Главная особенность современной китайской миграции заключается в том, что она осуществляется под постоянным, хотя и не всегда явным, контролем государства. В принципе, в этом нет ничего неожиданного: начиная с 1960-х годов многие страны мира, принадлежащие к группе развивающихся, сделали экспорт трудовых ресурсов важным источником пополнения государственного бюджета. С принимающими государствами ведутся переговоры о выделении квот и профессионально-квалификационном составе мигрантов, о наиболее выгодных условиях приема и трудоустройства, социальных льготах и сроках пребывания. Денежные суммы, пересылаемые мигрантами в страны происхождения (ремитирование), могут достигать внушительных размеров. Например, в 2004 г. общая сумма денежных переводов в развивающиеся страны оценивалась в 167 млрд долл., что вдвое превышало официальную помощь развитию. Среди стран-получателей этих переводов на долю Индии пришлось 21,7 млрд долл., Китая – 21,3 млрд долл., Филиппин – 11,6 млрд долл [1]. Мексика, у которой благодаря общей границе с США особенно велика доля поступлений от нелегальных мигрантов, ежегодно «зарабатывает» подобным образом до 20 млрд долл. (18,1 млрд долл. в 2004 г.) [2].

Но миграционная политика КНР, в отличие от других стран, ориентирована не столько на денежные поступления, сколько на решение более масштабных стратегических задач, рассчитанных на историческую перспективу. В их числе: создание китайских диаспор там, где они раньше отсутствовали (например, в постсоциалистических России, Венгрии, Румынии и т.д.); расширение уже сложившихся диаспор (только в 1990-х годах китайские диаспоры в ведущих странах Западной Европы увеличились в полтора раза); усиление собственного политического влияния, в частности, путем формирования прокитайских лобби (особенно сильных в странах ЮВА, а также в США); проникновение представителей диаспор в государственный аппарат, средства массовой информации, получение доступа к новейшим научно-техническим разработкам и технологиям [3].

Одновременно – даже ценой материального поощрения эмиграции образованных китайцев, – решается двойная задача: высвобождения рабочих мест внутри страны и их создания за рубежом. Считается, что каждый китаец, устроившийся на работу или открывший свое дело в другой стране, со временем обязательно привлечет к себе энное количество родственников и друзей [4]. Попутно в самом Китае достигается снижение социальной напряженности, вызываемой расслоением и поляризацией общества.

Все перечисленное и составляет, по мнению экспертов, суть китайской «ползучей», или «тихой» экспансии.

Важным фактором становится растущий уровень образования китайского населения. В соответствии с планами на 11 пятилетку (2006 – 2010 гг.) образование и наука признаны в Китае важнейшими приоритетами. Переход к всеобщему бесплатному девятилетнему образованию с перспективой внедрения всеобщего среднего, создание сети профессиональных училищ и одновременное расширение государственного высшего образования дадут Китаю десятки, если не сотни миллионов работников повышенной квалификации [5]. Все эти меры обеспечат китайским работникам в том числе дополнительные конкурентные преимущества на международных рынках труда.

Китай, где проживает 20–22% населения мира, обладает мощным эмиграционным потенциалом. Стимулировать подвижность этого потенциала, помимо политики внешнеэкономической экспансии и расслоения общества, способны изменения внутри Китая, в частности, связанные с назревшей грандиозной модернизацией сельского хозяйства - своего рода «зеленой революцией», в ходе которой могут исчезнуть как минимум 300 миллионов рабочих мест [6]. В любом случае необходимость трудоустройства вчерашних крестьян чрезвычайно актуальна: в стране не прекращается массовое изъятие пахотных земель под городское, промышленное и транспортное строительство, а это провоцирует недовольство и даже бунты [7]. К 2007 г. в Китае насчитывалось около 90 млн лишившихся земли крестьян [8]. К тому же, есть расчеты китайских ученых, согласно которым оптимальная численность населения страны вообще должна составлять 700 млн человек [9].

