Меню сайта
Категории раздела
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
 I
Мне, как и многим деятелям культуры, нелегко жилось и работалось как в период, не по праву окрещённый "оттепелью", так и в эпоху "застоя". Я не считал СССР "империей зла", ибо хорошо знал корни генетической ненависти многих западных держав к нашему Отечеству. Но и не состоял я в партии, не разделял всеобщего преклонения перед кумиром и идолом – Лениным.
Теперь знаю, что ведомство, помещавшееся в десятом подъезде дома на Старой площади, где правили бал будущие "агенты влияния", числило меня в списках с грифом "держать и не пущать", - за потомственную приверженность к устоям русского лада и нежелание кадить их коминтерновским божкам. Нужно отдать должное чутью агитпроповцев: последние два десятилетия подтвердили нашу взаимную несовместимость...
Уже тогда я недоумённо наблюдал и пытался понять, почему им так чужды наши выставки вновь открытых древних икон, забытых русских портретов XVIII-XIX веков или безразлично творчество возрождённого из небытия кологривского гения Ефима Честнякова, очереди на выставки которого выстраивались в Москве, Ленинграде, Костроме, Париже и Милане.
Мне и сейчас неприятно вспоминать, как потешались они над историком Львом Гумилёвым, одним из светлейших умов нашего времени.
Он сказал мне тогда: "Оставьте их, дорогой! Они не ведают, что творят. За них надо молиться". Нет, не нужны им ни Честняков, ни Гумилёв. Незыблемые кумиры подобных деятелей культуры – Лиля Брик, весталка подвалов ОГПУ и НКВД, и нынешние, превратившиеся в демократов, прихлебатели советской номенклатуры.
Погружение в бездну, уготованное отечественной культуре "бархатными" революционерами, я отчётливо ощутил, работая в Советском фонде этой самой культуры. В состав более чем представительного его Президиума попал я не благодаря, а вопреки перестроечной политике. В союзном Министерстве культуры (из российского меня изгнали коммунистические "патриоты", руководимые Мелентьевым и Кочемасовым) служили чиновники, умевшие ценить людей за их труд и преданность любимому делу. Да вдобавок, знакомая с моими многочисленными телепередачами Раиса Горбачёва заставила на дух не переносивший меня цековский отдел культуры сменить гнев на показную милость и хотя бы внешне не обращаться с беспартийным "пораженцем" по принципу "жалует царь, да не милует псарь".
Пять лет труда в Советском фонде культуры не пропали даром. Созданная при нём Ассоциация реставраторов СССР, председателем которой меня избрали делегаты учредительной конференции, в последний раз продемонстрировала, какой мощный отряд первоклассных специалистов взрастила на глазах разрушаемая держава и как нелегко будет горе-революционерам уничтожать его.
Возглавляемый мною Клуб коллекционеров фонда объединил самых известных собирателей изобразительного искусства Москвы, Ленинграда и других городов. Десятки выставок, среди которых были, не побоюсь сказать, эпохальные, увидели жители крупнейших столиц Европы. Но к радости этой примешивается горечь от неосуществившихся не по моей вине проектов программы "Возвращение".
Причиной этих "поражений", как ни странно, стала далёкая от культуры политика, проводимая главным руководителем фонда – академиком Дмитрием Лихачёвым, назначенным горбачёвской семьёй на должность "совести нации".
Фаворитизм и наушничество, поощряемые Лихачёвым, мешали нормальной работе многих фондовских подразделений, так же как и поиски "красно-коричневых ведьм" среди его сотрудников.
Ни принципиальный заместитель председателя Георг Мясников, ни умудрённые гражданским и государственным опытом члены Президиума – Валентин Фалин и Владыка Питирим – не могли противостоять далёким от культурных деяний "злым мальчикам", пользующихся доверием всесильного академика. Глянцевый журнал "Наше наследие", в редколлегии которого я, к стыду своему, несколько лет состоял, ежегодно получал от горбачёвских щедрот около миллиона фунтов стерлингов на безбедное существование. За такие деньги в лучших отечественных типографиях можно было издавать пару десятков журналов. Однако его главный редактор, "огоньковец" Владимир Енишерлов, заручившись высочайшим согласием, переводил государственные миллионы международному спекулянту Максвеллу в Англию, чтобы ежемесячно, ценой огромных затрат, таскать двухсоттысячные тиражи из-за трёх морей в Москву.
