору Николаю II государственных деятелей. Принимал решительные меры по противодействию революции. Убит террористом Каляевым на территории Кремля.
Владимир Мельник. Великий князь Сергей Александрович в Москве
Среди многих событий и этапов его жизни привлекает внимание прежде всего московский период Сергея Александровича. В феврале 1891 года он был назначен Московским генерал-губернатором. В это время Великому князю было 34 года. Поскольку для самого Сергея Александровича это назначение было полной неожиданностью, следует осмыслить это событие с духовной точки зрения. Император Александр III, несомненно, знал, что брат Сергей Александрович является человеком не амбициозным, человеком скорее частной жизни. В этом смысле совсем неслучайно духовное его родство с Великим князем Константином Константиновичем: тонким лириком, человеком искусства, будущим президентом Академии Наук и вместе с тем – человеком глубокой личной веры. Единственное, что разделяло двух Великих князей – их личная позиция в той сложнейшей духовной и политической ситуации, которая сложилась вокруг русского трона уже к концу XIX века.
Дмитриев-Оренбургский Николай Дмитриевич. Великий князь Сергей Александрович, цесаревич Николай Александрович и великий князь Павел Александрович в Царском селе
Дневники Великого князя Константина дают представление о том, что он чувствовал себя в царском окружении не всегда уютно. Его внутренняя жизнь характеризуется некоторой нравственной оппозицией к власти. Он каким-то образом пытается отгородиться от державных интересов семьи Романовых. Его душа тяготеет к семье, к искусству, к общению с людьми литературного и артистического круга, к религии. В своем дневнике он записывает: "Меня в высших сферах считают либералом, мечтателем, фантазером и выставляют таким перед Государем. И он, думается мне, сам приблизительно такого обо мне мнения". В этом и была доля правды. Великий же князь Сергей Александрович, разделяя многие идеалистические представления Константина Константиновича, был все же честным консерватором, державником, государственником – и, при всей своей нелюбви к парадности и придворной суете, не уклонялся от личного активного участия в событиях. Эта активность обусловливалась не соображениями карьеры, не любовью к блеску и роскоши, но монархизмом князя – в самом широком смысле слова. Монархизм Сергея Александровича был практическим жизненным продолжением его религиозности, его веры в Бога.
Почему Император Александр III решился на это назначение? Он знал, что Сергей Александрович хотя и не был выдающимся организатором, но, вне всякого сомнения, был убежденным защитником престола (что нечасто встречалось даже в ближайшем окружении Царя), мощным духовным противовесом разрушительным тенденциям нигилизма и бездуховности. Великий князь по своему духовному складу был из когорты "удерживающих тайну беззакония". Выбор Государя определялся именно этим – и ничем иным. В одном из писем этого времени к сыну Николаю Александр III заметил: "Вот новость, которая тебя удивит: я решился назначить дядю Сергея в Москву генерал-губернатором вместо Долгорукова, выжившего за последнее время совершенно из ума. Сергей очень доволен, хотя и страшится немного этого назначения, но я уверен, что он справится и, конечно, будет стараться послужить с честью".
На самом деле вряд ли Сергей Александрович был "очень доволен". Просто настало время Великому князю положить все свои духовные богатства, которые он накопил за это время, на алтарь Отечества. Накопив некоторые впечатления от своего генерал-губернаторства, Великий князь писал в мае 1891 года будущему Императору Николаю Александровичу: "А я-то сижу Московским генерал-губернатором. Не могу от тебя скрыть, что это не особенно забавно, но главное – грустно и тяжело расстаться с полком: я до сих пор не могу прийти в себя. Круга товарищей старых – так не достает. 10 лет бесследно не могут пройти. А играть вечно первую роль и тут еще представительствовать – все это так противно моему характеру, моей природе, что я из кожи лезу от отчаяния, и чем дальше будет, тем, вероятно, хуже. Конечно, не дело меня пугает – дело меня очень интересует и. наконец, доверие Папа ко мне меня глубоко трогает, но тяжело ужасно! Приходится нам начинать новую жизнь, при новой, незнакомой обстановке с совсем уже незнакомыми людьми. Но жребий брошен и нужно жить и работать".
