Меню сайта
Категории раздела
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
 * * *
Если принять такую точку зрения на то, как сложилось сегодняшнее положение наций, то надо соответственно изменить и практическое отношение к современным проблемам. Если нельзя переложить вину на сложившееся положение на один народ, то надо признать, что в какой-то мере ее разделяют все. Такая точка зрения представляется мне плодотворной, так как она освобождает мысль от веры в подвластность внешним причинам, в которых мы, как правило, не властны, и направляет ее на причины, скрытые внутри нас, которые тем самым в большей мере подчинены нам. Такая дилемма стоит и перед личностью: определяются ли основные контуры ее судьбы внешними факторами - материальными причинами, социальной средой и т.д., - или они в основном внутренние. В конце концов это есть вопрос о свободе воли. Встает он и перед нацией. Но здесь, если признать превалирующую роль внутренних причин, если признать, что судьба народа больше определяется современными им действиями, его собственным мировоззрением, чем внешними факторами, то надо сделать и тот вывод, что, порвав с русским народом, этих внутренних причин не изменишь. Иначе говоря, отказавшись от правильности представления о "колонизации", надо заново пересмотреть и концепцию "деколонизации". Здесь я имею в виду лишь то, что необходимо освободиться от некоторого штампа мысли, от непроверяемого, необсуждаемого убеждения в том, что разрыв с русскими и создание собственного государства для каждого народа даст автоматическое решение всех его проблем. Мне кажется, здесь есть глубокая аналогия с позицией тех деятелей русской культуры, которые поддались соблазну недавно появившегося такого для нас непривычного выхода - эмиграции. В обоих случаях в основе лежит надежда "убежать от своей тени" - внешними средствами решить проблемы по существу внутренние.
Мы все создавали предпосылки для тех проблем, которые сейчас стоят перед нами: здесь потрудились и русские нигилисты, и украинские боротьбисты, и латышские стрелки, и многие другие. Как же можно надеяться порознь распутать этот узел, затянутый совместными усилиями?
Наши отцы все вместе дружно объявили Россию "тюрьмой народов", прилагая к ней слова вдохновлявшего их гимна "...разрушим до основанья, а затем..." Разрушение "тюрьмы народов" удалось на славу, но вот "затем..." - затем, например, группа эстонских националистов обращается с письмом в ООН, уверяя, что сейчас создалась опасность для самого существования эстонского народа. И одновременно призывая к тому, чтобы порвать до конца все связи с народами СССР, выселить русских и украинцев из Эстонии, ввести войска ООН. Так разве мало нас учила история, что это не верх государственной мудрости - выбрасывать многовековые связи, как ненужный хлам, что начинать надо не с того, чтобы "разрушить до основания", а с того, чтобы менять и улучшать?
Народы нашей страны спаяны общей историей. Она наделила нас единственным во всем мире опытом, которым не обладают никакие другие народы. Как это ни странно звучит, но во многих отношениях мы сейчас находимся неизмеримо дальше на историческом пути, чем многие народы, которые мы привыкли только "догонять". Та фаза, в которой сейчас находятся Западная Европа и США, удивительно напоминает эпоху расцвета "нигилизма" в нашей стране, то есть нашу историю столетней давности. Этот выстраданный нами опыт накладывает на нас и моральные обязательства. Мы сейчас способны увидеть и сказать миру то, что никто другой не в состоянии. В этом я вижу историческую миссию тех народов, которые населяли Россию, а сейчас - Советский Союз. Они могут указать выход из лабиринта, в котором сейчас заблудилось человечество. И это единственный способ, каким любой из наших народов может оказать влияние на судьбу человечества, а тем самым и на свою судьбу. Конечно, внутреннее дело, дело совести каждого народа решить, принять ли на себя эту миссию. Здесь невозможно судить, осуждать за то, какое решение принято. Но мне кажется, что не будет бестактным вмешательством высказать свою точку зрения на этот вопрос, который ведь кровно касается всех нас.
