Надо отдавать отчет, что в данном случае мы имеем дело не с порочной интеллектуальной конструкцией замкнутого круга, а с находящимся вне сферы рациональной критики символом веры. В противном случае появление новых отечественных и зарубежных исследований должно было бы привести к пересмотру историографических стереотипов и к переоценке русского национализма в сравнительно-исторической перспективе. Как минимум он перестал бы выглядеть беспрецедентно жестоким,  политическим и идеологическим предтечей германского нацизма.

Ведь этот влиятельный миф не выдерживает никакой научной критики. «Оценивая результаты черного террора, следует отметить, что его размах был несопоставим с террором революционных партий. <...> Парадоксально, что, несмотря на... огромную разницу в количестве террористических актов, совершенных правыми и левыми, прогрессивная общественность создала из черносотенцев образ патологических убийц. Несколько покушений, осуществленных черносотенцами, с политической точки зрения принесли им неизмеримо больше вреда, чем пользы»[32].

«Нецивилизованному», «погромному» русскому национализму этнического толка обычно противопоставляется «либеральный» национализм «гражданской нации», например, английский. Однако не в России, а именно в Англии конца XIX - начала XX вв. расизм биологического толка пропитал общественно-политический дискурс и приобрел характер культурной нормы. Не Михаилом Меньшиковым (одним из немногих русских националистов, тяготевших к биологическому детерминизму), а Сесилем Родсом была отчеканена фраза: «Мы - первая раса в мире и чем больше мирового пространства мы заселим, тем лучше для человеческой расы»[33]. Не «отсталые и авторитарные» русаки, а «передовые и демократические» англосаксы «приняли "бремя белого человека" как часть божественного правопорядка... верили, что призваны повелевать "низшими племенами"»[34]. Причем к «низшим расам» ничтоже сумняшеся относили не только азиатов и негров, но и ирландцев, которых, по скромному замечанию современного историка, англосаксы «не считали... за людей»[35]. (Советская интеллигенция либерального толка осуществила подобную операцию антропологической минимизации в отношении собственных соотечественников.)

Впрочем, кому дело до ирландцев, ведь в современном мире главным критерием «прогрессивности» или «реакционности» национализма считается отношение к евреям. Но так ведь не в Москве или Петрограде, а в Лондоне 1917 г.  пять тысяч горожан устроили погром своим компатриотам-евреям. Не в «черносотенной России», а в «цивилизованной» Англии родилась идея решения «еврейского вопроса» с помощью «камер смерти». Доказательства исторической укорененности и широкого распространения расистских взглядов в английском обществе вплоть до сегодняшнего дня столь обширны и значительны, что западный автор без обиняков утверждает об английских корнях немецкого фашизма[36].

Впрочем, не надо обладать обширным теоретическим и историографическим багажом там, где довольно элементарной логики и здравого смысла. Презумпция негативного отношения к русскому национализму основывается, в частности, на приписываемом ему позитивном отношении к  современной ему власти (что, кстати, исторически не подтверждается). Но почему, скажем, поддержка Советской власти и Владимира Путина - плоха, а режима Бориса Ельцина - хороша? Где объективные научные, а не вкусовые и идеологические критерии «плохой» и «хорошей» власти? Ведь в правление Ельцина были разрушены фундаментальные условия безбедного существования советской интеллигенции, созданные коммунистами. Почему же он оказался хорош, а те, кто были на стороне коммунистов,  плохи?

И уж совсем комедийно выглядят ламентации насчет антимодернизаторских потенций русского национализма. Если происходящее со страной последние двадцать лет считать модернизацией (общепринято толкуемой как синоним социального прогресса), что же тогда считать регрессом и деградацией? Может быть, националисты были не так уж не правы, выступая против такой модернизации? И тогда их надо хвалить за прозорливость и ругать за то, что они не смогли воспрепятствовать столь замечательной «модернизации».

Социокультурный контекст изучения

русского национализма

Два основных фактора исторически генерировали и до сих пор поддерживают устойчиво негативное отношение к русскому национализму. 

На поверхности лежит устойчиво повторяющийся интеллектуальный сбой отечественного  социогуманитарного знания, когда оно обращается к исследованию русского национализма. Почему-то именно в этом случае им напрочь отвергается методологический постулат, гласящий, что любые исторические явления должны рассматриваться в историческом же контексте. По-другому это еще называется принципом историзма или, в суженной трактовке, контекстуальным подходом. Применительно к нашему случаю это означает, что значение, функции и роли национализма могут быть поняты и адекватно оценены лишь исходя из историко-культурной ситуации, в которой он действует.

