При этом Россия, за которую белогвардейцы проливали свою кровь и умирали, не была равна не только Советской России большевиков — она не соответствовала ни существовавшей до 1917 года Императорской России, ни даже призрачной Российской республике, о которой мечтали офицеры-добровольцы демократических взглядов. Скорее, Россия, которую они мыслили, была всеобъемлющим и собирательным образом идеальной и вечной России, к которой можно обратится, как к Богу: «Всех убиенных помяни, Россия // Егда приидеши во царствие Твое…» [18], и к которой нельзя прийти раньше и иначе, чем будучи помянут Ею, Пришедшей во царствие Свое, в сонме убиенных…
Чтобы доказать это, возвратимся сперва к тезису об осознании добровольцами личной ответственности за произошедшую революцию. Возможно ли подтвердить это? Возможно. «Революцию подготовили и сделали мы. Революцию сделали кавалеры ордена Анны третьей степени, мечтавшие о второй, студенты первого курса, завидовавшие третьекурсникам… штабс-капитаны, до глубины души оскорблённые тем, что Пётр Петрович уже капитан, добродетельные жёны, считавшие верность занятием слишком сладким и жёны недобродетельные, полууверенные в том, что изменять своим мужьям — довольно горько… Революцию сделали те, кто хныкал с пелёнок до гроба, кто никогда и ничем не был доволен, кому всего было мало, кто в девяносто девяти случаях из ста жаловался, брюзжал и ругался, так сказать, по инерции…» [19]. Это свидетельство датировано 1927 годом (позже оно и не могло быть написано, т. к. поэт-доброволец Иван Савин в том же году умер).
Второе подтверждение нашей версии относится уже к 60-м годам, оно сделано на исходе жизни белогвардейцев. Трудно не согласится с мнением, что тут мы имеем дело с очень поздним переосмыслением. И всё же позволим себе привести его здесь.
«В батальоне был поручик Смирнов. Когда он явился к нам в роту, мы с недоверием отнеслись к нему. Был он тогда немного навеселе и начал ко всем придираться. „Что, монархию восстанавливать собрались? Ишь, монархисты какие задним умом! Где уж вам! Не могли отстоять её, когда должны были, когда о присяге должны были помнить. А теперь уж — дудки!“ Мы заподозрили в нём большевика. Он был арестован. Было расследование, которое установило совершенную его непричастность к большевикам, как по делам, так и по убеждениям. Укоряя других, он укорял самого себя» [20].
Итак, белые, по крайней мере, отчасти, по крайней мере, некоторые из них (в этом смысле весьма симптоматична фамилия героя эпизода — одна из самых распространённых в России — вне зависимости от того, подлинная она или вымышленная, так как в обоих случаях важно понимание и восприятие того или иного события добровольцами, а не то, что «было на самом деле») принимали на себя гнёт вины за совершившуюся в России катастрофу. Белогвардейцы понимали, что изменить ход истории они не могут — революция произошла, и не без того, что они (хотя бы некоторые из них) сами призывали, ждали, жаждали её.
Восстановление нормального порядка жизни, так сказать, «непорочности», «безгрешного состояния» (до- революционного) возможно было только путём полного отрицания и уничтожения всего, связанного с революцией, и не только большевиков, хотя их в первую очередь. «…Десятки, потом сотни, впоследствии тысячи, с переполнившим душу „не могу“, решили взять в руки меч. Это „не могу“ и было истоком, основой нарождающегося добровольчества. — Не могу выносить зла, не могу видеть предательства, не могу соучаствовать, — лучше смерть. Зло олицетворялось большевиками. Борьба с ними стала первым лозунгом и негативной основой добровольчества» [21].
