Приветствую Вас Вольноопределяющийся!
Вторник, 23.04.2024, 22:22
Главная | Регистрация | Вход | RSS

Меню сайта

Категории раздела

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 4119

Статистика

Вход на сайт

Поиск

Друзья сайта

Каталог статей


Николай Данилевский. Несколько слов по поводу конституционных вожделений нашей «либеральной прессы»
С некоторого времени все чаще и чаще стали появляться в на¬ших либеральных журналах более или менее ясные и определен¬ные намеки на то, что единственно действительным лекарством для уврачевания наших общественных зол и бед было бы введение у нас конституции по образцу просвещенных государств Запада. На¬меки эти столь часто повторяются, что в части нашей печати, дер¬жащейся других воззрений, выражаемые этими намеками вожде¬ления должны были быть разоблачаемы и опровергаемы. И я же¬лал бы сказать по этому предмету несколько слов. Прежде всего, дабы избежать действительных недоразумений или умышленных уверток, надо точно определить, что разуметь под словом консти¬туция. В обширном смысле оно обозначает государственное устрой¬ство вообще, и в таком смысле конституцией обладает и Россия. Но, конечно, не об этом идет речь. Всякому известно, что слово кон¬ституция имеет еще и другой, несравненно более тесный, но, поэто¬му самому, и более точный, определенный смысл.
 
Под конституцией разумеется такое политическое учрежде¬ние, которое доставляет гарантию, обеспечение известного поли¬тического и гражданского порядка не только от нарушения его подчиненными агентами власти, но и самим главою государства. Конституция есть следовательно ограничение верховной власти монарха или, точнее, раздел верховной власти между монархом и одним или несколькими собраниями, составленными на осно¬вании избрания, или родового наследственного права. В этом ог¬раничении, в этом разделении власти вся сущность дела: есть оно – есть и конституция; нет его – нет и конституции, и ника¬кая гласность, никакие совещательные учреждения, при посред¬стве которых желания, потребности, нужды народа могли бы до¬ходить до сведения верховной власти, конституции в этом смыс¬ле еще не составляют.
 
Конечно, я никому не скажу чего-либо нового, утверждая, что все осуществленные на деле и даже все мыслимые формы правления несовершенны по самому существу своему, и что ежели каждая из этих форм, т. е. различные виды монархии, аристок¬ратий и демократий, обладают свойственными им достоинства¬ми и преимуществами, то каждая из них имеет и свойственные ей недостатки; словом, что идеальной формы правления не су¬ществует, что поиски за таковою были бы поисками за фило¬софским камнем, вечным движением, квадратурой круга. Но этого мало. Если бы такая форма действительно существовала в теории, то на практике от нее было бы очень мало пользы, ибо вопрос заключается не в абстрактном существовании такого по¬литического идеала, а в применимости его к данному случаю, то есть к данному народу и государству в данное время, и следова¬тельно, вопрос о лучшей форме правления для известного госу¬дарства решается не политическою метафизикой, а историей. Я позволил себе написать эти немногие строки общих мест, труизмов, лишь для того, чтобы показать, что всякие рассуждения о пользе, бесполезности или вреде конституции для России, по меньшей мере рассуждения праздные, – что им должен пред¬шествовать другой, гораздо более радикальный вопрос: возможна ли конституция в России? И отвечаю на него: нет, конституция в России совершенно и абсолютно не возможна, то есть власти и могущества на земле, которые могли бы ей даровать ее.
 
Во всех современных политических учениях более или менее ясно и открыто провозглашается, как политический идеал, прин¬цип державности или верховенства народа. Для осуществления его на практике требуют всеобщей подачи голосов, которая дей¬ствительно введена уже во многих государствах, и должна в неп¬родолжительном времени внестись и во многих других, напри¬мер в Италии. Но и это, по справедливому в сущности мнению крайних демократов, не дает не малейшего ручательства в том, что страна действительно управляется сообразно с желаниями большинства. Как очевидный пример противоречия образа дей¬ствия правительства, избранного всеобщей подачей голосов, с же¬ланиями этого большинства, может служить изгнание духовных орденов из Франции и атеизация французских школ, когда все деревенское население, да и значительная часть городского оста¬ются приверженными к католицизму. Для осуществления на де¬ле этого верховенства народа придумано новейшими радикала¬ми учение о крайнем федерализме, не таком, какой, например, существует в Соединенных Штатах или в Швейцарии, где штат или кантон заключает в себе от сотни тысяч до нескольких мил¬лионов граждан, а о федерации самых элементарных обществен¬ных единиц, т. е. общин. Немного нужно размышления, чтоб убе¬диться, что и при таком общественном устройстве верховенство народа останется такой же фикцией, как и при всеобщей подаче голосов в больших государствах. <…>
 