Парадокс отечественного обществознания в том, что контекстуальный подход распространяется только и исключительно на нерусские национализмы, в то время как русскому национализму отказывается в этом праве. Одни и те же авторы указывают на исторически прогрессивную роль национализма в Европе, поют дифирамбы национально-освободительной и антиимперской борьбе, признают, что на «международном уровне стратегия так называемого "экономического национализма" оказывается более эффективной, чем ориентация на неолиберальные идеалы "свободного рынка"[37]». И в то же время рассматривают русский национализм (а в более широком смысле и русскую этничность вообще) в качестве неизменно негативной сущности.

Негативные оценочные суждения в адрес русского национализма и русской этничности возведены в статус культурной догмы и этического канона. И это позволяет предположить, что их первопричина лежит не в научных ошибках и заблуждениях, а в дотеоретическом социальном опыте.    Конкретнее - речь идет о культурной аксиоматике такой группы, как «советская интеллигенция» (подчеркиваем: именно советская, а не русская), длительное время генерировавшей ценностно-культурный и нормативистский каноны. Для ее ментального и социокультурного профиля характерны культурная, экзистенциальная и отчасти этническая отчужденность от русского народа, собственной страны и государства, вылившаяся в субстанциальное отрицание русскости и России.

Исторически эта черта сформировалась вследствие выбора Запада системой социополитических, экономических, идеологических и культурных координат, в которых самоопределялись отечественные образованные слои и которые структурировали ее взгляд на мир и Россию: «Интеллигенция постигала русскую действительность в терминах, отражавших западные реалии, существовала в мире западных символов, универсалий, за пределы которого не могла выйти. И хотя этот мир был виртуальным, а русская жизнь, в которой жила русская интеллигенция, реальным, в сознании интеллигенции происходила «рокировочка»: именно русская жизнь, ее устройство оказывались виртуальными, и их следовало заменить единственно возможной и нормальной реальностью - западной»[38].

Оборотной стороной провозглашения Запада нормой и идеалом выступала негативизация России и русскости, провозглашавшихся неполноценными и подлежащими тотальной переделке. Если страна и народ плохи субстанциально, по самой своей природе, то кардинальная задача состояла не в улучшении и совершенствовании наличествующего бытия, а в коренной переделке русской природы и замене национального бытия иным. Тем самым русская интеллигенция оказывалась группой с «негативной социальной ориентацией», а ее основной формой бытия - «отрицание местной власти и традиции, социальный гиперкритицизм, уродливое патологическое сочетание народофилии и народофобии, скепсис по отношению к собственной истории, поскольку она не укладывается в западные рамки, в ней нет или не хватает демократии, индивидуальных свобод и частной собственности»[39].

В свете этой культурной и экзистенциальной позиции русской национализм и вообще любая  манифестация русской самобытности выглядели исключительно негативно вне зависимости от их содержания и контекста. Просто потому, что они настаивали на русской специфике и позитивно ее оценивали.

В теоретическом плане эта каузальная связь  вскрыта и описана в модели социальной идентификации Г.Тэшфела и Дж.Тернера. «Когда  группа, к которой человек принадлежит, утрачивает (в его глазах) позитивную определенность, он будет стремиться:

а) оставить эту группу физически;

б) размежеваться с ней психологически и претендовать на членство в группе, имеющей высокий статус;

в) прилагать усилия, чтобы восстановить позитивную определенность собственной группы»[40].

Две первые модели поведения  в основном покрывают спектр жизненных и, отчасти, профессиональных стратегий советской интеллигенции либерального и левого толка. Отрицательное отношение к русскости и России, выбор Запада как модели закономерно вели к эмиграции, включая такую ее разновидность, как «внутренняя эмиграция» (эскапизм).

Второй линией было стремление выделиться из «варварской» массы (к которой подверстывалась в том числе «неистинная», «фальшивая» интеллигенция, солженицынские «образованцы»), возвыситься над ней, что достигалось через демонстрацию причастности более «высокому» миру (читай: Западу). Принадлежность к нему давала право учить «косный» народ и вести Россию к высотам «цивилизации». Александр Кустарев точно назвал такую самоидентификацию лакейской, «способом самоидентификации челяди через барина»[41]. Причем моральная ущербность здесь сочетается с ущербностью психической, в лучшем случае с сильным комплексом неполноценности, ведь, напомним, позитивная оценка собственной группы является психической нормой, а ее низкая оценка - симптомом психического неблагополучия. 

