Ко дню памяти (23 сентября / 6 октября) великого русского православного мыслителя, богослова, историка, поэта, публициста, критика, основоположника «классического славянофильства» Алексея Степановича Хомякова (1804-1860) мы переиздаем сочинение историка, публициста, педагога Валерия Николаевича Лясковского (1858-1938).

Это первое монографическое сочинение об А.С. Хомякове.

В.Н. Лясковский окончил физико-математический ф-т Московского ун-та (1880), затем учился на филологическом ф-те. «Почти мальчиком» он познакомился с И.С. Аксаковым, летом 1876 г. помогал ему разбирать корреспонденцию Славянского комитета, был и в теплых отношениях с А.Ф. Аксаковой (в архивах сохранились ее письма к нему), посещал аксаковские «пятницы», сотрудничал в газете И.С. Аксакова «Русь».

С 1882 г. служил в архиве МИД. С 1884 г. переехал в свое небольшое орловское имение «Дмитровское-Истомино». По соседству находилось имение Киреевка (Киреевская слободка), братьев И.В. и П.В. Киреевских (умерших в 1856 г.), где жила вдова Ивана Васильевича - Наталья Петровна (рожд. Арбенева). В 1898 г. В.Н. Лясковский купил Киреевку, сохранил и разобрал архив Киреевских и написал первые биографии об основоположниках славянофильства (Алексей Степанович Хомяков. Его жизнь и сочинения // Русский архив. - 1896. - Кн.3.- С. 337-510; Отд. изд.- М., 1897; Братья Киреевские. Жизнь и труды их. - СПб., 1899.- 99 с.).

После революции В.Н. Лясковский жил в Орле, писал воспоминания. Арестован (1937), погиб в заключении.

Публикацию (в сокращении) специально для Русской Народной Линии (по первому отдельному изданию: Лясковский В.Н. А.С. Хомяков. Его жизнь и сочинения.- М.: Универ. тип., 1897.- VIII, 176, II с.) подготовил профессор А. Д. Каплин. Постраничные сноски автора заменены концевыми. Деление текста в Интернет-издании на 3 части - составителя (при этом авторское разделение сохранено без изменения).

+ + +

 

IV.

Отношение к женщинам. - Женитьба. - Е. М. Хомякова. - Дети.

 

Перелом, совершающийся в жизни человека при вступлении из отроческого возраста в юношеский, при входе «в те лета, когда нам кровь волнует женский лик», бывает бесконечно разнообразен; и если сколько голов, столько умов, то едва ли не с большим еще правом можно сказать тоже о жизни сердца и о первом пробуждении страстей. В простых условиях крестьянского быта и эта сторона жизни проста и немногосложна; исключения, к счастью для народа, до сих пор еще редки. Но чем выше станем мы подниматься по общественной лестнице, тем больше увидим борьбы и отклонений от правого пути. Мальчик, принадлежащий к верхнему слою общества, подвержен с детства стольким воздействиям, возбуждающим воображение и чувственность, что разве только чудом может он не развиться ранее положенной природою поры; и редко такое развитие не сопровождается напрасною тратою душевных и телесных сил, и большею или меньшею потерею нравственной чистоты, переходом от невинности к пороку. Городская и в особенности столичная жизнь полна соблазнов. В деревне этих соблазнов нет, но за то есть другие. Много их и теперь; еще больше было в старом помещичьем быту, не привыкшем к стеснениям и потому так часто переходившем в разгул.

Немного есть родителей, которые понимают свою обязанность внушать детям сначала безсознательный, а потом и определенный верный взгляд на отношения мужчины к женщине и воспитывать в них твердые правила нравственности и чести. Еще меньше найдется таких, которые, сознавая эту обязанность, умеют вó время ее исполнить. Большинство иди вовсе не думает об этом, или считает своих детей моложе их действительного жизненного возраста. Жизнь застает их врасплох, и им приходится действовать по пословице: пришла беда, отворяй ворота. Не такова была Марья Алексеевна Хомякова. Мы видели, как вела она своих сыновей с детства, какие благотворные начала вынесли они из родительского дома. И вот на пороге его, перед выходом их на широкий путь жизни, она завершила их воспитание поступком бывшим вполне в её духе и согласным с тем, как она понимала жизнь и обязанности честного человека. Когда её сыновья пришли в возраст, она призвала их и объяснила им свой взгляд на эти обязанности, состоявший в том, что мужчина, вопреки общепринятым понятиям о его относительной свободе, должен также строго блюсти свою чистоту, как и девушка. Поэтому она потребовала от сыновей клятвы, что они до брака не вступят в связь ни с одною женщиною, прибавив к этому, что кто из них нарушит клятву, тому она откажет в своем последнем благословении. И клятва была дана.