Сергею Александровичу и в самом деле было тяжело в Москве, однако Император как бы угадал духовный путь Великого князя – и помог ему духовно реализоваться. Именно в Москве суждено было Сергею Александровичу проявить все свои лучшие качества и свято-мученически закончить свое земное поприще. Такая же деятельно-праведная жизнь ожидала в Москве и его жену, ныне прославленную Церковью в лике святых преподобномученицу Елисавету.
У Московского генерал-губернатора была огромная власть: он был полноправным царским наместником в центральной России. И эту власть нужно было употребить по назначению. Это был расцвет деятельности Великого князя, сменившего на этом посту князя Владимира Долгорукова, который был генерал-губернатором Москвы с 1865 года и которому было уже за 80 лет. В первопрестольной столице нарастали беспорядки. "Утверждали, что генерал-губернатор попустительствует либеральным тенденциям, что он фактически не занимается делами, а всем верховодят чиновники канцелярии; что должности в городских и губернских управлениях предоставляются за взятки, что за подношения и мзду в Москву понаехало множество лиц иудейского вероисповедания, которые, не имея законных прав, получили там вид на жительство; что московские газеты и журналы, не чувствуя надлежащего контроля, ведут себя совершенно недопустимо, а в московских салонах открыто ведутся противоправительственные разговоры". Все это, конечно, знал и Великий князь. И если он безропотно согласился перейти с должности командира Преображенского полка на должность генерал-губернатора Москвы, то сделал это именно из духовных и патриотических побуждений.
Жить ему осталось 14 лет. Это были лучшие и плодотворнейшие годы его жизни. Около четырнадцати лет он занимал пост Московского генерал-губернатора, в течение восьми лет возглавлял Московский военный округ. Великий князь являлся покровителем, главой или почетным членом многих общественных, благотворительных, научных и культурных учреждений, поддерживая многочисленные начинания, направленные на развитие в Москве православных основ жизни и просвещения. Вера Великого князя за прошедшие со дня смерти матери и убийства отца годы только укрепилась. Это был духовный стержень всей его деятельности. И чем большая ответственность ложилась на него со временем, тем ближе он был к Богу: его жизнь просто не может быть правильно понята вне Православия, вне веры в Бога, вне Церкви. В этом смысле Москва, которой он управлял с 1891 по 1905 гг., была для него просто одним большим храмом. Вера его ярко высказалась в письме к брату Павлу в 1894 году; Сергей Александрович писал: "Пути Господни неисповедимы и нам – непостижимы. Когда-нибудь всё узнаем и всё поймем. Дай только Бог нам быть достойными этого и счастья встретиться с чистой совестью с теми, кого любили, на земле!"
Великий князь был председателем Государственного Исторического музея. Близко сойдясь с выдающимся русским историком Иваном Егоровичем Забелиным, Сергей Александрович тесно сотрудничал с ним при создании и расширении научной коллекции Исторического музея. Он входил даже в мелочи той работы, которую считал важной для упрочения национального самосознания и культурного уровня русского народа. Сергей Александрович был руководителем Комитета по созданию Музея изящных искусств (теперь это – Музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина), возглавлял Императорское Палестинское Общество.
Великий князь придавал искусству огромное значение и сам обладал незаурядным художественным вкусом, развитым с детских лет. Еще в детстве он сам недурно рисовал, хорошо ориентировался в отечественной и мировой историю, русскую литературу, любил поэзию, музицировал на фортепьяно. Особенно же его интересовало искусство Италии. Сергей Александрович хотел читать в оригинале Данте и для этого даже специально изучал итальянский язык. Необыкновенно привлекала его живопись. С пятнадцати лет великий князь начал систематическое изучение художественных коллекций Эрмитажа. Со временем он стал их прекрасным знатоком. Особенно его интересовали итальянские живописцы. Он изучал их и непосредственно в Италии, и в русских собраниях. Вот почему во время своего генерал-губернаторства Сергей Александрович большое внимание уделял художественным выставкам Москвы. В 1895-1896 годах великокняжеская чета участвует в открытиях этих выставок, на которых экспонировалось много картин известных русских живописцев. В 1898 году Сергей Александрович вместе с Елизаветой Федоровной посетили выставку Московского общества любителей художеств. Здесь Сергей Александрович приобрел картину М.В. Нестерова "Христова невеста".