Признание себя причастными греху и позору революции значило для белогвардейцев самоотрицание, перечёркивание себя путём принесения искупительной жертвы — принесения себя Родине в такую жертву, чтобы омыть в своей крови Россию. С другой стороны, подчёркивалось: «Позор страны, по мнению генерала Маркова, должен смыться кровью лучших её граждан» [22] — хотя бы эти граждане были лучшими только потому, что нашли в себе мужество принять на себя ответственность, лежащую на всех, но далеко не всеми признанную.
Но возвратимся к статье С. Я. Эфрона. Очень важно, что уже в 20-е годы, устами рядового добровольца были произнесены слова о негативной основе, на которой зарождалось Добровольчество. Как ни покажется парадоксальным, но, если явление начинается с отрицания чего-либо, то не всегда за этим явлением стоит ясное утверждение.
«Положительным началом, ради чего и поднималось оружие, была Родина. Родина, как идея бесформенная, безликая… неопределимая ни одной формулой, и необъемлемая ни одной формой. Та, за которую умирали русские на Калке, на Куликовом, под Полтавой, на Сенатской площади 14 декабря, в каторжной Сибири и во все времена на границах и внутри Державы Российской, мужики и баре, монархисты и революционеры, благонадежные и Разины. Итак — „За родину, против большевиков!“ — было начертано на нашем знамени, и за это знамя тысячи и тысячи положили душу свою… С этим знаменем было легко умирать, — и добровольцы это доказали, — но победить было трудно» [23].
Почему же было легко умирать и трудно победить с таким лозунгом? И о каком аспекте смерти говорит здесь Эфрон? Вероятно, чтобы ответить на этот вопрос, нам придётся выйти за рамки чисто исторического исследования и посмотреть на данную проблему с точки зрения типологии русской культуры — обратясь к анализу тех смысловых и поведенческих структур, которые в настоящее время принято называть менталитетом.
В данном случае мы понимаем под этим термином всю совокупность глубинных, в принципе нерефлексируемых индивидуальным и коллективным сознанием, но всегда подразумеваемых ценностно-смысловых структур, мало изменяемых с течением времени и способствующих самоидентификации той или иной социокультурной общности. При этом отметим, что особенно важным для нас является подмеченное современными историками и культурологами обстоятельство: «менталитет русской культуры отличается особой, даже, можно сказать, принципиальной противоречивостью, двойственностью… во всём тяготеющей к взаимоисключающим крайностям» [24].
Многочисленные исследования в области социокультурной истории нашего Отечества позволяют утверждать, что главную роль в возникновении и развитии русских смут и, в частности, смуты ХХ века играет именно бинарность национального менталитета русской культуры, или, говоря более простым языком, его составленность из двух взаимно противоречащих друг другу половин или полюсов. При этом заметим, что полюса взаимодополнительны по отношению друг к другу: каждый из них существует и утверждается в истории русской культуры за счёт постоянной конфронтации со вторым, при прекращении этой борьбы нарушается равновесие всей системы, что приводит к катастрофическим для всей русской истории и культуры последствиям.
Для того, чтобы наглядно увидеть, что такое бинарность русского менталитета и почему это единство противоположностей так важно для понимания русской смуты и, в частности, проблем Добровольчества, обратимся к исследованиям Ю. М. Лотмана, как наиболее авторитетного учёного по проблемам социокультурной истории и типологии отечественной культуры.
Лотман в своей статье «Механизм Смуты» объяснял особенности структуры российского менталитета через сравнение его с европейским. При этом ярко обнажалась разница процессов революции, социального взрыва в двух различных системах. Бинарная, двусоставная структура русского менталитета, в отличие от тернарной (трёхсоставной), более присущей европейскому сознанию, по мнению Лотмана, предопределила характер революционного взрыва и весь облик российской смуты. В условиях трёхсоставной структуры, кроме некой конфликтной пары, задающей, так сказать, драматический тон эпохе, подспудно существует ещё и третья сила, до поры до времени себя активно не проявляющая. Однако «в критические, кризисные моменты, когда борьба между доминирующими силами заводит их в тупик, из которого они не могут найти выхода, и перед обществом начинает вырисовываться облик катастрофы, „третья сила“ вдруг выходит на поверхность, уже достаточно созревшая и готовая занять своё исторически ведущее место» [25].