Следует учитывать, что общие стратегические установки внешнеэкономической экспансии Китая, сформулированные в программе «Идти вовне», могут быть реализованы только с помощью частной инициативы – чужое государство в свою экономику никто добровольно не пустит. Об этом свидетельствует весь исторический опыт. И в Малайзии, где в настоящее время китайцы, составляя около 1/3 населения, через частные состояния контролируют 70% национального богатства, и в Таиланде, где они же, составляя 15% населения, контролируют 80% национального богатства, и в других азиатских странах – таких, как Индонезия, Филиппины или Сингапур, – повсеместно этот контроль был достигнут благодаря частному капиталу [10].

Говоря о специфике китайской миграции, нельзя умолчать о ее ценностно-установочных и психологических аспектах. В иерархии ценностей, которыми руководствуются китайцы, первые места занимают долг и справедливость и лишь затем следуют прибыль и выгода. Жизненными приоритетами для большинства являются семья и интересы страны. Будучи в своей массе убежденными государственниками, китайцы естественным образом воспринимают исходящие от государства идеи как руководство к действию [11]. Неудивительно, что миграция становится своего рода патриотическим долгом.

Традиционно Китай для китайцев является центром вселенной, колыбелью человечества и его истории. «Этот народ, – пишет Шолл-Латур, – никогда, даже в периоды страшнейшего национального унижения, не страдал комплексом неполноценности. Представители «хань», включая последнего кули или рикшу, неизменно ощущали свое превосходство перед иностранцами» [12]. В наше время к этому чувству национального превосходства может добавляться и чувство гордости за успехи современного Китая, видящего свою историческую миссию в том, чтобы собственным подъемом способствовать развитию стран Третьего мира, помогать им в борьбе с «гегемонизмом» (стран «золотого миллиарда»), отстаивать мир и т.д. В совокупности эти идеологемы способны усиливать пассионарность мигрантов, ощущение ими своей особой роли.

Вместе с тем это питаемое различными источниками чувство превосходства сочетается у китайцев со стратагемностью – особым образом мышления, предполагающим по отношению к лицам других национальностей хитрости и ловушки, рассчитанные на извлечение выгоды. Эта черта универсальна – то есть она наблюдается у всех китайских диаспор в самых разных странах мира. Обращая на нее внимание, ученые из Владивостока И. Безруков и Е. Горбенкова на основе опыта общения с гражданами КНР приходят к такому выводу: «Китайцы наделены способностью находить выгоду более чем какая-либо другая нация, поэтому российское общество нуждается в социально-психологической адаптации к присутствию китайского контингента больше, чем сами китайцы нуждаются в адаптации к нашей среде» [13].

Учитывая к тому же, что китайцы практически не поддаются ассимиляции, принимающие страны, в первую очередь малолюдные, рискуют столкнуться с проблемой собственной идентичности. Не получится ли так, что их население будет вынуждено «подстраиваться» под нарастающий поток мигрантов из КНР, подвергаясь фактической китаизации? Нелишне напомнить, что китайцы относятся к биологически сильным нациям. Из статистики бывшей португальской колонии Макао (в устье р. Синцзян, Южный Китай) известно, например, что в каждых 100 смешанных браках на свет появлялось 80 младенцев с признаками монголоидной расы и только 20 – с признаками европейской [14].

Еще одна особенность китайской миграции - присутствие в её рядах организованной преступности, так называемых триад, играющих в жизни китайских диаспор важную роль. «Триады, – отмечает О. Глазунов, – являются непременным атрибутом жизни Китая… Они обязательно присутствуют там, где существует китайский бизнес. Китайский бизнесмен в любой стране мира не боится местного рэкета – он находится под защитой триады, отчисляя ей за это часть своей прибыли» [15].

