Консерваторы выступали за осуществление государством патерналистской роли в регулировании отношений фабрикантов и пролетариев. Это совпадало и с ожиданиями значительной части населения. В критике «язв капитализма» правые иногда были единодушие с левыми. «Государственный надзор и вмешательство может обеспечить рабочих от эксплуатации, то есть несправедливых притязаний хозяина, может создать надлежащее посредничество в спорных случаях… Государство может систематическими мерами достигать обеспеченности фабричного населения посредством развития в нем собственности, поддержания прочных семей, учреждения пенсиона старикам и т. д.», считал Тихомиров. Отметим, что монархические организации так же писали в своих программах о необходимости государственного страхования рабочих на случай смерти, увечья, болезни или старости; затрагивали вопросы сокращения рабочего дня и упорядочения условий труда. О необходимости государственной заботы о рабочих писал С.Н. Сыромятников: «Русское правительство не есть правительство фабрикантов и заводчиков. Рабочий такой же русский гражданин, как и заводчик, помещик, и его интересы так же дороги Государю, как и интересы каждого из нас… И в государстве Царя — плотника, исповедующего веру Христа — ремесленника, труд не может быть отдан в жертву капиталу».

Особую точку зрения высказывал М.О. Меньшиков. С одной стороны, он выступал против буржуазного духа, который, по его мнению, начал обессиливать и разлагать Российское государство. Главными составляющими этого духа являются культ наживы, бездуховность, эгоизм и отрицание национальных традиций. «Если хоть на секунду отрешиться от сковывающего старые общества лицемерия и спросить: какое мы чтим божество? Какую власть? То культурнейшие страны обязаны ответить: божество наше — знание, уважаемая власть — капитал». На смену вере в Бога приходит знание, на смену традиции — прогресс. С другой стороны, «больной» цивилизации города Меньшиков противопоставлял «здоровую» деревенскую цивилизацию. «Городская культура, беспрерывно ломая семью и совершенно не давая сложиться роду, в сущности крошит всякое органическое строение в обществе… В этой кромешной свалке карьер и профессий, построенных не на семье, не на земле, гибнут лучшие человеческие силы». Городская культура, основанная на разделении труда, лишает сам труд творческого начала. Крестьянин оставляет пусть бедное, но свое хозяйство и идет на фабрику, где добровольно «превращается в инструмент или станок для инструмента». Уверенный в себе, уважаемый в деревне и чувствующий себя главой в семье, он обезличивается сразу же после прихода на работу в город. Подобное обезличивание, превращение в «живую машину» может грозить и людям творческих профессий, которые ради куска хлеба «приковывают» себя к письменному столу, и многочисленным служащим, вынужденным изо дня в день выполнять одну и ту же работу. Меньшиков с неподдельным ужасом замечает, что человек, живущий свободно и сам себе довлеющий это совершенно невозможное явление для буржуазного общества. Каждый человек должен иметь свой «маленький престол», свой, только ему принадлежащий «независимый удел». Только тогда он будет иметь живую, а не «машинную» душу. «Только в деревне, на просторе и в тишине природы, при органическом срастании с землею, при культуре бедной и скромной, возможно восстановление души человека и ее власти».

Множество крестьян, которые приходят в город, способны, в лучшем случае, «пройти обучение» в двух «институтах» — на фабрике или в казарме. В свободное от службы и работы время город манит доверчивых и жаждущих новых впечатлений крестьян не библиотеками и музеями, а кабаками и публичными домами. Но даже если бы у крестьян и была возможность познавательного отдыха, то нет гарантии в том, что крестьянин предпочел библиотеку кабаку. Постоянная монотонная и тяжелая фабричная работа и тяжелые условия жизни толкали людей к грубым, примитивным и жестоким развлечениям, в которых они искали возможность хотя бы на время «забыть» о своих тяготах. Меньшиков предупреждал о том, что, вступив на капиталистический путь развития, Россия не застрахована от тех социальных потрясений, которые вызвал на Западе рабочий вопрос. В России реальность жизни рабочего удручающая: вместо своего дома, где ты хозяин — чужое помещение, где живут другие семьи, невозможность нормальной (в том числе интимной) жизни. Отсюда — психология бродяги, маргинала, человека, которого окружают чужие люди и чужие вещи. Ко всему прочему — тягостное ощущение себя лишним человеком, оторванным от «корней» и «выброшенным» во враждебный мир. Человеком, который делает на работе то, что ему прикажут, не чувствуя личной заинтересованности в своем труде. О каком чувстве собственника, чувстве хозяина можно говорить в этом случае? «Инстинкт собственности в его чистой, благородной форме доступен только человеку, выделывающему предметы собственности для себя, а не покупающему их за деньги… Только та вещь истинно своя, в которую вложена часть самого себя…».