То есть «третья сила» становится неким созидающим элементом в условиях происходящего катаклизма, таким образом не доводя историю и культуру до полного крушения. В российском менталитете места «третьей силе» не нашлось. Поэтому момент взрыва в русской истории всегда (не только в ХХ веке) имел другой характер. «Здесь борющиеся тенденции вынуждены сталкиваться лицом к лицу, не имея никакой третьей альтернативы. В этих условиях перемена неизбежно приобретает характер катастрофы» [26]. «Бинарная структура не признаёт даже относительного равенства сталкивающихся сторон, которое позволяло бы предположить за противоположной стороной право если не на истину, то хотя бы на существование…
Характерной отличительной чертой бинаризма является максимализм. Конфликт, где бы он ни развёртывался, приобретает (в сознании борющихся — Д.Б.) характер столкновения Добра и Зла… Идея утверждения рая на земле — одна из наиболее характерных для бинарных структур» [27]. Чаще всего о попытке установления «рая на земле» говорят применительно к противникам белых, об этом пишет и сам Лотман, и даже — разумеется, с оттенком горькой иронии и осуждения — белогвардейцы. Описывая основателя Добровольческой армии генерала Алексеева, М. В. Мезерницкий писал: «На большевиков он смотрел как на авантюру утопистов, за немецкие деньги разрушавших всё для создания царства Божьего на земле» [28].
Однако идея конечного рая и обретения Царствия Божия (в образе Небесной России), судя по всему, не была чужда и самим добровольцам. «Весь гений, вся мысль русского народа в одном: Бога Живого утвердить в мире, на земле построить царство небесное… Какое я царство в себе строю, какое ношу, такое и выстрою и вечно носить буду» [29] — писал замечательный литератор-доброволец Иван Созонтьевич Лукаш. Менее конкретно, менее прямо, однако не менее убедительно проскальзывает мысль об идеальной, неземной России в его книге о Галлиполи.
Устами своих героев — рядовых офицеров Белой армии — Лукаш говорит: «В Галлиполи с нас смылся нагар гражданской войны, умерло прошлое. Мы какие-то голые здесь. Мы не старая царская армия и не армия гражданской войны. Мы новое. Мы живём одной обнажённой болью, что нет нашей милой России, но что она будет; какая — не знаем, только не так мертвецкая, что теперь» [30].
«Но мы не мертвецы, пока жива та, за которую мы пошли умирать. Не генералов и царей мы хотели, мы не пушечное мясо генеральских авантюр, а мы живое мясо самой России… Вот нас вырвали с кровью. Мы не могли устоять. И вот мы здесь. Но она жива, и разве вы не понимаете, что живы мы, как она? … Мы здесь все испытуемые за Россию [31].
Здесь испытание, здесь, в Галлиполи, история ставит свою пробу: будет ли Россия или её не будет. Мы очистились от всех гноищ войны, мы обелились, мы стали живой идеей России, и, если она жива, не мертвецы и мы, потому что мы несём в себе Россию, как солнце»….Молчу я, но я понимаю. Поручик Миша — обращённый. Поручик Миша навеки принял причастие Белого ордена России, поручик Миша живёт для того, чтобы умереть за свою Прекрасную Госпожу» [32].
«Россия будет, мы знаем, и если будет Россия, будем и мы, потому что мы — её бессмертная воля к жизни. Мы — бессмертные» [33].
«В Галлиполи несет монашеский подвиг русская молодёжь. Где ещё осталась такая сияющая духом русская молодёжь, обрекшая себя крови и подвигу…? Зелёный сад наш, милая наша надежда российская, послушник наш Алёша, третий из братьев, молодший, который придёт на смену всем нам, и русским холодным безумцам Иванам, что сродни чорту, и дон-кихотам Митям, прокутившим душу, и мерзостным Смердяковым. Третий брат, милый Алёша, за которым, обелённая в великой крови и на гноищах, третья Россия» [34].