Дабы не отставать от обнаглевших "новых русских", нашёл хозяин "Нашего наследия" ещё одного постоянного партнёра на берегах Альбиона, южноафриканскую компанию "Де Бирс", многие годы набивавшую мошну семьи Оппенгеймеров за счёт российских алмазных месторождений.
Академик Лихачёв довольно поглаживал красочные журнальные обложки, обедал с Максвеллом и Оппенгеймерами. Когда же я с помощью своих финских друзей, крупных промышленников, издавших настольные и настенные календари, уникальные постеры с шедеврами русского искусства, поспособствовав тем самым фонду заработать миллион дореформенных рублей, попросил тридцать тысяч из них на нужды Ассоциации реставраторов, то в ответ получил циничный академический пинок под зад. Столь же хладнокровно были сорваны подготовленные мною акции по возвращению в Россию художественного наследия Зинаиды Серебряковой и Михаила Вербова. Не дали мне устроить в Москве выставки художника Фёдора Стравинского и показ уникальной коллекции Георгия Рябова, собравшего в Америке редкие произведения русского искусства.
Список прочих "подвигов" окормителя Советского фонда культуры, подкреплённый официальными документами, занимает увесистую папку в моём архиве.
Заставив уйти из фонда настоящего его хозяина, Мясникова, "совесть нации", ничтоже сумняшеся, сдал и своих покровителей Горбачёвых.
Вместе с Анатолием Собчаком поучаствовал академик в составлении документов, оболгавших наших солдат, действовавших в Грузии; постоял рядом с Ельциным, держа в руках поминальные свечи на панихиде по фальсифицированным "царским останкам"...
Впечатления и опыт, накопленные за годы работы в Советском фонде культуры, окончательно убедили меня в том, что перестроечная компания – не что иное, как завершающий и особо трагический этап троцкистско-ленинской политики уничтожения России, прежде всего её духовной и культурной составляющих. Несколько раз встречался тогда я в Париже с Владимиром Максимовым и показывал на Центральному телевидению наши беседы. Человек, лучшие годы отдавший борьбе с коммунизмом, с нескрываемой печалью и разочарованием говорил о последователях Троцкого и Бухарина, всех этих бракоразводных юристах (Собчак) и торговцах цветами (Чубайс).
Вёз я однажды по просьбе Максимова в Москву вёрстку очередного номера журнала "Континент", где было опубликовано коллективное обращение демократической "культурной" элиты к Горбачёву с просьбой запретить въезд в СССР Солженицыну, Зиновьеву и Максимову. Среди подписантов доноса – Егор Яковлев, за огромные деньги ставивший тогда на телевидении многосерийный фильм о Ленине; будущий торговец мебелью Михаил Шатров, пока ещё драматург и кумир театра "Современник"; режиссёр Марк Захаров и другие "культурные большевики".
…С тоской и предчувствием катастрофы, ни на минуту не обманулся я фарсом, разыгранным у стен Белого Дома и американского посольства в августе 1991 года. Увидев после окончания балагана разгорячённых его участников, записавших себя в передовые ряды культурной элиты, в концертной студии "Останкино", где они делили портфели и имущество, окрестил я ту эйфорию "пиром победителей".
В тот же вечер случайно оказался я на банкете, где один из участников, не заметив неугодного свидетеля, истерически восклицал: "Ура! Мы победили! Теперь наш черёд пользоваться благами жизни!".
Зажав рот всем, кто пытался образумить разгулявшихся выскочек, вершили "образованцы" далёкие от богоугодных дела, поливая грязью любого порядочного человека, будь то учёный, государственный деятель, классик отечественной литературы, театра, музыки или кинематографа.
Напрасно было взывать к совести оголтелых делегатов съезда кинематографистов, потешавшихся над Бондарчуком, Кулиджановым, Ростоцким, Чухраем, Хуциевым. Получив вожделенную свободу, не создали горлопаны ничего и отдалённо напоминающего "Судьбу человека", "Летят журавли" или "Балладу о солдате".
Министерство культуры России, возглавленное Евгением Сидоровым, гостеприимно распахнуло двери своих кабинетов для всякого рода авангардистов, постмодернистов, новаторов и прочих "гениев", любящих получать, но не умеющих давать.