Однако, Меньшиков не идеализировал деревенскую жизнь. Деревня, по его мнению, была «отравлена» городской культурой. На смену волевым представителям русского крестьянства, способным и на бунт, и на подвиг, пришли их слабые потомки, способные только к пьянству и разврату, мечтающие при первой возможности уехать из деревни в большие города, не уважающие традиции и веру предков. На смену отмененному крепостному праву приходят новые «крепостнические отношения со стороны сильных людей». Свободная конкуренция помогает выживать сильнейшим, это, по Меньшикову, «дарвиновский отбор жизнеспособных». Государство, обеспечивая «свободу соревнования» тем самым обеспечивает и «свободу самоопределения каждого». Если одни используют эту свободу для государственного и своего блага, а другие бездельничают, пьянствуют и живут в нищете, то это еще не повод для возмущения таким положением вещей. Впоследствии в дневнике он разовьет эту мысль: «Подобно блондинам и брюнетам, верующим или неверующим, умным или глупым, типы бедных и богатых — рождаются. Кто по натуре своей богат, то даже родившись в подвале, он в большинстве случаев выберется из нищеты и добьется богатства … кто по натуре бедняк, то родившись в семье миллионера, он всю жизнь будет безотчетно стремиться к бедности». В каждом социальном слое, по мнению Меньшикова, должны выдвигаться профессионалы, прошедшие естественный отбор. Именно они и составят в итоге новую аристократию. Уже после Октябрьской революции Меньшиков вывел причину гибели России из «истощения власти», то есть аристократии, и перечислил способности, которыми должны были быть наделены истинные аристократы, «не по титулу только, а по существу». Это умение: «1) работать по 16 часов в сутки, 2) выносить всякую погоду, 3) не бояться никакой опасности, 4) одолевать настойчиво всякие затруднения, 5) радоваться, как древние герои и витязи, что судьба посылает сильного врага, искать его, а не прятаться от него».

Объектом постоянной критики со стороны консерваторов служил порядок денежного обращения, установившийся в России в результате реформ С.Ю. Витте. Еще Н.Я. Данилевский полагал, что попытки подъема кредитной денежной единицы разменом на металлические деньги аналогичны попытками наполнить жидкостью сосуд с открытым краном и даже «будь у нас золотые деньги», их курс при невыгодном балансе будет низок. Попытавшись «связать славянофильское учение с данными экономической науки», Шарапов предложил провести ликвидацию золотой валюты и ввести «абсолютные деньги». Эти деньги должны были находиться в распоряжении центрального государственного учреждения, регулирующего денежное обращение. Причем государство должно выпускать только необходимое количество денежных знаков, а денежная единица должна была представлять некоторую постоянную, совершенно отвлеченную меру ценностей (бумажный рубль). Шарапов считал, что введение золотой валюты пагубно еще и тем, что лишило земледельцев оборотного капитала, так как при наличии бумажных денег можно прибегнуть к эмиссии, а после возвращения кредита изъять бумажные деньги из обращения. В утопии «Через полвека» Шарапов рисует следующую картину будущего: «Металлические деньги … вышли из употребления вовсе. Их теперь нет нигде … даже и бумажные деньги становятся редкостью. У каждого … есть открытый счет в приходской казне, а в кармане — чековая книжка».

Золотой капитал всего человечества, по мнению Г.В. Бутми, составляет лишь незначительную часть суммы всех его капиталов. Банковские капиталы тоже обеспечены золотом лишь частично. Остальная их часть обеспечивается долгами людей (векселя), учреждений (акции) и государств (процентные бумаги), иными словами «вся сумма денежного богатства банкиров, лишь в незначительной части представляя самостоятельное металлическое богатство, почти полностью составлена из долгов остального человечества». После реформы деньги в два раза выросли в цене по отношению к товарам потому, что «банкиры сказали: серебряные деньги — не деньги. Денег стало вдвое меньше. Товаров осталось столько же. Деньги по отношению к товарам стали вдвое дороже. За тот же денежный долг приходится расплачиваться двойным количеством товаров — двойным количеством произведения труда». Таким образом, по мнению Бутми, денежная реформа «обогащает небольшую группу банкиров», среди которых много евреев за счет всего остального человечества. Что же касается международной политики, то денежная реформа выгода Англии, которая как мировой озаботилась тем, чтобы все народы были обязаны платить ей проценты самой дорогой монетой в мире, то есть золотом. Против золотой валюты для России выступал и близкий Шарапову по взглядам Фролов А., доказывавший, что в значительной мере валютный курс определяется ценами на хлеб и золотой монометаллизм выгоден Англии, а не России.

