Меню сайта
Категории раздела
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
 В отношении инородцев, мне кажется, должна быть применена та же политика, как и в отношении иностранцев (ведь инородцы, в сущности, те же иностранцы и потому только и опасны). Если бы мы непременно задались целью отнять самостоятельность народов Европы, Азии и других материков, то эта цель справедливо была бы сочтена крайне трудной и крайне безнравственной. Гораздо естественнее и безопаснее для нас разрешить немцам занимать Германию, англичанам - Англию и т. д. То же самое следует применить и к крупным инородческим племенам: гораздо легче для нас, дешевле, выгоднее предоставить этим племенам их исторические гнезда при условии, чтобы они ограничивались этими гнездами и не расползались оттуда по нашей территории. Покорение народов не имеет иного нравственного оправдания, кроме обезоруживания врагов, но раз они обезоружены, дальнейшие к ним претензии входят уже в область грабежа. Противники автономии окраин говорят: "Мы поступаем справедливо, мы отнимаем у инородцев самостоятельность, зато уравниваем их вполне с господствующим племенем". Но тут не только нет ни тени справедливости, но двойное нарушение последней. И инородцы, и русские на самом деле глубоко обижены таким уравнением. Инородец справедливо скажет: "Да Господь с вами, какая же мне лесть быть русским, если я поляк? Не хочу я равноправия с вами, отдайте мою независимость!" Русский не менее справедливо скажет: "Какое же может быть уравнение между двумя вчерашними врагами? Мы, русские, тысячи лет строили нашу Империю, мы защищали ее девятьсот лет от тех же поляков, а поляки столько же времени нападали на Россию и чинили ей всякие пакости. Какое же тут может быть равенство государственных наших прав? Пожалуйста, избавьте нас от таких сограждан! Не пригревайте змею за пазухой - она вас непременно когда-нибудь ужалит!"
Вот цель русского национализма, как я его понимаю: очистить Россию от инородческих нашествий и водворить маленькие народы на их собственной родине. Завоевания с полноправием раскрепощают народы из их естественной черты оседлости и делают их бродячими. Не одни евреи, потеряв независимость, делаются ковыль-народом, той же участи обречены и все безнадежно покоренные. Удел их - рассеяние, внедрение в чужие народные ткани и заражение последних. Людям государственно мыслящим, каковы националисты, следует пожалеть Россию и отстоять ее от внутренней угрожающей ей гибели. Разделение народов дает мир, смешение плодит ненависть. Насыщенная взаимной племенной ненавистью страна уже в объятиях смерти.
III
7 августа Первое требование к депутату - личный аристократизм, то духовное благородство, которое, в конце концов, является единственной гарантией добросовестности со стороны безответственных законодателей. Второе требование - русский национализм, хорошо понятый, то есть доведенная до инстинкта верность своему народу.
Третьим требованием к депутату я поставил бы государственность его. Решительно необходимо, чтобы в Государственную Думу выбирались люди с политическим развитием, а не просто полупочтенные обыватели, которым ни до какого государства на свете нет ни малейшего дела. Тип подобных милостивых государей у нас крайне распространен, и, может быть, потому именно времена Рюрика все еще тянутся: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет". В каждом уездном городе, в каждом захолустье, где люди наперечет, подавляющая масса граждан у нас только горожане: инстинкты древней высокой жизни, инстинкты гражданственности, как она понимается в исторической науке, у нас давно выродились. В течение долгих веков они отмирали вследствие неупотребления. Тяжким гнетом полицейско-бюрократической системы эти инстинкты вытравлялись, преследовались как нечто враждебное власти (да и в самом деле они были враждебны той бюрократической власти, которая была отрешена от народа). Но, к счастью для России, до полного гражданского обезличивания дело все-таки не дошло. Когда почувствовалась глубокая фальшь бюрократического порядка, бессильного при всей его жестокости, и образованное общество, и народ постепенно отодвинулись от него, отошли от него сердцем и сознанием. Когда же при столкновении с внешними врагами нация почувствовала уже трагическую опасность чиновничьего бессилия, она захотела более здоровой, более твердой власти - и явилось на свет так называемое народное представительство.