Работая вместе со скульптором Вячеславом Клыковым над созданием Международного фонда славянской культуры и письменности, присоветовал я ему постараться получить дворянский особняк XIX века в Черниговском переулке для размещения в нём столь нужной организации. Но шустрые художники-реформаторы сумели тем временем заполучить бумаги на владение этим особняком, где они собирались разместить некое подобие центра современного искусства. Там наверняка нашли бы приют будущие "мастера" рубить иконы в Манеже, поругатели православия с "сахаровской" выставки "Осторожно, религия!", человеко-собаки, посадившие кур гадить на чучело Льва Толстого, экскрементаторы и гениталисты нынешних швыдковских биеннале. Предчувствуя такое развитие событий, попросил я Федора Поленова, возглавлявшего Комиссию по культуре Верховного Совета Российской Федерации, устроить нам с Клыковым встречу с Русланом Хасбулатовым. К чести последнего, он отнёсся к обоснованным пожеланиям сочувственно и по-деловому. Не послушал он и зашедшего в кабинет одного из ельцинских приближенных, руководителя самоназначенной российской интеллигенции, Филатова. Не стесняясь нашим присутствием, намекнул тот Хасбулатову на связь Клыкова с патриотической оппозицией и на мой "красно-коричневый окрас". Будучи не знаком с ловким придворным, поинтересовался я у него, не является ли он последователем розенберговского расового учения.
Удивительно, но мы тогда вышли победителями. До октября 1993-го оставался целый год, и "филатовы" ещё побаивались неблагоприятного для них поворота политического кормила.
II
Расстрел среди бела дня, проведённый в 1993 году командой Ельцина, стал апогеем катастрофы. Сотни погибших призывают нас всегда помнить, кто принёс меч в родной дом, и не забывать имена увенчанных академическими титулами, званиями "народных артистов", лауреатов Ленинских и Государственных премий, умолявших пьяного хозяина применить силу, пролить кровь и кричавших: "Задавите гадину!", "Бейте их шандалами по голове!" А в это время завёрнутые в целлофановые пакеты тела сплавляли по многое повидавшей реке Москве к кремационным печам.
Не буду перечислять имена забывших о милости, которой достойны даже падшие. Они навсегда обесславили себя, расписавшись под печально знаменитым "посланием сорока". Бог им судья…
Массовая развлекаловка, которую сами деятели шоу-бизнеса справедливо именуют попсой, стала доминантой культурного повседневья. Русский композитор Валерий Гаврилин лет тридцать назад, когда эстрадная продукция строго дозировалась, с горечью произнёс: "Чем хуже дела в стране, тем больше юмора в телевизоре". Что бы он сказал теперь, увидев пугачёвские "рождественские колядки" или сонм бездарностей под руководством шоу-барина с фамилией Крутой.
…Только желанием ещё раз опозорить лицо нынешней власти можно объяснить провозглашение первым(!) лауреатом премии президента России в области литературы смехача Жванецкого.
Забыв грибоедовские слова: "Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь", - деятели культуры, уверяя особо доверчивых, будто не прогибались они перед "коммуняками", покорно легли под рыночных хозяев, готовыми поделиться с прислугой. Артисты, музыканты и певцы ринулись открывать рестораны, магазины, торговать нефтью или чем-нибудь подешевле. Представляю, как в душе посмеивались они над Станиславским, Кторовым, Ливановым, Шостаковичем или Прокофьевым, занимавшимися одним лишь творчеством.
А с какой готовностью, облачившись в тоги "бессмертных гениев", объединились творцы и провозвестники прекрасного вокруг Березовского и его кассирши мадам Богуславской, раньше секретарившей в Комитете по Ленинским и Государственным премиям.
"Триумфом" окрестили "бессмертные" березовскую премию. За одно только мне хочется поблагодарить "триумфаторов" от всей души. Они сразу же дали понять, что не допустят к воровской кормушке людей, борющихся за сохранение русских культурных традиций. Разве можно представить получающими эту более чем сомнительную подачку Вадима Кожинова, Татьяну Глушкову, Александра Панарина, Дмитрия Балашова, Владимира Богомолова или Александра Солженицына?
