Меню сайта
Категории раздела
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
Революция как событие является ярким историческим моментом или кратким периодом, в котором слом политической формы приводит к радикальной перестройке сущности всех отношений в обществе. Наиболее радикальный слом – переход от монархии к республике или обратный процесс - реставрация монархии. В то же время есть и революции как целые переходные эпохи – последовательное изменение форм правления и жизненных укладов.
Столь масштабное явление, как замещение Римской республики принципатом (монархической формой) не выглядит как революция, поскольку не является отдельным событием. Тем не менее, обретение новой политической формы, прошедшее множество значительных реформ, означает революционный процесс. То же можно сказать и о деградации европейских монархий, которые не свергали, а постепенно отодвигали от власти, превратив в конце концов в побрякушку для публики. Размах переходной эпохи в полвека не кажется слишком протяженным. Шпенглер распределяет характеристики Английской, Французской и Немецкой революций: почтенная, великолепная и смешная. И соответствующие им лозунги: свобода, равенство, солидарность. «Эти формы выявляются в политических институтах либерального парламентаризма, социальной демократии и авторитарного социализма, которые кажутся нам чем-то новым, в действительности же являются лишь внешними проявлениями неизменного жизненного уклада этих народов, свойственного исключительно каждому из них в отдельности и не передаваемого другому». Ровно так же (и это отмечено множеством русских мыслителей) Русская революция была «бесовщиной» на русской почве – типично русским явлением, отражающим расовые признаки исторического народа. Чтобы разобраться в расовой типологии революций, Шпенглер противопоставляет английскую и французскую революция, считая, что для немцев революционность духовно чужда и заимствована по недоразумению. Шпенглер полагал, что цель революции указана инстинктом. Англичанам – инстинктивным стремлением к торжеству индивидуальности, следствием чего является либерализм, неравенство и ликвидация государства. Французам – инстинктивным стремлением к беспорядку, равенству всех. В реальности английский тип революции вел к власти сильной и беспощадной личности, а свободная игра частных сил и интересов – к общей пользе. Французский тип революции – это «идеальный анархизм», который вел только к деспотизму генералов и президентов, единственно способных сохранить жизнеспособность целого. Шпенглеру явно импонирует английский тип революции консервативного толка: в ней сохраняются сословия и убирается все, что им мешает, а сами сословия служат составившим их личностям. Французская революция, напротив, выглядит отвратительно: «Классическая страна западноевропейских революций – Франция. Звонкие слова, потому крови и на панели, la sainte guillotine (святая гильотина), жуткие ночные пожары, торжественная смерть на баррикаде, оргии беснующейся толпы – все это соответствует садистскому духу этой расы». Можно сказать, что в Русской революции именно такой – живодерский тип – вышел на первый план. Поэтому так популярны были в Советской России фигуры французских революционеров. И так популярны последующие казни собственных революционеров. Английская революция столь привлекательна, что Наполеон, в глазах Шпенглера, становится носителем не французской, а английской идеи. И именно поэтому, якобы, множество немцев сражались в полках императора-узурпатора. Английская идея – допустимая мутация прусского духа, французская – его прямая противоположность. Правда, Шпенглер как-то упустил, что множество немцев верой и правдой служили русским императорам, и Пруссия стала союзником не наполеоновской Франции, а России. Шпенглер не забывает указать, что ничего марксистского в революции нет. Революция не имеет никаких универсальных признаков. Она всегда обусловлена расой. Англичанин ломает прежний порядок ради извечной жажды утвердить себя как властное, но одновременно и ответственное частное лицо. В этом случае идеал – не бессословное, а безгосударственное общество. Француз, напротив, побузив в условиях анархии, требует бессословного государства, стремясь уравняться в праве со всеми. В этом случае также нет никакой борьбы «классов» в марксистском (хозяйственном) смысле, а только борьба социальных групп за повышение или сохранение своего статуса. В германской революции Шпенглер видел две модели, в карикатурной форме повторяющие английскую и французскую революции: «Англичанин стремится убедить внутреннего врага в слабости его позиции. Если это ему не удается, он спокойно берется за саблю или револьвер и подчиняет себе своего противника без революционной мелодрамы. Он рубит голову своему королю, потому что он инстинктивно чувствует необходимость этого символа; для него это проповедь без слов. Француз же поступает так ради реванша, из любви к кровавым сценам. Он щекочет себе нервы сознанием, что это именно королевская голова. Ибо без человеческих голов, нанизанных на колья, аристократов, висящих на фонарях и священников, зарезанных женщинами, он не был бы удовлетворен. Конечный итог великих дней беспокоит его меньше. Англичанину важна цель, французу же — средства». Шпенглер обвинял немцев в том, что они не пошли дальше карикатуры на эти типы. Народ только наблюдал за болтунами и скандалистами. «Но истинная революция — это революция всего народа, единый вcкрик, единое прикосновение железной руки, единый гнев, единая цель». Национальная революция, тем самым, не состоялась. Состоялась узурпация в момент упадка национального духа. К власти пришли карикатурные вожди и антинациональные силы. «Немецкая революция возникла из теории». Сама идея революции является для немцев привнесенной, совершенно чуждой прусскому инстинкту. Шпенглер пишет о бессмыслице теории марксистской революции: «В стране крестьян и чиновников это – сущая бессмыслица. Теория эта дала преобладающему большинству народа, разделенному на бесчисленное множество профессий, кличку «третьего сословия» и, таким образом, признала его объектом классовой борьбы. Она