На Государственную Думу нельзя смотреть иначе как на новый фундамент, подведенный под одряхлевшее здание государственности. Представители народа вызываются не для борьбы с властью, а для ее поддержки, но для поддержки, однако, не слабых сторон чиновничества, не его бездействия и злоупотреблений, а в качестве опоры Верховной власти во всех ее державных заботах. Как армия вызывается из того же народа для защиты Престола и Отечества, так представители народа вызываются для обсуждения законов и надзора над чиновничеством. Обе законодательные палаты называются государственными потому, что они неотделимы от интересов Государя и государства и только государственности одной и служат. Если известная часть нашей бюрократии, помня свои "прекрасные дни Аранжуэца", из всех сил пытается приспособить Государственную Думу к служебной в отношении себя роли, то это следует осудить как противогосударственное покушение. Существует Основной Закон, утвержденный Верховной властью, где Государственная Дума и Государственный совет поставлены совершенно независимо от администрации как особая, подчиненная только Монарху законодательная власть. Об этой независимости необходимо твердо помнить и осуществлять ее во всем объеме Основных Законов. Сколько бы иным чиновникам, привыкшим к самовластию, ни хотелось вернуться к узурпации ими государственных прав, все их хотения этого рода и попытки должны считаться преступными, ведущими к новой смуте. Пока Основные Законы не отменены, они суть священнейшие из законов, в которых положены заветы нации и начала, оберегающие одинаково трон Монарха и соху последнего из подданных. Колебать подобные устои, мне кажется, всегда есть акт революционный, откуда бы он ни направлялся. Ни отменить Государственную Думу, ни подменить ее негосударственным составом нельзя без огромного риска променять какой ни на есть теперешний порядок на анархию, примеры которой еще свежи в памяти.
Вот почему я придаю мало веры слухам, будто одно ведомство перед другим старается "повлиять" на выборы в IV Государственную Думу в том направлении, чтобы эта Дума вышла как можно менее государственной. В. К. Саблеру, например, приписывают "адский" план провести в IV Государственную Думу две сотни священников и два десятка епископов. Мне совестно даже навести справку у Владимира Карловича, правда это или нет. Почтенный обер-прокурор Синода при всех нареканиях на него, часто грубо несправедливых, всегда считался человеком тонкого ума и большого государственного опыта. Можно ли ему хоть на минуту приписать план, совершенно нелепый по существу? Ведь с таким подавляющим преобладанием одного лишь, притом самого маленького у нас, сословия законодательная палата окажется уже явно самозваной, не государственной и не народной; она явится не только посмешищем всего света, но главное - посмешищем всей России. Есть звания почтенные - например, доктора медицины, но нельзя же половину парламента делать из докторов. Все согласятся, что от такого парламента будет пахнуть больше госпиталем, нежели политическим учреждением. Звание священника, достойно носимое, я глубоко чту. Может быть, нет призваний более благородных в обществе, но нельзя же призвание священников профанировать совсем неподходящей ролью. Как я уже имел честь не раз доказывать, священникам совсем не место в парламенте - им место в храме и около погибающей человеческой души. Вселенскими соборами решительно запрещено духовенству принимать какое-либо участие "в народных правлениях", в делах светской власти, и виновные в нарушении этого правила подвергаются самым тяжким церковным карам. Царство иерея, изображающего в храме Самого Христа, "не от мира сего". Вне храма священник - апостол, ибо вместе с рукоположением, передаваемым от апостолов, несет и их безмерную власть "вязать и решить". Апостолам же заповедано проповедание Евангелия, а не политические споры на самые разнообразные житейские темы, часто нечестивые по существу. Апостолам заповедано служить не двум господам, а лишь одному - Христу. Неужели христианство наше такая пустая вещь, что пастыри вправе побросать свои духовные стада и епископы - свои епархии, чтобы давать свои советы в политических вопросах, в которых они чаще всего совершенно не сведущи?