История этой картины оказалась необычной в судьбе Великого князя. Таинственен и часто скорбен путь человека к Богу. Это известное правило сбылось и в жизни талантливого православного художника Михаила Васильевича Нестерова. Его первая картина на религиозную тему появилась при весьма печальных личных обстоятельствах. 29 мая 1886 года у двадцатипятилетнего художника скончалась жена Мария Ивановна Нестерова, которую он горячо любил. "Тогда же явилась мысль, – вспоминал впоследствии художник, – написать "Христову невесту" с лицом моей Маши… В этой несложной картине тогда я изживал свое горе. Мною, моим чувством тогда руководило, вело меня воспоминание о моей потере, о Маше, о первой и самой истинной любви моей…. Любовь к Маше и потеря ее сделали меня художником, вложили в мое художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу, словом, все то, что позднее ценили и ценят люди в моем искусстве". Одинокая фигура девушки в старообрядческом скитском одеянии среди бескрайних просторов выразила мысль, ставшую у Нестерова главной: это затаенное, спрятанное от мира чувство непосредственного и прямого предстояния человека пред Богом – идеал иночества. По этому художническому пути Нестеров и пойдет далее, на нем и прославится.
Нужно сказать, что Сергей Александрович не только прекрасно разбирался в живописи, но и глубоко чувствовал присутствие в искусстве духовного начала. Очевидно, картина Нестерова поразила его глубиной и искренностью переживаемого религиозного чувства. Хотя его любимая супруга еще не думала о монашестве, но душа ее была вся устремлена к Богу. Князь Сергий увидел, вероятно, какую-то параллель между "Христовой невестой" Нестерова и Елизаветой Федоровной. При жизни ему не дано было увидеть, насколько он оказался близок к истине.
Бывают в жизни необыкновенные, мистические совпадения. Этот эпизод жизни Великого Князя оказался явно промыслительным. Приход картины в великокняжеский дом предварил иные, знаменательные события в жизни князя и, главным образом, его супруги – Великой княгини Елизаветы Федоровны. После смерти Великого князя в феврале 1905 года Елизавета Федоровна посвятила свою жизнь обустройству Марфо-Мариинской обители милосердия. Покровский храм и трапезную был призван Великой княгиней расписывать художник Нестеров. Первый их разговор об этой работе следует отнести к 1907 году. А закончилось это замечательное сотрудничество двух подвижников написанием картины "Невеста Христова", на которой запечатлен уже облик настоятельницы Марфо-Мариинской обители Великой княгини Елизаветы Федоровны. Очевидно, картина, приобретенная Сергием Александровичем, глубоко запала в душу княгини. "Она изображена почти в полный рост, в профиль, в белом одеянии сестер обители, с небольшим букетом цветов в руках. Ее образ введен в пейзаж, едва намеченный, с высокой линией горизонта: на фоне белой ограды и белой алтарной стены Покровского храма… Справа – невысокая изгородь и тонкая березка как олицетворение России".
Скорбью была навеяна первая нестеровская картина "Невеста Христова". В великих скорбях окончили свой земной путь Великий князь Сергий и его супруга, ныне прославленная Церковью преподобномученица Великая княгиня Елизавета. Но разве не скорбями входят, по слову Самого Спасителя, в Царство Небесное? И не таковые ли скорбные "Невестами Христовыми" нарекутся?
Необыкновенным был интерес Великого князя к духовной музыке. В Москве всегда были настоящие знатоки и ценители этого искусства. 20 апреля 1903 года князь с супругой и митрополитом Московским Владимиром (Богоявленским) посетили духовный концерт в Городском манеже. Здесь собрались все духовно-певческие хоры Москвы, более двух тысяч участников. Концерт, очевидно, произвел на Сергея Александровича необыкновенно большое впечатление: в 1904 году он издал распоряжение – предоставить ему сведения о существующих в Москве частных духовно-певческих хорах.
