«Грозным» Бронислава Людвиговича Громбчевского (1855-1926) прозвали англичане, которым он внушал немалые опасения своими дерзкими рейдами. «Человек гигантского роста и геркулесовского телосложения, который прошел весь Памир с небольшим казачьим конвоем и внезапно появился у самого порога британской Индии», ─ так писала о нем в 1891 году «Таймс». Дело, конечно, не только в физических данных, но, главное, в той решительности и напористости, с которыми Громбчевский отстаивал российские интересы.

Большая игра продолжает волновать наше воображение острыми перипетиями противостояния России, Великобритании и Китая, судьбами своих героев. Наверное, многие не уступали Громбчевскому в бесстрашии, готовности рисковать жизнью ради открытия новых земель. И все же этот российский первопроходец представляется особенно яркой фигурой. Трудно сказать, кого в нем было больше ─ ученого, обогатившего отечественную науку результатами своих исследований, или искателя приключений, имперского агента под стать Лоуренсу Аравийскому.

Громбчевский был истинным российским патриотом, чему не мешало его польское происхождение.

Немало замечательных сынов Речи Посполитой, писателей, поэтов и мыслителей не только сражались «за нашу и вашу свободу», но и приумножали богатство и славу государства Российского.

В 18 лет он поступает на военную службу и получает назначение в штаб Туркестанского военного округа. В те годы Петербург активизировал свою внешнюю политику в Центральной Азии, встречая резкое противодействие Великобритании и дряхлеющего Китая. В 1885 году дело дошло до крупного сражения на Кушке, в результате которого афганские части, действовавшие при поддержке англичан, были наголову разбиты.

Со второй половины 80-х годов центр тяжести Большой игры смещается в сторону Памира, контроль над которым давал стратегические преимущества в расширении экспансии государств-соперников. Чтобы покорить этот край, нужны были пионеры-первопроходцы, разведчики и следопыты. Для них винтовка и револьвер были столь же неотъемлемой частью снаряжения, как приборы для астрономических наблюдений или топографической съемки. Они свято верили, что несут азиатским народам блага современной культуры и цивилизации, но нередко заканчивали свои дни в нищете и болезнях, забытые современниками и потомками. «Повесит эполеты оставшимся страна, и к черту амулеты, и стерты имена...».

Однако в то время Бронислав Громбчевский не помышлял о таком исходе. Он участвовал в завоевании Хивы и Коканда, в Алайском походе и взятии Самарканда. В 1880 году становится помощником начальника Маргеланского уезда, а в 1885 году занимает должность старшего чиновника по особым поручениям при военном губернаторе Ферганской области.

Громбчевский завоевал репутацию знатока Средней Азии, в совершенстве овладев узбекским, таджикским и персидским языками, изучал геологию, астрономию и другие естественные науки.

В 1885 году он отправляется в экспедицию в Кашгарию, результаты которой высоко оценило руководство Императорского географического общества (ИРГО) ─ Великий князь Константин Николаевич и выдающийся ученый П.П. Семенов Тян-Шанский.

Весной 1888 года Громбчевского (в то время поручика) срочно вызывают в столицу. Этим он обязан старому товарищу по оружию А.Н. Куропаткину, который был уже генералом и работал в Генштабе. Военный министр П.С. Ванновский поручил ему выполнить поручение Александра III, решившего хорошенько проучить англичан в Средней Азии. Как выразился монарх, «нужно их побольнее укусить». От Министерства иностранных дел проку в таком деле не было. Александр III отлично знал, что мидовское начальство не хотело лишний раз ссориться с Лондоном. Позже, в беседе с Громбчевским, глава внешнеполитического ведомства Н.К. Гирс откровенно признался, что у него хватает «головной боли из-за Европы», чтобы еще заниматься Азией. Эта часть света его не интересовала, и единственное, чего хотел министр ─ не создавать там проблем, которые могли испортить отношения с англичанами. Вот почему царь обратился к П.С. Ванновскому, а тот − к Куропаткину, который вспомнил о Громбчевском.

Поручик спешно примчался в Петербург и был ошеломлен свалившейся на него ответственностью. Ему и дня не дали на размышления. За несколько часов, не выходя из кабинета Куропаткина, он набросал план тайной операции, от которого царь пришел в восторг.

Предполагалось поднять восстание в Афганистане против британского ставленника эмира Абдур Рахман-хана. Возглавить его должен был проживавший в изгнании в Самарканде его двоюродный брат Исхак-хан, которого русские должны были обеспечить оружием и деньгами.

