Меню сайта
Категории раздела
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
 3
Среди неприкасаемых статуй бережно обходит наш автор и СОЦИАЛИЗМ --
настолько несомненный для всех, что не подлежит и дискуссионному выносу в заголовок. В превознесении социализма Сахаров даже и чрезмерен. Как о всеизвестном, не требующем доказательств, пишет он о "высоких нравственных идеалах социализма", о "моральноэтическом характере социалистического пути" и даже называет это своим "основным выводом" (а верней, очевидно, -- основным нравственным пожеланием). Но: нигде в социалистических учениях не содержится внутреннее требование нравственности как сути социализма, -- нравственность лишь обещается как самовыпадающая манна после обобществления имуществ. Соответственно: нигде на Земле нам еще в натуре не был показан нравственный социализм (и даже такое словосочетание, предположительно обсужденное мною в одной из книг, было сурово осуждено ответственными ораторами). Да что говорить о "нравственном социализме", когда неизвестно: вообще ли социализм все то, что нам называют и показывают как социализм. Он -- в природе-то есть ли? Уверяет Сахаров, что социализм "как никакой другой строй... возвеличил нравственное значение труда", что "только социализм поднял труд до вершины нравственного подвига". Но на сельских пространствах нашей страны, где всегда только и жили трудом, весь интерес жизни содержали в труде, -- труд именно при "социализме" стал заклятым бременем, от которого бегут. И добавим -- по всем нашим пространствам и дорогам самый тяжелый черный труд, исполняемый женщинами с тех пор, как мужчины пересели на механизмы или перешли на руководство. И -- насильственные трудовые мобилизации горожан ежесезонно. И даже -- для миллионов служащих за канцелярскими столами труд обрыдлый, ненавистный. Не перечисляя далее: почти не видел я в нашей стране людей, для кого желанным днем недели был бы понедельник, а не суббота. А сравнивая качество сегодняшней каменной кладки с кладкою прежних веков, особенно старых церквей, невольно склонишься искать "нравственный подвиг" где-то РАНЬШЕ. Да все это знает, конечно, и Сахаров, и сказываются тут не ошибки его личного мнения, но повальный гипноз целого поколения, которое не может очнуться сразу ото всего, стряхнуть с себя нагромождение сразу ВСЕХ политучеб. Оттого читаем: "социалистическая оплата -- по количеству и качеству труда", хотя такая оплата под названием сдельной существует, сколько мир стоит. Напротив, все, что Сахаров видит в реальном социализме дурного, "лицемерие и показной рост... с утерей качественных характеристик", он почему-то не относит к социализму, а к некоему "сталинскому лжесоциализму". "Некоторые нелепости нашего развития не были естественным следствием социалистического пути, а явились своего рода трагической случайностью". А доказательства? -- в газетах? Под тем же гипнозом нашего поколения Сахаров пренебрежительно оценивает национализм -- как некую периферийную помеху, мешающую светлому движению человечества, но, впрочем, обреченную на скорое исчезновение. Ан крепок оказался этот орешек для жерновов интернационализма. Вперерез марксизму явил нам XX век неистощимую силу и жизненность национальных чувств и склоняет нас глубже задуматься над загадкой: почему человечество так отчетливо квантуется нациями не в меньшей степени, чем личностями? И в этом граненьи на нации -- не одно ль из лучших богатств человечества? И -- надо ли это стирать? И -- можно ли это стереть? Пренебрегая живучестью национального духа, Сахаров упускает и возможность существования в нашей стране живых национальных сил. Это прорывается даже комично в том месте, где он перечисляет "прогрессивные силы нашей страны" -- и кого же видит? -- "левых коммунистов-ленинцев" да "левых западников". И только?.. Были БЫ мы действительно духовно нищи и обречены, если бы лишь этими силами исчерпывалась сегодняшняя Россия. В заголовок статьи вынесен ПРОГРЕСС -- технический, экономический, социальный, прогресс в традиционном общем понимании, и его тоже оставляет Сахаров в числе нетронутых, неповерженных истуканов, хотя собственные его, рядом, экологические соображения подводят к тому, что "прогресс" завел человечество в опасности по меньшей мере тяжелые. В социальной