«Он заставил высшее общество читать 

книги духовного содержания, писанные по-русски».

П.С. Казанский

Последний раз в Российской империи материалы из наследия выдающегося русского церковного мыслителя, «защитника Православия», духовного писателя, ревностного блюстителя православного благочестия, путешественника и паломника, общественного деятеля, архивиста, драматурга, поэта, искусствоведа А.Н. Муравьева были изданы кружком его почитателей в 1915 г.[i] Святитель Иннокентий (Вениаминов), кому и была посвящена записка Андрея Николаевича, в 1977 г. был причислен к лику святых. А с наследием А.Н. Муравьева широкому читателю (тогда - советскому) еще предстояло знакомство.

+ + +

Дело в том, что более полустолетия его сочинения были малодоступны на родине. Да и само имя А. Н. Муравьева появляется в советских научных изданиях лишь с 1960-х годов. В них он был представлен как второстепенный романтический поэт и драматург пушкинской эпохи. В 1972 г. в Большой серии «Библиотеки поэта» были переизданы некоторые его стихи и отрывки из драматических произведений [ii]. Прошло еще почти два десятилетия и наконец был издан репринт (1846 г., хотя и неполный) одного из известных описаний его путешествий [iii]. После двухгодичного перерыва стали понемногу выходить в свет и некоторые другие его сочинения.

Об Андрее Николаевиче Муравьеве, как о духовном писателе, всё более настойчиво начинают напоминать и редкие исследователи, в 2001 г. появилась и первая монография о нём, Н.А. Хохловой [iv].

И, тем не менее, жизнь, труды, сочинения, окружение А.Н. Муравьева, всё еще остаются малоизвестными не только широкому читателю, но специалистам. В то же время субъективные оценки личности, поступков А.Н. Муравьева, весьма далёкие от реальности, которые внёс, например, Н.С. Лесков (а его сочинения в советское время издавались миллионными тиражами) в своих произведениях «Борьба за преобладание» («Синодальные персоны. Период борьбы за преобладание. 1820-1840») и др. наносят до сих пор не только существенный урон репутации А.Н. Муравьева, но и уводят от подлинного понимания тогдашней действительности.

Так что есть насущная потребность, хоть и кратко, но, по возможности, непредвзято ознакомиться с жизнью и трудами этого подлинно церковного человека, писателя, который всю свою сознательную жизнь посвятил служению Церкви и Православию.

+ + +

Андрей Николаевич Муравьев родился в Москве 30 апреля[v] 1806 г. и был назван в память апостола Андрея Первозванного. Он был пятым ребенком в семье математика, подполковника в отставке, Николая Николаевича Муравьёва (1768-1840) и Александры Михайловны (рожденной Мордвиновой) (1768-1809), которая происходила из знатного рода.

Род Муравьёвых был еще более древний, он известен с XV столетия[vi]. Но к началу XIX века Н. Н. Муравьев обеднел и к рождению четвертого сына Андрея имел лишь небольшую отчину - село Сырец Лужского уезда.

Об Александре Михайловне сохранились воспоминания, как о женщине «вполне образованной, а главное - очень религиозной и с раннего детства вселившей в своих сыновьях горячую любовь к православной вере и привязанность ко всем обрядам и установлениям православной Церкви»[vii].

Однако воспитать всех своих детей она не успела. После ее смерти, Николай Николаевич остался с шестью детьми, самому младшему из которых, Сергею, шел первый год жизни[viii].

Еще не старый вдовец решил полностью посвятить свою жизнь воспитанию детей, хотя и не без помощи родственников (Андрей был отдан на их попечение в Петербург). А старших сыновей - Александра[ix], Николая (в последствии - Муравьёва-Карского[x]), Михаила, опекал сам отец, особенно занимаясь с ними математикой, к которой у них была семейная склонность. Так, 14-летний Михаил (будущий знаменитый Муравьев-Виленский)[xi] уже в 1810 г. возглавил Общество математиков.