Если вдуматься в эти слова, то как-то трудно представить себе, что «третья Россия», рисующаяся в перспективе Лукашу — это реальная, земная Россия. Скорее, эта мечта о России подобна упованию на Царствии Небесном, и именно в этом контексте слова об испытании за Россию, о жизни ради смерти за Прекрасную Госпожу и о бессмертии обретают подлинный смысл. И как перекликаются они со словами другого белоэмигранта: «Русская земля обильно напоена кровью мучеников… И на этой святой крови, как на крови Богочеловека, возродится Святая Русь. Через великие страдания она придёт к Воскресению» [35].
«Что для вечности временность гибели? // Пусть потух ваш последний очаг — // Крестоносного ордена стяг // Реет в сердце, как реял в Галлиполи. // Вспыхнет солнечно — чёрная даль // И вернётесь вы, где бы вы ни были, // Под знамёна… И камни Галлиполи // Отнесёте в Москву, как скрижаль» [36]. Поэт «белой мечты» Иван Савин в 1923 году прямо пишет о вечности. И поэтому Москва, в которую предстоит вернутся белогвардейцам, «где бы они ни были» (на кладбищах по всему миру?) — едва ли земная Москва…
Итак, в основе борьбы за освобождение России, за искупление её своею кровью и за Воскресение-России-на-Крови-ея-мучеников, очевидно, неосознанно, присутствовала идея о России Вечной и Неземной, идея Апокалиптическая. Согласуется ли она с общей типологией русской культуры? Безусловно. Апокалипсис, окончание истории, начало нового мира, смута — «закономерное и периодически повторяющееся явление русской культуры, — писал Ю. М. Лотман. — Фактически за время существования империи имели место „смуты“ конца XVI — начала XVII в., конца XVII — начала XVIII в., конца XVIII — начала XIX в., конца XIX — начала XX в. и настоящего, переживаемого нами сейчас [37], времени. Несмотря на различную окраску этих исторических событий и существенную разницу участвовавших в них сил… все они типологически имели общие признаки: представление о том, что переживаемый кризис есть „окончание истории“ и „начало новой эры“, после чего должно последовать установление идеального порядка…» [38].
Здесь мы вновь подходим к проблеме: какой России жаждали и искали белогвардейцы — реальной или идеальной, земной или неземной, Вечной? Да и не с этим ли связана идея непредрешенчества, столь характерная для добровольчества и отчасти определившая отсутствие пропаганды у белых? Что могли они пропагандировать, если главной ценностью объявлялась «Родина, как идея бесформенная, безликая, не завтрашний день ее, не „федеративная“, или „самодержавная“, или „республиканская“, или еще какая, а как неопределимая ни одной формулой…» [39] — уж не идеальная ли?
Если «о завтрашнем дне мы не думали. Всякое оформление, уточнение казались профанацией. И потом, можно ли было думать о будущем благоустройстве дома, когда все усилия были направлены на преодоление крышки гробовой. Жизнетворчество и формотворчество казались такими далекими во времени, что об этом мы, добровольцы, просто и не говорили» [40].
С этим утверждением добровольца перекликается ещё одно наблюдение Ю. М. Лотмана над культурой, обладающей бинарным менталитетом: «Переход из царства Зла к „тысячелетнему царству Божьему на Земле“ мыслился как мгновенный результат перестраивавшего весь мир спасительного взрыва. Одновременно подчёркивалось, что отсутствие переходного периода вызывает необходимость некоторой остановки перед прыжком. Торжество идеалов переносится в более или менее отдалённое будущее, сейчас же должно наступить резкое ухудшение жизни. Земному царству Христа должно предшествовать царство Антихриста. В этом отношении принцип бинаризма имеет глубокие корни в Апокалипсисе» [41].