области автор считает "величайшим достижением" "систему образования под государственным контролем" и выражает "озабоченность, что еще не стал реальностью научный метод руководства... искусством". (Дрожь пробирает.) Говоря о чисто научном прогрессе, Сахаров довольно одобрительно рисует нам перспективы: "создание искусственного сверхмозга", "контролировать и направлять все жизненные процессы на... организменном... и социальном уровнях... до психических процессов и наследственности включительно". Такие перспективы по нашему понятию близки к концентрированному земному аду, и тут многое могло бы вызвать недоумение и резкий протест, если бы при повторном чтении всего трактата не обнаруживалось, что он не должен быть читаем формально, буквально и с придирками к деталям. Что главная суть трактата не в том, что по поверхности выражено и иногда даже акцентировано, -- не политическая терминология и не интеллектуальные построения, а движущее его нравственное беспокойство автора и душевная широта его предложений, далеко не всегда точно и удачно выраженных. Так и с техническими перспективами прогресса. Сахаров предупреждает -- политиков, ученых и всех нас, -- что понадобятся "величайшая научная предусмотрительность и осторожность, величайшее внимание к общечеловеческим Ценностям", и ясно, что такой призыв не есть практическая программа, что просить политиков о величайшем внимании к общечеловеческим ценностям или ученых о предусмотрительности в своих открытиях -- это тесовые загородочки хлипкие, уж сколькие в той шахте на дне. За всю историю науки от чего нас спасла та научная предусмотрительность? Если и спасла когда, так мы того случая обычно не знаем: одинокий ученый сжег свой чертеж, сжег и не показал. Сам Сахаров своего чертежа -- вовремя не сжег. И тем-то теперь, может быть, угрызаем и с той-то болью выходит теперь на площадь передо всем человечеством сразу -- с воззывом: хотя бы НАЧАТЬ КОНЧАТЬ зло, хотя бы перед новыми худшими бедами остановиться! Он и сам знает, что осторожности -- мало, что "величайшего внимания" -- мало, но в его руках -- нет его страшного изобретения, его ладони безоружно и дружески открыты нам, и он не столько учит нас, сколько увещает человекодушно. Так и надежды Сахарова на конвергенцию не есть обоснованная научная теория, но нравственная жажда -- покрыть атомный грех человечества, избежать атомной катастрофы. (В решении нравственных задач человечества перспектива конвергенции довольно безотрадна: два страдающих пороками общества, постепенно сближаясь и превращаясь одно в другое, чтО могут дать? -- общество, безнравственное вперекрест.) И призывы "не расширять зон влияния", "не создавать трудностей другой стране", пусть "все страны стремятся ко взаимопомощи", а великие державы добровольно отдают отсталым странам 20 % своего национального дохода -- это ведь тоже не практическая политика и не претендует быть таковой, это тоже -- нравственный призыв. И внутри страны "запрещение всех привилегий" -- тоже лишь сердечный возглас, а не практическая задача "левым коммунистам" да "левым западникам", -- ибо где ж им накопить такую заставляющую силу? Да и разве можно привилегии устранить "запретом", декретом? У нас их уже свинцом и огнем "запрещали", но из-под руки они тут же поперли опять, лишь хозяев сменили. Привилегии устранимы только всеобщею перестройкой сознания, чтоб они для самих владетелей не манящими стали, а морально отвратительными. Устранение привилегий -- задача нравственная, а не политическая, и Сахаров так это и чувствует, так к этому и относится, но для нашего поколения утерян письменный язык нравственных сочинений, и наш автор вынужденно использует подручный невыразительный политический язык. Например, о сталинизме: "кровь и грязь запачкали наше знамя", -- ну, ясно же, что не о "знамени" печется наш автор, а выражает тем: душу нашу загадили, развратили нас всех! Вся эта неприменимость расхожего языка и расхожих наших понятий к глубокому нравственному переживанию автора сказывается во многих местах трактата, сказывается и в заголовке, куда тоже не вместилось главное чувство А. Д. Сахарова, и оттого заголовок так длинен и перечислителен. В этот заголовок еще вынесена ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ СВОБОДА. Именно