Годом позже Николай Николаевич основал, так называемую Московскую математическую школу. Тогда же в Петербурге, при Генеральном Штабе, было образовано училище колонновожатых, именно там старшие сыновья, Александр и Николай, а затем и Михаил лучше всех разбирались в математике.

В 1812 г. после смерти отчима покойной жены (князя А.В. Урусова) Николай Николаевич получил в наследство дом на Большой Дмитровке в Москве и подмосковное село Осташево (или Александровское) в Можайском уезде. Но собрать всех детей под свое крыло он не успел из-за начавшейся Отечественной войны.

20 июля 1812 г. Николай Николаевич поступил в московское ополчение и за энергичное участие в обучении ополченцев военному делу был уже в августе произведен в полковники, а затем назначен начальником штаба ополчения 3-го округа. В Отечественной войне приняли участие и три его старших сына (20, 18 и 16-ти лет). Сам Николай Николаевич участвовал в осаде Модлина, Дрездена и Магдебурга... 7 сентября 1815 г. за отличия при взятии Гамбурга он был произведен в генерал-майоры, а в октябре вышел в отставку.

Тогда же он забрал девятилетнего Андрея в Москву, в дом на Большой Дмитровке. Здесь же разместилась возглавляемая Н.Н. Муравьевым Школа колонновожатых, которая в 1816 г. получила официальный статус и стала именоваться Московским учебным заведением для колонновожатых[xii]. Отрок Андрей оказался в военной среде, подружился со многими воспитанниками школы из знатных семей.

Но не малое место в его воспитании занимала и литература, к которой он стал проявлять особенную склонность. Для дальнейшего его обучения в 1820-м - начале 1821 гг. был приглашен преподаватель российской словесности, поэт и переводчик С. Е. Раич (1792 - 1855), родной брат епископа Калужского и Боровского (впоследствии митрополита Киевского) Филарета (Амфитеатрова).

С.Е. Раич к тому времени уже несколько лет занимался с Ф.И. Тютчевым, писал магистерскую диссертацию в Московском университете («Рассуждение о дидактической поэзии»), в 1821 г. переводил «Георгики» Вергилия. В литературном кружке Раича, который образовался в муравьевском доме и усадьбе под Можайском, собирались М. П. Погодин, С. П. Шевырев, В. Ф. Одоевский и др.

Естественно, все это не могло не повлиять на 14-летнего Андрея. Вот что он вспоминал о своём наставнике спустя полстолетия: «Не будучи сам оригинальным поэтом, Раич имел однако тонкий образованный вкус и, по духу того времени, страстно любил поэзию, которой, можно сказать, посвятил всю свою жизнь»[xiii].

И. С. Аксаков в «Биографии Ф. И. Тютчева» оставил о Раиче такой отзыв: «Это был человек в высшей степени оригинальный, бескорыстный, чистый, вечно пребывающий в мире идиллических мечтаний,... соединявший солидность ученого с каким-то девственным поэтическим, пылом и младенческим незлобием»[xiv].

   А.Н. Муравьев. Портрет работы П.З. Захарова. 1841 г.

 При таком наставнике Андрей Муравьев также увлекся переводами. Он занимался латинским языком, французской, немецкой литературой, перевел всего «Телемака» Фенелона, «Энеиду» Вергилия (прозой), несколько книг Тита Ливия. Из русских поэтов выше других ставил Г.Р.Державина и И.И. Дмитриева.

В феврале 1822 г. А.Н. Муравьев был определен к «архивным юношам» - архивариусом в Московский архив Коллегии иностранных дел. Но пробыл он здесь недолго, отец-генерал испросил его увольнения и походатайствовал о переводе его на военную службу уже в марте 1823 г.[xv]

А 7 мая 1823 г. А.Н. Муравьев был зачислен в 34-й Егерский полк Второй армии, который располагался в Тульчине. По дороге сюда при переправе у Киева через разлившийся Днепр Андрей испытал немалое потрясение (так как «два часа носился...между жизнью и смертью»). В Киеве он с благоговением посетил Печерскую Лавру и все соборы, «дышал родным воздухом» в «колыбели нашего отечества»[xvi]. Это первое посещение Киева произвело на него неизгладимое впечатление[xvii] и во многом повлияло на его судьбу.