Так или иначе, очевидно лакейство тех интеллектуалов, которые последние полтора-два десятилетия пытались прильнуть к кормилу власти. По остроумному замечанию писателя Дмитрия Быкова, в современной России социальным лифтом может воспользоваться лишь тот, кто перед этим долго стоял на четвереньках.

Возможно, кто-то из читателей попеняет авторам на их интеллигентофобию и игнорирование определяющего характера влияния советской политической и идеологической системы на крайне негативное восприятие русской этничности и национализма. Дело, мол, не в интеллигенции, а в коммунистах. Не думаем, что это так.

Да, коммунистическая система продуцировала негативное или, в лучшем случае, настороженное и подозрительное отношение к любым проявлениям русского национального сознания; одно время даже слово «русский» находилось под запретом. Но именно советская интеллигенция охотно восприняла эту линию и интернализовала ее. Хотя интернационализм и минимизация принципа национальности манифестировались всеми коммунистическими режимами Восточной и Центральной Европы, во всех этих странах, равно как и во всех советских республиках, кроме России, интеллигенция находилась в тотальной оппозиции подобной политике и возглавляла национально-освободительное движение. Невозможно представить, чтобы из уст польского или румынского, венгерского или чешского, грузинского или литовского, армянского или эстонского интеллектуала в адрес собственного народа раздавались уничижительные инвективы, которые среди российской интеллигенции считались признаком хорошего тона и «элитарности». Почему-то она оказалась лучшим учеником коммунистов,  развив и закрепив их негативную аксиоматику русскости. Это могло произойти только потому, что подобная аксиоматика импонировала этой интеллигенции, удачно совпадала с ее убеждениями, ценностями и социокультурными ориентациями.

Жившие в Москве 70-х - первой половине 80-х годов прошлого века без труда вспомнят, что любые разговоры и намеки на само существование каких-то специфических русских интересов, воспринимались как мракобесные, в лучшем случае от них воротили нос: в приличном обществе, мол, о таком не говорят... И хотя многие с подобным отношением были не согласны, но свои взгляды оставляли при себе, следуя принципу поручика Лукаша из «Похождений бравого солдата Швейка»: останемся чехами, но в душе... Еще недавно таким же был Zeitgeist и этос интеллигенции: русским лучше оставаться в душе. 

Справедливости ради отметим, что культивировавшееся в элитных слоях советской интеллигенции уничижительное отношение к собственной стране и народу не было беспрецедентной исторической чертой. Как и сама российская интеллигенция, вопреки ее мессианским претензиям, никогда не была уникальным социокультурным образованием - аналогичные группы существовали во многих европейских странах. Что касается негативной презумпции восприятия  родины, то наиболее близкую России историческую параллель в этом смысле являет интеллектуальный слой Латинской Америки, который с конца XIX в. и на протяжении изрядной части XX в. переживал и культивировал комплекс неполноценности в отношении собственной страны. Но у латиноамериканцев для этого существовали более чем очевидные основания, которых и в помине не было у советских интеллектуалов. СССР не находился в унизительной роли «банановой республики», а на равных конкурировал с США в военном и внешнеполитическом аспектах. В нем была создана вторую по мощи экономика мира и обеспечен  скромный, но достойный уровень жизни граждан. В отличие от Латинской Америки похабное отношение к собственной стране не имело рациональных причин, которые, поэтому, надо искать в области групповой психологии и культуры.

В течение последних пятнадцати лет, по мере стремительного изменения социальной реальности, «великая и ужасная» российская интеллигенция не только пережила тотальное банкротство своих взглядов, убеждений и амбиций, но и социально разложилась.  Однако, сойдя с российской исторической сцены, эта группа оставила инерцию в виде культурных норм и ценностных суждений, в том числе касающихся русской этничности и русского национализма. Мертвый хватает живого, что хорошо заметно в тех сферах, где либеральная интеллигенция сохраняет влияние, в частности в масс-медиа.

Итак, критика русского национализма оказалась оскорблением и уничижением русских как таковых. В либеральном дискурсе русскость возведена в ранг метафизической сущности с негативными атрибутами, один из которых - национализм. Этот взгляд можно выразить парафразом евангельской фразы: разве может что-нибудь хорошее исходить от русских и России?