Триады не только выполняют функции охраны и надзора. Они организуют и курируют собственный криминальный бизнес (трафик нелегалов, наркотиков, игорный бизнес, торговля оружием, проституция); устанавливают контакты с местными ОПГ и иногда действуют с ними заодно; даже выступают (во всяком случае, выступали) в роли инвесторов в экономику КНР, вкладывая собственные средства и мобилизуя капиталы хуацяо – китайских предпринимателей, обосновавшихся за рубежом. Именно так случилось в середине 1980-х годов, когда триады, ранее изгнанные властями из страны, вернулись туда в качестве инвесторов в китайскую модернизацию. Деньги триад пошли на создание совместных высокорентабельных предприятий в сфере услуг – казино, игротек и ночных клубов, способствуя мобилизации денежных средств населения. Примечательно, что в роли соучредителей таких предприятий выступили офицеры министерств государственной и общественной безопасности, тем самым взявшие деятельность триад под свой контроль [16].

Поскольку такого рода сотрудничество бросает тень на репутацию государства, время от времени против триад возобновляются гонения. Однако, по мнению некоторых аналитиков, борьба с ОПГ носит в Китае в основном имитационный характер: дело в том, что в результате внедрения рыночных отношений триады стали составной частью сложившегося в стране механизма коррупции. С другой стороны, и власти, и триады в конечном счете решают одну и ту же задачу – избавляют страну от лишнего населения. Только первые делают это легально, а вторые – нелегально.

По мнению В. Гельбраса, основные особенности современной китайской миграции заключаются в следующем: «Во-первых, в правительственном стимулировании процесса становления зарубежных китайских землячеств, их укрепления и развития; во-вторых, в ориентации их на решение задач внешнеэкономической стратегии и внутренней политики КНР; в-третьих, в формировании и развитии международных связей китайских землячеств под эгидой Пекина. Наконец, возможно, самое главное – с массовой иммиграцией связаны далеко идущие планы глобального национального возвышения, доказательства национального превосходства над всеми народами, принадлежащими к так называемому золотому миллиарду» [17]. Наличие у руководства КНР курса на установление контроля над всеми китайскими диаспорами мира отмечают и другие авторы [18].

 

Специфика китайской миграции в Россию

 

Бытует мнение, что основными направлениями китайской миграции являются и останутся Юго-Восточная Азия, Австралия и Новая Зеландия, где осело  30 млн китайцев. Но общая численность хуацяо, достигающая по некоторым данным 55–60 млн, показывает, что и другие векторы миграции не стоит сбрасывать со счетов. Так, в США проживает 13 млн одних только легальных хуацяо. Всего же китайской миграцией охвачено более 100 стран мира [19].

Россия занимает в планах Пекина далеко не последнее место, поскольку, как убежден В. Гельбрас, она относится к числу немногих стран, где Китай намерен решать значительную часть задач своего глобального внешнеэкономического наступления [20]. После распада Советского Союза Россия сразу же начала играть двоякую роль: страны, принимающей китайских мигрантов, и страны-коридора для их миграции в Западную Европу и другие регионы. Количество одних только «транзитников» оценивается примерно в 100 тыс. человек в год [21]. Для организации транзита таких масштабов нужны соответствующие условия. И они сложились, когда в России появилась прежде отсутствовавшая здесь китайская диаспора, а этому, в свою очередь, способствовало заключение между РФ и КНР в начале 1990-х годов соглашения о безвизовом туризме, благодаря которому нелегалы получили возможность в массовом порядке проникать на российскую территорию.

