Меню сайта
Категории раздела
| Страницы русской прозы [140] |
| Современная проза [72] |
| Страницы русской прозы [140] |
| Современная проза [72] |
Въ новую земскую школу, обращенную въ лазаретъ, привезли солдатъ. Это легко раненые. Ихъ тридцать человѣкъ. Вписывая въ книгу данныя о нихъ, видишь, сколько въ Россіи губерній, выговоровъ, типовъ лицъ. Немалая наша страна. Изъ тридцати семнадцать хлѣбопашцы. Такъ и быть должно. Если взглянешь въ окошко, или туманнымъ утромъ выйдешь по большаку — столько полей, жнивья, озимыхъ, пахоты — на милліоны рукъ. Одного рыжеватаго мужика имя — Хрисанѳъ, а зовутъ его всѣ Крысаномъ. Онъ и есть Крысанъ. Высокій, нескладный. Ходитъ нѣсколько коряво. Раненъ въ руку, когда шли «на ура». Пьетъ много чаю. Другой пониже ростомъ, со спутанными волосами, рѣдкой бороденкой. Кажется, Курской губерніи. Крысанъ — самарецъ. У него развороченъ палецъ, и зловоненъ. На перевязкѣ, когда снимаютъ разложившіяся частицы, слегка охаетъ. Но крѣпится. Они оба пахари. Изъ тѣхъ, кѣмъ государства держались. И эти не выдадутъ. Все помаленьку, помалегоньку. А прикажутъ имъ — всѣ полягутъ. Не побѣгутъ. Работа состоитъ здѣсь въ томъ: кормить ихъ, поить чаемъ, помогать на перевязкѣ. Это, разумѣется, не трудно. Удивительтная тьма вечеромъ, когда выйдешь на улицу! Начало ноября. Суровое въ деревнѣ время. Человѣку молодому и нервноум вѣтеръ, тьма ночи кажутся хаосомъ. Вѣротяно, это такъ и есть. Вспоминаешь о тѣхъ воюющихъ, знакомыхъ и друзьяхъ, съ кѣмъ въ пестрой, иногда блестящей сутолкѣ столицъ сжигалъ жизнь. Гдѣ они сейчасъ? Въ развѣдкахъ, въ опасностяхъ? Или кто-нибудь изъ нихъ уже хрипитъ въ кусту, съ пулей въ животѣ? «О плавающихъ, путешествующихъ, недугующихъ, страждущихъ и плѣненныхъ — и о спасеніи ихъ»… Фамилія одного раненаго — Келка. Онъ Петроградской губерніи, очень страннаго, Люсинбургскаго уѣзда. О своей народности, смущаясь, пролепеталъ: «винцъ», «винь» — непонятно. Онъ просто финнъ. Добрые у него глаза, дѣтскіе. Очень растерянный. Что-то мелькаетъ и перебѣгаетъ въ лицѣ, и говоритъ онъ тоже жалобно — малопонятно. Точно подбалтываетъ. Вечеромъ мучительно и горячо молится, на колѣняхъ. Я принесъ имъ въ палату, передъ вечернимъ сномъ, яблокъ. Разговорились. Келка все бормоталъ: «Ой, много народу побили!» И улыбался виновато. Потомъ прибавилъ: «И я его, офицера ихняго, прикладомъ, прикладомъ!» Еще разъ я видѣлъ, онъ стоялъ передъ постелью, голову въ нее уткнулъ и руками сжалъ. Пусть бы актеръ сыгралъ такъ отчаянье! Маркъ Аврелій былъ очень спокойный, всегда прекрасный и правый человѣкъ. Ему было горько жить, во многомъ. Но одного онъ не зналъ, терзаній совѣсти. Великое это счастье. Низкорослый, черный, веселый солдатъ разсказывалъ, какъ ихъ рота сошлась съ австрійцами — на штыки. «И они стоятъ, и мы стоимъ, значитъ, и имъ страшно, и нашимъ. Они кричатъ — сдавайтесь, и мы имъ то же кричимъ. Ротный