Меню сайта
Категории раздела
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
 Церковь — субъект политики
Для древних египтян и древних евреев, персов и римлян, жителей средневекового Кельна и средневекового Новгорода — все в жизни начиналось с Веры. На вероисповедание опиралась нравственность, этика; на этику — политика. Лишь совсем недавно возникло и распространилось ложное утверждение: "политика — дело грязное”. Так говорят те, кто хотел бы, чтобы люди чистые смирились с грязными политиками, чтобы чистые люди политикой заниматься перестали, оставив ее тем, кто "вынужден” делать за нас "грязное дело”. А люди тысячелетиями жили иначе.
"Политика — это прикладная этика”, — писал Г. Федотов. Значит, бывает политика нравственная, а бывает безнравственная, "грязная”. И если мы утверждаем, что политический лидер, министр или мэр — "грязный политик”, так это потому что к этому политику применимо данное определение, а не потому что мэр или министр.
Есть и другое ложное утверждение, подобное приведенному выше — дескать Церковь не занимается политикой. Еще как занимается! Есть политика Поместной Церкви, проводимая в интересах всех христиан данной территории, и есть политика Вселенской Церкви — в интересах всех православных христиан, ныне живущих и тех, кто еще будет жить1 .
24 августа 1917 года было установлено: "Церковь Православная не принимает участия в борьбе политических партий”. Это само собой разумеется, ибо политика любой партии — это политика в интересах некоей группы, а политика Церкви — это политика всего православного народа в полном соответствии с духом знаменитого послания Восточных Патриархов 1848 года.
Церковь Православная такой же субъект международного права, как и Римо-Католическая, хотя и не имеет в своем распоряжении крошечного государства Ватикан. (Кстати, и римско-католические нунции представляют не государство Ватикан, а Святой престол.)
Церковь и государство
Российская держава создана Вселенской Церковью. Это видно в деятельности святителей Всероссийских, начиная с митрополита Кирилла, современника и друга святого благоверного князя Александра Невского. Это видно и в том, как Церковь отсекала попытки расчленения русского церковного единства, когда не было единства политического. Именно в силу того, что Литва стремилась иметь собственную управляемую "карманную” митрополию и не была тверда в Православии, она не стала оплотом Вселенской Церкви и не основала Великого государства. Основала его Москва. А вообще-то говоря, веди себя великие князья литовские со времен Гедемина несколько иначе, Российское государство могло иметь столицей Вильно.
Россия не выбирала себе имперской роли. Ее готовили в этом качестве на протяжении ХIII—ХV столетий: с XIII века — как союзницу слабеющей Византии, а к концу XIV, пожалуй, греки уже лучше нас видели, что Константинополь обречен. Готовили Россию как преемницу, которой вручен был скипетр вместе с основными, выработанными Церковью и православной государственностью, нормами. Именно тогда мы получили идею симфонии — сосуществования и взаимной поддержки Церкви и православного Государя.
Московским князьям, причем даже самым прославленным, Церковь не спускала попытки устранения от великого дела созидания Российской империи как опоры Вселенского Православия. "Москва — третий Рим” — идея не националистическая, а церковная. Идея преемства по православному имперскому служению. Церковный смысл монархии именно в том, что делает монархию во многом сакральной. Православный царь освящен как своеобразный служитель Церкви.
Вспомним "дело Митяя”. Тогда раскольническую попытку создать отдельную от общерусской московскую митрополию возглавил сам великий князь Димитрий Иванович — будущий Донской герой, святый благоверный князь, канонизированный в 1988 году. Он возглавил эту попытку и проиграл в столкновении с преподобным Сергием, святителем Киприаном, с теми, кто созидал будущую Россию. Именно этот проигрыш позволил Церкви его канонизировать и сделал возможным его всенародное почитание. Оказывается, полезно проигрывать, если проигрываешь Церкви.
Монархистом можно быть и вне идеи симфонии. Но тогда монархия не имеет ничего священного. Просто рассматривается как наиболее удобный вид власти, что было известно еще Аристотелю. Особый православный характер монархии вытекает из церковного благословения, а никак не из природы монархической власти. К сожалению, иным монархистам об этом приходится напоминать. У них не монархия — атрибут церковности, а Церковь — чуть ли не атрибут монархии, что, вообще-то говоря, — язычество. Только став Православным Царством, Россия получила двуглавого орла *.