Шатания и шараханье после 1917 года Мейерхольда, Малевича и им подобных были сладкими ягодками по сравнению с тем, что творят нынешние псевдопоследователи революционных экспериментаторов. Куда основоположникам подлинного авангарда, получившим образование в царских гимназиях и университетах, до всякого рода фокиных, ширинкиных, розовских, житинкиных и виктюков, учившихся в заведениях с обязательными курсами истории КПСС да истматов с диаматами. Эти "поставангардисты" препарируют классику в особо извращённой форме.
Сколько "Ревизоров", "Мёртвых душ", "Чаек", "Вишнёвых садов", "Гроз" и "Карениных" они осквернили, заставив героев материться, заниматься сексом, плеваться в зрительный зал.
Действие пьес они переносят в наши дни: Чичикова превращают в олигарха, а Хлестаков ревизует у них тюменские нефтескважины. Главная цель – посмеяться над народом, наделив его своими же пороками; исказить историю и помочь "этой стране" скорее оказаться на дне.
Огромные ушаты грязи вылили в родник русской истории и культуры два верных попутчика "гарвардских мальчиков" – Парфёнов и Лунгин. Первый восторженно продолжает многосерийное путешествие попрыгунчика по дорогам нашей истории, начавшееся в дни пушкинского юбилея. После его "череповецких пошлостей" обидно становится за героев обороны Севастополя, о которых даже противники отзывались в превосходной степени. "Война в Крыму, всё в дыму", - ёрничает мелкий предатель, недоговорённой грязной прибауткой оскорбляя память императора, полководцев, воинов и писателей. На фоне трагических картин Севастопольского сражения Парфёнов ведёт себя столь же развязно, как и в кадрах дорогого по форме и дешёвенького по сути фильма о Познере – кумире и учителе...
Впечатление от лунгинского "Дела о мёртвых душах" сопоставимо разве что с грязцой его же скабрёзных киноподелок о нынешней России. Вот как оценил труды Фокина и Лунгина писатель Игорь Золотусский, отвечая на вопрос ошарашенного антигоголевскими зрелищами журналиста: "Эти господа позволяют себе гадить на людях, осквернять святыни, а признаки элементарного приличия им чужды". Вместе с блистательным знатоком творчества Гоголя вот уже который год боремся мы за открытие единственного в России музея великого творца, чей двухсотлетний юбилей не за горами. Лунгины же и фокины, морально и физически поддержанные швыдковскими ведомствами, вносят весомый вклад в поругание самой памяти писателя, "смеявшегося сквозь слёзы".
***
Мне, состоящему многие годы в президиуме Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, всё чаще приходят запросы о правомочности тотального воздвижения разнообразных скульптурных групп во всех уголках нашей Родины. Время на дворе стоит революционное, и тут уж без монументальной пропаганды не обойтись. Вспомните, какое значение придавал ей вождь первого в мире государства рабочих и крестьян. Дымились пожары гражданской войны, голод уничтожал сотни тысяч людей, а скульпторы наспех мастерили идолы рукотворные знаменитым революционерам, социально близким писателям, философам, учёным. Даже персонажей церковной истории не забыли, только вот вместо намеченного изваяния Андрея Рублёва трижды увековечили более понятного революционерам Иуду Искариота.
Хозяева нынешней жизни, отмечая сомнительные успехи, стараются как можно быстрее запечатлеть в камне и бронзе своих кумиров и подельников, забыв о специальном параграфе, узаконенном ЮНЕСКО, не рекомендующим устанавливать памятники деятелям культуры раньше, чем через пятьдесят лет после их смерти.
"Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черёд", - слова юной Марины Цветаевой оказались пророческими; творчество её вошло в классику русской литературы наряду с шедеврами Гумилёва, Пастернака, Ахматовой, Мандельштама. Но, увы, не им ставят памятники нынешние культуртрегеры. Забыты швыдкими Станиславский, Шостакович, Платонов, Прокофьев. Тютчев в столице отмечен лишь скромным бюстом во дворе родовой усадьбы. Зато "украсили" Москву шемякинскими изваяниями человеческих пороков, словно в насмешку помещёнными по соседству с Третьяковской галереей и памятником Репину. Благодарный новым хозяевам Шемякин-американец торопится увековечить память образованца Собчака. Его заокеанский "земляк" Эрнст Неизвестный предлагает в древнем Угличе, рядом с шедеврами древнерусской архитектуры, установить "Памятник водке".
