Меню сайта
Категории раздела
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
 Фихте и его естественная политэкономия
Более двухсот лет назад вышла в свет знаменитая книга Фихте «Замкнутое торговое государство». Посвящая свой труд прусскому государственному министру, Фихте в завуалированной форме упрекает политиков в невнимании к утопическим проектам. «Философ никогда не признает и не предположит абсолютной невыполнимости своих предложений», - говорит Фихте. Иначе, наука превращается в пустую игру.
Политика не может и не должна быть простой практикой. Если в ней есть хоть какая-то доля научности, в ней будет нечто общее для всего государств, а не только частная практика управления отдельными государствами. Возможно, политика как наука не нужна такому практику, который помнит на зубок множество частных случаев и из них по своему усмотрению выводит годные для себя лично правила поведения. Для него политика остается лишь историей. Причем такой, для которой есть только одно средство быть полезной – стать образцом для поражения.
Идея замкнутого государства, отвергнувшего мировые деньги и заменившие их на «туземные», как видит сам Фихте, для Европы совершенно неприемлемо. Поскольку она имеет перед другими странами существенное торговое преимущество, позволяющее не возвращать им в процессе обмена товарами соответствующего эквивалента. Но этот грабеж всего мира (именно так воспринимает Фихте мировую торговлю, не основанную на справедливости), не может продолжаться долго. Это значит, что Европа может сама попасть в ситуацию неэквивалентного обмена. И если она не подготовится к этому, то отдаст новому торговому лидеру все.
Фихте предлагает подвести под общие понятия все, что поддается такому подведению, и рассчитывать все, что можно рассчитать. В противном случае упование на счастливый случай рано или поздно доведет до беды. И здесь методология Фихте прямо противоречит тому, что мы видим в современной экономической «науке» российских либералов (на деле – идеологов уничтожения российского хозяйства).
Идеи Фихте вполне соответствовали началу торговых войн между Европой и США в первой половине ХХ века. Но затем сложившийся альянс смягчил противостояние – Европа и США заключили альянс для ограбления остального мира. И только СССР мешал этой агрессивной монополии. Соответственно, постсоветская Россия стала для мировой экономики главным объектом эксплуатации. Именно этим обусловлен обвальный характер динамики всех показателей физической экономики в 1992-1993 гг. и формирование устойчивого неблагополучия России, втянутой в мировую торговлю и неэквивалентный обмен.
Если Фихте увещевает потенциального читателя-политика следовать идеальной модели государства разума, а не только потребностям и выгодам данного государства, то для современной России подобные увещевания вовсе не нужны – идеи Фихте само собой разумеются, если исходить из идеи блага для России. Иное дело, что по другому поводу придется увещевать российских политиков, которые за полтора десятка лет так и не вняли голосу альтернативной модели экономики, которая столь ясно представлена Фихте и другими мыслителями XIX века – традиции вытоптанной и забытой в ХХ веке только в раже всемирного грабежа, достигшего апогея в фашистской идее мирового и расового господства. Ныне эта идея в полной мере воспроизводится современными атлантистами – яростными сторонниками гегемонии США и однополярного мира.
Фикция собственности при фиктивном суверенитете
Фихте пишет, что основу всякого права собственности составляет право исключать других от участия в определенного рода деятельности – воздействия на предмет собственности, а вовсе не исключительность владения тем или иным объектом собственности. Это означает взаимное отречение от намерения воздействовать на собственность, закрепленную за другим. А возможно это только в том случае, если распределение собственности признано в обществе справедливым – прежде всего, обеспечивающим выживание всем.
Всякое право собственности будет абсурдом, если действующая система отношений собственности не даст жить большинству или даже заметной части граждан. «Кто ничего не получил в исключительную собственность, тот ни от чего и не отрекался. Он изолирован от намерений закона, так как не участвовал в его установлении и сохраняет свое первоначальное притязание на право делать все, что пожелает» (с. 286). То есть, паупер имеет все основания бунтовать и грабить – без собственности ему нечего терять, он вне закона уже самой системой отношений, а не своими склонностями. Неимущий ничем не обязан государству, а значит, не может принять справедливым закон, по которому собственник наделен исключительным правом воздействовать на свою собственность.
Фихте отмечает, что при обсуждении вопроса о том, чем должно заниматься государство, негласно предполагается, что в вопросе о собственности государство должно только наблюдать за состоянием владения, а об основании владения не должно спрашивать.