Церковь, будучи основательницей государства, вовсе не привязана к территории этого государства. Территория Российской Церкви не совпадала с территорией СССР. Ее юрисдикция не распространялась на Грузию и Армению, зато действовала за пределами Советского Союза. Тем более не совпадают территории, находящиеся под юрисдикцией Церкви и сегодняшней Российской Федерации.
Как бы не менялась территория нашей страны, она не будет совпадать с территорией Церкви. В конце концов, они не могут совпадать ни у какой Церкви ни с каким государством, хотя бы потому что Церковь никогда не кончается: она продолжается на Небесах, и к ней принадлежат души умерших христиан. Полагаю, у нас есть основания утверждать, что государство на Небесах не продолжается.
Государство не должно ставить знак равенства между Церковью и иерархией, что любит делать бюрократия советского государства. Для нее Церковь удобоугнетаемой была именно в виде бюрократической организации, где "директор” в силу традиции называется "патриархом”, а "заведующие отделами” — "епископами”. Осознание неприемлемости такого отношения, должно возвращать Церковь к историческим, глубоко укорененным нормам.
Сейчас наша Церковь различает Поместный и Архиерейский Соборы. Следовательно, надо возвращаться к нормам Собора 1917–1918 годов, к чему призвал и Святейший Патриарх Алексий II. Это означает избрание на приходских, благочиннических и, наконец, епархиальных собраниях представителей клира и мирян. Безусловно, епископы властны сами составить Поместный Собор. Состоящий из одних архиереев, он будет вполне каноничным. Но если уж мы различаем два типа Соборов (что, кстати, вполне в русской национальной традиции), клириков и мирян должен избирать церковный народ, как "хранитель Веры православной”. Если же епископы просто "захватили” с собой на Поместный Собор кого-то из мирян, то это их свита, и она никого не представляет.
Несомненно, следует восстановить учрежденный Собором 1917 года Высший Церковный Совет, в котором заседали три епископа из Синода, шесть клириков и шесть мирян. Это нужно, конечно, не для того, чтобы умалить права или честь и достоинство наших архипастырей, а для того, чтобы заставить государство вести диалог именно с православным народом. Если есть чиновники, которым господин Президент поручает общаться с церковными инстанциями, то должны быть и православные, которым Церковь поручает общаться с господином Президентом.
Если выстроить иерархию ценностей православной политики, то можно обнаружить, что нация в ней занимает особое положение. Нация — в ответе перед Богом и Вселенской Церковью. Государство же — перед нацией. Монархия для нации, а не наоборот — постулирует И.А. Ильин в трактате "О монархии и республике”. Грязная толпа может запятнать себя грехом цареубийства. Но благородный гнев нации обрушивается на главу государства, изменившего долгу перед Церковью или нацией. Так он обрушился на Василия Шуйского и Петра III.
Государство, даже откровенно богоборческое, а тем более лишь внешне доброжелательное к Церкви, злоупотребляет ее статусом "нашей”, национальной. Мы должны помнить, что для государства, во всяком случае не возглавляемого в порядке симфонии с Церковью православным государем, мы такие же чужие, как мормоны или кришнаиты. И даже еще более чужие, потому что "свои потерпят” — как осмеливаются по-прежнему полагать бюрократы.
Конечно, государство безбожников не может постичь мистическую природу Церкви как Тела Христова, но социальную природу, как совокупность всех христиан данной земли, оно понимать обязано. Проигрыш — неизбежный удел православных оказываются, когда они позволяют оказывать давление на своих иерархов, а их, надо согласиться, миряне сегодня все еще плохо защищают. Надо учиться подлинному единению со своими архипастырями, ломать бюрократические привычки, а чиновников и журналистов воспитывать.
Совершенно очевидно, что президент, министр, мэр или журналист должен обращаться к епископу только "Ваше преосвященство”, а к священнику — "Ваше преподобие”. А священник для журналистов "отец такой-то” только тогда, когда перед интервью он подошел к нему под благословение, как и следует православному христианину. И тогда батюшка ему действительно "отец”, а епископ — "владыка”.