в ней видит Сахаров "ключ к прогрессивной перестройке государственной системы в интересах человечества". Действительно, в нашей стране интеллектуальная свобода преобразила бы многое сейчас, помогла бы очиститься от многого. СЕЙЧАС, из той впадины темной, куда мы завалены. Но глядя далеко-далеко вперед: а Запад? Уж Запад-то захлебнулся от всех видов свобод, в том числе и от интеллектуальной. И что же, спасло это его? Вот мы видим его сегодня: на оползнях, в немощи воли, в темноте о будущем, с раздерганной и сниженною душой. Сама по себе безграничная внешняя свобода далеко не спасает нас. Интеллектуальная свобода -- очень желанный дар, но как и всякая свобода -- дар не самоценный, а -- проходной, лишь разумное условие, лишь средство, чтобы мы с его помощью могли бы достичь какой-то другой цели, высшей. Соответственно требованию свободы Сахаров предлагает допустить в "социалистических" странах многопартийную систему. Препятствия этому, разумеется, -- со стороны власти, не со стороны общества. Но и с нашей стороны -- попробуем возвыситься взглядом даже и над западными представлениями: в многопартийной парламентской системе не разглядим ли мы тоже некоего истукана, только уже всемирного? Partia -- это ЧАСТЬ. Всякая партия, сколько знает их история, всегда защищает интересы этой части против -- кого же? против остальной части этого народа. И в борьбе с другими партиями она пренебрегает справедливостью для выгоды: вождь оппозиции (кроме разве Англии) не похвалит правительство за хорошее -- это подорвет интересы оппозиции; а премьер-министр не признается честно публично в ошибках -- это подорвет позиции правящей партии. А если в выборной борьбе можно тайно применить нечестный прием, -- то отчего ж его не применить? А своих членов, меньше ли, больше ли, всякая партия нивелирует и подавляет. От всего этого общество, где действуют политические партии, не возвышается в нравственности. И в сегодняшнем мире все больше проступает сомнение, и маячит нам поиск: а нельзя ли возвыситься и над парламентской много- или двухпартийной системой? не существует ли путей внепартийного, вовсе БЕСПАРТИЙНОГО развития наций? Интересно, что Сахаров, похваливая западную демократию и превознося социализм, сам предлагает для будущего всеземного общества... ни то и ни другое, но проговаривается о совсем другой мечте: "очень интеллигентное... общемировое руководство", "мировое правительство" -- явно невозможное ни при демократии, ни при социализме, ибо каким же общим голосованием, когда и где может быть избрана умственная элита в правительство? Это уже совсем иной принцип -- власти АВТОРИТАРНОЙ, которая могла бы оказаться либо дурной, либо отличной, но способы ее создания, принципы ее построения и функционирования ничего общего не могут иметь с современной демократией. Кстати и здесь: эту элиту для мирового правительства Сахаров мыслит, называет интеллектуальной, а предчувствует -- нравственной, в духе этой своей работы, в своем мироощущении. Упрекнут, что, критикуя полезную статью академика Сахарова, мы сами как будто не предложили ничего конструктивного. Если так -- будем считать эти строки не легкомысленным концом, а лишь удобным началом разговора. 1969
4 (Добавление 1973 года)
Четыре года спустя, решая включить эту прежнюю статью в нынешний
сборник, я должен развить ту мысль, на которой статья была прервана. Среди советских людей, имеющих неказенный образ мнений, почти всеобщим является представление, ч_т_о нужно нашему обществу, чего следует добиваться, к чему стремиться: свобода и парламентская многопартийная система. Сторонники этого взгляда объемлют и всех сторонников социализма и шире того. Это представление столь единодушно, что возразить ему даже выглядит неприлично (в кругах неофициальных, разумеется). В этом почти полном единодушии сказывается наша традиционная пассивная подражательность Западу: пути для России могут быть только повторительные, напряженье большое искать иных. Как метко сказал Сергей Булгаков: "Западничество есть духовная капитуляция перед культурно сильнейшим." [С. Булгаков. Два града. М.: Путь, 1911. Т. 1. От автора, с. XX.] Традиция -- давняя, традиция дореволюционной русской интеллигенции, которая не холоднокровно, но жертвенно, но иногда отдавая и