Почему, собственно, считать, что разные народы не могут добровольно и к общему благу жить в пределах одного государства? Тогда позволительно задуматься, - а могут ли разные личности? Конечно, появление все более мелких государств - это тенденция последних десятилетий, но ведь из этого не следует, что она правильна. Небольшие и совсем крохотные государства, которых все больше появляется в последнее время, слишком слабы - во всех отношениях они обречены зависеть от более крупных и становиться их приживальщиками. Силой они могут стать только действуя вместе, подчиняя свою индивидуальность общности, из всех выходов выбирая всегда тот, который не вызовет ничьего возражения, то есть самый тривиальный. Так возникает та "охлократия наций", картину которой мы видим в ООН. А ведь процесс находится еще только в самом начале. Сейчас в мире около 2000 наций и около 150 государств. Если тенденция к образованию однонациональных государств будет продолжаться, существующие государства надо будет еще раздробить более чем вдесятеро. Но и создание этих государств-песчинок не дает спасения от тех же бед: мы видим, что они по-прежнему страдают от той же язвы межнациональных и межплеменных раздоров. И вот такой путь предлагается как идеальный во многих самиздатских работах по национальному вопросу. В одной из них даже высказывается интересная мысль, что любое село вполне может стать государством. Стоит попробовать продумать это предложение всерьез и представить себе такое "государство": откуда в нем возьмутся самые простые сельскохозяйственные машины или электрическое освещение, где оно возьмет учителей и врачей? А почему бы и всему человечеству не последовать, разбившись на села, этому удачному примеру? Стоит представить это себе и становится ясно, чем с охотой готов пожертвовать автор проекта ради своей идеи всеобщего обособления.
Ничто не указывает на необходимость раздробления государств до национальных атомов! Наоборот, сотрудничество разных народов порождает культуру качественно более высокую, чем мог бы создать один из них. Культура и самого крупного из народов приобретает новое измерение, которого не имела бы иначе. А гении, принадлежащие небольшим народам, достигают общечеловеческого значения, которое они вряд ли могли бы иметь, если бы не были причастны более мощной родственной культуре, - как шотландец Вальтер Скотт общеанглийской. Но наиболее яркий пример принадлежит именно нашей культуре - я имею в виду, конечно, Гоголя. Как ни грандиозен его гений, думаю, что он не смог бы раскрыться в такой глубине, достигнуть самой вершины человеческих возможностей, если бы не был обогащен русской культурой. И его влияние на человечество было бы несравненно слабее, если бы его светом не светила вся русская культура.
Такое направление можно заметить и во взглядах Шевченко, об этом свидетельствует его русская проза, желание быть также и русским писателем.
Мне кажется, что этот путь для народов нашей страны не закрыт, но найти его сейчас непросто, для этого нужны и изменение привычных точек зрения, и усилия, и добрая воля. Было бы очень жаль, если бы меня поняли так, что, по моему мнению, этих усилий следует ожидать лишь от нерусских народов. Именно русские должны во многом переломить себя.
Не думаю, что русские грешат тем национальным высокомерием, которое имеется в отношении западных европейцев к их восточным соседям и тем более к неевропейским народам. Русские легко смешиваются с другими народами и часто склонны даже слишком низко ценить свою культуру.
Упоение силой, - порок каждого большого народа, отнюдь не чуждо и русским. Если армии большой страны обрушиваются на маленькую соседку и если это им благополучно сходит с рук, то подавляющая часть населения большой страны испытывает при этом гордость и удовлетворение - увы, надо признать, что такова была в течение многих веков психология многих наций и русские в этом отношении не являются исключением. Но мы не можем себе этого позволить, если хотим сохранить хоть тень надежды на то, чтобы жить в одном государстве с нашими теперешними соседями! И поэтому какой-то странной провокацией выглядит, когда журнал "Вече" начинает свою деятельность с описания среднеазиатских подвигов Скобелева, как будто самые важные войны в нашей истории были те, в которых покорялись другие народы.
Но есть и типично русский порок в нашем отношении к другим народам. Это - неумение видеть границу, отделяющую нас от других наций, отсутствие внутреннего убеждения в их праве существовать именно в их самобытности. Как часто приходилось мне слышать, что русские с каким-то наивным недоумением пытались понять, почему украинцы, белорусы или литовцы не хотят хорошенько выучить русский язык и превратиться в настоящих русских. В этом корень и подтрунивания над украинском языком, бестактных выдумок вроде "самопер попер до мордописьни", в нежелании признать украинцев за отдельный народ и недоумении - почему эти "русские" так странно коверкают наш язык?
Может быть, это происходит от вывернутого, ложно понимаемого чувства равенства - ведь мы считаем всех этих людей равными себе, сразу (хотя и без их спроса) записываем их в русские. Но легко понять, какой ужас и негодование это вызывает у других, особенно маленьких народов, видящих надвигающуюся на них необозримую массу, готовую растворить их в себе без остатка.