Добровольчество знает это. Устами старого белого генерала, вместе со своими подчинёнными, простыми солдатами и офицерами, переживающего «галлиполийское горнило», И. С. Лукаш говорит буквально то же самое: «Есть у нас своя солдатская религия: Сатана и Бог борются в мире. Сегодня победил Сатана. Но победим мы, потому что Бог с нами. Мы так веруем. И потому мы идём на все испытания и на всё человеческое терпение» [42].
Мысль старого генерала (и/или добровольца Лукаша) основана, как мы видим, на вере. Вере в Бога, в конечную победу Добра над Злом, а, если продолжить этот ряд — в Воскресение мертвых («Ты ли, Русь бессмертная, мертва?» — слова И. Савина) и в жизнь Будущего Века: «Русь здесь, Русь с нами… Здесь не четырёхлетний бунт, а тысячелетняя, вечная Россия… Воины, иноки и страстотерпцы строили вечную Россию. Они её и построят. Русь будет…» [43].
Именно в чаянии воскресения мертвых умирали русские добровольцы, уповая не на земную временную победу, а на то, что их смерть будет не напрасной, но явится искупительной жертвой за Россию, и смертию смерть поправ, вместе с нею (с Нею) они воскреснут в вечную жизнь, так как «всем нам суждено было истинное, на деле следование за воскресшим, через самую смерть. И будем мы… вечно возвращаться в мир, как и Он, на те же страдания и на ту же смерть, покуда весь мир, все люди, не утвердятся в Воскресении, в Пасхе Христовой…» [44].
А это значит, что одной победы белых, земной победы белых в 1920 году произойти не могло, раз у них стояла другая цель, и она не совершиться могла до тех пор, пока продолжается история. Но, согласно выводам одного из современных исследователей духовно-исторической и философско-религиозной составляющей в борьбе белых и красных, протоиерея Георгия Митрофанова, «подобно тому, как религиозный характер жизни личности преодолевает фатальность индивидуальной смерти, религиозный характер Белой борьбы обусловливает преодоление того временного военно-политического поражения, которое потерпело Белое движение, и перспектива которого была ясна очень многим его руководителям» [45].
В заключение же разговора о национальном менталитете русской культуры и его противоречивости следует добавить, что «одна из существенных линий различия между бинарной (т. е. российской — Д.Б.) и тернарной системами заключается в том, что первая обладает рядом преимуществ, будучи воспринята как идеал, а не как практическая программа действия. Будучи превращена в политическую практику, она неизбежно деградирует до крайних форм деспотизма» [46]. Это наглядно продемонстрировали всему миру противники белогвардейцев — большевики, которые, как мы помним, «готовы были всё разрушить» тоже ради «построения царства Божьего на земле».
Свои сентенции по поводу силы и слабости бинарного — российского — типа культуры Лотман заключает словами: «Жизнь без Толстого и Достоевского была бы нравственно и духовно бедной, жизнь по Толстому и Достоевскому была бы нереализуема и чудовищна» [47]. Нам представляется, что, если в этом утверждении заменить фамилии Толстого и Достоевского словами «Белое Дело», или, лучше «Белая мечта», оно нисколько не утеряет справедливости, особенно, если учесть, насколько аморфными представлялись для большинства добровольцев вопросы обустройства их будущего «царства». Оставаясь же в области чаяния воскресения, веры, мечты, идеала, Белая Идея до сих пор по-своему жизнеспособна и в состоянии духовно оплодотворять самые лучшие устремления русских людей.
Ведь «русский поручик Четвергов всегда отдаёт жизнь свою за то же, за что и Он, смерть поправый, — за то, чтобы не иссякала слава в вышних Богу и на земли мир и в человецех благоволение, — за неё, Пречистую, Вечную… За человека, как и Он умирал, умирает и будет умирать не ведомый никому русский пехотный поручик Четвергов. Но и я воскресну, как и Он. И придёт ещё на землю наша простая человеческая правда, смиренная правда простых сердец, честных солдат. Тогда придёт наша смиренная правда, когда земля и все люди воскреснут…» [48].