26 мая 1896 года Великий князь был назначен командующим войсками Московского военного округа. Но в Москве он проявился не только как государственный человек, но и как духовная личность. В эпоху всеобщей распущенности, в преддверии прихода "великого хама", князь не просто занял консервативную позицию по отношению ко всему совершающемуся. В своей деятельности он пошел духовным путем "удерживающего"… Следует помнить о том, как тесно переплеталась в тот момент защита монархии и защита Православия. В основе разрушения лежали, как всегда, духовные причины. Недаром вскоре после убийства князя Сергия, в 1906 году, в дни Страстной седмицы, хорошо знавший его, неоднократно с ним встречавшийся будущий священномученик митрополит Владимир (Богоявленский) в своей проповеди в церкви Московского Епархиального Дома говорил об этом времени: "Ни для кого не тайна, что мы живем во время не одной только политической, но и религиозной борьбы". После убийства Великого князя, когда стали подводить итоги его деятельности, стало видно главное из того, что он сделал. Современники свидетельствовали: он "старался поднять нашу древнепрестольную столицу в различных отношениях, особенно в смысле хранения в ней, как исконно русского центра, ее национально-исторических преданий. И поникшее было в прежнее время, под воздействием чуждых нам влияний, значение ее святынь, исторических достопримечательностей, самого уклада жизни московской при нем поднялось, возвысилось и стало виднее во всех концах России".
Либерализация и бездуховность начали захлестывать Россию. В этих условиях Великий князь не считал себя вправе идти на бесконечные уступки, лишь разжигающие аппетит толпы. Революционные круги считали его главою "партии сопротивления". Историк С.С. Ольденбург в книге "Царствование императора Николая II" (СПб., 1991) писал: "Великий Князь Сергий Александрович, много лет занимавший пост Московского генерал-губернатора, действительно был человеком твердых консервативных воззрений, способный в тоже время и на смелую инициативу".
Портрет Великого Князя Сергея в детстве
1899 год ознаменовался для Великого князя Сергея Александровича Романова как генерал-губернатора Москвы, в частности, столкновением с "демократическими" обществами. Речь идет прежде всего о Юридическом обществе при Московском университете. Председателем этого общества был либеральный профессор С.А. Муромцев. Многие подобные общественные организации, по сути, создавались для расшатывания и разрушения русской государственности. Таких "обществ" и в Москве и в Петербурге было немало. Давно действовало в Москве Общество любителей российской словесности при Московском университете, было Общество взаимопомощи лиц интеллигентных профессий и др. Все это были "вирусы разрушения", запущенные чуждой рукой в государственный организм. Их деятельность очень долгое время (несколько десятилетий) никем не контролировалась. Их количество к концу Х1Х века росло как снежный ком. Лишь 4 марта 1906 года, уже после убийства Великого князя Сергея Александровича, вышел первый закон об общественных организациях, регулирующий их деятельность.
26 мая 1899 года Юридическое общество провело заседание в честь 100-летия со дня рождения А.С. Пушкина. Причем использовало этот юбилей лишь для выражения своих разрушительных политических взглядов. Уже задолго до 1917 года российские либералы стремились истолковать творчество национального русского поэта как антигосударственное, разрушительно-нигилистическое, как борьбу с властью. В своей речи о Пушкине профессор, прячась за красивой либеральной фразой, в сущности, призывал к перемене власти в стране. В присутствии Великого князя Сергея Александровича С.А. Муромцев сказал: "В истории гражданского развития нашего отечества неизгладимыми чертами вписано, как среди общества, печально поражавшего чуткую совесть великого народного поэта своим презрением к мысли и равнодушием ко всякому долгу, справедливости и правде, звучал героический гимн, посвященный красоте и человеческому достоинству. Проникнутый с юности мечтами о просвещенной свободе и законности… не щадил поэт своих гигантских усилий пробудить современную ему толпу от позорного сна… Борьба, вынесенная Пушкиным была борьбой за независимость и свободное развитие… Празднуя ныне память поэта, мы торжествуем вместе с тем победу, одержанною личностью над рутиною жизни и властной опеки!" Подобные речи ясно показывали, что сам Пушкин подобным людям был вовсе не нужен: они лишь трепали его имя для достижения своих собственных целей.