Генерал-губернатор Туркестана − спокойный немец генерал-адъютант Н.О. Розенбах, избегавший всего сомнительного и рискованного, был возмущен затеянной авантюрой, но препятствовать воле государя не посмел. Громбчевский с конвоем из казаков перевел Исхак-хана через границу, и вскоре убедился, что расчет его верен. Народные массы, недовольные тиранией эмира, стекались под знамена нового вождя, взявшего под свой контроль северо-западные области Афганистана.

Однако в конце лета правительственные войска остановили продвижение мятежников. Вот-вот могло начаться контрнаступление, а на все просьбы Исхак-хана о помощи российское правительство отвечало молчанием. Александр III успел потерять интерес к афганскому предприятию – англичан «укусили», вот и довольно. Министерство иностранных дел, вспоминал Громбчевский, выторговало у Лондона какую-то «небольшую уступку на Ближнем Востоке», пообещав взамен не оказывать поддержки афганской оппозиции. Тем самым упускалась возможность распространить российское влияние на обширные территории, вплоть до самой Индии. Досаду и разочарование Громбчевского не умерила даже высочайшая милость − император присвоил ему звание штабс-капитана и наградил крупной денежной суммой в тысячу рублей.

И все же он не терял надежды на то, что в примыкавших к российским колониям районах Центральной Азии удастся подорвать британское владычество. У него созревает план экспедиции − углубиться в горы Памира и дойти до Канджута, расположенного у самого «входа» в британский Кашмир. Сафдар Али-хан, правитель этого горного княжества, заявлял о своем желании принять российское подданство, что воодушевляло молодого и предприимчивого офицера. «На мою долю, ─ писал он, ─ выпала лестная задача − первому русскому проникнуть за Гиндукуш».

12 июля 1888 года экспедиция вышла из Маргелана (административный центр Ферганской области). Она шла узкими, извилистыми тропами, переправлялась через ревущие горные потоки. Суровый высокогорный климат, бураны, метели и лавины создавали серьезные препятствия на пути к желанной цели. Громбчевский мучился жестокими головными болями и кровотечениями из носа, его спутников одолевали головокружение и одышка. Вот что он писал:

«Если бы Данте прошел в Канджут, то описание пути в ад было бы более характерно и правдоподобно. Путь этот так отвратителен, что, несмотря на все содействие канджутцев, я добрался до Балтита (столица Канджута ─ А.Р.), лишившись половины лошадей и части вьюков».

Громбчевский находится в Канджуте с конца августа до начала октября. Сафдар Али-хан повторно изъявил свою просьбу о вхождении в состав России и передал гостю послания на имя императора и туркестанского генерал-губернатора. Подчеркивалось, что Китай и Англия ─ враги Канджута. В качестве первоочередной меры этот правитель просил снабдить его двумя горными орудиями и сотнею новейших винтовок Бердана.

Излагая в своих донесениях просьбы канджутского владыки, Громбчевский оговаривался: дескать, он не скрывал от него, что посетил Канджут «с научною целью, не имея никакой политической миссии». Однако надежды штабс-капитана на позитивную реакцию Петербурга легко читались между строк. Именно Громбчевский рекомендовал Сафдар Али-хану направить послания в Петербург и Ташкент.

В декабре 1888 года штабс-капитан докладывает об итогах экспедиции в Петербурге. Им собраны ценнейшие научные сведения, географические, этнографические и минералогические коллекции, произведена подробная съемка всего пройденного пространства». Его пригласили в Гатчинский дворец, где он рассказывал о своей экспедиции Александру III, членам царской фамилии и придворным. К нему особенно благоволил цесаревич (будущий Николай II) и его воспитатель генерал Г.Г. Данилович.

Тем не менее, ни в 1888 году, ни позже Петербург не ответил на призывы Сафдар Али-хана, в российское подданство его не принял и оружия не дал. Не помогли ни послания мира, ни настойчивость Громбчевского.

Летом 1889 года Громбчевский снаряжает новую экспедицию (средства на нее были выделены лично государем-наследником) и 1 июня с эскортом из семи казаков выступает из Маргелана. На этот раз он планировал посетить памирские ханства Вахан, Шугнан и Рошан и исследовать Кафиристан (горный район на северо-востоке Афганистана). Однако этому помешала война ─ Абдур Рахман-хан теснил отряды Исхак-хана и союзных с ним правителей указанных ханств. Афганцы творили невероятные зверства, свидетельствовал Громбчевский. Казни производились ежедневно. Деревни выжигались, а поля вытравлялись лошадьми. «Мы на каждом шагу видели такие ужасные картины народного бедствия, которые возможны только в Азии, где один властелин, захватывая страну другого, считает себя в праве поголовно истребить население, а страну обратить в пустыню. Экспедиция перевязывала раненых, снабжала больных лекарствами, делилась скудными запасами продовольствия, но все это было каплей в море».