Разумеется, это теоретическое положение, становящееся негласной договоренностью–сговором бюрократии и особенно крупных собственников, в реальной политике не может не оставаться без осуждения. Именно такое осуждение приводит к социальным потрясениям – нелегитимность собственности означает масштабную несправедливость, с которой граждане мириться не станут, даже если живут зажиточно. Если же нужда подхлестывает недовольство, ненависть к нелегитимным собственникам превращается в движущую силу политики.
Именно так и обстоит дело в современной России, где власть предлагает закрепить за собственниками, захватившими национальное достояние в начале 90-х годов ХХ века, священное право обладания, а остальных поставить на грань выживания.
Не случайно вопрос о сроках давности по нарушениям приватизационных сделок стал проблемой, о которой счел необходимым высказаться президент Путин, заверивший собственников в том, что никакого пересмотра процесса приватизации не будет, а срок давности по делам о приватизации сократится до трех лет. Таким образом бюрократия стремится получить поддержку нелегитимных владельцев крупнейших состояний (специалисты насчитывают их в России не более 200) и лишить основную массу населения надежд на справедливость.
Вместе с тем, расчет бюрократии закрепить владение собственностью, переступив через интересы миллионов и их представления о справедливости, разбивается общей деградацией российской жизни. Власть уже очень скоро не сможет предъявить силового ресурса против народного недовольства, а собственники – защитить себя от растущей мощи криминала, подминающего государство. Таким образом, государство, основанное на власти олигархического капитала, обречено на провал и переучреждение в качестве государства нации (если у народа найдутся силы вовремя сбросить с себя олигархическое ярмо и стать нацией).
Фикция денег и азбука торговли
Финансы стали религией современных управленцев, не замечающих фиктивность начинающих жить по отвлеченным от физической экономики бумажного учета и обмена банкнотами. «Деньги сами по себе ничто. Только благодаря воле государства они представляют что-либо. Вся сумма циркулирующих денег представляет всю находящуюся в общественном обращении сумму товара…» (с. 273). То есть, деньги – все лишь обозначение определенного рода отношений, связанных с правовой системой и обычаем.
Никакой проблемы в обращении денег нет, пока их достаточное количество. Ведь «насколько кто-либо богат, не зависит вовсе от того, сколько денег он имеет, а от того, какую часть он имеет от всех находящихся в обращении денег» (с. 274). Инфляция возникает не от «лишних денег», а от неверных отношений, неверных законов, неверного обычая обмена (внешнего или внутреннего). Напротив, допечатка государство денег – самое мощное средство установить справедливые отношения, снижая долю отношений, невыгодных для общего экономического развития.
Российское руководство делает вид, что не знает простой формулы, которую Фихте изрек как общеизвестную: «Деньги имеют стоимость лишь при том условии, что они расходуются» (с. 304). Иначе фикция, не обмененная на товар, превращается в фикцию, отстраненную от экономических отношений. Именно такой характер носит российский Стабилизационный фонд и золотовалютные запасы Центробанка, вывезенные из страны для размещения в иностранных банках. Тем более, что российские «накопления» учитываются в «мировых деньгах» и никак не связаны с обязательством сохранять какую-либо политическую субъектность, как это имеет место с «туземной» валютой.
Мировые деньги вообще не связаны с экономикой и воплощают в себе отношения доминирования определенной политической группы – в ущерб всем, кто лишен права имитации мировых денег или воздействия на этот процесс. «…стоимость мировых денег по отношению к товару не имеет никакой иной, кроме общественного мнения, гарантии, это отношение так же неустойчиво и переменчиво, как и последнее. Почти одним только распространением того взгляда, что товар становится дороже или дешевле, вместо верного, что стоимость денег падает или поднимается, закрыли широкой публика глаза на эту изменчивость» (с. 297).
Простое до примитива правило, которого чураются современные российские правители, состоит в том, что «деньги должны остаться в стране; деньги иностранца надо привлекать в свою страну» (с. 307). Только тогда торговые отношения будут на пользу государству. То, что мы имеем сейчас – обратный порядок, свидетельствующий о том, что любая внешняя торговля для России невыгодна – она способствует только вывозу капитала, что прямо означает произвольный вывоз материальных ценностей, результатов труда всей нации.
Что может быть проще: вывоз возможно более обработанного товара, а ввоз – возможно менее обработанного. Тогда труд оценен высоко и нет необходимости грабить ресурсы, принадлежащие будущим поколениям – как это делает нынешнее российское правительство. Как предлагал Фихте: «…законом запрещается как вывоз сырых продуктов, так и необработанных предметов питания. Поощрение туземных фабрик и вывоз фабрикатов за границу совершенно последовательно вызываются той же системою. Затем воспрепятствование или затруднение ввоза чужих фабрикатов и вытекающее отсюда уменьшение количества тех денег, которые уходят за границу, или путем полного запрещения этих товаров или путем наложения на них значительных пошлин» (с. 308). «государство должно прежде всего замкнуться от иностранной торговли и образовать с этого момента такой же обособленный торговый организм, какой оно уже образовала – обособленный юридический и политический организм» (с. 319).