Андрей Муравьев старался полюбить военную службу, только в кавалерии, а не в пехоте. Получив в декабре 1823 г. чин прапорщика, он был определен в Харьковский драгунский полк, а еще через год получил отпуск до апреля 1825 г., который провёл в Москве (посещая родных и знакомых, балы, театры, кружок Раича, занимаясь литературным творчеством и т.д.). «Мне было 17 лет, - вспоминал он, - и я был более неопытен, нежели сколько бывают в эти годы, потому что на всё смотрел сквозь романтическое покрывало»[xviii].

В августе 1825 г. А.Н. Муравьев вновь получает отпуск и отправляется в Крым, увидев который он «сделался поэтом»[xix]. Здесь он «сошелся» с А.С. Грибоедовым, который был на 9 лет его старше и к тому времени практически уже завершил «Горе от ума». Эти встречи имели на А.Н. Муравьева-поэта (по его собственному признанию) решающее значение.

Но юный Андрей Муравьёв продолжал воспитываться во многом на иностранной литературе (Дж. Мильтоне, Ф.Г. Клопштоке), испытывал тогда немалое воздействие Оссиана (мрачного певца Шотландии, в том числе, ради которого он учил английский язык). Образцом же истинного поэта для него тогда стали Тассо и «безсмертный» Дант, из-за них он взялся изучать итальянский язык.

Осенью 1825 г. А.Н. Муравьев возвращается на службу и под крымскими впечатлениями начинает создавать свои многочисленные подражательные произведения. Одним из них была трагедия «Владимир», фрагменты из которой были опубликованы позже, в 1827 и 1830 гг. Но еще накануне чтения пушкинского «Бориса Годунова», ходившую в списках трагедию «Владимир» с энтузиазмом принял М.П. Погодин.

С октябре 1826 г. по май 1827 г. А.Н. Муравьёв вновь находится в Москве, где посещает «блестящий» дом дальней его родственницы, княгини Зинаиды Волконской[xx]. Он тесно общается с любомудрами, с М. П. Погодиным (отношения с ним поддерживал всю жизнь). В начале 1827 г. состоялся литературный дебют А.Н. Муравьева: в московском альманахе С.Е. Раича и Д.П. Ознобишина «Северная лира на 1827 г.» было опубликовано пять его стихотворений («Воззвание к Днепру», «Русалки», «Бакчисарай», «В Персию!», «Ермак»), которые вызвали одобрительный отзыв А.С. Пушкина: «... в первый раз увидели мы г-на Муравьева и встретили его с надеждой и радостию»[xxi].

А двумя месяцами позже появился сборник «Таврида»[xxii], оказавшийся единственным (из опубликованных) в поэтическом наследии А.Н. Муравьева, который назвал его «описательной поэмой».

Поглощение литературными занятиями приводит к тому, что весной 1827 г. Андрей Муравьев подает прошение об отставке с военной службы. Но этот перевод тогда не удался, и в мае он вынужден был возвратиться в полк, расквартированный в местечке Лысянка Звенигородского уезда Киевской губернии. На службу он ехал с начатым новым произведением - трагедией «Падение крестоносцев, или Битва при Тивериаде», и в течение лета продолжал работу над ней.

3 сентября 1827 г. прапорщик А.Н. Муравьев был «уволен от службы с повышением чина для определения к статским делам»[xxiii]. С ноября 1827 г. по апрель 1828 г. он проводит в Москве и Подмосковье, занимаясь не только литературой. 9 апреля 1828 г. А.Н. Муравьев успешно сдаёт экзамены на юридическом факультете в Московском университете и получает аттестат.