Впрочем, "наследника Микельанджело" не волнуют наши насущные проблемы. Тем более, что прецедент имеется: болванчики в честь певца российского алкоголизма Ерофеева уже установлены на трассе Москва-Петушки. Виктор Астафьев, сам в молодые годы отнюдь не равнодушный к рюмке, диву давался, видя прославление сошедшего с круга писателя. А ещё один полуамериканец – Евтушенко – договорился до того, что "Венечка" пребывает в одном пантеоне с Гоголем…
В дореволюционной России наиболее значимые памятники ставили на собиравшиеся народом пожертвования. Дарители вместе со знатоками выбирали лучший проект и наиболее полюбившегося скульптора. Монументы возводили с большими временными интервалами, помня о значимости и важности события. Поэтому и остались знаковыми на века "Медный всадник", "Минин и Пожарский", опекушинский Пушкин, микешенское "Тысячелетие России" в Новгороде. Не апологет я тоталитарно-застойных времён, выпавших на нашу долю, но не могу не признать, что всесильный Вучетич, обладавший неограниченной властью, сработал всего три монументальных произведения: великолепный памятник Воину-освободителю в берлинском Трептов-парке, "железного Феликса" и "Родину-мать" в Сталинграде. Поучиться бы нынешним ваятелям такой сдержанности у "хозяина всея советской скульптуры"!
Кто в чаду нынешней монументальной пропаганды зрит в исторические корни? Разве подумал скульптор А.Рукавишников, сажая в неприличную позу перед Государственной библиотекой своего Достоевского, как скромный до болезненности писатель отнёсся бы к идее быть дважды увековеченным, причём в первый раз блестящим меркурьевским творением, в Москве, где он родился и совсем недолго жил? А что бы сказал Булгаков по поводу уничтожения Патриарших прудов несуразным "примусом" того же автора? Спасибо здешним старожилам, которые легли под колёса самосвалов и не дали надругаться над заповедным местом.
С поражающей вседозволенностью спешат окультуренные демократы отблагодарить Сахарова, Бродского или Окуджаву, отливая бронзовых уродцев в их честь. "Откуда вдруг взялся китчевый памятник Окуджаве на Старом Арбате? Люблю его песни, но почему он опередил потомственного арбатца Андрея Белого, Марину Цветаеву, многих выдающихся литераторов-москвичей? Рискну предположить, что дело отнюдь не в его творчестве. Отчасти он удостоился такого поспешного увековечения за свою горячую поддержку расстрела Верховного Совета Белого дома 4 октября 1993 года и прочих ельцинских авантюр". Это сказано на страницах газеты "Труд" поэтом Юрием Кублановским, а не каким-нибудь оппозиционным писателем, загнанным в маргинальную резервацию. На фоне такой сервильности выглядит чудовищным четырёхлетнее противостояние питерских "культурных хозяев" во главе с директором Русского музея Гусевым, всеми силами мешающих увековечить память великого музейного деятеля – В.Пушкарёва, в течение почти тридцати лет руководившего этим музеем, во времена отнюдь не лёгкие для людей с его образом мысли. Несмотря на препоны, которые ставили перед "директором номер один" сначала диктаторский сталинский, а потом застойный толстиковско-романовский режимы, он сумел пополнить музейные фонды 120 тысячами редчайших экспонатов.
Четыре года самые уважаемые художники, музейщики, писатели, академики во главе с министром культуры А.Соколовым осаждают просьбами об установлении мемориальной доски В.Пушкарёву губернатора Санкт-Петербурга Матвиенко. Последним пытался достучаться до женского губернаторского сердца Президент Российского фонда культуры Н.Михалков. Он написал: "В плеяде знаменитых людей, прославивших Санкт-Петербург в ХХ веке, имя В.Пушкарёва стоит рядом с именами Д.Шостаковича, А.Ахматовой, Н.Черкасова, Е.Мравинского, К.Сергеева, Ж.Алфёрова, Г.Товстоногова".
Но не вызвало должного трепета у забывших о своём предшественнике и кормильце нуворишей и это дорогого стоящее сравнение.
Столетие, 13 и 20 октября 2006
| |
|
| |
| Просмотров: 889 | |