Присутствовавший на пушкинском юбилее Сергей Александрович прекрасно понял, в кого метят речи С.А. Муромцева. Очевидно, по инициативе Сергея Александровича и был поставлен вопрос о закрытии Юридического общества. Уже 9 июля министр народного просвещения Н.П. Богомолов принял решение о закрытии.
Настроения либерального общества левели на глазах. Великий князь, будучи генерал-губернатором Москвы, адекватно реагировал на изменения ситуации в городе. В 1901 году было закрыто Московское общество взаимопомощи интеллигентных профессий, в составе которого было 1100 членов. Не мудрено, что подобная духовно обоснованная и твердая политика Сергея Александровича, выступившего против разгула "демократии" в виде разрушительных союзов и обществ, вызвала к нему непримиримую ненависть и клевету, которую "демократы" муссируют и доныне. Более того, эта ненависть привела в конечном итоге к убийству Великого князя теми, кто призывал к "свободе союзов", "свободе совести", кто цинично призывал "против смертной казни". В частности, среди речей С.А. Муромцева есть и такая: "До очевидности ясно, что время смертных казней минуло безвозвратно, что этому виду кары уже нет оправдания в общественном сознании. Тем не менее, общественную совесть не перестают смущать… известия.. о постановленных смертных приговорах… Крови русских граждан пролито много, слишком много для того, чтобы и наиболее жестоких заставить содрогнуться…" Сказаны были эти циничные слова уже после жесточайшего убийства Великого князя Сергея Александровича. "Безумные лево-радикальные террористические акты получали молчаливое одобрение тех, кто постоянно ратовал за создание в стране правового строя". Разрушителей русской государственности не интересовала ни большая созидательная деятельность князя Сергия на благо Отечества, ни его исполненная истинной святости жизнь. Справедливо считая Великого князя "удерживающим", главой "партии сопротивления", они неминуемо должны были сделать его одной из своих первых кровавых жертв.
В 1899 году, когда до открытой революции было еще далеко, лишь немногие видели ее страшную опасность. Среди этих немногих, пытавшихся реальными действиями предотвратить угрожающий ход событий, были такие люди, как К.П. Победоносцев и Великий князь Сергий. Разложение было настолько всеобщим, что его не понимали иногда даже близкие люди. Великий князь Константин Константинович записывает 30 марта 1899 года в своем дневнике: "Другой лагерь состоит из 3-х человек: Победоносцева, Горемыкина… и Боголепова. Они сумели "подействовать" на Сергея, который всегда склонен преувеличивать политическую неблагонадежность учащих и учащихся, из Москвы то и дело пишет "зажигательные" письма…" Однако последующие события подтвердили правоту князя Сергия, расплатившегося за свою приверженность Православию и монархии мученической кончиной. Уже после его смерти Великий князь Константин Константинович запишет в своем дневнике совсем иное: "Хороши думские порядки! Грабежи и убийства по всей России продолжаются, грабители и убийцы большей частью благополучно скрываются…"
Более того, сам Константин Константинович расплатится за всеобщее безволие и благодушие мученической кончиной от рук большевиков трех своих сыновей, уже причисленных Русской Зарубежной Церковью к лику святых. Иоанн, Игорь и Константин были брошены в 1918 году в шахту в городе Алапаевске вместе с преподобномученицей Елисаветой. Графиня А.А. Олсуфьева писала по поводу убийства Великого князя: "Подобно отцу, Александру II, он стал жертвой революционеров с той лишь разницей, что в 1881 году убили императора, который должен был на следующий день подписать самую либеральную конституцию; в то время как великий князь Сергий никогда не скрывал своего мнения относительно дара свободы молодым людям, которую следовало ограничить во избежание злоупотребления ею. Теперь мы видим, что его опасения были оправданны…"
ХОДЫНКА