Но начавшаяся Русско-турецкая война подвигла его вновь вернуться в армию: религиозный смысл войны - борьба за освобождение единоверцев - был А.Н. Муравьеву особенно близок. 10 августа 1828 г. он был определен в ведомство Министерства иностранных дел с причислением к дипломатической канцелярии командующего Второй армии гр. П.Г. Витгенштейна[xxiv]. В Яссах он знакомится с А. С. Хомяковым, о котором вспоминал так: «Мы с ним очень сошлись во время кампании, по его благородному и кроткому характеру, и долго поддерживалась взаимная наша связь в Москве, когда уже он был во всей поэтической своей славе...»[xxv].

Зимой 1829 г., решив «начертать, по примеру Шекспира, одну огромную драму Россия», А.Н. Муравьев приступил к циклу исторических трагедий на сюжеты Древней Руси, представлявшиеся ему особенно поэтическими, исполненными воинской доблести и христианского подвижничества: дилогии «Князья Тверские в Златой Орде» («Михаил Ярославич Тверской» и «Георгий Московский»).

После поражения Турции и заключения 2 сентября 1829 г. Адрианопольского мира А.Н. Муравьев решился исполнить давнее «желание сердца»: «пуститься в тяжкий и долгий путь, который всегда был моею целью - в Иерусалим»[xxvi]. Впоследствии он вспоминал: «...в лагере под Адрианополем я решился ехать во Святую Землю, ибо эта минута была самая решительная в моей жизни; в то мгновение не рассуждал я ни о чем, и как бы внезапно посвятил себя и данный мне талант священной цели сего странствия, без всякого мудрования или каких-либо видов. Щедрою рукою вознаградил меня Господь, ибо все, что я ни приобрел в последствии, как в духовном, так и в вещественном, истекло для меня единственно из Иерусалима <...> Это была минута, едва ли не лучшая в моей жизни, за которую действительно сторицею получил я воздаяние»[xxvii].

10 октября 1829 г. он получил дозволение «предпринять путешествие в Иерусалим для поклонения Святому гробу Господню», и в последних числах декабря 1829 г. на военном корабле отплыл из Бургаса в Константинополь, а затем отправился в Египет, где посетил Александрию, Каир, развалины Мемфиса и Фив...

Все благоприятствовало ему: «промысл Божий будто вел меня за руку. Не имея средств к трудному странствию, я нечаянно их нашел и с тем вместе добрых спутников, там, где их не ожидал, как, например, в Египте, куда привез меня Консул Тосканский на своем судне, и целый месяц угощал у себя в Александрии и Каире»[xxviii].

На пути в Иерусалим А.Н. Муравьев соблюдал впервые весь Великий пост и прибыл туда накануне Пасхи 1830 г.: «В Иерусалиме приняли меня, как вестника мира, ибо я первый из русских явился туда после войны, и едва верили своему счастью утешенные христиане»[xxix].

Здесь он пробыл три недели, посетив все храмы и монастыри города и окрестностей; а также побывал в Вифании, Вифлееме, Иерихоне, на Мертвом море, Иордане, Лавре св. Саввы и мн. др., записывая свои впечатления, отмечая особенности местностей и обычаев.

Обратный путь, полный приключений, лежал через Раму, Наблус, Назарет, Фавор, Тир и Бейрут: «Бурей, но безвредно, принесло меня в Кипр, на арабской ладье; из Кипра же на корабле бывших греческих пиратов, чего я сам не знал, доплыл и до берегов Анатолии, и дивился, что нас избегают малые суда на Архипелаге, но капитан служил мне верой и правдой»[xxx].

В Анатолии, накануне приезда туда А.Н. Муравьева, переловили шайку разбойников, которая свирепствовала там во все время войны, и путешественнику открылся свободный путь в Смирну, далее в Константинополь и оттуда, несмотря на бурю, он благополучно («с одним лишь червонцем») достиг Одессы в конце июля 1830 г.[xxxi]

Так как он не давал о себе знать несколько месяцев, то среди знакомых прошел слух о том, что его уже нет в живых. Из Москвы А.Н. Муравьев отправляется в Осташево, где пробыл до ноября. Среди деревенского покоя он занялся подробным описанием своего путешествия, заимствуя исторические сведения из богатой библиотеки отца. Впервые почувствовав необходимость изучить церковную историю, А.Н. Муравьев решил прочесть двадцатитомное собрание аббата Флери «Histoire ecclesiastique» (Париж, 1691-1720); многочисленные выдержки из святых отцов побудили обратиться к их творениям. Впоследствии А.Н. Муравьев приобрел так называемую Библиотеку святых отцов, или лучшие из них извлечения, на французском языке, в 36 частях, а также жития пустынных отцов Востока.