превратила, в конце концов, социалистическую идею в привилегию четвертого сословия». Теория в таком случае – только слова. И когда мы говорим, что «идеи движут миром», то утверждаем торжество врожденных идей, возвышающих душу расы до национального самосознания. Шпенглер высказывался по поводу отвлеченных идей с раздражением: «Утверждение, будто идеи творят мировую историю, представляет собой болтовню заинтересованных писак. Идей не высказывают. Художник созерцает их, мыслитель их чувствует, государственный деятель и солдат их осуществляют. Идеи осознаются только тогда, когда они входят в кровь, инстинктивно, а не путем абстрактного размышления. Они доказывают свое существование народным духом, типом человека, символикой действий и произведений; и знают ли вообще об этих идеях люди, через которых они проявляются, говорят ли они о них, пишут об этом или нет, правильно ли при том или ложно их толкуют, — все это несущественно». Расологический подход Шпенглера не оставляет камня на камне от классового подхода Маркса и разоблачает несостоятельность марксистского понятия о движущих силах революции. По Шпенглеру, никакой класс не может быть движущей силой. «Буржуазия», «пролетариат» для революции - это только слова, своего рода опознавательные знаки революции. При этом «всякий истинный француз был и остается сегодня буржуа. Каждый истинный немец — рабочий». Движущей же силой становятся идеи, вошедшие в плоть и кровь нации, а вовсе не осознанные и продуманные доктрины; «увлечь всех вперед может только кровь, только идея, ставшая телом и духом». Это уже не революция-событие, а революция-процесс. Она не бунт, а закономерность, обусловленная национальным духом. Революция 1918 года в Германии была только «дилетантскими действиями» - самоубийственными для нации и государства. «Это не было восстание народа, который только наблюдал, опасливо, с сомнением, хотя и со свойственной Михелю симпатией ко всему, что направлено против сидящих наверху, это была революция во фракционных комнатах». И все-таки революция встречала пассивное сочувствие, выраженное в «почти метафизическом хотении», в страсти наблюдать за попыткой явления «иного» в собственном национальном организме. В собственной истории мы тоже видим «мистические хотения» образованных слоев и пассивное наблюдение массы как в феврале-декабре 1917, так и в августе-декабре 1991 и октябре 1993. Отстраненная от истории позиция была глупостью, за которой последовала пошлость. «Это снова был не народ, и даже не обученная социализму масса. Негодный сброд во главе с отбросами интеллигенции был тем элементом, который вступил и бой. Истинный социализм, проявившийся в августе 1914 года, здесь бы предан в то время, когда он сражался в последней схватке на фронте или лежал в братских могилах, в которых была погребена половина населения Европы». Тогда у марксистов власть была в руках, и они добровольно отказались от нее. В Германии 1918 ровно так же, как и в России 1991. «Появись хоть один выдающийся человек из недр народа, и весь народ последовал бы за ним. Никогда еще народное движение не было втоптано в грязь более жалким образом из-за ничтожества вождей и их свиты». «В такие минуты побеждают только собственной смертью. Но они спрятались; вместо того, чтобы встать во главе красных армий, они заняли хорошо оплачиваемые места во главе советов рабочих депутатов». «Революция потерпела поражение из-за трусости». «Все это доказывает, что "четвертое сословие”, - в понятии которого содержится глубочайшее отрицание, - как таковое, в противоречие всему остальному народу, не в состоянии созидать. Это доказывает, если только действительно это была социалистическая революция, что пролетариат не является ее достойнейшим представителем». «Там, где ожидали героев, нашлись только освобожденные преступники, сочинители, дезертиры, которые рыча и совершая кражи, опьяненные своей значительностью и отсутствием опасности, бродили, устраняли, правили, колотили, сочиняли. (…) Не было великой толпы, скованной в одно целое единой мыслью». «Ни одного величественного момента, ничего воодушевляющего; ни одного крупного человека, ни одного исторически значительного слова, ни одного дерзновенного преступления. Все запечатлено здесь лишь отвратительным ничтожеством и нищетой духа». В этих оценках мы видим и собственную историю: более всего историю 1917 года – героизированную и наполненную смыслами постфактум, а в действительности возникшую из глупости и пошлости заговорщиков, арестовавших Царя, а потом ставшую живодерством откровенных бандитов и дезертиров. Шпенглер определяет 1919 год как низшую точку падения немецкого достоинства. Точно так же мы должны оценить 1917 год и 1993 год в России. Либеральный реванш 1991 года также был событием-преступлением, а не движением русского национального духа. И снова мы видим полную аналогию: в России в начале XXI века действуют те же антинациональные силы, что действовали в Германии в начале ХХ века. Шпенглер писал: «Веймар осужден в сердце народа. Никто даже не смеется. Утверждение конституции наткнулось на абсолютное равнодушие. Веймарские власти полагали, что парламентаризм еще в начале своего развития, между тем как в деятельности даже в Англии он быстро идет к упадку». «Написанное в конституции само по себе всегда лишено значения. Важно то, что извлечет из этого народный инстинкт». Упадок затормозился 2-й мировой войной, пафос вернулся на парламентские трибуны. Но прошло полвека, и европейским парламентам уже нечего сообщить избирателям. Взамен появляется общеевропейский парламент, где профанация политики еще глубже. Ни в Германии после 1919 года, ни в России после 1991 года народ ничего не извлек из конституции. Конституция осталась лишь словом, лишь знаком совершенного переворота – революции-преступления. Ельцинская Конституция бессмысленна даже для судей, она подлежит исполнению только в технических деталях, а декларированные принципы остались только набором слов. Преступление прикрыто этими словами как фиговым листом. Конституция – знак нашего национального позора. http://savliy.livejournal.com/348721.html | |
|
| |
| Просмотров: 446 | |