Среди тех обвинений, которые выдвигаются против князя Сергия как генерал-губернатора Москвы, главное – трагедия на Ходынском поле, случившаяся во время коронации Императора Николая Второго в 1896 году. Но это скорее политический предлог для обвинения. Действительно, на Ходынском поле погибло очень много людей из-за давки. Считают, что власти Москвы должны были выставить гораздо более полиции, чем ее было в дни коронации. Но надо учесть и другое. Люди – и простонародье, и приближенные Императора – чувствовали, что Ходынка – не просто катастрофа, а лишь мистическая увертюра к настоящей эпохальной катастрофе, которая случится в царствование Николая Второго. Обвинявший "по-родственному" Великого князя Сергия его двоюродный брат Константин Константинович записывает не после революции 1917-го или хотя бы 1905 года, а 26 мая 1896 года в своем дневнике, что в событиях на Ходынке "сказалась воля Божия". Люди понимали, что Бог недаром попустил при коронации такие жертвы. Эта же мысль просматривается и в известных описаниях Ходынской драмы. Дело в том, что в неофициальных описаниях коронации 1896 года невольно прорываются свидетельства того, что народная масса к этому времени уже в значительной степени груба и развращена, дышит предреволюционными настроениями, ведет себя не по-христиански. Поведение народа на Ходынском поле пробуждает самые мрачные мысли относительно того, чем же являлась народная толпа к концу Х1Х века. В Москву ("на народные гулянья") пришло людей в несколько раз более того, чем ожидалось – по одним сведениям около полумиллиона, а по другим – более миллиона крестьян со всей подмосковной округи и европейской части России. Многие из них пришли совсем не для того, чтобы помолиться вместе с Церковью за нового царя (а молитва за царя – главный смысл собрания русской земли на коронации) или просто хотя бы "посмотреть на царя". Пришли за бесплатными подарками, за бесплатным медом и пивом, бочки которого были выставлены на Ходынке. После революции многие большевистски настроенные авторы в виде "обвинения царизму" опубликовали свои воспоминания о Ходынском поле. Но даже враги русского царя не могли скрыть своего презрения к той обезумевшей от возможности получить "бесплатные подарки" людской массе, которая медленно давила сама себя на огромном поле под необычным майским солнцепеком. Описания, данные в книге "главного обвинителя" царской власти по поводу Ходынки Василия Краснова "Ходынка. Записки не до смерти растоптанного" (М.-Л., 1926), ужасают. Перешагивая через трупы, люди рвались за бесплатным вином, черпая его картузами, ладонями. Было много утонувших в бочках. Краснов пишет о том, что Ходынка явилась прежде всего "отражением тупости, темноты и зверства" толпы, которая "не справилась сама с собой, впервые собравшись в таком множестве, собранная приманками небывалыми".
Ходынская катастрофа обнаружила разногласия в царствующем семействе. Великая Княгиня Ольга Александровна писала по этому поводу: "Возложили вину за случившуюся трагедию на дядю Сергея, генерал-губернатора Москвы… Своими попытками свалить вину на одного лишь человека, да еще своего же сородича, мои кузены, по существу, поставили под удар все Семейство, причем именно тогда, когда необходимо было единство. Более того, узнав, что Ники отказался отправить в отставку дядю Сергея, они набросились на Царя".
Между тем, факты свидетельствуют, что, удерживая руку разрушителей веры и государства, князь Сергий на посту генерал-губернатора Москвы неустанно созидал. Несмотря на свою занятость, он участвовал в деятельности многих просветительских и благотворительных организаций: Московского общества призрения, воспитания и обучения слепых детей; Комитета для оказания пособий вдовам и сиротам, пострадавшим на войне; Московского общества покровительства беспризорных и освобожденных из мест заключения несовершеннолетних; Московского Совета детских приютов, Иверской общины сестер милосердия. Верной помощницей при этом была ему его жена, Великая княгиня Елисавета, также склонная к прямому, честному, а потому и деятельному проявлению веры. Еще до организации Марфо- Мариинской обители она стремилась к деятельной христианской жизни.