Правовое положение Церкви
2 декабря 1917 года Святой Поместный Собор Православной Российской Церкви издал знаменитое определение о публично-правовом положении Церкви. Его должен знать каждый христианин. Это — закон, который остается для русского христианина в силе до тех пор, пока другой Собор его не изменит.
Пункт первый определения утверждает, что "Православная Российская Церковь… занимает первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение”. В таком первенствующем положении, Православие находится сегодня в Греции (что, конечно, не означает угнетение иноверцев); в целом же ряде других государств подобное положение занимает ислам.
Кстати, последнее означает, что власти должны моментально регистрировать не только епархии, приходы и монастыри, но и братства, сестричества, просветительские и миссионерские центры, союзы приходов и т. п.
Как не обратиться тут к двум важнейшим моментам церковной жизни, за которые православным еще придется бороться.
Во-первых, возвращение церковных регистрационных книг.
Запрещение регистрации Крещения и Брака сегодня выдано за демократическое достижение, поскольку все помнили времена, когда книги просматривались безбожным начальством и крещеных выгоняли с работы. Ныне начальство чаще всего крещеное, но при этом православные не знают, кто венчан и может быть церковнослужителем или мирским православным начальником, а кто в блуде живет.
Во-вторых, возвращение церковного имущества.
Средства массовой информации время от времени раздувают кампании с требованиями вернуть Церкви награбленное. Почему-то обычно "награбленными” оказываются лишь иконы из наших музеев, сотрудники которых погибали вместе с пострадавшими за веру в большевистских лагерях, спасая эти иконы...
Порою, во вражде сталкиваются две стороны русской культуры — литургическая и музейная. Надо не спорить, а вернуть все награбленное. Школы и академии, больницы и богадельни, библиотеки и типографии. Все дома и всю землю, принадлежавшие монастырям, епархиям, братствам, приходам. Ведь грабители — не нищие музейные работники, а бюрократическая система государства, сопротивляющаяся возвращению отнятого у Церкви имущества.
Внутренняя и внешняя бюрократия
Во главе Православной Церкви в любом месте ее земного пребывания стоит епископ. Он, будучи преемником апостолов, стоит во главе соборной молитвы всех христиан своей епархии. Прежде всего через его молитву христианин сохраняет единство со всей Вселенской Церковью. Более того, в Богослужении епископ символизирует Самого Христа. Епископ (по-гречески "блюститель”) — вероучитель и судья a priori.
Христианин принадлежит к Церкви, покуда сохраняет со своим епископом единение в любви. Не повиновение, не субординацию, а любовь! Отсюда нетрудно видеть, что власть епископа предельно далека от бюрократической. Церковь вообще отторгает бюрократизацию, ибо любовь — неформальна.
Епископ-викарий, предстоятелем не является, пользуется уважением, подобающим любому епископу, но не епископской властью. Даже если какой-либо отдел Патриархии (структурное подразделение, обязанное обслуживать всю Церковь) возглавляет епархиальный архиерей, то он в своей епархии — вероучитель и судья, а в отделе — служащий.
Коммунистический режим немало потрудился, дабы епископ поменьше общался с православным народом, а побольше — с государственными чиновниками. Трудится и нынешний режим, кое в чем преуспевая не хуже коммунистов.
Участвовала ли православная общественность в решении вопросов, связанных с восстановлением Храма Христа Спасителя? Обсуждала ли проекты, решала ли, кто будет восстанавливать? Нет. Поэтому восстановлением занялись, в основном, люди далекие от Церкви, искажающие замысел архитектора К.Тона.
А как обстояло дело с чудовищным комплексом на Поклонной горе? Всё решали между собой правительственные чиновники и чиновники церковные. А ведь администрация с православной точки зрения — не более чем категория обслуживающего персонала. Тем более администрация церковная, чья единственная функция — претворить в жизнь соборную волю Церкви.
Поскольку русские вообще не любят бюрократов и бюрократии, общение церковных чиновников с чиновниками государственными за спиной церковного народа, а тем более попытки какого-нибудь "отдела” говорить от имени Церкви, могут в перспективе вызвать сколь угодно негативную реакцию.