Но верховность народа имеет и другой смысл. В этом смысле она не составляет ни права, ни какого-либо политического идеа¬ла, которого можно и нужно бы было стремиться достигнуть, а есть простой факт, всеобщий, неизбежный, неизменный, состоящий в том, что основное строение всякого государства есть выражение воли народа его образующего, есть осуществление его коренных политических воззрений, которых не лишен ни один народ, ибо иначе он и не составлял бы государства, да и вообще не жил бы ни в какой форме общежития, и ежели такое коренное народное по¬литическое воззрение затемняется, утрачивается, то и государство им образуемое разлагается и исчезает: это не теорема, а аксиома, не требующая доказательств, истина сама по себе понятная. <…>
 
Я позво¬лю себе привести следующее место из моей книги «Россия и Ев¬ропа», ясно выражающее мою мысль:
 
«Нравственная особенность русского государственного строя заключается в том, что Русский народ есть цельный организм, ес¬тественным образом, не посредством более или менее искусствен¬ного государственного механизма только, а по глубоко вкорененному народному пониманию, сосредоточенный в его Государстве, который, вследствие этого, есть живое осуществление политичес¬кого самосознания и воли народной, так что мысль, чувство и во¬ля его сообщаются всему народу процессом, подобным тому, как это совершается в личном самосознательном существе. Вот смысл и значение русского самодержавия, которого нельзя поэтому счи¬тать формой правления в обыкновенном смысле, придаваемом сло¬ву форма, по которому она есть нечто внешнее, могущее быть из¬мененным без изменения сущности предмета, могущее быть об¬деланным как шар, куб или пирамида, смотря по внешней надоб¬ности, соответственно внешней цели. Оно, конечно, также фор¬ма, но только форма органическая, т.е. такая, которая не разде¬лима от сущности того, что ее на себе носить, которая составляет необходимое выражение и воплощение этой сущности. Такова форма ВСЯКОГО органического существа, от растения до челове¬ка; посему и изменена, или, в применении к настоящему случаю, ограничена такая форма быть не может. Это невозможно для са¬мой самодержавной воли, которая по существу своему, т.е. по при¬сущему народу политическому идеалу, никакому внешнему огра¬ничению не подлежит, а если воля свободная, т.е. самоопределя¬ющаяся».
 
Сомневаться, что таково именно понятие Русского народа о власти Русского Государя, невозможно; спрашивать его об этом бесполезно и смешно. Такой вопрос был уже задан ему самою историей, и ответил он на него не списками голосов, опускаемыми в урны, а своими деяниями, своим достоянием и кровью. Было вре¬мя, когда государство в России перестало существовать, когда бы¬ла tabula rasa, на которой народ мог писать, что ему было угод¬но. Он по слову Минина собрался и снарядил рать, освободил Мо¬скву и вновь создал государство по тому образцу, который ясны¬ми и определенными чертами был запечатлен в душе его. Изме¬нился ли с того времени этот постоянно присущий ему образ, и если б, избави Боже, ему пришлось вновь проявить эту свою твор¬ческую, зиждительную деятельность, не так ли же точно он бы поступил, как и в приснопамятных 1612 и 1613 годах? Пусть вся¬кий вдумается в этот вопрос и ответит на него пред своею совес¬тью, не кривя душой!
 
Но, при таком понятии народа о верховной власти, делающем Русского Государя самым полноправным, самодержавным влас¬тителем, какой когда-либо был на земле, есть однако же область, на которую, по понятию нашего народа, власть эта совершенно не распространяется, – это область духа, область веры. Может быть скажут, что тут нет никакой особенности Русского народа, что ве¬ра всегда и везде составляет нечто не подлежащее никакой внеш¬ней власти, что всевозможные принуждения и гонения никогда не достигали своей цели. Но дело не в принуждениях и гонениях, а в том, что не менее, в других отношениях высокоразвитые и свобо¬долюбивые народы, не придавали такого первенствующего, наи¬существеннейшего значения внутреннему сокровищу духа, — так что предоставляли решение относящихся до него вопросов госу¬дарственной власти, между тем как за малейшее право внешней, гражданской, или политической, свободы стояли с величайшею твердостью. <…>
 