Большинство животных, способных умертвить себе подобных, природа снабдила тормозными механизмами, делающими для них такое убийство невозможным: волк не может распороть шею волку, побежденному в драке, ворон - выклевать глаз другому ворону. Ни люди, ни нации такими тормозными механизмами не снабжены. Они могут их только выработать в процессе духовного развития. Такая цель стоит перед русским народом. Мы можем рассчитывать на симпатию или хотя бы невраждебное отношение наших соседей, только если будем видеть, например, в эстонцах не просто людей во всех отношениях нам равных, но почувствуем, насколько богаче наша жизнь от того, что рядом с нами живет этот маленький мужественный народ, готовый нести любые жертвы, но не отказаться от своей национальной индивидуальности.
* * * Возможна ли та картина, которую я пытался здесь изобразить? Я очень хочу надеяться, что возможна, но честно должен сказать, - в том, что она осуществится, я не уверен. Слишком многое здесь наболело и слишком мало времени, может быть, осталось, чтобы исправить содеянное. А может быть, национальный вопрос потому самый болезненный, что он самый трудный - ведь он заключается в том, чтобы научиться, как столь сложно организованные индивидуальности, какими являются нации могут жить вместе, не поступаясь своей индивидуальностью. И может быть, надо искать других гораздо менее очевидных путей его решения.
Но в одном я уверен - его нельзя решить, не отказавшись от укоренившихся штампов, от "коротеньких мыслей", как говорил Достоевский. И нельзя его решить на почве ненависти, взаимных попреков. С этой почвы необходимо сойти, а для этого нужно попытаться переориентировать сложившиеся десятилетиями, а иногда и веками, установки, превратить силы отталкивания в силы сближения. Это необходимо далеко не для того только, чтобы попытаться сохранить связи между народами нашей страны, в этом направлении должен прилагать свои усилия всякий, кто относится ответственно к судьбе своего народа - при любом взгляде на его будущее.
Некоторая близость во взглядах, уменье понять друг друга нужны не только для того, чтобы жить вместе в одном государстве, но даже и для того, чтобы разойтись.
В.Маклаков высказал однажды любопытную мысль. Националисты, говорит он, обычно требуют плебисцита, считая, что, если большинство населения их области выскажется за отделение, независимость им должна быть предоставлена. То есть они считают, что вопрос может быть решен волей большинства голосов в их области, в то время как во всем государстве они ведь составляют меньшинство. И наоборот, воля их - меньшинства в масштабе всей страны - должна быть решающей, в то время как меньшинство жителей их области, не желающих отделения, должны подчиниться большинству.
Конечно, в жизни наций может настать момент, когда утрачена всякая духовная связь и совместное обитание в рамках одного государства будет только увеличивать взаимное озлобление. Но рассуждение Маклакова кажется мне интересным как парадокс, доказывающий путем приведения к абсурду, что никакой плебисцит (и даже введение войск ООН) не может решить тонкие и органические вопросы жизни наций. Каково бы ни было решение единственный здоровый путь к нему - сближение народов. Альтернатива ему - это только путь силы, на котором каждое решение оказывается лишь временным, ведет лишь к следующему, более тяжелому кризису.
Можно надеяться, для этого действительно есть реальные основания, что во многих отношениях уроки прошлого не прошли даром для наших народов. Своим опытом мы защищены от многих соблазнов, но не от всех. В смутную эпоху классовая ненависть, вероятно, не сможет больше стать той спичкой, которая подожжет наш дом. Но национальная - вполне может. По подземным толчкам, которые слышатся сейчас, можно судить, какой разрушительной силой она способна стать, вырвавшись наружу. Наивно думать, что кто-то сумеет ввести эту стихию в желательные для него рамки - силы злобы и насилия подчиняются своим собственным законам и всегда пожирают тех, кто их развязал.
Кто может рассчитать, какие народы переживут еще один катаклизм, может быть более страшный, чем все, что довелось испытать до сих пор?
В этом последняя причина той крайней степени остроты, которую имеет национальный вопрос - он может стать вопросом существования наших народов.
Впервые опубликовано в сб. "Из-под глыб", Париж, 1974 г.
| |
|
| |
| Просмотров: 509 | |