Две работы, посвященные финансовой политике России, и вызвавшие положительные отзывы в правой печати написал А.Д. Нечволодов. Как и Бутми он писал о ростовщической природе золотых денег и связывал реформы в сфере денежного обращения с деятельностью масонов, которые, по-видимому, «уже окончательно распяли человечество на золотом кресте». Для обеспечения финансовой безопасности России он призывал отказаться от золотой валюты, и перейти на неразменные бумажные деньги, оставив расчет на золото только для международной торговли и для платежей по нашим внешним займам. Нечволодов полагал, что если Россия не будет делать новых внешних займов, то золото, получаемое от заключения торгового баланса в нашу пользу, вместе с золотом, ежегодно добываемым из недр земли, позволит производить эти платежи. Но вновь выпущенные деньги должны пойти на удовлетворение насущных потребностей государственной жизни, для необходимого укрепления внешнего положения и для экономического возрождения. Основная идея Нечволодова совпадала с выводами Шарапова: «Во всяком случае, для России, — утверждал Нечволодов, безотлагательный переход к бумажным, неразменным на золото, деньгам, является в настоящее время неизбежным, и всякое промедление грозит, как нашей самостоятельности в международном отношении, так и кровавым столкновениям на экономической почве внутри империи».

Отмена золотой валюты и возвращение к серебряному рублю, установленному манифестом Александра I от 20 июня 1810 года, по мнению Нечволодова, должны были привести к увеличению количества денежных знаков в Российской империи; прекращению роста внешней задолженности «и дальнейшего порабощения России иностранному капиталу»; возрождению сельского хозяйства и обрабатывающей промышленности «путем предоставления дешевого кредита за определенный учетный процент всем представителям производительного труда».

Отрицательно относились консерваторы и к предпринятому Витте привлечению в Россию иностранных капиталов, утверждая, что эти капиталы не работают на экономику России, оставляя основную часть доходов от производств в руках иностранцев. Например, Тихомирова беспокоило, что в решении рабочего вопроса в России на первое место государством ставились интересы крупного капитала (зачастую — иностранного). Отсюда вытекали его критические отзывы об излишней, как он считал, приверженности правительства Витте внешним займам и ставке на усиленное привлечение иностранного капитала, который, по мнению Тихомирова, «должен играть только служебную роль». Гурко также неоднократно писал об опасности привлечения иностранного капитала, считая, что этот капитал в России не остается, а лишь временно находится «на побывке» и затем возвращается за рубеж к законному владельцу, ничего не сделав для подъема российской экономики.

Критически по вопросу привлечения иностранного капитала в Россию был настроен Шарапов, считавший, что «иностранный капитал идет к нам не только как деньги, но и как знание, как предприимчивость. Он идет к нам не служить нам, а хозяйничать над нами, распоряжаться и мертвыми “естественными” богатствами, и живым человеческим трудом, а при сильном наплыве этого капитала, распоряжаться, кроме того, и целыми отраслями промышленности или торговли, а иногда властно приказывать и самой государственной власти». Князь Щербатов, поддерживая своего единомышленника, провозглашал, что «главный враг России — иностранный капитал», перед которым «заискивают Русские Государственные люди; ездят к нему на поклон в иностранные финансовые центры, как в былые времена Русские Князья ездили в Орду, представителей его встречают чуть не с Царским почетом… Он всасывается теперь во весь жизненный строй России: он проникает во все виды промышленности и в города, и в деревню. И его стотысячная армия — более многочисленная, как Русское Дворянство, управляет русским народом в силу власти, наиболее угнетающей — власти экономической».