На этапе создания диаспоры китайская миграция в Россию мало чем отличалась от миграции в другие страны, имеющие с КНР общие границы. Как правило, мигранты из Китая всюду одинаково стремятся заполнить приграничные районы, постепенно адаптируя под себя не только рынок, но и демографическую ситуацию [22]. Вначале освоением территорий и рынков занимаются те, кто связан с мелким и средним бизнесом: беднота, чьей заветной целью является аренда земельных участков, владельцы торговых палаток, небольших ресторанов, мастерских и т.п., а также предприниматели средней руки, нередко достаточно образованные для того, чтобы создавать какие-то фрагменты землячеств. После возникновения подобной «китайской среды» на сцену выходит более солидный капитал – фирмы и банки, стремящиеся приобретать в собственность земельные участки и другую недвижимость, прочно укорениться в стране пребывания.

Особенностью проникновения китайцев в Россию стало то, что мелкий китайский бизнес сосредоточился в основном в приграничной полосе Дальнего Востока, занимаясь «челночной» торговлей и выращиванием овощей, а более крупный почти сразу же устремился в центральные районы страны, прежде всего в Москву и другие большие города. В. Гельбрас показал, что основная часть мигрантов концентрируется не на Дальнем Востоке, а в европейской части страны. По официальным данным, уже в 2005 г. в столице было занято порядка 150 тыс. легализованных и около 30 тыс. нелегализованных мигрантов из КНР [23]. Достоверная статистика о численности китайцев, постоянно проживающих либо занятых сезонными работами (в земледелии и строительстве) в сельских районах, отсутствует. Однако если рынки Сибири, по сообщениям СМИ, на 40–60% заполняются овощами, выращенными проживающими в России китайцами, можно говорить, что их достаточно много – во всяком случае, гораздо больше 12134 человек, обнаруженных Федеральной миграционной службой в 2005 г [24].

Образовательный уровень китайских иммигрантов в целом не так уж низок. По данным опроса, проведенного в 2002 г., высшее образование имели 29,5%, неполное высшее – 18,1%, полное среднешкольное – 32,5% и только 19,4% – неполное школьное образование [25]. Иначе говоря, в Россию едут в достаточном количестве те, кто может возглавлять фирмы.

В целом китайские мигранты стремятся осваивать сельские местности не менее активно, чем города. В последние годы попытки внедрения имели место в Смоленской, Тверской, Нижегородской, Ивановской, Пензенской и Свердловской областях. Особенно крупной могла стать сделка по аренде земли в Свердловской области, не состоявшаяся из-за протестов местного населения. Со стороны КНР проектом занималось китайское консульство в Екатеринбурге, где был создан специальный отдел, собиравший сведения о пустующих и бесхозных землях области. В результате в руки китайцев чуть не перешли сотни тысяч гектаров невозделываемых земель [26].

Особенности китайской миграции в нашу страну во многом обусловлены условиями самой России. Известный экономист В. Федоров, в свое время занимавший посты губернатора Сахалинской области, а затем председателя правительства Республики Саха (Якутия), связывает их с последствиями, которыми обернулись для восточных районов России шоковые реформы 90-х годов. По его мнению, дело не только в сворачивании централизованного финансирования, разрушении хозяйственных связей и остановке производств (в том числе из-за непомерного роста транспортных тарифов). Усилив отток населения и общий процесс депопуляции, эти реформы создали нарастающий дефицит трудовых ресурсов. В борьбе за выживание восточные регионы стали ориентироваться на Китай, Южную Корею, Японию, страны Юго-Восточной Азии, росла их внешнеэкономическая зависимость, в том числе в плане рабочей силы. Это и создало благодатную почву для оседания китайцев на российской территории и прорыва сюда китайского бизнеса [27].

 Исследователи, в том числе зарубежные, уже давно рассматривают положение дел с демографией в России как катастрофу исторических масштабов. Теряя собственное население, Россия достаточно ограничена в альтернативных источниках его пополнения. Если говорить о странах СНГ, в ближайшие годы совокупный ресурс трудовых мигрантов оттуда не превысит 6–7 млн человек [28]. Близким к исчерпанию считается эмиграционный потенциал Закавказья. Что касается дальнего зарубежья, то можно рассчитывать на приезд лишь примерно 50–60 тыс. работников из Вьетнама и какого-то количества из Северной Кореи (в качестве временных рабочих корейцы присутствуют на Дальнем Востоке постоянно) [29, 30].