Бороться с господствующей культурной аксиоматикой - занятие нервное и, главное, не очень перспективное, что демонстрируется бесплодностью многолетних усилий советской «почвеннической» интеллигенции по реабилитации «русской темы». Антирусские культурные и идеологические презумпции начали рассыпаться под давлением жизни и обстоятельств. В том числе происходит такое важное изменение, как исчезновение интеллигенции в качестве субъекта социального действия, важного фактора культурно-идеологической жизни,  источника культурных норм и ценностных суждений. Российская интеллигенция не только пережила тотальное банкротство своих взглядов, убеждений и амбиций, но и социально разложилась.  Как объект исследования она не представляет более актуального интереса и все очевиднее отходит в область истории - истории, как прошлого, и истории, как науки. 

Тот же масштабный и драматичный социальный процесс, который уничтожил интеллигенцию, одновременно восстанавливает в праве гражданства русский национализм и русскую этничность (этничность - в большей степени, национализм - в меньшей). Русский национализм и русская этничность не нуждаются в исторической реабилитации - их реабилитирует сама жизнь. Первоочередной вопрос, стоящий сегодня на повестке дня, - это вопрос их адекватного понимания. Из сферы культуры и идеологии рассмотрение национализма должно быть перенесено в интеллектуальную плоскость, в противном случае мы рискуем остаться в плену культурной и идеологической инерции, прозевав рождение новых тенденций и исторических смыслов.

[1] Содержательный историографический обзор теорий национализма см. в книгах: Малахов В.С. Национализм как политическая идеология. Учебное пособие. М., 2005; Коротеева В.В Теории национализма в зарубежных социальных науках. М., 1999.

[2] Малахов В.С. Указ. соч. С.39. Близкое определение доктрины национализма содержится в книге В.В.Коротеевой (С.10).

[3] Смирнов Артем. Национализм: нация=коллективное действие: пустое означающее // Логос. 2006. № 2 (53). С. 162.

[4] Малахов В.С. Указ. соч. С.164-165 (сноска 1).

[5] Brudny Yitzhak M. Reinventing Russia. Russian Nationalism and the Soviet State, 1953-1991. Cambridge, Mass., 1998. P5.

[6] Smith A. The Ethnic Origins of Nations. Oxford, 1986. P.12. Цит. по: Малахов В.С. Указ. соч. С.57-58.

[7] Этой точки зрения придерживаются такие видные специалисты, как Р.Брубейкер, Э.Смит, Б.Як. Об их взглядах на сей счет подробнее см.: Коротеева В.В. Указ. соч. С.77-81, 121-122.

[8] Это точки зрения придерживаются А.Гастингс, П.Горски, Э.Смит. Анализ их взглядов см. в четвертой главе книги: Graham D., Thompson A. Theorizing nationalism / Ed. by J.Campling. Basingstoke; N.Y., 2004. Рецензию на кн. см.: Свободная мысль-XXI. 2005. №.6. С.212-214.

[9] См.: Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001.

[10] См. об этом: Малахов В.С. Указ. соч. С.113-114.

[11] См.:  Вдовина Л.Н. Что есть «мы»? (Русское национальное самосознание в контексте истории от Средневековья к Новому времени) // Русский народ: историческая судьба в XX веке. М., 1993. С.10.

[12] См.: Малахов В.С. Указ. соч. С.270-271; Биллиг Майкл. Повседневное напоминание о Родине // Логос. 2007. № 1.

[13] Brubaker Rogers. East European, Soviet and Post-Soviet Nationalism // Research on Democracy and Society. Vol. 1 / Ed. Weil Frederick D., Huffman Jeffrey and Gautier Mary. Greenwich, Conn.,, 1993. PP. 353-378.

[14] Hroch Miroslav. Social  Preconditions of National Revival in Europe. Cambridge, 1985. PP.22-24.

[15] См. пространный реферат этого монументального труда в: Славянофильство и западничество: консервативная и либеральная утопия в работах Анджея Валицкого. Реферативный сборник / Сост. К.В.Душенко. В 2-х вып. Вып.1., М., 1991; Вып. 2. М., 1992.

[16] Зеньковский Сергей. Русское старообрядчество: духовные движения семнадцатого века. Репринтное воспроизведение. М., 1995.

[17] Степанов С. Черная сотня. 2-е изд., доп. и перераб. М., 2005. С.32-33.

[18] Кирьянов Ю.И. Правые партии в России. 1911-1917. М., 2001. Работа содержит обширную справку по историографии «черной сотни».

[19] См.: Гросул В.Я., Итенберг Б.С., Твардовская В.А. и др. Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М., 2000; Гусев В.А. Русский консерватизм: основные направления и этапы развития. Тверь, 2001; Ермашов Д.В., Пролубников А.В., Ширинянц А.А. Русская социально-политическая мысль XIX - начала XX века: Л.А.Тихомиров. М., 1999; Репников А.В. Консервативная концепция российской государственности. М., 1999; Российские консерваторы. М., 1997; Шлемин П.И. М.О.Меньшиков: мысли о России. М., 1997  и др.