Таким образом, Иерусалиму он был обязан первыми своими сведениями об истории Вселен­ской Церкви и учении святых отцов, и это был первый его самостоятельный шаг на духовном поприще.

В начале ноября 1830 г. А.Н. Муравьев, несмотря на свирепствовавшую холеру и карантины, отправляется в Петербург и заезжает в новгородский Юрьевский монастырь, где знакомится с его знаменитым настоятелем, архимандритом Фотием (Спасским). Отпуская А.Н. Муравьева с благословением, Архимандрит велел пока­зать ему все святыни Софийского собора, которые произвели на него глубокое впечатление.

В столице А.Н. Муравьев остановился в гостеприимном доме Мальцовых. Первый его выезд был в Александро-Невскую Лавру: тут впервые он увидел митрополита Серафима (Глаголевского), наместника Лавры архимандрита Палладия (Белевцева), который стал впоследствии его духовником. Познакомился он и с ревностною христианкой, графиней А.А. Орловой-Чесменской^[xxxii], которая не раз потом поддерживала его «на поприще церковном».

Дом Мальцовых, при их природном благочестии, был как бы создан для того, чтобы располагать к молитве и церковному образу жизни, здесь соблюдались все посты. Нередко у Мальцовых бывали духовные лица, и сам глава семейства часто навещал их, особенно митрополита Серафима. Не пропуская ни одной всенощной, старший Мальцов приглашал и А.Н. Муравьева, постепенно привыкавшему к церковной службе, которая до того времени была ему еще малоизвестна. Неприметно у него вошло в добрый обычай посещать каждую субботу митро­полита Серафима и быть у всенощной.

Вскоре А.Н. Муравьев становится известным в петербургском обществе, ибо никто еще из хороших фамилий не странствовал в Святую Землю. Все смотрели на него с участием и удивлялись, как он в молодые годы мог решиться на этот подвиг. Не замедлило и предложение места службы: 20 мая 1831 г. А.Н. Муравьев был назначен столоначальником турецкого стола в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел.

Но его особенно занимало тогда описание своего путешествия, которому он посвящал все свои досуги. Однако прежде чем приступить к изданию, А.Н. Муравьев решил показать рукопись В.А. Жуковскому, который «с участием доброго своего сердца» сделал ему искренние замечания касательно слога и ободрил писать.

Ранней весной 1831 г. А.Н. Муравьев оставил дом Мальцовых, уехавших в Москву, и пере­селился к благочестивым сыновьям фельдмаршала Вит­генштейна, с которыми служил в Тульчине. Здесь Андрей Николаевич впервые стал соблюдать и Успенский пост.

В течение лета 1831 г. он продолжал описывать свое путешествие и к осени приготовил его (с литературной точки зрения) к изданию. Что же касается стороны церковной, то А.Н. Муравьев решил через знакомых обратиться за помощью к митро­политу Московскому Филарету (Дроздову), чтобы он просмотрел его рукопись. Владыка согла­сился поправить её: делая замечания на полях рукописи, порой вычеркивая и целые страницы. Это послу­жило не только к усовершенствованию ру­кописи, но и ко взаимному их сближению. И с тех пор святитель Филарет стал на многие десятилетия духовным наставником, собеседником А.Н. Муравьева, оказавшим огромное влияние и на его литературное наследие.

Помог и цензор О. И Сенковский, особенно в части истории и обычаев Востока, так как он совершил путешествие по Турции, Сирии и Египту еще в 1819-1821 гг. и опубликовал годом позже свои путевые очерки и воспоминания.