Это стремление супругов жить для Бога, ежедневно благотворить проявилось не только в Москве, но и в их подмосковном имении Ильинское. В Ильинском Великий Князь Сергий построил родильный дом для женщин-крестьянок. В этой больнице часто совершались и крещения новорожденных детей. Восприемниками бесчисленных крестьянских младенцев были Сергей Александрович и Елизавета Феодоровна. В праздники (прп. Сергия Радонежского, св. пророка Илии, св. прв. Елисаветы) в Ильинское стекались люди со всей округи. Современник рассказывает: "Чем только не обязаны им (великокняжеской чете – В.М.) здесь крестьяне: и школами…, и больницами, и щедрой помощью в случаях пожара, падежа скота и всякой другой беды и нужды… Нужно было видеть Августейших помещиков в селе Ильинском в день престольного праздника, в Ильин день, среди крестьян после обедни на ярмарке. Почти все привозимое скупается ими и здесь же раздаривается крестьянам и крестьянкам от мала до велика. Крестьяне сел Ильинское, Усова и других, как дети, сердечно сроднились с Их Высочествами". Недалеко от Ильинского расположился Саввино-Сторожевский монастырь. Впервые здесь князь Сергий был в 4 года. Монастырь исстари пользовался благосклонным вниманием русских государей. На поклонение мощам преподобного Саввы приезжал еще царь Иоанн Грозный с супругой Анастасией Романовной, а позже – царь Федор Иоаннович. Когда при царе Алексие Михайловиче монастырь стал царской загородной резиденцией, здесь были возведены царские палаты и дворец государыни. Здесь князь Сергий дышал воздухом русской коренной истории. Не от того ли так любил он Ильинское?
МУЧЕНИЧЕСКАЯ КОНЧИНА
Разрушителей русской государственности не интересовала ни большая созидательная деятельность князя Сергия на благо Отечества, ни его исполненная истинной святости жизнь. Справедливо считая Великого князя "удерживающим", главой "партии сопротивления", они неминуемо должны были сделать его одной из своих первых кровавых жертв. Нужно сказать, что, будучи не согласен с нерешительными мерами правительства против серьезной угрозы государственного переворота, князь подал 1 января 1905 года в отставку с поста генерал – губернатора Москвы и остался лишь на должности командующего Московским военным округом. Тем не менее революционеры не оставили его в покое. Один из организаторов этой акции вспоминал, что план убийства Великого князя вызрел в верхах партии эсеров еще летом 1904 года. Было намечено три жертвы, три генерал-губернатора: Петербургский генерал-губернатор Д.Ф. Трепов, Киевский генерал-губернатор Н.В. Клейгельс и Сергей Александрович.
4/17 февраля 1905 года Великий князь выехал из Николаевского дворца в губернаторский дом. В 2 часа 47 минут уроженец Варшавы Иван Каляев бросил в карету князя бомбу. Тело убиенного князя Сергия было разорвано и страшно изуродовано. Великий князь Гавриил, любивший "дядю Сергея" и помнивший его с детства, в своих воспоминаниях пишет: "Говорили, что сердце дяди Сергея нашли на крыше какого-то здания. Даже во время похорон приносили части его тела, которые находили в разных местах в Кремле, и клали их завернутыми в гроб". Сразу после взрыва Великая княгиня выбежала из дворца, она еще имела в себе силы с великим самообладанием собирать по частям разбросанное тело мужа. Уцелели нательный крест и образки. Останки Великого князя Сергия были покрыты солдатской шинелью, на носилках отнесены в Чудов монастырь и поставлены близ раки святителя Алексия, небесного покровителя Москвы и духовного друга преподобного Сергия Радонежского. Потом шинель, которой было покрыто тело князя Сергия, и носилки были помещены в храме-усыпальнице, как и многие иные вещи, с которыми оказалась связана духовная жизнь и мученическая кончина князя.
На месте убиения
Государь Николай II был сразу информирован о происшествии в Москве. Уже вечером 4 февраля он подписал в Царском Селе манифест: "Проведению угодно было поразить Нас тяжелую скорбию: любезнейший дядя Наш, Великий Князь Сергей Александрович скончался в Москве, в 4-й день сего февраля, на 48 году от рождения, погибнув от дерзновенной руки убийц, посягавших на дорогую для Нас жизнь его. Оплакивая в нем дядю и друга, коего вся жизнь, все труды и попечения были беспрерывно посвящены на службу Нам и Отечеству, Мы твердо уверены, что все Наши верные подданные примут живейшее участие в печали, постигшей Императорский Дом Наш". Великая княгиня Ольга Константиновна, королева Греции, писала из в Россию своему брату, великому князю Константину Константиновичу: "До чего мы дожили. Костя, радость моя! Вот уж я не думала, что нам придется узнать такое ужасное горе! Помоги нам Бог! Милый, дорогой Сергей, знает Бог, как я его любила, и каким он был неизменно верным другом для меня! А Элла! Как я за нее страдаю, я и сказать не могу… И отчего бедный Сергей, что он им сделал, этим кровопийцам, которые только и умеют разрушать и уничтожать".