Я уже сказал, что и политический строй Русского государства составляет предмет настоящей политической веры Русского на¬рода, которой он держится и будет, несмотря ни на что, твердо и неизменно держаться именно как веры. Если, следовательно, ког¬да-либо Русский Государь решится дать России конституцию, то есть ограничить внешним формальным образом свою власть, по¬тому ли, что коренная политическая вера его народа была бы ему не известна, или потому, что он считал бы такое ограничение своей власти соответствующим народному благу, то и после этого на¬род, тем не менее, продолжал бы считать его государем полнов¬ластным, неограниченным, самодержавным, а следовательно, в сущности он таковым бы и остался. Конечно, государь, подобно всякому человеку, может и должен себя ограничивать; но он не может сделать, чтобы это самоограничение, т. е. истинная свобо¬да, стало ограничением внешним, формальным, извне обязатель¬ным, т. е. принудительным. В самом деле, в чем бы это внешнее ограничение заключалось, на что опиралось бы оно, когда народ его бы не признал и не принял? А он его не принял бы и не при¬знал бы, потому что мысли об этом не мог бы в себя вместить, не мог бы себе усвоить, как нечто совершенно ему чуждое. Конеч¬но, он исполнял бы всю поведенную ему внешнюю обрядность, выбирал бы депутатов, как выбирает своих старшин и голов, но не придавал бы этим избранным иного смысла и значения как подчиненных слуг царским, исполнителей его воли, а не ограничивателей ее. Что б ему ни говорили, он не поверит, сочтет за об¬ман, за своего рода «золотые грамоты». Но если бы, наконец, его в этом убедили, он понял бы одно, что у него нет более царя, нет и Русского царства, что наступило новое Московское разорение, что нужные новые Минины, новые народные подвиги, чтобы вос¬становить царя и царство... <…>
 
Для гарантий, для обеспечения прав, скажем прямо, для ог¬раничения царской власти очевидно нужно иметь опору вне этой власти, а этой-то опоры нигде и не оказывается. Желаемая кон¬ституция, вожделенный парламент"ведь никакой иной опоры, кро¬ме той же царской воли, которую они должны ограничивать, не будут и не могут иметь. Каким же образом ограничат они эту са¬мую волю, на которую единственно только и могут опираться? Ведь это nonsense, бессмыслица. Архимед говорил, что берется сдвинуть даже шар земной, но лишь под условием, что ему дадут точку опоры вне его. Только Мюнхаузен считал возможным ре¬шить подобную задачу иным образом, вытащив себя за собствен¬ную косу из болота, в которое завяз.
 
Как же назвать после этого желание некоторыми, конечно весьма немногими в сущности, русской конституции, русского пар¬ламента? Как назвать учреждение, которое заведомо никакого се¬рьезного значения не может иметь, как назвать дело имеющее се¬рьезную форму, серьезную наружность при полнейшей внутрен¬ней пустоте и бессодержательности? Такие вещи на общепринятом языке называют мистификациями, комедиями, фарсами, шу¬товством, и русский парламент, русская конституция ничем кро¬ме мистификации, комедии, фарса или шутовства и быть не мо¬жет. Хороши ли или дурны были бы эта конституция и этот парламент, полезны или вредны – вопрос второстепенный и совер¬шенно праздный, ибо он подлежит другому, гораздо радикаль¬нейшему решению: русская конституция, русский парламент не¬возможны как дело серьезное, и возможны только как мистифи¬кация, как комедия. Придать серьезное значение конституцион¬ному порядку вещей в России – это ни в чьей, решительно ни в чьей власти не находится. <…>
 
При чтении не¬которых наших газет, мне представляется иногда этот вожделенный Петербургский парламент: видится мне великолепное здание в старинном теремном русском вкусе, блистающее позолотой и яркими красками; видится великолепная зала в роде Грановитой Палаты, но конечно гораздо обширнее, и в ней амфитеатром рас¬положенные скамьи; сидящие на них представители Русского на¬рода во фраках и белых галстуках, разделенные, как подобает, на правую, левую стороны, центр, подразделенный в свою оче¬редь на правый, левый и настоящий центральный центр; а там вда¬ли, на высоте, и наша молниеносная гора, – гора непременно: без чем другого, а без горы конечно уже невозможно себе пред¬ставить русского парламента; затем скамьи министров, скамьи журналистов и стенографов, председатель с колокольчиком, и бит¬ком набитые элегантными мужчинами и дамами, в особенности дамами, трибуны, и наконец и сама ораторская кафедра, на ко¬торую устремлены все взоры и направлены все уши, а на ней ора¬тор, защищающий права и вольности русских граждан. Я пред¬ставляю себе его великолепным, торжествующим, мечущим гро¬мы из уст и молнии из взоров, с грозно поднятою рукой; слышу восторженные: слушайте, слушайте, браво, и иронические: о-го! Но между всеми фразами оратора, всеми возгласами депутатов, рукоплесканиями публики, мне слышатся, как все заглушающий аккомпанемент, только два слова, беспрестанно повторяемые, не¬сущиеся ото всех краев Русской земли: шут гороховый, шут го¬роховый, шуты гороховые!
 
Неужели пало на голову России еще мало всякого рода сты¬да, позора и срама, от дней Берлинского конгресса до гнусного злодеяния 1 марта, чтобы хотеть навалить на нее еще позор шутовства и святочного переряживанья в западнические костю¬мы и личины!
Категория: Антология Русской Мысли | Добавил: rys-arhipelag (30.01.2009)
Просмотров: 655 | Рейтинг: 0.0/0