Ясное понимание этого идеала определенно указало бы тем, кто взял на себя высокую миссию подготовки будущих офицеров, направление, куда следует обратить духовный и умственный взоры их питомцев, указало бы на обязанность воспитателей научить будущих офицеров сознательно держаться этого идеала, как держится путник в пустыне полярной звезды.

Я глубоко уверен в том, что если бы будущие офицеры проникались и сознавали все величие своей задачи как воспитателей народа, сеятелей в нем культуры, прогресса и нравственности, как, создателей армии-охранительницы процветания и благополучия народа, то многим грустным драмам в период их молодости не было бы места.

Обращаясь к хронике самоубийств, можно прийти к логическому выводу, что присущая русским национальная черта характера — чувство долга, доходящее подчас до самопожертвования — не только не развивается воспитанием, но как будто глушится... Ни в кадетских корпусах, ни в военных училищах не видно той воспитательной работы, которая создавала бы идеал офицера на началах национального самосознания и национальной гордости.

Мне не привелось ни видеть, ни слышать, чтобы в названных заведениях имело место что-либо похожее на то, чему я был свидетелем еще в 70-х годах, наблюдая за играми учеников приходского народного училища в одном из самых захолустных уездных городов наших западных губерний. В этих играх, где принимали участие разношерстные по национальности мальчуганы, «русский» был синонимом победителя и поэтому никогда не должен был сдаваться, какими бы суровыми мерами его ни принуждали к этому Дети необычайно интересовались всем военным, и я помню, как офицер представлялся им по званию выше других чинов в любой профессии и рисовался их воображению особенно увлекательным идеалом.

Далеко не такой бодростью и свежестью во взглядах на жизнь, на будущую деятельность офицера, на национальное самолюбие веет в кадетских корпусах и военных училищах: чтение и даже обязательное изучение Печориных, Базаровых, Марков, Левиных, Пьеров Безуховых и прочих «типов» духа праздности, уныния, сомнения, неверия, апатии, безволия и шатания, а главное, всеобщего отрицания, изучение не для психологии, а вместо психологии, изучение якобы для познания жизни, в лучшем случае, «литературы для литературы», — все это мало благоприятствует зарождению и развитию истинных идеалов, истинной цели, истинного смысла ее в будущем офицерском звании. Да и вне книг никто не заботится о внушении идеалов национального геройства, идеалов службы офицеров... Нет заботы о складывающемся мировоззрении; вместо этого лишь для настоящего момента показные стороны: послушание, дисциплина, зубрежка; зубрежка даже подвигов, теряющих для юнцов свою прелесть именно благодаря обязательному заучиванию.

Взгляните на обучение потешных, на программы обучения: там все есть для того, чтобы можно было поскорее хвастнуть обучением потешных как «настоящих солдат»; одного только нет — внушения национального и воинского идеалов, не видно и понимания психологии русского народа и детской... И уже много юношей и детей охладело и даже получило отвращение к «потешной организации» из-за неразумного, «не рассчитывающего будущих последствий усердия гимназического и училищного начальства, насильно обязывающего поступать в «потешные» под угрозой «воздействия»... Вторым симптомом отсутствия идеала русского офицера можно считать нелестное мнение о корпусе офицеров в среде самих же офицеров, а также недостаток солидарности среди офицеров.

Тоже грозный симптом, особенно если сравнить «век нынешний и век минувший». 20-25 лет тому назад офицеры уступали современным во всех отношениях, но прежде более дорожили высотой своего офицерского звания, нежели теперь. В доказательство я приведу то, что слышал лично сам раньше и теперь. Более 20 лет тому назад мне пришлось быть с одним старым офицером в одном из ресторанов; вдруг мы слышим слова лакея: «Вот так офицер, ушел, не заплативши!» Перед этим действительно вышел один офицер. Мой компаньон, точно ужаленный, накинулся на лакея, говоря, что офицер не может не заплатить; забыл сегодня, уплатит завтра. Но, чтобы не было разговора, мой компаньон сам уплатил за забывшего офицера. И вообще, прежде я часто слыхал фразу: «Таких (скверных) вещей офицер сделать не может», хотя, повторяю, прежде нравственный уровень офицеров был не выше нынешнего. В настоящее же время сами офицеры не стесняются говорить, где бы то ни было: «Э, и среди офицеров, всякие бывают!» — и любезно учат кредиторов офицера через кого понажать на него.

Именно в таких, к несчастью, нередких отзывах самих офицеров об офицерах же и заключается ужас потери идеала офицера и пагубность последствий этой потери, допущение мысли, что «всякие» среди них — не исключение, не ошибка, не преступники, а как будто обыкновенное явление в большой семье офицеров; что надо быть осторожным, имея дело и с офицером.