Допущение священников и епископов в члены наших законодательных палат есть одна из серьезнейших ошибок действующего положения. Эту ошибку не следует усугублять массовым привлечением духовенства, а, наоборот, следует, насколько возможно, ослаблять. Нельзя же, в самом деле, духовенству выходить из повиновения отцам Церкви и вселенским соборам, нельзя подавать своей пастве пример измены православию из-за суетного звания "член Государственной Думы" или из-за генеральского оклада, присвоенного этому званию. Мне кажется, если население того или другого округа добровольно выберет батюшку своим представителем в парламент и батюшка согласится на это, то он, конечно, должен быть допущен в парламент, но лишь с необходимой поправкой: он должен снять с себя сан священника. Святейший Синод, как блюститель веры, обязан применить к таким священникам правила святых отцов, совершенно бесспорные. То же, конечно, относится и к епископам, которым сверх указанного правила канонически запрещено покидать свои епархии на срок свыше нескольких недель. Если бы в русском парламенте после этих поправок оказалось двести или двести пятьдесят расстриг, то едва ли народ назвал бы такое представительство народным. Из такой кучи расстриг, может быть, несколько человек оказалось бы с государственным талантом: такие не проиграли бы, снявши сан, а самая идея народного представительства была бы спасена от подделки.
Опыт III Государственной Думы показывает, что в подавляющем большинстве священники в парламенте совершенно бесполезны. Они не только не сведущи в делах мирского законодательства, но всей жизненной подготовкой не приспособлены к этой роли. И в думских комиссиях, и в общем собрании это люди без лица, без определенных взглядов, без политического характера, без той политической заинтересованности, которая так необходима депутату и которая так нейдет священнику. Только радикальные батюшки выступали иногда с политическими темами, но на всякое русское ухо с не замолкшей еще музыкой православия такие выступления всегда звучали скандально. A priori можно было предположить, что священники при обсуждении гражданских законов дадут по крайней мере достаточно сильную нравственную их критику, но и этого не случилось. В духовенстве не обнаружилось талантливых ораторов, да и Евангелие Царства Божия есть вещь поистине страшная, если применить его к критике мирского царства... На это решаются только безусые революционеры и социалисты, священник же русский, сколько-нибудь искренний, никогда на это не решится. Ведь пришлось бы прежде всего сказать В. Н. Коковцову, как евангельскому юноше: "Если хочешь быть совершен - раздай золотую наличность, причем правая рука не должна знать, что делает левая". На это министр финансов никогда не согласится, а если так, то священнической критике в парламенте, пожалуй, нет и места. Само собой, найдутся батюшки для банальных поучений, лицемерных и бездушных, но кто же стал бы их слушать? Апостолов бы послушали, но апостолов Христос недаром назвал "сынами грома", а Себя недаром назвал пришедшим принести не мир, а меч... Подобно пророческому сословию, апостольское слишком грозно и с миром несоизмеримо, если взять действительных апостолов, а не наемников. Наемники же именно в этом звании ровно ничего не стоят. Цена им грош.
Есть еще одно веское соображение, которое отвергает мысль о "поповской" Государственной Думе. Ведь для того, чтобы быть выбранным в Государственную Думу, священнику нужно быть выбранным главным образом крестьянами и мещанами (более состоятельные сословия имеют свою интеллигенцию и священников в Думу не пошлют). Но еще большой вопрос, согласятся ли современные крестьяне послать в Государственную Думу своих духовных отцов. Я не говорю об огромном проценте духовных детей в деревне, совсем отбившихся от Церкви. Я не говорю о множестве религиозных крестьян, которые в силу тех или иных причин отказывают духовенству в уважении... Что бы ни фантазировали сентиментальные бюрократы, полагающие, что деревенский батюшка - аркадский пастушок с покорными у ног его овечками, всякий живший в деревне согласится, что "поп" - фигура малоавторитетная и чаще всего непопулярная. Есть, к глубокому сожалению, священники, прямо ненавидимые приходом, и такой батюшка, конечно, в Государственную Думу не попадет. Есть (гораздо реже) любимые священники, люди святой жизни, духовные утешители и врачи. Таких народ тоже ни за что не выпустит от себя, да такие и сами не пойдут в Государственную Думу. Что касается батюшек среднего типа, не любимых и не ненавидимых, то, может быть, они охотно пошли бы в представители народные, да едва ли крестьяне-то их пропустят: ведь с народным представительством связано генеральское содержание - 4200 рублей в год! И это за какие-нибудь полгода пребывания в Петербурге, если считать летние, рождественские и пасхальные каникулы (а до крестьян дошла весть, что некоторые недобросовестные депутаты и вообще почти не бывают в Государственной Думе). Мне кажется, среди крестьян и мещан решающим вопросом при выборах в Государственную Думу будет этот материальный интерес, связанный, к сожалению, с депутатским званием. И крестьяне, и мещане, и мелкие купцы, и просто обыватели захотят использовать почет и выгоду для собственных сословий, тем более что и среди мещан, и в самом крестьянстве уже имеются достаточно начитанные люди, способные постоять за свои сословные интересы не хуже, конечно, священников.