Таковы были правила, которые Хомяков вынес из дому, с которыми он, двадцатилетний гвардейский корнет, очутился в Петербурге. И он не отступил от них, не нарушил данной матери клятвы. Мы не знаем, как справлялся он со своею горячею кровью; но из его стихов видим, что он несколько чуждался женщин. К скромности, частью природной, частью внушенной воспитанием, присоединилось в нем чрезвычайно высокое представление об идеале женщины, осуществления которого в жизни он искал, но все еще не находил.

Двадцати шести лет он писал («Признание»):

 

Досель безвестна мне любовь

И пылкой страсти огнь мятежный;

От милых взоров, ласки нежной

Моя не волновалась кровь.

Так сердца тайну в прежни годы

Я стройно в звуки облекал

И песню гордую свободы

Цевнице юной поверял.

Надеждами, мечтами славы

И дружбой верною богат,

Я презирал любви отравы

И не просил её наград.

С тех пор душа познала муки,

Надежд утрату, смерть друзей,

И грустно вторит песни звуки,

Сложенной в юности моей.

Я под ресницею стыдливой

Встречал очей огонь живой,

И длинных кудрей шелк игривой,

И трепет груди молодой,

Уста с приветною улыбкой,

Румянец бархатных ланит,

И стройный стан, как пальма гибкий,

И поступь легкую харит.

Бывало, в жилах кровь взыграет,

И страха, радости полна,

С усильем тяжким грудь вздыхает,

И сердце шепчет: вот она!

Но светлый миг очарованья

Прошел как сон, пропал и след:

Ей дики все мои мечтанья,

И непонятен ей поэт.

Когда ж?... И сердцу станет больно,

И к арфе я прибегну вновь,

И прошепчу, вздохнув невольно:

Досель безвестна мне любовь.

 

Итак, тем девушкам (нечего, кажется, прибавлять, что Хомяков с его понятиями о любви не мог «ухаживать» за замужними женщинами) тем девушкам, на которых он обращал внимание были дики его мечтанья. Так случилось и с известною чаровницею тогдашней молодежи, Александрою Осиповною Россет. Встретившись с нею в Петербурге, Хомяков, повидимому, как и все в начале, увлекся ею;

Но ей чужда моя Россия,

Отчизны дикая краса,

И ей милей страны другие,

Другие лучше небеса,

Пою ей песнь родного края -

Она не внемлет, не глядит;

При ней скажу я: «Русь святая», -

И сердце в ней не задрожит.

И тщетно луч живого света

Из черных падает очей:

Ей гордая душа поэта

Не посвятит любви своей.

Прочитав эти стихи, так и озаглавленные «Иностранке», А. О. Россет жестоко обиделась на разборчивого поэта, а он между тем прожил до тридцати лет со свободным сердцем. Наконец настал и его черед. Здесь мы возвращаемся к нашему прерванному рассказу.

В 1834 году Алексей Степанович встретился в Москве с племянницею Пашковых, Зинаидою Николаевною Полтавцевою, и страстно в нее влюбился. На предложение быть его женою[i] она отвечала отказом, однако сохранила о нем доброе воспоминание и замуж не вышла. В чудном стихотворении

Когда гляжу, как чисто к зеркально

Твое чело,

поэт излил свою сердечную тоску. Тем же настроением, но уже несколько успокоенным, навеяны стихотворения «Элегия» и «Благодарю тебя». Душа переболела, ум вступил в свои права. Хомяков вышел из этого испытания окрепшим и просветленным и мог сказать про себя:

Так раненый слегка орел уходит выше

В родные небеса.

И он снова вернулся к своим думам, к своему жизненному подвигу. В стихотворениях «Мечта», «Ключ» и «Остров», перед нами является прежний спокойный мыслитель, прежний пламенный пророк. Но уже близко было то счастье, которого он так долго и так напрасно искал. Через поэта Н. М. Языкова, принадлежавшего к кружку Киреевских, Алексей Степанович познакомился с его сестрою Катериною Михайловною, и 5 июля 1836 года они были обвенчаны[ii]. За несколько дней перед тем сестра Алексея Степановича, Анна Степановна, вышла замуж за своего дальнего родственника Василия Ивановича Хомякова.