Эту азбуку хорошо понимают те государства, которые ныне обирают Россию, заставляя ее расплачиваться за «колониальные» товары собственным сырьем и инвестировать полученные от сырья средства не в собственную экономику, а в иные экономики – как это делают олигархические кланы, захватившие топливное богатство страны.
Фихте, изрекая свои азбучные истины, соглашается, что они могут восприниматься как философские утопии. В то же время, интуитивное понимание правоты этих истин, философ видит в обычае государственного регулирования хозяйственной жизни: «…издавна во всех организованных государствах в смутном сознании своего права к правительству обращались и фабриканты, мастерские коих вдруг должны были остановиться из-за недостатка в сбыте или в сыром материале, и надо, которому угрожала опасность лишиться важнейших предметов питания или который вынужден был платить за них непомерную плату. И с давних пор правительства не отказывались от принятия этих жалоб, как не относящихся к ним, но старались помочь, как умели, смутно сознавая свою обязанность и ясно предвидя опасности восстания народных масс, которым крайняя нужда не оставляет ничего такого, что им надо было бы беречь» (с. 314).
Российские либеральные правители настолько оторвались от понимания своих задач, что вовсе не чуют ни мольбы отечественных производителей-фабрикантов, ни стона народного, которому остается только бунт.
Субъектность государства и задачи власти
Стратегия олигархии, выраженная в политических заявлениях президента Путина, прямо противоречит сущности государства, о которой возвещал Фихте: целостность общности граждан может покоиться только на правовом приобретении собственности, а право – на исконном представлении о справедливости. В современной России вся хозяйственная система оказывается построенной на нелегитимном перераспределении национального достояния, а значит, основа жизни правящей группировки иллюзорна и ее выживание находится в непримиримом противоречии с задачей выживания народа.
Несостоятельность хозяйственного механизма путинской России проявляется в том, что граждане перестали быть владельцами сил природы, которые вполне в состоянии дать средства для жизни, чтобы обходиться без посторонней помощи. Обычное состояние народа демонстрирует его воспроизводство без всякого стимулирования со стороны власти.
Нынешняя Россия показывает, что выжить в ней народ не в состоянии – он лишен элементарных средств производства, земли и прав на любые природные ресурсы. Если в XIX веке, кормясь от земли самым примитивным трудом, русский крестьянин мог выращивать в среднем 6-7 детей, но в XXI веке русский человек, превратившись в паупера, в среднем способен вырастить только одного ребенка. Вся мощь технического прогресса и все природное богатство русской земли оказались присвоенными кучкой негодяев, которым в услужение поступила советская бюрократия, воспроизводящая себя как ненасытный паразитический слой коррупционеров и изменников.
Баланс приятного и полезного, о котором пишет Фихте, предполагает обязанность власти следить, чтобы производство «приятного» (иначе говоря, роскоши) не подмывало производство необходимого. Роскошь допустима только там, где все хотя бы накормлены. Это простое правило попирается сегодня как нельзя более цинично.
Фихте писал о «постепенном отучивании нации от потребностей, которые в будущем не должны будут удовлетворяться»; «надо делать различие между потребностями, которые действительно могут прибавить что-либо к благосостоянию, и теми, которые только и исключительно рассчитаны на мнения» (с. 322). Здесь «приятное» должно проверяться государством на пригодность для целей благосостояния и вытесняться «полезным», если «приятное» понято как мнимая потребность (каковой, к примеру, является потребность в табаке, алкоголе, роскоши).
Естественная задача власти обеспечить баланс между производителями и теми, кто вынужденно отстранен от процесса производства, российскими «верхами» ныне не выполняется. Это значит, что государство распадается как хозяйственный субъект. Не обеспечивая суверенитета государства и сдавая его на откуп иностранному капиталу и на поругание инокультурным влияниям, власть убивает государство как политическую целостность, политический субъект. Вместо замыкания общности происходит, напротив, его размыкание и размывание субъектности.
Третья задача власти – баланс между внутренней и внешней торговлей. Как бы ни были законы рынка похожими на законы Провидения, они ничто без правовых механизмов, защищаемых государством. Каковы законы, таков и «рынок». Но за рубежом иные законы. «Правительство должно гарантировать своему подданному сбыт его продукции и фабрикатов и надлежащую им цену. Как оно может это выполнить, если он продает за границу, отношение коей к товару своего подданного правительство не может ни охватить взглядом, ни направлять?» (с. 259).