В июне 1832 г. «Путешествие ко Святым местам» вышло в свет[xxxiii] и разошлось уже к концу года. Автора начали сравнивать с Ф. Шатобрианом, книгу которого «Путешествие из Парижа в Иерусалим... и обратно из Иерусалима в Париж...» (1811) русское офранцуженное образованное общество читало в оригинале и в переводе. А так как имени А.Н. Муравьева указано в книге не было, то ему усвоилось название «Автора Путешествия по святым местам», которое он сохранил и для других своих книг.

Самоотверженный поступок высокого, статного, «молодого благочестивого юноши», получил широкий резонанс в русском обществе, «Путешествие...» вызвало множество положительных отзывов, в т. ч. А.С. Пушкина, который, в частности, подчеркивал: «С умилением и невольной завистью прочли мы книгу г-на Муравьева... Он посетил Св. места, как верующий, как смиренный христианин, как простодушный крестоносец, жаждущий повергнуться во прах пред гробом Христа Спасителя». А.С. Пушкин отмечал, что «молодой наш соотечественник привлечен туда не суетным желанием обрести краски для поэтического романа, не беспокойным любопытством найти насильственные впечатления для сердца усталого, притуплённого... Ему представилась возможность исполнить давнее желание сердца, любимую мечту отрочества... о ключах Св. Храма, о Иерусалиме»[xxxiv].

За «Путешествие...» и ценный дар - привезенные из Александрии статуи двух сфинксов[xxxv] - в октябре 1832 г. Академия художеств присвоила А.Н. Муравьеву звание Почетного вольного общника академии, а еще через год (в ноябре 1833 г.) без его ведома он был избран действительным членом Общества любителей российской словесности.

Слог А.Н. Муравьева напомнил современникам и Н. М. Карамзина. Но своим «Путешествием...» А.Н. Муравьев положил начало новой разновидности духовной и церковной литературы, придав ей некоторые свойства художественного повествования, что сделало «Путешествие...» более доступным и привлекательным для широкого читателя.

Спустя много лет, профессор Московской Духовной академии П. С. Казанский (1819 - 1878) вспоминал о впечатлениях, оставленных от чтения «Путешествия...» А.Н. Муравьева семинаристами: «Живо помню я, какое громадное впечатление произвела на нас эта книга. Живость языка, картинность образов, горячие чувства благочестия и самый внешний вид книги, напечатанной на хорошей бумаге и хорошим шрифтом, - были чем-то новым, небывалым для того времени. Залучив книгу, мы не спали ночь, пока не прочли всю ее»[xxxvi].

Да и сам автор на исходе творческого пути писал о своем нововведении: «Я, можно сказать, создал церковную литературу нашу, потому что первый облек в доступные для светских людей формы все самые щекотливые предметы богословские и полемические...».

Ни одна из последующих книг А.Н. Муравьева не имела столь блистательного успеха[xxxvii]. По отзывам современников, из всех его книг, именно она была наиболее отделанной и совершенной. Выход в свет этого произведения решительно повлиял на дальнейшую судьбу Андрея Николаевича.

Летом 1832 г., находясь в Осташеве, А.Н. Муравьев посещал соседнюю обитель св. Иосифа Волоколамского. Еще в Иерусалиме ему стало совестно, что он успел посетить святой град прежде, нежели свою родную Свято-Троицкую Лавру. И тогда он дал обет, возвратившись домой, сходить туда на богомолье. Сразу по возвращении из Палестины этому помешала холера. Теперь, хотя и в сильное ненастье, он исполнил своё обещание, на праздник Преподобного (с тех пор почти ежегодно он посещал эту «молитвенную сокровищницу Земли Русской»).

Новый Иерусалим. Литография (XIX в.)

 По пути из Москвы в Осташево, А.Н. Муравьев посетил и Новый Иерусалим, где «опять утешался сходством чудной сей обители с древним храмом Гроба Господня»[xxxviii].