Для всякого человека, за редкими исключениями, брак бывает поворотною точкою в жизни; но резкость этого поворота не для всех одинакова. Большинство мужчин из верхних слоев общества женятся, уже искусившись в любви, а часто и в разврате. Худшие не меняют после того своих привычек или скоро к ним возвращаются; лучшие - оставляют эти привычки, делаются примерными мужьями и отцами, но так и считают, что они пожили - и довольно, что «личная жизнь» кончена, что молодость прошла. Лишь весьма немногие приносят в семью нетронутое сердце и думают, что настоящая жизнь тут-то и начинается. О Хомякове и этого сказать мало. Не допуская и мысли об игре в любовь, но от юности нося в душе чистый и ясный идеал женщины и семьи, он из года в год, томясь и тоскуя, тщетно искал его осуществления. Первое сильное его чувство не нашло себе отклика; но светлая мечта его души от того не померкла, а загорелась еще ярче и, как далекая звезда, наконец привела его к давно желанной цели. Умудренный жизнью, но сохранив всю цельность нетронутого чувства, он внес в брак истинное целомудрие. Вопреки тому, как бывает обыкновенно, этот тридцатидвухлетний жених был равен по нравственной чистоте своей восемнадцатилетней невесте. Клятва, данная матери, была сдержана, и не телесно только, но и духовно. Таков был этот союз. Мог ли он не привести к счастию? И действительно, счастие было полное, какое только доступно человеку на земле. Этим счастием дышит каждое слово, дошедшее до нас из этого времени жизни Алексея Степановича и его молодой жены.

Нужно заметить, что если для Хомякова семья была жизненным идеалом, то он редко где мог найти, себе такую жену, как в необыкновенно дружной Языковской семье. Катерина Михайловна как бы создана была для воплощения того, о чем мечтал Алексей Степанович. Когда читаешь её письма и вслушиваешься в рассказы людей ее знавших, то изумляешься полному отсутствию в ней всего резкого, всего бросающагося в глаза, её полной, безусловной простоте. Катерина Михайловна, скромная и очень застенчивая, с точки зрения испорченного светского вкуса была женщина совсем обыкновенная, то есть в ней не было ровно ничего бьющего на эффект. Она была хороша собой, но красотой не поражала; умна, но об её уме не кричали; полна умственных интересов и образована, но без всяких притязаний на ученость, Словом, это было вполне, если можно так выразиться, художественно-гармоничное существо; а таким был и сам Хомяков. Отсюда их сродство и редкое счастие, для многих мало понятное. Хомяков не суживался в семейной жизни и не снисходил до неё, как многие умники: для него семья была «святая святых», где почерпал он вдохновение и силу и куда никого со стороны не допускал... Но лучше всего это настроение выражается его же стихами, написанными через два года после свадьбы:

Лампада поздняя горела

Пред сонной лению моей,

И ты взошла и тихо села

В слияньи мрака и лучей.

Головки русой очерк нежный

В тени скрывался, а чело -

Святыня думы безмятежной -

Сияло чисто и светло.

Уста с улыбкою спокойной,

Глаза с лазурной их красой,

Все тихим миром, мыслью стройной

В тебе дышало предо мной.

Ушла ты - солнце закатилось,

Померкла хладная земля;

Но в ней глубоко затаилась

От солнца шаркая струя.

Ушла! Но Боже, как звенели

Все струны пламенной души,

Какую песню в ней запели

Оне в полуночной тиши!

Как вдруг и молодо, и живо

Вскипели силы прежних лет,

И как вздрогнул нетерпеливо,

Как вспрянул дремлющий поэт!

Как чистым пламенем искусства

Его зажглася голова,

Как сны, надежды, мысли, чувства

Слилися в звучные слова!

О, верь мне: сердце не обманет,

Светло звезда моя взошла,

И снова яркий луч проглянет

На лавры гордого чела.

 

Войдя в новую семью, Катерина Михайловна сразу стала тем, для чего была рождена и воспитана: верною женою и послушною дочерью. Она смирялась перед свекровью, которой крутой нрав и ей доставлял немало горьких минут; а чем она была для мужа, это прекрасно выразил в посвященных ей стихах её брат H. М. Языков:

Дороже перлов многоценных

Благочестивая жена!

Чувств непорочных, дум смиренных

И всякой тихости полна,

Она достойно мужа любит

Живет одною с ним душой,

Она труды его голубит,

Она хранит его покой.

И счастье мужа - ей награда

И похвала, и любо ей,

Что меж старейшинами града

Он знатен мудростью речей,

И что богат он чистой славой 

И силен в общине своей.

Она воспитывает здраво

И бережет своих детей:

Она их мирно поучает

Благим и праведным делам,

Святую книгу им читает,

Сама их водит в Божий храм.

Она блюдет порядок дома,

Ей мил её семейный круг,

Мирская праздность незнакома,

И чужд безсмысленный досуг.

Не соблазнят её желаний

Ни шум блистательных пиров,

Ни вихрь полуночных скаканий

И сладки речи плясунов,

Ни говор пусто-величавый

Бездушных, чопорных бесед,

Ни прелесть роскоши лукавой,

Ни прелесть всяческих сует.