Даже Дусинский, в большей степени интересовавшийся внешней политикой, не оставил этого вопроса без внимания, «так как экономическая независимость и самостоятельность составляют один из важных и необходимых элементов фактической общей независимости, то, естественно, постоянной целью экономической политики страны должна, принципиально, считаться автаркия… Этот идеал и должен быть постоянно нашей путеводной звездой в запутанном лабиринте экономической политики, и к нему мы должны идти постепенно, но неуклонно…». Очень много об этой проблеме рассуждал Меньшиков, также призывавший к автаркии: «Когда к нам вторгаются иностранные капиталы, мы знаем, что не для нашей, а для своей выгоды они пришли в Россию, и что вернутся они нагруженные нашим же добром. Но товар иностранный есть скрытая форма капитала — он всегда возвращается за границу, обросший прибылью. Сознавая это, не следует слишком жалеть, если Россия окажется замкнутой. Немножко отдохнуть от иноземной корысти, немножко эмансипировать от Европы нам не мешает». Об этом же с осуждением писал В. Строганов: «Мы стали делать долги. Это было очень соблазнительно, но до тех пор, пока уплата одних только процентов по ним выросла до такой колоссальной суммы, которая потребовала изысканий новых средств на ее покрытие. Словом, получается какой-то заколдованный круг, из которого нет выхода».

Нечволодов также считал, что привлечение иностранных капиталов сводится к эксплуатации этими капиталами отечественных богатств и рабочих рук страны, а затем к вывозу за границу золота, приобретенного в стране за продажу продуктов производства. При этом общее благосостояние местности, где возникают крупные капиталистические производства, обязательно понижается. Таким образом, результаты привлечения иностранного капитала «весьма плачевны». Это — понижение общего благосостояния в прилежащей местности и высасывание золота из страны. Иностранные капиталы (вместе с займами) участвуют в государственной задолженности в сумме около 5.800 млн рублей и за 20 летний период Россия уплатила процентов и срочного погашения на иностранные капиталы, вложенные в государственные и частнопромышленные бумаги, около 4372 млн рублей. Если к этой цифре добавить расходы русских за границей, составляющие за 20 лет около 1370 млн. рублей, то окажется, что Россия за 20-летний период с 1882 по 1901 год уплатила за границу около 5740 млн рублей. То есть, по подсчетам Нечволодова, Россия уплачивает иностранцам в каждые 6,5 лет своеобразную дань, равную по величине контрибуции, уплаченной Францией своей победительнице Германии (в 1900 и 1901 годы платежи иностранцам составили ежегодно около 380 млн рублей).

Но далеко не все консерваторы рассуждали таким образом. Так, лидер правой оппозиции в Государственном Совете П. Н. Дурново полагал, что «Россия слишком бедна и капиталами, и промышленною предприимчивостью, чтобы могла обойтись без широкого притока иностранных капиталов. Поэтому известная зависимость от того или другого иностранного капитала неизбежна для нас до тех пор, пока промышленная предприимчивость и материальные средства населения не разовьются настолько, что дадут возможность совершенно отказаться от услуг иностранных предпринимателей и их денег. Но, пока мы в них нуждаемся, немецкий капитал выгоднее для нас, чем всякий другой».

Еще одной важной темой в экономических концепциях русских правых была забота об отечественном производителе. Вязигин указывал, что сокращение выпуска отечественной продукции в пользу увеличения импортных товаров зарубежного происхождения является одним из последствий забастовок, то есть организаторы забастовки вольно или невольно «ведут упорно русского рабочего в страшную кабалу иностранным предпринимателем...». Меньшиков утверждал, что отечественного производителя душат в угоду Западу. В целом ряде статей он доказывал необходимость автаркии для России, поскольку «как бы роскошно не поднялась наша собственная промышленность, известная доступность иностранной будет угнетать ее». Иностранная продукция, которая «отличается и дешевизною, и доброкачественностью» вытесняет отечественные товары. Следовательно, нужно закрыть границы, поскольку сближение с Европой разорило Россию и разучило ее обслуживать свои собственные нужды, лишило экономической независимости, превратив в государство, «в течение двухсот лет вывозящее только сырье». В то время, как подлинное народное счастье заключается не в том, чтобы вывозить хлеб (при этом «народу в целом его составе приходится недоедать») и потреблять чужие товары, а в том, чтобы выпускалось достаточно своих собственных товаров. Для этого у России вполне хватает и территории, и экономического потенциала. Следовательно, нужно закрыть границы, а «замкнутость дает богатству регулирующий принцип, обыкновенно расстраиваемый внешней торговлей … замкнутые страны, если они культурно организованы, способны только богатеть».