жизнь, считала целью своей и народной: свободу (народа) и счастье (народа). Как это осуществилось -- знает история. Но независимо от того: _ВДУМАЕМСЯ_ в самый лозунг. Не входит в нашу тему, но: что понималось под народным СЧАСТЬЕМ? В основном: НЕнищета, материальное благосостояние (вполне совпадающее и с сегодняшним официальным: непрерывный рост материального уровня). Сегодня, я думаю, и без дискуссии можно признать, что для ЦЕЛИ, да еще нескольких поколений, да еще с миллионными кровавыми жертвами, этого маловато. Духовный же сектор счастья хотя и подразумевался кадетской интеллигенцией (социалистической меньше), но очень смутно, это труднее было вообразить себе за малопонятный народ: главным образом, конечно, гражданское равенство, образование (западное), отчасти может быть хороводы, даже и обряды, но уж конечно не чтение Житий святых или религиозные диспуты. Всеобщее убеждение выразил Короленко: "Человек создан для счастья, как птица для полета." И эту формулировку тоже переняла наша сегодняшняя пропаганда: и человек и общество имеют целью -- "счастье"... Хотя кадетская партия для большей близости с народом и назвала себя "партией народной свободы", однако требование "свободы" и понятие о "свободе" весьма слабо были в нашем народе развиты. В своей крестьянской массе народ жаждал ЗЕМЛИ, а это лишь в некотором смысле свобода, в некотором смысле богатство, а в некотором (главном) -- обязанность, а в некотором (высшем) -- мистическая связь с миром и ощущение самоценности. Внешняя свобода сама по себе -- может ли быть ЦЕЛЬЮ сознательно живущих существ? Или она -- только форма для осуществления других, высших задач? Мы рождаемся уже существами с внутреннею свободой, свободой воли, свободой выбора, главная часть свободы дана нам уже в рождении. Свобода же внешняя, общественная -- очень желательна для нашего неискаженного развития, но не больше как условие, как среда, считать ее целью нашего существования -- бессмыслица. Свою внутреннюю свободу мы можем твердо осуществлять даже и в среде внешне несвободной (насмешка Достоевского: "среда заела"). В несвободной среде мы не теряем возможности развиваться к целям нравственным (например: покинуть эту землю лучшими, чем определили наши наследственные задатки). Сопротивление среды награждает наши усилия и большим внешним результатом. Поэтому в настойчивых поисках политической свободы как первого и главного есть промах: прежде хорошо бы представить, чтО с этой свободой делать. Такую свободу мы получили в 1917 году (и от месяца к месяцу все бОльшую) -- и как же поняли мы ее? Каждому ехать с винтовкой, куда считаешь правильным. И с телеграфных столбов срезать проволоку для своих хозяйственных надобностей. Многопартийная парламентская система, которую у нас признают единственно правильным осуществлением свободы, в иных западноевропейских странах существует уже и веками. Но вот в последние десятилетия проступили ее опасные, если не смертельные пороки: когда отсутствие этической основы для партийной борьбы сотрясает сверхдержавы; когда ничтожный перевес крохотной партии между двух больших определяет надолго судьбу народа и даже смежных с ним; когда безграничная свобода дискуссий приводит к разоружению страны перед нависающей опасностью и к капитуляции в непроигранных войнах; когда исторические демократии оказываются бессильны перед кучкою сопливых террористов. Сегодня западные демократии -- в политическом кризисе и в духовной растерянности. И сегодня меньше, чем все минувшее столетие, приличествует нам видеть в западной парламентской системе единственный выход для нашей страны. Тем более что готовность России к такой системе, весьма низкая в 1917 году, могла за эти полвека только снизиться. Заметим, что в долгой человеческой истории было не так много демократических республик, а люди веками жили, и не всегда хуже. Даже испытывали то пресловутое СЧАСТЬЕ, иногда названное пасторальным, патриархальным, и не придуманное же литературой. И сохраняли физическое здоровье нации (очевидно так, раз нации не выродились). И сохраняли нравственное здоровье, запечатленное хотя бы в фольклоре, в пословицах, -- несравненно высшее здоровье, чем выражается сегодня обезьяньими радио мелодиями, песенками-шлягерами и издевательскою рекламой: может ли