________________________
1. Мейер Ю. К. Гражданская война: Из воспоминаний Ю. К. Мейера// Кирасиры Его Величества: Сб. материалов. [СПб.]; Царское Село, 2002. С. 72.
2. Там же.
3. ГА РФ ф. Р-5881 оп. 2 д. 556 л. 91, 92.
4. ГА РФ ф. Р-5881 оп. 2 д. 556 л. 71.
5. Ряд документов подобного характера отложился в фондах Государственного Архива Российской Федерации (ГА РФ) и Российского Государственного Военного Архива (РГВА). В качестве одного из примеров можно привести листовку, составленную, предположительно, летом-осенью 1919 г. Во время победоносного движения Добровольческой армии к Москве (РГВА, ф. 39720 оп. 1 д. 72 л. 1 — 1об.). «Крестьяне! Окружённые со всех сторон предатели Родины — комиссары ищут у Вас помощи.
Они надеются, что вы пополните ряды Красной Армии, которая раскалывается и бежит под победоносными войсками генерала Деникина и адмирала Колчака, движущихся к Москве на защиту угнетённого и обездоленного народа.
Вспомните, православные, спрашивали ли у Вас злодеи комиссары дозволения и согласия вводить свои порядки, слушали ли вас, забирая последний хлеб.
С помощью латышей, китайцев и всякого наемного сброда комиссары чинят над вами суд и расправу, жгут и грабят ваше добро, насилуют жен, сестер и дочерей, оскверняют веру отцов ваших и глумятся над дорогими вам святынями, которые вы чтете [так в документе. Вероятно, следует читать „чтите“ — Д.Б.] испокон века.
Великими трудами и жертвами честных и горячо преданных Родине людей уготовано возрождение нашей многострадальной Родины к спокойной и счастливой жизни. Скоро, скоро встретит белокаменная Москва родных избавителей!
Вспомните, крестьяне в этот великий час, что большевицкие комиссары ни одного своего обещания не исполнили и, кроме горя-несчастья, ничего вам не дали.
Вспомните, как они лишила вас права на землю, обильно политую вашим кровавым потом!
Вспомните, как вместо обещанной свободы они ввергли вас в неволю.
Вспомните, как вместо мира они восстановили вас против ваших же братьев!
Вспомните, как вместо хлеба они дали вам камень и обрекли вас и ваших близких на голод, болезни и нужду!
Пойдёте ли вы после этого с большевиками? Умножите ли вы ряды обречённых на гибель неведомо за что? Пойдете ли вы с теми, кто продал Родину, распинает веру Христову и угнетает вас?
Нет! Вы того не сделаете! Вы скажете подлым предателям: „Довольно мы слушали, развесив уши, ваши большевицкие бредни. Пора и за ум взяться, пора понять, что и мир, и хлеб, и свободу мы легко добудем себе и нашим исстрадавшимся братьям, если присоединимся к Добровольческой армии и вместе с доблестными защитниками Родины и порядка свергнем позорное иго палачей комиссаров!“
В добрый час, родные! Пора!».
6. Данные приводятся по книге: Марков и марковцы. М., 2001. С. 447.
7. Волков С. В. Трагедия русского офицерства. М., 1999. С. 8.
8. Шавельский Г.И., прот. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. В 2-х тт. Т. 2. Нью-Йорк, 1954. С. 365 — 366.
9. Данные приводятся по книге: Марков и марковцы. М., 2001. С. 447.
10. Ср. в воспоминаниях одного из офицеров: «С июня по октябрь 1918 года через Корниловский полк прошло более пятнадцати тысяч человек. В большинстве интеллигентная молодёжь». Трушнович А. Воспоминания корниловца. 1914–1934. М.; Франкфурт, 2004. С. 89.