После того, как афганские власти не разрешили Громбчевскому проход по захваченной ими территории, он повел экспедицию по запасному маршруту ─ вдоль восточных склонов Гиндукуша и хребта Мустаг, исследуя истоки Раскем-Дарьи и северо-восточные склоны Гималайского хребта. Кроме того, планируется изучение северо-западного Тибета.

В начале октября состоялось его знакомство с капитаном Фрэнсисом Янгхазбендом, британским путешественником и разведчиком. Человек он был того же сорта ─ одержимым страстью к путешествиям, готовый дерзать ради интересов своей страны. В другое время и при других обстоятельствах эти люди могли стать хорошими надежными друзьями. В той же обстановке их сходство только подхлестывало соперничество. Англичанину было поручено отвадить канджутского мира от России и договориться с китайцами о совместном противостоянии «экспансии с севера».

Некоторые обстоятельства этой встречи двух капитанов остаются невыясненными. Заявляется, что Громбчевский передал Янгхазбенду «секретную карту», которая позже была использована англичанами для подготовки соглашения о разделе Памира между Афганистаном и Китаем. Однако по другим данным эта карта была опубликована еще в 1886 году, к тому же Янгхазбенд ознакомил российского путешественника со своими картами.

А вот англичанин дал более серьезный повод для обвинений. С помощью хитроумной уловки он лишил Громбчевского возможности перезимовать в Кашмире и позаботился, чтобы соответствующая просьба руководителя российской экспедиции, адресованная британскому резиденту, не была удовлетворена.

В результате Громбчевскому пришлось идти в Тибет в самый суровый и неподходящий для этого сезон, причем по исключительно сложному и опасному маршруту, который подсказал ему все тот же Янгхазбенд. Он и сам не отрицал, что указал русскому «путь абсолютно лишенный всякого значения, из ниоткуда в никуда».

Выступив в путь 16 декабря, Громбчевский и его спутники рассчитывали через тибетское плоскогорье добраться до обжитых районов в Кашгарии. «Было так холодно, что выбитая ветром слеза, не успевая скатиться, замерзала на ресницах. Снега не было. Родники все вымерзли». Главной проблемой стало отсутствие воды. Для чая ее добывали, оттаивая лед, а вот лошади оставались непоеными. 27 декабря была сделана остановка на берегу озера, но оно было покрытым таким толстым льдом, что пробиться через него не представлялось никакой возможности. Каждую ночь замерзало несколько лошадей, а 31 декабря поднялся бешеный ветер. «Казалось, что мы замерзаем, и экспедиции нет спасения», ─ вспоминал Громбчевский.

Пришлось повернуть назад и добираться до Кашгарии другим путем. Оттуда Громбчевский пишет о случившемся П.П. Семенову-Тян-Шанскому, не забыв упомянуть об отказе англичан допустить его в Кашмир.

В конце мая в Яркенде (город в Кашгарии) состоялась вторая встреча с Янгхазбендом. Громбчевский мог предъявить претензии англичанину, однако ни словом не обмолвился о тех обстоятельствах, которые едва не погубили его экспедицию. Главным для него было выяснить цели и задачи Янгхазбенда.

Он получает информацию, что британским агентом ведутся тайные переговоры с китайцами о разделе Памира, и информирует об этом Петербург.

В октябре 1890 года Громбчевский возвращается в Маргелан. Экспедиция завершена, собраны важные научные материалы. Однако путешественника ждет неприятное известие. Ему запрещен въезд в Петербург, а все плоды его трудов (записи, коллекции, карты и т.д.) предписано отослать в столицу почтой. Причиной подобной опалы, как это ни удивительно, послужила его жалоба на поведение англичан.

Еще в апреле, прочитав письмо Громбчевского, П.П. Семенов-Тян-Шанский обо всем рассказал цесаревичу. Тот «пришел в ярость, узнав о бесчеловечности англичан» и пожаловался царю. Александр III вспылил и проявил свое неудовольствие на приеме для дипломатического корпуса ─ не стал разговаривать с английским послом.