Осенью 1832 г., направляясь в Петербург, А.Н. Муравьев вновь заехал в Юрьев монастырь, где застал у ар­химандрита Фотия графиню А.А.Орлову. С этой встречи А.Н. Муравьев начинает неукоснительно соблюдать постные дни в среду и пятницу.

Между тем в столичном Александринском театре готовилась премьера его трагедии «Битва при Тивериаде, или Падение крестоносцев в Палестине», которая была одобрена цензурой к представлению еще в октябре 1831 г. Но премьера состоялась спустя год, 9 октября 1832 г. (при отсутствии автора, он был на втором представлении). Постановка имела у светской публики достаточно шумный успех, но дали всего 5 представлений, так как было найдено неприличным выводить на сцене святые места.

Духовенство роптало за то, что на сцене был вид Иерусалима; митрополит Иона, бывший Экзарх Грузии, говорил, что автора следует подвергнуть эпитимии, а архимандрит Фотий обличил А. Н. Муравьева в том, как неприлично увлекаться самолюбием и разыгрывать на театре трагедии для соблазна народу.

Такой урок послужил автору на пользу, потому что на­всегда отвлек его от драматических творений. Правда В.А. Жуковский, услышав за границей о неудаче «Тивериады...», писал поэту И.И. Козлову, чтобы он утешил автора, потому что не сомневается в его дарованиях, а А.С. Пушкин напечатал в журнале «Современник» лучшие сцены из «Тивериады» с предисловием автора.

В столице жизнь А.Н. Муравьева протекала в служебных и литературных занятиях. Когда министр иностранных дел Нессельроде, подносивший его книгу Государю, представил А.Н. Муравьева на новый (1833-й) год к чину, Император Николай I милостиво отозвался, что он имеет для него место, по духу книги о святых местах.

Высочайший указ от 22 апреля 1833 г. гласил: «Коллежского асессора Муравьева, состоящего в ведомстве Министерства иностранных дел, определить за обер-прокурорский Св. Синода с жалованием 1500 р. в год и с оставлением также в ведомстве Министерства иностранных дел»[xxxix]. Это назначение одобрили митрополиты Филарет (Дроздов) и Серафим (Глаголевский).

Летом 1833 г. А.Н. Муравьев, находясь на лечении, впервые в жизни выдержал три недели Петрова поста (с этого времени он соблюдал постоянно уже все постные дни), а по выздоровлении отправился на Валаам и в Коневец, на Ладожском озере, и описал эти обители.

                                       Андрей Николаевич Муравьев. 1839. Худ. М. Ю. Лермонтов

Однако из-за нерасположения к А.Н. Муравьеву его начальника С.Д. Нечаева еще более умножалась его нелюбовь к бюрократии. Сколько мог он занимался служебными делами, но литературные занятия ему были больше по сердцу. К этому времени относится его знакомство с М.Ю. Лермонтовым, который впоследствии не без влияния своего нового приятеля написал стихотворение «Ветка Палестины», а затем и его портрет.

В 1834 г. вышло второе издание «Путешествия...», но нового большого труда он пока не предпринимал, хотя знакомые убеждали его взяться за историю русских патриархов, «в летописном вкусе».

А.Н. Муравьеву было выписано из Москвы судное дело патриарха Никона, но тогда он еще не умел хорошо раз­бирать старинный почерк и написал лишь обзор русской церковной истории до времен патриарших, из которого в последствии (в 1838 г.) составилась его краткая история Русской Церкви.

Но мысль о патриархе Никоне с тех пор не оставляла А.Н. Муравьева. Он испросил у начальника московского архива Коллегии иностранных дел А. Ф. Малиновского интереснейший ста­тейный список о пришествии Патриарха Цареградского Иеремии в Россию. Видя любовь А.Н. Муравьева к древностям, А.Ф. Малиновский сделался особенно к нему расположен, и даже в последствии завещал ему все, что было им собрано о древностях Московских, желая, чтобы он это дополнил и после него издал в свет. Но после смерти архивиста (в 1840 г.) А.Н. Муравьев отказался от завещанных ему тетрадей в пользу семейства А. Ф. Малиновского.