11. Лукаш И. С. Голое Поле: Книга о Галлиполи // Москва. 1997. № 6. С. 82.
12. Левитов М. Н. Корниловский ударный полк. 1917 — 1974: Материалы для истории Корниловского ударного полка. Париж, 1974. С. 106.
13. Деникин А. И. Очерки Русской Смуты. Т. 2. Борьба генерала Корнилова. Минск, 2002. С. 266.
14. Львов Н. Свет во тьме // Зарождение Добровольческой армии. Сб. воспоминаний. М., 2001. С. 361. /Курсив мой. — Д.Б./
15. Левитов М. Н. Корниловский ударный полк…. С. 112.
16. Туркул А. В. Дроздовцы в огне // Я ставлю крест. М., 1995. С. 12.
17. Большаков Л. П. Те, кто красиво умирают // Марков и Марковцы. М.: «Посев», 2001. С. 537.
18. Савин И.И. «Ты кровь их соберёшь по капле, мама…» // Савин И.И. «Мой белый витязь…», сборник: стихи и проза. М., 1998. С. 35.
19. Савин И. И. Моему внуку // Савин И.И. «Мой белый витязь…», сборник: стихи и проза. М., 1998. С. 162.
20. Павлов В. Е. Марковцы в боях и походах за Россию. В 2-х тт. Т.1. Париж, 1964. С. 76.
21. Эфрон С. Я. Записки добровольца. М., 1998. С. 166. /Курсив С. Я. Эфрона. — Д.Б./
22. Марковцы на Дону / Павлов В. Е. Марковцы в боях и походах за Россию. Т.1 // Цит. по: Зарождение Добровольческой армии. М., 2001. С. 382.
23. Эфрон С. Я. Записки добровольца… С. 166. /Курсив мой. — Д.Б./
24. Кондаков И. В. Культура России. М., 1999. С. 30.
25. Лотман Ю. М. Механизм Смуты // Лотман Ю. М. История и типология русской культуры. СПб., 2002. С. 34.
26. Там же.
27. Там же. С. 36.
28. Мезерницкий М. Так пролилась первая кровь // Зарождение Добровольческой армии. М., 2001. С. 442. /Курсив мой. — Д.Б./
29. Лукаш И. С. Дом усопших. Берлин, б.г. С. 85.
30. Лукаш И. С. Голое Поле: Книга о Галлиполи // Москва. 1997. № 6. С. 81.
31. Ср.: «Он испытал их как золото в горниле и принял как жертву всесовершенную» (Премудр. 3, 6); «Ибо золото испытывается в огне, а люди, угодные Богу, в горниле уничижения» (Сир. 2, 5)
32. Лукаш И. С. Голое Поле… С. 82.
33. Там же. С. 83.
34. Там же. С. 86.
35. Позднышев С. Этапы. Белград, 1939. С. 7.
36. Савин И.И. «Огневыми цветами осыпали…» // Савин И.И. «Мой белый витязь…», сборник: стихи и проза. М., 1998. С. 80.
37. Статья датирована 1992 годом.
38. Лотман. Механизм Смуты… С. 40. /Курсив мой. — Д.Б./
39. Эфрон. Записки добровольца… С. 166.
40. Там же.
41. Лотман. Механизм Смуты… С. 36.
42. Лукаш И. С. Голое Поле… С. 88.
43. Лукаш И. С. Голое Поле… С. 96.
44. Там же. С. 98.
45. Митрофанов Георгий, прот. Духовно-нравственное значение Белого Движения // Белая Россия. Опыт исторической ретроспекции: Материалы международной научной конференции в Севастополе. СПб.;М.: «Посев», 2002. С. 11.
46. Лотман Ю. М. Механизм смуты… С. 44 — 45.
47. Там же. С. 45.
48. Лукаш И. С. Голое поле… С. 99.