То, что террористы совершили свое злодеяние спустя месяц после отставки Великого князя, свидетельствует об одном: преступление было не столько политическим, сколько духовным. Мученический характер его кончины сразу почувствовали современники. Так, протоиерей Митрофан Сребрянский записал: "7 февраля. Сейчас служили мы панихиду по новом мученике царствующего дома великом князе Сергие Александровиче. Царство Небесное мученику за правду!". Именно так, как мученичество, восприняла смерть мужа и Великая княгиня Елисавета. В телеграмме от 8 февраля 1905 года она писала представителям Московской городской Думы: "Искренно благодарю Думу за молитвы и за выраженное Мне сочувствие. Великим утешением в Моем тяжелом горе служит сознание, что почивший Великий Князь находится в обители Святителя Алексея, память которого Он так чтил, и в стенах Москвы, которую Он глубоко любил, и в Святом Кремле, в котором Он мученически погиб".
Три года спустя, в 1907 году, протоиерей священномученик Иоанн Восторгов в день памяти преп. Сергия Радонежского сказал: "Сегодня именины преподобного отца нашего Сергия, память святых мучеников Сергия и Вакха; в честь одного из них и назван великий Радонежский подвижник и всея России чудотворец. Не вспоминается ли нам невольно умерший смертью мученика, соименный преподобному Сергию и имевший его небесным покровителем, царственный витязь и подвижник за землю русскую благоверный Великий Князь Сергий Александрович… В этот час заупокойного о нем моления, продолжая в любимой им Москве любимое им дело, мы призываем его светлый дух, и, приобщая его к радости подвига во имя Церкви и России, мы уповаем на невидимое его нам вспоможение духом его любви, его загробного дерзновения в молитве к Богу". А архимандрит Анастасий в память о Великом князе сказал, что злодеи хотели запятнать Кремль царственной кровью, но лишь "создали новый опорный камень для любви к Отечеству", дали "Москве и всей России нового молитвенника".
Известно, что Великая княгиня Елисавета навестила в тюрьме убийцу своего мужа, террориста Каляева, и простила его от имени мужа. Много лет сотрудничавший с князем Сергием В.Ф. Джунковский писал по этому поводу: "Она, по своему характеру всепрощающая, чувствовала потребность сказать слово утешения и Каляеву, столь бесчеловечно отнявшему у нее мужа и друга". Узнав, что Каляев – человек верующий, она подарила ему Евангелие и маленькую иконку, призвав его к покаянию. Она же просила Императора о помиловании убийцы.
Жестокость убийства Великого князя потрясла общество. "Осудил этот варварский акт даже вождь ирландских террористов Микаэль Девильт, незадолго до трагедии встречавшийся с Великим князем в Москве. Он заявил представителям печати, что покойный генерал-губернатор был гуманным человеком и постоянно проявлял интерес к улучшению жизни рабочих".
На месте гибели Великого князя Сергия 2 апреля 1908 года был установлен памятник-крест, сооруженный на доброхотные пожертвования пятого гренадерского полка, шефом которого при жизни был покойный. Крест был сделан по проекту художника В. Васнецова, на кресте запечатлена была Евангельская строфа: "Отче, отпусти им, не ведят бо что творят". После революции крест был разрушен, причем 1 мая 1918 года его собственноручно сбросил веревкой с постамента Ленин. Сейчас копия этого креста установлена в Новоспасском мужском монастыре, куда в 1995 году были торжественно перенесены останки Великого князя Сергия. Ему поклоняются все, кто проходит в храмы Новоспасского монастыря. Надгробие князя Сергия находится в нижнем храме – во имя св. Романа Сладкопевца. Храм является родовой усыпальницей Романовых.
http://www.rusk.ru/
<SPAN style="FONT-SIZE: 12pt; FON |