Есть и еще одно соображение: христианин вправе разорвать отношения с епископом лишь в случае принадлежности последнего к ереси. Слава Богу, пока такого не происходило. Однако, есть для христианина ("верного” — таково наше первоначальное самоназвание, сохраненное в богослужении) более тяжкое преступление: отступничество, Иудин грех. В этом случае право христианина попросту вывести отступника у из храма, что бывало в истории Церкви.
Крайне осложнена жизнь Церкви фактическим отсутствием церковного суда. Опять порочный круг: Священное Писание запрещает православному вообще судиться мирским судом со своим собратом, а епископского суда не существует. И этот круг предстоит преодолеть: суд Церкви — строго епископская прерогатива, хотя совершается не по инициативе епископа. Христианин или группа христиан вправе требовать суда, а уклоняющегося от своего долга архиерея считать отступником.
Жизнь Церкви в России затруднена и застарелой, чисто русской болезнью: малочисленностью епархий, а следовательно, и непомерными размерами каждой отдельной епархии. Нетрудно подсчитать, что если бы мы подходили к важнейшему вопросу о численности паствы с традиционно греческой меркой (или с "прогрессивной” римо-католической), в СССР должно было быть порядка 500 кафедр, в РФ — порядка 400. При нынешней пятикратной недостаточности бюрократия не без успеха паразитирует: бюрократы в рясах стремятся втиснуться между архиереем и церковным народом, бюрократы в пиджаках — инкорпорировать архиерея в местную "знать”.
Справедливости ради отметим, что за время нынешнего патриаршества количество епархий нашей Посместной Церкви возросло почти вдвое. Однако, и ныне есть субъекты Федерации без собственных епархий, и ни один "субъект” не обладает несколькими церковными округами. Между тем, очевидно, что такая перенаселенная область, как Московская, должна включать несколько епархий.
Самые серьезные опасения вызывает заметное стимулирование стариннейшей болезни всей Восточной Церкви, неоднократно побежденной ее соборным разумом, но не исчезнувшей. Это скрытый папизм, или, как сказал бы богослов, криптопапизм.
Все епископы равны по благодати: и по своей духовной власти, и в силу собственного апостольского преемства. Архиепископы, да и само патриаршество, появились лишь для удобства церковного управления, прежде всего — для удобства созыва Собора или церковного суда.
Часто говорят, что в Церкви нет места демократии. Но в Церкви нет места и иной монархии, кроме монархии Самого Христа. Можно осторожно предположить, что устройство Церкви включает в себя монархию Господа Бога, аристократию епископата и демократию церковного народа, пребывающих в согласии. В этом случае Патриарх — лишь символ единства Поместной Церкви и председатель в Соборе архиереев.
Однако, побочным следствием византийской идеи симфонии Церкви и христианского государства — идеи поистине великой — явилось преувеличение роли патриарха как, якобы, второго (наряду с императором) элемента симфонии. И в русской практике XVII века первоиерарх воспринимался как носитель почти что четвертой степени священства, высшей, нежели епископская.
Восстановивший патриаршее управление Собор 1917–1918 годов сделал все возможное, дабы с возвращением законного возглавления Поместной Церкви не вернулась старая болезнь. Но в последние годы она вернулась: растет число ставропигиальных (изъятых из канонической власти архиереев) монастырей, патриарх освящает храмы вне территории собственной епархии (где он и служить в церкви может только с разрешения местного епископа), патриарх рекомендует покинуть свой пост наместнику монастыря в чужой епархии... И вот уже ставропигии "удостоена” Почаевская лавра (форпост Православия на рубеже униатской экспансии), только не патриаршей, а киевской. А ведь Киев никогда не имел права дарования ставропигии, епископ Тернопольский канонически был вправе резко поставить на место митрополита Киевского. Но что делать, если Москва подает пример...
Установить в Церкви противную ее природе пирамиду власти выгодно только силе враждебной и Православию и русской нации — бюрократии. Естественно, обеим "ветвям” ее: как бюрократам от государства, так и бюрократам церковным. Будем надеяться, что этого не допустят, как складывающееся в России гражданское общество, так и растущее национальное самосознание.
| |
|
| |
| Просмотров: 703 | |