По прогнозам, постоянное население ДФО может сократиться к 2025 г. еще на 2,2 млн человек [31]. С 2005 г. регион стал испытывать нарастающую нехватку рабочей силы – более всего в отраслях социальной сферы: здравоохранении, социальном обеспечении, образовании и науке (23,4% общей потребности в кадрах). На 17,1% потенциального прироста претендует промышленность, на 13,3% – торговля, на 12,1% – строительство, на 8,9% – жилищно-коммунальное хозяйство, на 7,3% – управление, на 5,4% – транспорт и связь, на 4,9% – сельское хозяйство и т.д. Многие убеждены, что альтернативы иностранной рабочей силе – если ставить перед собой задачи успешного экономического развития региона – просто нет [32]. Во многих отраслях невозможно использовать вахтовый метод работы или сезонную занятость, требуются постоянные кадры и, следовательно, оседлое население. Причем в перспективе будет нарастать потребность в квалифицированных кадрах, а из всех соседей России в этом регионе только КНР в ближайшие годы будет располагать мощной базой для их массовой подготовки.

Все это – очень весомые аргументы в пользу точки зрения, согласно которой именно Китай «будет играть все возрастающую роль в судьбе Дальнего Востока как в контексте глобальной политики, так и в непосредственном участии в развитии этой территории. Поэтому иммиграция из Китая как способ развития производительных сил Дальнего Востока – это наиболее реализуемый на сегодня сценарий» [33].

Что же несет с собой этот сценарий самой России? Рассчитывать на то, что российские власти смогут трудоустраивать приезжающих в РФ китайцев по собственному усмотрению, не приходится. Подавляющее большинство из них отдают предпочтение торговле и общественному питанию – 86,6% в 2002 г. и 68% в 2005 г [34]. Снижение доли не должно вводить в заблуждение – к тому времени часть мигрантов занялась автоперевозками, делом не менее прибыльным. Кроме того, увеличилась доля лиц, занятых в строительстве. Иными словами, мигранты из Китая недвусмысленно ориентированы на отрасли, где можно достичь максимально быстрого накопления капитала. Тем самым подтверждается вывод В.Гельбраса о том, что «абсолютное большинство китайских мигрантов является частью организованной структуры, функциональным элементом товарного потока из Китая» [35].

В 2002 г. подавляющее большинство опрошенных мигрантов заявляли, что они либо направлены на работу, либо являются доверенными лицами, сотрудниками или владельцами китайских предприятий и фирм. При этом свободными предпринимателями объявили себя 27,0% опрошенных, еще 12,5% работали по контракту с китайской фирмой, 37,1% учились и стажировались (в сумме – 76,6%), тогда как по контракту с российскими фирмами работали всего 8,7% опрошенных [36].

Таким образом, китайцы едут в Россию отнюдь не для того, чтобы трудиться на благо своей новой родины и сделать ее богаче. Они едут на заработки, которые можно найти, работая здесь на китайских предприятиях, в фирмах и банках, функционирующих в рамках китайских землячеств. И с течением времени роль этих землячеств в экономике России все больше оценивается как негативная.

 

Примечания:

 [1] Encyclopaedia Britannica. Book of the Year 2006. – “Encycl.Brit.”, Inc. p. 289.

 [2] Дабагян Э. Висенте Фокс: политический портрет: Аналит. обзор / РАН. ИНИОН. – М., 2007. С. 48.

 [3] Глазунов О. Китайская разведка. – М., 2008. С. 46-53.

 [4] Там же, с. 47. О. Глазунов предполагает, что финансирование лиц, выезжающих за рубеж с намерением остаться там на постоянное проживание, может осуществляться Министерством государственной безопасности КНР.