Эта пагубная мысль за последние десятка два лет все более и более распространяется, как и мысль, что офицер — это тот же цеховой ремесленник, занявшийся ремеслом только ради куска хлеба; что деятельность офицера нисколько не выше, напротив, стала ниже деятельности любой невоенной. Поэтому, если офицер находит местечко, например, в частном банке с содержанием, превышающим офицерское, то говорят, что он счастливец, не говоря уже про должности гражданского ведомства с будущностью и положением... Но что особенно характеризует неважное мнение об офицерах — это наставления, напоминания, инструкции, просьбы о том, как... должен вести себя офицер. Так, в одном из очень больших городов, я был свидетелем, как офицеры (в том числе полковники и подполковники — сами командиры частей), выстроившись в шеренгу, слушали «просьбу» коменданта о соблюдении формы, о том, чтобы не заводить фуражек с большими днищами и маленькими козырьками, «которые носят только мастеровые и революционеры» (здесь, конечно, — повышение голоса), «просьбу» о приветствии между собою и «просьбу» о непосещении некоторых мест. Вполне понятно, что эти офицеры, в том числе полковники и подполковники, как требующие подтверждения или «просьбы» о соблюдении формы, правил отдания чести, приветствия и общего благонравия, не удостоились подания руки

О том, насколько это недальновидно в деле воспитания офицерства, объяснений не надо. Хотя, конечно, для комендантов невыгодно, но пусть лучше было бы несколько отдельных нарушений в форме и благонравии (и тогда легче избавиться от уклонений от идеала офицера), чем унижать достоинство и самое звание офицера обидным и незаслуженным наставлением, даже полковникам, о соблюдении формы и благонравия...

Переходя к вопросу об отсутствии солидарности, надо отметить, что необходимость таковой среди всех офицеров русской армии ныне очень мало или, вернее, почти совсем не сознается даже официально. Все более и более говорят вместо «я — русский офицер»: «я — гвардеец», «я — кавалерист», «я — артиллерист», «я — гусар, улан, кирасир», «я — инженер», «я — такого-то славного полка». То есть офицеры — не строители одной армии, не воспитатели одного русского народа в лице ежегодно призываемых его сынов, а как будто просто представители разных специальностей, разных даже служб, полков, обязанные солидарностью только со своими однополчанами.

Особенно блестящим доказательством отсутствия солидарности во всем корпусе офицеров русской армии и признания необходимости такой солидарности только для отдельных частей и только для разных специальностей может служить выраженное не так давно в печати недовольство апостолов преимущественного возвеличения «пехоты и негодование, что пехотный мундир дается «всякому». Не до солидарности тут, когда допускают мысль и даже говорят и пишут, что русский офицер может быть «всяким» (я не привожу других эпитетов, еще более недопустимых). Эти апостолы дошли до апогея и стали утверждать, что офицеры пехоты должны быть «в нравственном и умственном отношениях выше, чем во всех других родах войск...» Когда же я в своем возражении выразил удивление, почему в одной пехоте, а не во всей армии, офицеры должны быть одинаково высоки в умственном и нравственном отношениях и привел пример из одной басни, как опасно считаться частями одного организма (руки, ноги, глаза, уши и пр.) между собой, то, несмотря на то, что в той и в предыдущих моих статьях проводился взгляд о единстве армии и о вреде «удельных княжеств», на меня обрушился г. Морозов, доказывая, что пехота, как голова организма, и должна главенствовать. Эти выпады с требованием покорности пехоте интересны как образчик уродливого искажения принципа солидарности в действиях всех частей армии вообще и в деятельности корпуса офицеров в частности, принципа, основанного на выводах психологии боя, как это выражено Арданом дю Пик: «Чувства солидарности, доверия, не могут возникать вдруг, они зарождаются в людях только путем близкого ознакомления друг с другом. Такое ознакомление приводит людей к сознанию ими своей чести, придает их действиям характер единодушия. Единодушие в свою очередь создает у них веру в свою мощь, а эта вера придает им мужество, т.е. временно заставляет их руководствоваться больше волей, чем инстинктом... Итак, только солидарность может создать бойцов...»

Этот-то необходимый принцип солидарности действий всех частей армии у нас переделали в принцип действия неравноправных актеров, исполняющих свои роли с абсолютным требованием ансамбля, т.е. полной зависимости ролей друг от друга; руководящими поставлены лишь действия пехоты, которой «второстепенные» роды войск только «помогают».