В политических расчетах следует учитывать не одну светлую сторону человеческой психологии, а и темную. Выборы в III Государственную Думу, шедшие на другой день после революции и разгона двух революционных парламентов, происходили с более идейным и менее корыстным подъемом. И правые, и левые партии посылали действительных, как им казалось, стоятелей за правду. Теперь в этом отношении тон следует ожидать пониженный. За пять лет парламента даже крестьяне успели к нему присмотреться, успели охладить чересчур пылкие надежды. Действительность показала, что и народное представительство не всемогуще, что и оно или не может, или не хочет, или не успевает вводить те законы, которые могли бы чудотворно преобразовать жизнь. Невольно сложилось некоторое недоверие не только к законодателям, но и к самим законам. Точно ли в них спасение? Вернее, точно ли только в писаных законах, каковы бы они ни были, наше счастье? За последние годы, как утверждают многие наблюдатели, народ заметно разочаровался как в революции, так и в конституции. Если иной крестьянин не понимает этих иностранных слов, то явления, покрываемые ими, ему хорошо известны. И никаких чудес от этих явлений народ не дождался. Многие - более деятельные и сметливые - в крестьянстве поняли, что надежда "и на это начальство" плохая: Дума Думой, а вернее будет самим мужичкам побольше работать да поменьше пьянствовать. В стихийном движении народа на отруба и хутора, в переселении за Урал, в поисках работы где угодно - хотя бы в Австралии и в Америке - вы чувствуете, что наш народ, подобно западным, уже перезрел для каких-либо конституционных иллюзий. Все народное самодержавие заключается в труде. Народ нуждается, в сущности, только в том, чтобы ему в этом не мешали.
Государство стоит на страже народного труда, оберегая его свободу от внешних и внутренних насилий. Но для этого государство должно быть государством, как часовой непременно должен быть часовым, стоя на посту. Отсюда огромная роль государства вообще и государственного законодательства в частности. Пренебрежение к государству столь же глупо, как и отрицание его. Пренебрежение к Государственной Думе, высказываемое одинаково как красными, так и "черными" революционерами, иначе нельзя объяснить, как плохим устройством мозгов у почтенных бунтарей. Очень уж заел их политический цинизм, воспитанный главным образом торжествующим невежеством. Упрек этот относится по преимуществу к "красной" революции, на губах которой не обсохло молоко политики. Что касается "черных" бунтарей, засевших в мрачные норы, откуда слышится, точно из ночлежки, нескончаемое ругательство во все стороны, то здесь движущим мотивом, мне кажется, служит не столько слабоумие, сколько своекорыстие. Чем неистовее вопли, тем очевиднее, что тут играют роль открытые академиком Соболевским "темные деньги", иногда поделенные, как на дуване, иногда кем-нибудь ловко захваченные. Трудовому населению страны, отвечающему за Родину перед предками и перед потомством, нужно иметь в виду присутствие у нас этих двух революций - точнее, двух бунтовских стихий. Одна стремится разрушить настоящее во имя будущего, другая - разрушить настоящее во имя прошлого.
Мне кажется, нам, людям труда и закона, не нужен ни тот, ни другой бунт. И будущее, и прошлое обеспечены для нас свыше: одно было, другое будет. Центром внимания нашего должно быть настоящее, которое есть живая жизнь, и единственно живая. Именно как с жизнью, с настоящим нужно обращаться осторожно и в каждое насилие влагать ту нежность, какую влагает садовник, ухаживающий за фруктовым деревом. Необходимо совершенствовать жизнь, облегчать ее, помогать ей, но не ломать, как дети или дикари. Государственная Дума нуждается в заботливом воспитании ее, те же фанатики, что мечтают задушить ее, - государственные убийцы в душе.
Выбирайте в парламент людей безупречных, людей национального склада и людей государственных, но не слишком крайних. Жизнь держится равновесием, крайности же всегда маниакальны. Если уж выбирать крайних правых или крайних левых, то направляйте их лучше не на Шпалерную улицу, а на станцию Удельную, по Финляндской дороге. Там для них найдется более подходящий парламент.
| |
|
| |
| Просмотров: 579 | |