Взгляд на Россию как на крестьянскую и земледельческую страну присутствует в программных документах большинства правых партий начала ХХ века. Программа Русской монархической партии предлагала для улучшения положения крестьян развивать культуру сельского хозяйства (об этом же, кстати, неоднократно говорил в своих выступлениях и В. А. Бобринский, предупреждавший, что отсутствие у мужика культуры обработки земли легко может обернуться голодом), и решать вопрос путем «правильной организации переселенческого дела», учитывая при этом, «что переселение крестьян может быть для них лишь добровольным, причем особенно желательны переселения и помещиков-дворян, так как вообще правильное сельское хозяйство возможно лишь при зрело обдуманной комбинации крупного и мелкого землевладения».

Вместе с тем, Шарапов признавал, что «капитализм идет своим ходом и несет свои приемы. Устранить этот капитализм нельзя, не пришло время, не в социалисты же идти в самом деле! Капитализм должен логически завершить свой круг; бюрократизм его не остановит и намордника на него не наденет». В подобных выводах Шарапов был не одинок. Меньшиков сетовал на черносотенцев за то, что они выступали с критикой роста фабрично-заводской промышленности, полагая, что без развития промышленности Россия не сможет оставаться великой державой. В сходном ключе высказывался и Щербатов, для которого усиление промышленного потенциала России было однозначно связано с усилением ее позиций на мировой арене. Но, даже признавая, что «капитализм идет», консерваторы не могли принять его в той форме, в которой он реализовывался на рубеже веков в России. За редким исключением (Меньшиков, Марков, Пуришкевич) они не приняли и Столыпинской аграрной реформы, защищая общину. Однако это не значит, что консерваторы не пытались приспособиться к происходившим в стране переменам. По мнению одних идеологов монархического движения, государство должно было активно вмешиваться в экономику. Иной точки зрения придерживались консерваторы, выступавшие против активного вмешательства государства в экономическую деятельность (в том числе и в деятельность буржуазии). «Государство должно стремиться не к расширению своей хозяйственной деятельности, а, наоборот, к всемерному ее сокращению… Хозяйственная свобода — вот, что должно стать лозунгом нашего времени», провозглашал Гурко. Российскими предпринимателям нужно опираться и на нравственные ценности: «Способность создавать богатство выше самого богатства. Оно в виде меновых ценностей отходит на второй план, уступая духовным, нравственным способностям, составляющим «умственный капитал» человека» (Л.А. Тихомиров). Наличие богатства само по себе не является грехом. Иоанн Восторгов утверждал: «Слово Божие нигде не говорит нам, чтобы богатство было само по себе грех, а бедность — добродетель. Если бедность не порок, то и богатство — не укоризна… Господь не запрещает богатства, … но вместе с тем Господь заповедует человеку труд и труд». Если буржуазия будет использовать свои капиталы во благо государства, то, следовательно, она так же полезна для самодержавия, как и другие сословия. Только самодержец, по мнению консерваторов, мог, с одной стороны сдерживать стремление буржуазии к политической власти, а с другой — способствовать экономическому развитию страны.

Выступления консерваторов против финансовой политики правительства Витте (Шарапов, Бутми, Нечволодов) диктовались не только такими субъективными причинами, как, например, нелюбовь к реформатору Витте, но и искренним стремлением защитить традиционные слои российского общества и отечественного производителя. В целом, протекционистские и отчасти изоляционистские идеи правых в экономической сфере были ответами на модернизационный вызов и на социалистическую «альтернативу слева». Признавая отчасти правоту социалистических идей, там, где речь шла о критике буржуазно-капиталистических отношений, правые пытались отвлечь общественное сознание на путь умеренного социал-реформизма. По мере осознания того факта, что их социально-экономические предложения остаются безответными и в обществе, и в правительстве, в среде консерваторов росли самые пессимистические предчувствия относительно будущего России, которой они прочили кабальную зависимость от иностранного капитала, «дикий» капитализм или социалистическую революцию.

http://dynacon.ru/content/articles/376/

Ин-т динамического консерватизма

--------------------------------------------------------------------------------

[1] 28 января в ИДК состоялся семинар А.В. Репникова, доктора исторических наук, главного специалиста Центра по разработке и реализации межархивных программ документальных публикаций федеральных архивов Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ). Предлагаем Вашему вниманию авторскую редакцию сделанного на семинаре доклада.
http://www.zlev.ru/index.php?p=article&nomer=36&article=2051