по ним космический радиослушатель вообразить, что на этой планете уже были -- и оставлены позади -- Бах, Рембрандт и Данте? Среди тех государственных форм было много и авторитарных, то есть основанных на подчинении авторитету, с разным происхождением и качеством его (понимая термин наиболее широко: от власти, основанной на несомненном авторитете, до авторитета, основанного на несомненной власти). И Россия тоже много веков просуществовала под авторитарной властью нескольких форм -- и тоже сохраняла себя и свое здоровье, и не испытала таких самоуничтожений, как в XX веке, и миллионы наших крестьянских предков за десять веков, умирая, не считали, что прожили слишком невыносимую жизнь. Функционирование таких систем во многих государствах целыми веками допускает считать, что в каком-то диапазоне власти они тоже могут быть сносными для жизни людей, не только демократическая республика. У авторитарных государственных систем при достоинствах устойчивости, преемственности, независимости от политической трясучки, само собой, есть свои большие опасности и пороки: опасность ложных авторитетов, насильственное поддержание их, опасность произвольных решений, трудность исправить такие решения, опасность сползания в тиранию. Страшны не авторитарные режимы, но режимы, не отвечающие ни перед кем, ни перед чем. Самодержцы прошлых, религиозных, веков при видимой неограниченности власти ощущали свою ответственность перед Богом и собственной совестью. Самодержцы нашего времени опасны тем, что трудно найти обязательные для них высшие ценности. Верней сказать: по отношению к истинной земной цели людей (а она не может сводиться к целям животного мира, к одному лишь беспрепятственному существованию) -- государственное устройство является условием второстепенным. На эту второстепенность указывает нам Христос: "отдайте кесарево кесарю" -- не потому, что каждый кесарь достоин того, а потому что кесарь занимается не главным в нашей жизни. И если Россия веками привычно жила в авторитарных системах, а в демократической за 8 месяцев 1917 года потерпела такое крушение, то, может быть, -- я не утверждаю это, лишь спрашиваю, -- может быть, следует признать, что эволюционное развитие нашей страны от одной авторитарной формы к другой будет для нее естественней, плавнее, безболезненней? Возразят: эти пути совсем не видны, и новые формы тем более. Но и реальных путей перехода от нашей сегодняшней формы к демократической республике западного типа тоже нам никто еще не указал. А по меньшей затрате необходимой народной энергии первый переход представляется более вероятным. Государственная система, существующая у нас, не тем страшна, что она недемократична, авторитарна на основе физического принуждения, -- в таких условиях человек еще может жить без вреда для своей духовной сущности. Всемирно-историческая уникальность нашей нынешней системы в том, что сверх всех физических и экономических понуждений от нас требуют еще и полную ОТДАЧУ ДУШИ: непрерывное активное участие в общей, для всех заведомой ЛЖИ. Вот на это растление души, на это духовное порабощение не могут согласиться люди, желающие быть людьми. Когда кесарь, забрав от нас кесарево, тут же, еще настойчивей, требует отдать и Божье -- этого мы ему жертвовать не смеем! Главная часть нашей свободы -- внутренняя -- всегда в нашей воле. Если мы сами отдаем ее на разврат -- нам нет людского звания. Но заметим: коль скоро абсолютно необходимая задача сводится не к политическому освобождению, но к ОСВОБОЖДЕНИЮ НАШЕЙ ДУШИ ОТ УЧАСТИЯ в навязываемой лжи, она и не требует никаких физических, революционных, общественных, организационных действий, митингов, забастовок или союзов, о чем нам и подумать страшно и от чего отговориться условиями вполне естественно. Нет! Она есть ВСЕГО ЛИШЬ доступный нравственный шаг каждого отдельного человека. И ни перед живущими, ни перед потомками, ни перед друзьями, ни перед детьми не оправдается никто, добровольно бегавший гончею лжи или стоявший ее подпоркою. Винить нам -- некого, кроме себя, и потому не стоят ни гроша все разоблачительные анонимные памфлеты, программы и объяснения. Каждый из нас -- в грязи и навозе по СОБСТВЕННОЙ воле, и ничья грязь не осветляется грязью соседей. Октябрь 1973
| |
|
| |
| Просмотров: 651 | |