И дом её боголюбивый

Цветет добром и тишиной,

И дни её мелькают живо

Прекрасной, светлой чередой;

И никогда их не смущает

Обуревание страстей:

Господь ее благословляет,

И люди радуются ей.

 

«В детях оживает и, так сказать, успокоивается взаимная любовь родителей», сказал впоследствии Хомяков. Легко себе представить, чем были дети для молодых супругов. У них родились один за другим сыновья Степан и Федор. Они были оба болезненны, особенно маленький Степанчик, и оба умерли в 1838 году. Памяти их посвящено стихотворение «К детям»

Бывало, в глубокий полуночный час

Малютки, приду любоваться на вас;

Бывало, люблю вас крестом знаменать,

Молиться, да будет на вас благодать,

Любовь Вседержителя Бога.

 

Стеречь умиленно ваш детский покой,

Подумать о том, как вы чисты душой,

Надеяться долгих и счастливых дней

Для вас, беззаботных и милых детей -

Как сладко, как радостно было!

 

Теперь прихожу я: везде темнота,

Нет в комнатке жизни, кроватка пуста,

В лампаде погас пред иконою свет...

Мне грустно: малюток моих уже нет -

И сердце так больно сожмется!

 

О дети! В глубокий полуночный час Молитесь о том, кто молился о вас,

О том, кто любил вас крестом знаменать;

Молитесь, да будет и с ним благодать,

Любовь Вседержителя Бога.

 

Впоследствии у Хомяковых было семеро детей: пять дочерей и два сына.

V.

Жизнь в Москве и деревне. - Заграничное путешествие. - Отношение Хомякова к своим произведениям. - Литературные противники, единомышленники и друзья. - K. С. Аксаков и Ю. Ф. Самарин. - Валуев. - Сочинения Хомякова.

 

Со времени женитьбы и до конца внешний распорядок жизни Алексея Степановича почти не менялся. Московский дом, в котором прошла его ранняя молодость, был отдан в приданое за Анной Степановной, которая через три года скончалась, а Алексей Степанович с женой поселились в наемной квартире. Долее всего прожили они на Арбате, против церкви Николы Явленного, а оттуда осенью 1844 года переехали на Собачью площадку, в собственный дом, купленный у князей Лобановых-Ростовских, в котором с тех пор и жили постоянно. Весною Алексей Степанович уезжал в деревню довольно поздно, часто в июне, но за то осенью, как страстный охотник, заживался там долго. И он, и его жена очень любили Липицы, но проводили лето больше в Боучарове, которое было удобнее для житья и, как главное имение, требовало большего присмотра. Здесь почти всегда бывал кто-нибудь, чаще всего ближайшие соседи, Ротмистров, Булыгин и Загряжский; постоянным же собеседником Алексея Степановича и соучастником в любимой его игре на биллиарде был его управляющий Василий Александрович Трубников, которого Хомяков очень любил. Дети Трубникова, и особенно сын его Сеничка, большой шалун, часто приходили играть с детьми Хомякова. Марья Алексеевна не одобряла такого общества, но сын в этом её не слушал. Вообще же Марья Алексеевна никогда не переставала горевать о своем старшем сыне, а Алексея Степановича любила журить и бранить, чтó он с необыкновенным терпением переносил. Между прочим она постоянно упрекала его в плохом управлении имениями, чтó было несправедливо, ибо Алексей Степанович в действительности устроил дела и заплатил множество долгов. На самом деле старуха не могла простить сыну его, по её мнению, либерального и протестантского образа мыслей, бороды и нежелания служить. Сама она доходила во внешних выражениях своей набожности до крайних пределов.

Итак, жизнь Хомякова делилась между Москвою и его деревнями, которые он объезжал довольно часто. Изредка ездил он в Петербург, по разу был в Киеве, Крыму и на Кавказе. В 1847 году он с женою и двумя старшими детьми ездил за границу, посетил Германию, Англию, Францию и Прагу.                         

Цель этого путешествия была, вероятно, двоякая: Алексей Степанович хотел показать своей жене великие произведения искусства, и побывать в Англии, земле, наиболее привлекавшей его на Западе.

В Праге, тогдашнем средоточии только-что пробудившейся Западно-славянской мысли, Хомяков познакомился с Ганкою и в его альбом написал следующие знаменательные строки:

«Когда-то я просил Бога о России и говорил:

Не дай ей рабского смиренья,

Не дай ей гордости слепой

И дух мертвящий, дух сомненья

В ней духом жизни успокой.                 .

Эта же молитва у меня для всех славян. Если не будет сомненья в нас, то будет успех. Сила в нас, только бы не забывалось братство. Что я это мог записать в книге вашей, будет мне всегда помниться, как истинное счастие».

К этому времени относится стихотворение «Беззвездная полночь дышала прохладой».