Тот незамедлительно связался с Форин офисом и получил телеграмму от вице-короля Индии, адресованную российскому государю. В ней заявлялось, что Громбчевский якобы не обращался к британскому резиденту в Кашмире и никто ему ни в чем не отказывал. Тогда царь разгневался уже на штабс-капитана.

Слава Богу, официальное письмо британского резидента в Кашмире с отказом не было утеряно. Громбчевского реабилитировали, наградили и обласкали. Чин подполковника, золотая медаль ИРГО, пожизненная пенсия в 400 рублей ежемесячно, полугодовой отдых за границей с тремя тысячами рублей на дорожные расходы… Чем не золотой дождь?

Однако испытанное им нервное потрясение было слишком сильным, чтобы забыть о нем. «Меня так измучили тяжелые переживания, − писал он, − что даже эти исключительные награды не изменили принятого мною решения: навсегда покончить со смертельно опасными предприятиями». Когда цесаревич заметил, что выглядит путешественник не слишком радостным, Громбчевский откровенно признался:

«Я не могу избавиться от мысли, что бы со мной сталось, если бы сумка, в которой находился этот документ, потерялась в дороге, упала в пропасть или в воду при речной переправе».

Вот уж поистине: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»…

Громбчевский занимается созданием на Памире местной администрации, собирает историко-культурные и этнографические данные, подтверждающие обоснованность его включения в состав России. Он призывает власти как можно скорее очистить Памир от британского и китайского присутствия и принимает участие в организации летом 1891 года памирского рейда полковника М.Е. Ионова.

Между тем, англичане договариваются с китайцами о передаче им крепости в Шахидулле-Ходже (на южных подступах к Памиру) и захватывают Канджут, через который предполагается проложить дорогу для переброски войск войск и боеприпасов. Сафдар Али-хан тщетно взывал о помощи, упрашивая Петербург прислать ему «100 человек с оружием под началом Громбчевского» и подчеркивая, что англичане пришли в его страну, чтобы «создавать укрепления против русских». Несмотря на ожесточенное сопротивление, в конце декабря Канджут пал.

Летом 1892 года отряд Ионова вновь отправляется на Памир, на этот раз вместе с Громбчевским. Оба офицера не стесняются применять силу ─ дело дошло до кровопролитной стычки с афганским караульным постом. Бумаги, найденные у убитого начальника поста, свидетельствовали, что англичане уже достигли договоренности с Китаем, по которой «все Памиры отошли афганцам». Это стало тревожным сигналом для Петербурга, наконец, в полной мере осознавшего необходимость более жестких мер по защите своих интересов.

В 1895 году между Россией и Великобританией был подписан договор о разграничении на Памире. Англичане отгородились от России «Ваханским коридором», доставшимся Афганистану, и закрепили за собой отдельные районы Памира.

Возможно, если бы в Петербурге своевременно поняли стратегическое значение памирских земель, не проявляли инертности и медлительности, России могли бы достаться и Вахан, и Канджут, и другие горные княжества. Так, наверное, думал Громбчевский, покидая Среднюю Азию в 1896 году.

Он дослужился до генерал-лейтенанта, был Пограничным комиссаром Амурской области, Южно-уссурийского края, Гражданским комиссаром Квантунской области в Китае, астраханским губернатором и наказным атаманом Астраханского казачьего войска. В 1906 году выходит в отставку и отправляется представителем российского Красного креста в Марокко, где шла война между повстанцами и колониальными французскими и испанскими войсками. После революции и Гражданской войны (он служил у А.И. Деникина и А.Ф. Колчака, был брошен в тюрьму большевиками и освобожден японцами) Громбчевский перебирается в Польшу. «Революция, ─ с горечью писал он, ─ лишила меня всего, чем я обладал, что могло бы обеспечить для меня мирное и независимое существование в старости». Бронислав Людвигович сильно нуждается, много болеет. «Чужим остался Запад, Восток ─ не мой Восток, а за спиною запах пылающих мостов…».

На склоне лет он пишет воспоминания, посвященные его пребыванию в Средней Азии, экспедициям на Памир. Это осталось самым волнующим и важным делом его жизни. Наверное, он был бы счастлив узнать, что в Хунзе (вошла в состав Пакистана) хранят память о «грозном Громбчевском». Его портрет украшает музей в Балтит-форте, и жители этого прежде независимого княжества любят поговорить о тех временах, когда с севера, через неприступные горы к ним прорвался отважный путешественник, зародив надежды на союз с Россией. Жаль, что судьба распорядилась иначе.

Рудницкий Артем Юрьевич – доктор исторических наук, заместитель директора историко-документального департамента МИД РФ