 [5] Коньков Н. Смена стратагемы // Завтра. 2006. № 12. С. 2.

 [6] Шолл-Латур П. Россия Путина: эффект сжатия. Империя под прессингом НАТО, Китая и ислама. – М., 2007. С. 336.

 [7] Буров В. Современный китайский марксизм. К итогам XVII съезда КПК // Свободная мысль. 2008. № 2. С. 40.

 [8] Чудодеев Ю. На глазах меняющийся Китай. – М., 2008. С. 67.

 [9] Чудодеев Ю. На глазах меняющийся Китай. – М., 2008. С. 90.

 [10] Суровцев И., Литвинов Н. Миграция и национальная безопасность России. Аналитич. обзор // Миграция и безопасность России. Воронеж, 2007. С. 99

 [11] Полеванов В. Как жить рядом с драконом (Запись беседы) // Литературная газета. 2008. 24-30 сент. № 38-39. С. 3.

 [12] Шолл-Латур П. Россия Путина: эффект сжатия. Империя под прессингом НАТО, Китая и ислама. – М., 2007.С. 367.

 [13] Безруков И., Горбенкова Е. Приоритеты государственной политики привлечения иностранной рабочей силы в экономику Дальнего Востока России / Демографические перспективы России. Материалы междунар. научно-практич. конференции «Демография. Будущее России: проблемы и пути решения». Москва, 19-21 сент. 2008 г. – М., 2008. С. 123.

 [14] Полеванов В. Как жить рядом с драконом (Запись беседы) // Литературная газета. 2008. 24-30 сент. № 38-39. С. 3.

 [15] Глазунов О. Китайская разведка. – М., 2008. С. 61.

 [16] Там же. С. 62.

 [17] Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. – М., 2004. С. 20.

 [18] Урнов М., Касамара В. Современная Россия. Вызовы и ответы. – М., 2005. С. 17.

 [19] Глазунов О. Китайская разведка. – М., 2008. С. 51.

 [20] Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 6

 [21] Александров Г. Чайна таун // Аргументы и факты. 2006. № 4. С. 25.

 [22] Глазунов О. Китайская разведка. – М., 2008. С. 51.

 [23] Александров Г. Чайна таун // Аргументы и факты. 2006. № 4. С. 25.

 [24] Арсюхин Е. Китаец на русской грядке // Российская газета (Неделя). 2007. № 143. С. 21.

 [25] Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 98

 [26] Там же; Шолл-Латур П. Россия Путина: эффект сжатия. Империя под прессингом НАТО, Китая и ислама. – М., 2007. С. 336.

 [27] Федоров В. Россия: внутренние и внешние опасности. – М., 2005. С. 109.

 [28] Графова Л. Надо легализовать мигрантов! // Новая газета. 2008. № 84. С. 14.

 [29] Галецкая Р. Демографические проблемы Дальнего Востока // Народонаселение. 2007. № 2. С. 117.

 [30] Зайончковская Ж. Они нужны для роста экономики (Запись беседы.) // Аргументы и факты. 2008. №3 42. С. 19.

 [31] Амурский форпост // Российская газета. 2008. 24 окт. № 223 п. (Спец. тематич. выпуск «Регион. Хабаровский край»). С. 5.

 [32] Галецкая Р. Демографические проблемы Дальнего Востока // Народонаселение. 2007. № 2. С. 114-115.

 [33] Там же. С. 116.

 [34] Загребнов Е. Экономическая организация китайской миграции на российский Дальний Восток после распада СССР // Прогнозис. Журнал о будущем. М., 2007. № 1.С. 266

 [35] Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 43

 [36] Там же. С. 108-110

http://www.prospekts.ru/rus/demo/kitaiyskaya_migraciy

_i_buduschee_rossii<br>chast_vtoraya_2009-2-3-3-51.htm

Перспективы 23.02.09; 3.03.09

http://www.zlev.ru/index.php?p=article&nomer=13&article=613