нашъ говоритъ: «погоди колоть, ребята, сейчасъ сдадутся». И только сказалъ — разъ еум пуля въ лобъ. Наши осерчали. Нѣтъ, не уйдешь. Они драла. Я на какого-то наскочилъ, ка-акъ далъ ему штыкомъ въ задъ, даже хряснуло. Штыкъ застрялъ, вытащить не могу. А онъ бѣжитъ, меня за собой тянетъ. Ружье жаль бросать, ахъ ты дьяволъ этакій! Было къ своимъ утащилъ, въ Асвтрію. Ну, тутъ сбоку нашъ, Мироновъ ему раза далъ, попритихъ онъ». Это разсказывалось раза три. Всегда съ успѣхомъ. Отчего Келка тоскуетъ? — Измученъ. — Чѣмъ? — Кровью, выстрѣлами, убійствомъ. — И смерти ждетъ? — Ждетъ. — Многіе ждутъ? — Многіе. Большинство думаетъ, что не вернется. Много пишутъ женамъ, къ которымъ стали нѣжнѣе. Чаще вспоминаютъ домъ, дѣтей. Нерѣдко они смѣются. Но скоро становятся серьезны. Вообще они очень, очень серьезны. Почти всѣ стали набожнѣе. Еще есть гвардеецъ. Необыкновенной красоты человѣкъ. Даже черные его волосы ложатся симметрично, кольцами, какъ все въ немъ симметрія и гармонія. Онъ изъ Черниговской губерніи, но похожъ на Софокла. Этотъ Софоклъ мнѣ сообщилъ, что убилъ около тридцати человѣкъ. Черезъ нѣсколько времени, когда дежурила одна добрая душа, онъ вдругъ ей сказалъ: «А не грѣхъ, что я столько народу убилъ?» Солдаты засмѣялись. «Глупый человѣкъ, небось война!» Должно быть, и у него это было минутное. Маркъ Аврелій войну ненавидѣлъ. Ему пришлось воевать всю жизнь. Онъ покорно и величественно воевалъ съ разными квадами, маркоманами, защищая Римъ, ненавидя войну. Онъ всѣхъ побѣдилъ. Русскіе тоже войны не любятъ. Одинъ мой другъ пишетъ изъ арміи: «Я успѣлъ полюбить солдатъ, т.-е. какъ часть народа. Нашъ умнѣйшій народъ понимаетъ, какое страшное несчастіе война». Нашъ умнѣйшій народъ, не любя войну, отобьетъ всѣхъ, кого нужно. Если есть Судъ за гробомъ, Келка попадетъ въ селенія блаженныхъ. Иной разъ, разливая имъ чай или накладывая каши, думаешь, что эти люди увидѣли и узнали такое, чего тебѣ и всѣмъ не бывшимъ тамъ, не дано. — Бремя ли на нихъ? — Да. — Подвигъ ли? — Да. — Великая ли тоска? — Великая. Изъ нихъ мало такихъ, кто хочетъ драться. И умирать никому не хочется. Но если выпало общее горе — это горе война — надо драться. Они смотрятъ на себя, какъ на обреченныхъ. Навѣрно, есть у нѣкоторыхъ озлобленіе. Но я его не видѣлъ. Пришла старуха, принесла имъ пироговъ, и поклонилась въ поясъ. Вѣрно, такъ она покойника поцѣлуетъ въ вѣнчикъ на лбу. А мы? И мы въ поясъ поклонимся. Быть можетъ, слѣдуетъ взять руку Крысана, покрытую рыжеватыми волосками, — ту руку, что черезъ мѣсяцъ, два, снова будетъ держать ружье и отстаивать родину — взять ее и поцѣловать. Это вовсе не будетъ стыдно. «Спаси и помилуй рабовъ Божіихъ Павла, Сергія, Александра»… А затѣмъ слѣдуетъ прибавлять: «И все христолюбивое воинство» — старинное и теперь такъ мучительно-жалобное выраженіе. Да, все христолюбивое воинство. | |
|
| |
| Просмотров: 774 | |