Волчьи законы мирового рынке не знают корректирующей роли государства и противостоят государству как таковому – не его бюрократической роли, а воле национальных организмов, обеспечивающих себе условия выживания. Естественным средством защиты нации от алчности мировых торговых игроков может быть только монополия внешней торговли: «Если уже государство нуждается в меновой торговле с заграницей, то во всяком случае ее должно вести правительство на том же основании, как оно имеет право решать вопрос о войне, мире и союзах» (с. 260). Иначе говоря, хозяйственная субъектность диктуется политической субъектностью. Кто не желает отстаивать свой хозяйственный суверенитет, быстро лишается и политического суверенитета.
Внутреннее регулирование «рынка» естественно и происходит из понимания свободы воли его участников. Разумность государственного вмешательства в экономику определяется простым принципом оптимизации обмена: «Если государство установит принудительные цены, с которыми не согласны покупатель или продавец, то владелец денег спрячет свои деньги, или владелец товаров свой товар – и торговля уничтожена». Насильственная организация торговли очень дорого обойдется государству – оно лишится лояльности граждан, гражданин станет рабом.
Установление ценовых балансов, рассчитанных для оптимального обмена, должно быть закреплено законом – так считает Фихте. И нужно это лишь для того, чтобы убрать «психологические» колебания рынка – разного рода панические настроение, срывающие привычные потребности.
Если подобный расчет возможен, он должен быть произведен. Усложнение экономических отношений не может быть оправданием отказа от расчета и плана – развитие вычислительной техники легко перекрывает всю сложность экономической жизни.
Программа для национального правительства
Для «дедолларизации» экономики, отданной сегодня на разграбление, будущее национальное правительство воспользуется советом Фихте: «Непосредственно перед объявлением о введении новых туземных денег правительство скупает весь находящийся в стране иностранный товар при посредстве особо на то уполномоченных должностных лиц» (с. 339). И тогда прекращается частная распродажа Родины – для этого не остается никаких возможностей.
Затем: «Правительство по отношению к иностранцу принимает на себя все прошлые обязательства частного лица, с которым первый заключил контракты, требует и исполняет все то, что от него или им должно быть потребовано» (с. 340). И тогда конец всем «теневым» сделкам и игре ценами ради ухода от налогов и вывоза капитала.
Как только государство возьмет на себя все внешние отношения, будет применен принцип, гарантирующий богатство: «С каждым годом ввоз из-за границы должен уменьшаться. Публика из года в год все меньше нуждается в тех товарах, которые ни сами, ни в виде суррогата не смогут изготовляться в стране, так как она ведь должна от них совершенно отвыкнуть. К этому отвыканию она должна также понуждаться все более растущими на них ценами» (с. 342-343). Бананы в России не должны стоить как яблоки, а в десятки раз дороже.
Затем государство «планомерно уменьшает число тех фабрик, которые были рассчитаны на сбыт за границу, и назначает те руки, которые до сего работали на чужого, надлежащим образом работать на туземца» (с. 343).
В итоге: «Правительство при сведении этих счетов с иностранцем платит или получает мировые деньги, а платит гражданам или получает с них туземные деньги» (с. 340). «Правительство имеет в собранных мировых деньгах самое действительное средство для того, чтобы доставить нации эту независимость от заграницы не в условиях/, когда всего не хватает, при наивозможно большем благосостоянии, - тем, что оно сможет за эти деньги из сил и вспомогательных средств заграницы занимать и покупать столько, сколько ему может только оказаться нужным. Пусть оно за всякую цену привлекает к себе из-за границы великие умы в практических науках, изобретательных химиков, физиков, механиков, художников, фабрикантов» (с. 344). И т.д. Тогда общественный интерес будет воплощен в государстве, а частных – скован этим интересом средствами государства.
Не забудем, что замкнутое торговое государство эффективно строится в естественных границах: «когда эти мероприятия будут выполнены, государство пусть продвинется к своим естественным границам» (с. 346). Для России это означает включение отторгнутой от нее имперской периферии и исконных славянских земель. И, вернув себе имперское пространство, Россия «не будет больше принимать участия нив каких политических событиях заграницы, не будет вступать ни в какие союзы, не будет принимать на себя никакого посредничества и ни в каком случае и ни под каким предлогом не будет переступать своих теперешних границ» (с. 347).
"Золотой Лев" | |
|
| |
| Просмотров: 418 | |