[20] Сергеев С.М. Русский национализм и империализм начала XX века // Нация и империя в русской мысли начала XX века. М., 2003.

[21] Лакер Уолтер. Черная сотня. Происхождение русского фашизма. Москва, 1994.

[22] Янов Александр. Русская идея и 2000-й год. Нью-Йорк, 1988; Он же. Россия против России Очерки истории русского национализма 1825-1921. НСБ, 1999; Он же. Россия: У истоков трагедии. 1462-1584. Заметки о природе и происхождении русской государственности. М., 2001 и др.

[23] Allensworth Wayne. The Russian Question: Nationalism, Modernization, and Post-Communist Russia. Boulder, N.Y., Oxford, 1998.

[24] Duncan Peter J.S. Russian Messianism: Third Rome, Revolution, Communism and After. L., N.Y., 2000. 

[25] Brudny Yitzhak M. Reinventing Russia. Russian Nationalism and the Soviet State, 1953-1991. Cambridge, Mass., 1998.

[26] См.: Митрохин Н. Русская партия: Движение русских националистов в СССР. 1953-1985 годы. М., 2003.

[27] Там же. С.39.

[28] Малахов В.С. Указ. соч. С.122-130.

[29] См.: Dunlop John B. The New Russian Nationalism. N.Y., 1985. Подробнее о западной историографии русского национализма см.: Соловей В.Д. Русское национальное движение 60-80-х годов  XX века в освещении зарубежной историографии // Отечественная история. 1993. № 2.

[30] См.:  Самоваров Александр. Останутся ли в России русские? Русское национальное самосознание: триумф или катастрофа. М., 2007. Он же. Перспективы русского национализма: национализм с человеческим лицом. М., 2008; Сергеев Сергей. «Русизм»: третья волна // Политический класс. 2008. № 6. 

[31] См.: Верховский Александр, Папп Анатолий, Прибыловский Владимир. Политический экстремизм в России. М, 1996; Верховский Александр, Прибыловский Владимир. Национал-патриотические организации в России. История, идеология, экстремистские тенденции, М, 1996; Верховский Александр, Прибыловский Владимир, Михайловская Екатерина. Национализм и ксенофобия в российском обществе. М., 1998;  Верховский Александр, Михайловская Екатерина, Прибыловский Владимир. Политическая ксенофобия. Радикальные группы. Представления лидеров. Роль Церкви. М., 1999; Лихачев Вячеслав. Нацизм в России. М., 2002; Верховский Александр. Политическое православие: русские православные националисты и фундаменталисты, 1995-2001 гг. М., 2003; Путями несвободы: (сб. статей) / Сост. А.Верховский. М., 2005; Лихачев Вячеслав, Прибыловский Владимир. Русское Национальное Единство, 1990-2000. В 2-х т. Stuttgart, 2005; Цена ненависти: национализм в России и противодействие расистским преступлениям: (сб. статей) / Сост. А.Верховский. М., 2005; Русский национализм: идеология и настроение: (сб. статей) / Сост. А.Верховский. М., 2006; Верхи и низы русского национализма: (сб. статей) / Сост. А.Верховский. М., 2007  и др.

[32] Степанов С. Указ. соч. С.220-221.

[33] Цит. по: Макарова Е.А. Национальная мысль и национальное сознание в Англии // Национальная идея в Западной Европе в Новое время. Очерки истории / Отв. ред. В.С.Бондарчук. М., 2005. С.120-121.

[34] Макарова Е.А. Указ. соч. С.120.

[35] Там же. С.40 (также см. с.39).

[36] Книга Мануэля Саркисянца  так и называется: «Английские корни немецкого фашизма» (СПб., 2003).

[37] Малахов В.С. Указ. соч. С.312

[38] Фурсов А.И. Интеллигенция и интеллектуалы. Предисловие к книге А.С.Кустарева «Нервные люди. (Очерки об интеллигенции)» // Кустарев А. Нервные люди: Очерки об интеллигенции. М., 2006. С.60.

[39] Там же.

[40] Лебедева Н.М. Теоретико-методологические основы исследования этнической идентичности и толерантности в поликультурных регионах России и СНГ // Идентичность и толерантность: Сб.статей / Под ред. Н.М.Лебедевой. М., 2002. С.18.