Летом 1835 г. А.Н. Муравьев вновь посетил Сергиеву Лавру, затем Ростов, а на обратном пути и Новый Иерусалим. На этот раз он описал свою поездку, что составило, вместе с описанием Валаама, первую часть «Путешествия по св. местам русским»[xl].

До этого времени А.Н. Муравьев занимался преимущественно предметами историческими или описанием своих путешествий: случай направил его на иную дорогу, которая ему, как мирянину, казалось, не была открыта. Летом 1835 г. А. Н. Муравьев подружился с соседом по можайскому поместью, лейб-гусарским офицером Гончаровым, светское образование которого, как и вообще многих тогдашних людей высших кругов, было чуждо всему церковному.

 При наступлении Великого поста в 1836 г. А.Н. Муравьев решился прочесть всю Триодь постную и был поражен ее духовной поэзией. Под впечатлением он написал вторую книжку - о Великом посте и Св. Пасхе. Ошибки вновь исправил митрополит Московский Филарет. И книжка[xlii] имела еще больший успех, чем первая. Летом того же года А.Н. Муравьев приготовил и третью книжку - о таинствах и их обрядовой стороне. Московский Владыка испра­вил догматические ошибки, и сочинение было напечатано[xliii].

А к весне 1837 г. все письма были изданы в одной книге; успех был удивительный. Именно они послужили Н.В. Гоголю одним из важных источников при работе над «Размышлениями о Божественной литургии». Случалось не раз, что А.Н. Муравьева останавливали незнакомые ему простые люди на улице и благодарили за то, что он их «просветил».

Эти письма были изданы на немецком языке в Лейпциге, в конце 1830-х гг. годов; на польском (католичкой) - в Варшаве (1841 г.); на французском - в Петербурге (1850 г.), на греческом - в Афинах (1851 г.); на сербском - в г. Новый Сад (1854 г.). В 1861 г. появился немецкий перевод петербургского пастора Мюральда.

Эти книги дали автору не только духовно-нравственное удовлетворение, но и нужные ему материальные средства.

Светские ученые высоко оценили труды А.Н. Муравьева: в феврале 1837 г. «за заслуги в области российской словесности» он избран в действительные члены Российской академии. Здесь автор читал первую главу из готовящейся новой книги о падении Иерусалима, которая была одобрена. Академия приняла решение напечатать ее на свой счет, что осуществилось только в 1844 г., а до этого была опубликована книга о первых веках христианства[xliv].

Между тем служба А.Н. Муравьева в Синоде была полна искушений. Его начальник Обер-прокурор С.Д. Нечаев (которого небезосновательно подозревали в протестантизме) из-за болезни жены испросил отпуск. Но вместо него временно был назначен не А.Н. Муравьев (что он мог ожидать, и чего хотели митрополиты), а выбор пал, к изумлению многих, на флигель-адъ­ютанта, графа Н.А.Протасова, воспитателями которого была не только благочестивая мать, но и иезуит.

На первых порах новый начальник советовался с А.Н. Муравьевым «о многих предметах, для православного направления дел церковных, и особенно учения». Особому надзору А.Н. Муравьева было поручено печатание правил соборных на греческом и русском языке. Графом Протасовым было высказано желание, чтобы А.Н. Муравьев написал изложение Символа Веры или краткий Катехизис для светских людей, что и было издано впоследствии[xlv]. Узнав, что А.Н. Муравьев собирается писать обширную историю патриархов и уже приготовил для нее предисловие, Н.А. Протасов убедил его присоединить к этому предисловию краткий обзор патриаршего периода и таким образом составить более полную историю Русской Церкви[xlvi], которая введена была в качестве учебника в духовных училищах; а в последствии ее перевел на английский язык диакон В. Пальмер; кроме этого «История Российской церкви» была впоследствии переведена на французский и немецкий языки.

РНЛ