Боясь очень отклониться от темы, я не буду входить в рассмотрение разницы между настоящим принципом и его искажением; замечу только в развитие темы, что именно этим, показанным мною искажением принципа солидарности и вызвана новейшая ересь, будто настоящий офицер — только пехотный офицер, остальные же — техники...

Третий симптом отсутствия идеала офицера — бегство офицеров из армии. Это бегство объясняли прежде всего материальной необеспеченностью офицеров: потому мол последние и бегут куда угодно, где только примут и больше дадут. Но это-то и показывает, что не звание и не высокая задача деятельности офицера прельщают последнего, а только нажива, комфорт жизни или просто материальная выгода деятельности. Иначе говоря, еще раз подтверждается отсутствие идеала офицера.

Здесь необходимо коснуться психологии этого явления: наши воспитатели юношества, боясь прослыть отсталыми, не хотят твердо, определенно и громко говорить о необходимости иметь армию как защитницу отечества, а следовательно, и о необходимости военной службы. Вместо того они томно роняют: «необходимое зло» (а то и просто «зло»), «пушечное мясо» и тому подобные ужасные по последствиям и притом глубоко несправедливые слова. Такие слова действуют удручающим образом, зарождая мысль, что военная служба есть орудие необходимого зла и т.д.

Если мы все молчим об идеале офицера, молчат и воспитатели юношества, то что же делать молодому человеку, еще не дошедшему до сознания, что через тех солдат, которых он учит, распространяются в городах и селах его мысли, его нравственные взгляды, что он автор и творец духовного склада русского народа и его культуртрегер? Откуда ему взять умение отстоять, защитить высокую миссию офицера от нападений, иногда со стороны милых губок, с утверждением, что не следует быть представителем якобы «грубой силы», якобы орудием не «созидания и прогресса», а «разрушения» и т.п.?

И, конечно, если нет веры в высоту офицерской миссии, а следовательно, нет и идеала, то только материальное обеспечение, чины, награды и форма могут удержать офицера на военной службе; представится что-нибудь повыгоднее — и офицер без идеала, конечно, сбежит, так как «рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше...». Будущее такой армии, где офицеры не верят в высоту своей миссии, а удерживаются только формами, чинами и орденами, очевидно, не обеспечено, ибо у таких офицеров на первом плане будет не будущее армии и народа, не польза дела, а достижение приманки.

Напрасно забыта Кантовская философия о воспитании чувства долга — ради долга; наградами же можно поощрять, но нельзя, чтобы награды обращались в содержание (как это в действительности установилось — награждение за выслугу определенного числа лет)... Хотя еще есть не один симптом, указывающий на отсутствие у нас идеалов, но я кончу на этом, так как имею целью лишь осветить, насколько можно, мысль, выраженную в эпиграфе, и показать некоторые признаки грозного для будущности целого народа отсутствия идеалов и отчасти выяснить последствия. Но я считаю необходимым добавить, что можно и не мечтать о достижении всеми офицерами идеала, как христиане не мечтают о достижении божественного совершенства Христа, но необходимо его иметь и не забывать, как не забывают христиане примера христианского совершенства. Идеал, как. религия, дает цель и смысл службы офицера, показывает направление. Идеал же дает истинный критерий о всей службе офицера и даже о всем корпусе офицеров; так, если солдаты уходят со службы развращенными, без понятий о нравственности, спившимися, то, конечно, это надо отнести к вине всего корпуса офицеров, не сознающих, что они являются примером, являются воспитателями нижних чинов... Идеал заставляет думать о будущем, о последствиях; отсутствие идеала дает лишь заботу о настоящем. Идеал устраняет обман для минутного настоящего. Идеал дает правильное направление требованиям начальства, выясняя, что требуется для пользы службы и что — для одобрения, похвалы высшего начальства. Идеал регулирует отношения и создает полную солидарность в достижении этого идеала.

Итак, без идеала — нация, армия, корпус офицеров недолговечны. Нам необходим идеал. Да будет же идеалом русского офицера умение дать нашему народу могущественную армию, умение вложить в подчиненных ту силу духа, бодрость, бесстрашие, самообладание, твердость характера, ту любовь к Царю и родине, наконец, то «рыцарство без страха и упрека», которыми офицер и сам старается обладать. Но для полной солидарной деятельности всех офицеров одной русской армии необходимо, чтобы этот идеал был общим. Этим установится и полная солидарность службы и всех полков, и частей войск. И идеал, и даже «традиции» должны быть одни и те же для всей русской армии, так» как ненормально, чтобы то, что считается хорошим для одного полка или части войск, было бы нехорошим и безразличным для другого полка или части войск, особенно по вопросам «нравственного элемента» и службы.

Военный Сборник — 1912 — № 7