Адъютант Каледина ротмистр В. К. Скачков:

В первых числах апреля 1917 года под влиянием агитаторов толпа солдат собралась у комендатуры с целью ареста коменданта. Опасаясь расправы, офицеры и военные чиновники попрятались. Вдруг появился Каледин. Его спокойная фигура проталкивается между солдатами. Вокруг крики, шум, бурные речи… Генерал Каледин поднимается на грузовик. Все смолкло. Не спеша, ясно и громко Каледин заявил: «Пока я жив, вы коменданта не увидите»… Затем, переждав рев разъяренной толпы, продолжал: «Стыдись, русский солдат, ныне свободный, по воле агитаторов связавший душу армии и честь России. Офицеров, которые, как и вы, не знали отдыха и умирали на полях сражений, вы изгоняете и убиваете. Подумайте, что вы будете без них делать? Идите же по казармам и еще раз хорошо обо всем подумайте!» Закончив речь, Алексей Максимович спустился с грузовика и медленно пошел в штаб через солдатскую толпу, которая перед ним молча расступалась. После его ухода все стали без шума спокойно расходиться.

(Генерал Алексей Каледин // Рунов В. Полководцы Первой мировой : Русская армия в лицах. – М. : Яуза; ЭКСМО, 2014. – С. 537-563).

Альфред Нокс, генерал-майор, глава британской миссии в России:

Трое из четырех командующих армиями являлись неординарными людьми. Каледин, как и Брусилов, был кавалеристом и успешно командовал 12-й кавалерийской дивизией. Однако генерал совсем не подходил под описание «рубаки-парня». Это был близорукий, сдержанный и молчаливый человек, в отличие от своего начальника, больше похожий на студента, чем на военного, женат на француженке…

Пятница, 4 августа 1916 г. Рожище. Вчера в Луцке впервые встретился с Калединым. Он произвел на меня впечатление вдумчивого человека, не обладающего, однако, необходимым запасом жизненной энергии, которая так нужна для проведения успешных боевых операций. Я спросил генерала, чем он объясняет июньский успех, в то время как попытка наступления на участке Юго-Западного фронта в декабре — январе закончилась полным провалом. Он ответил, что наступление в июне стало успешным из-за его чрезвычайно тщательной подготовки.

(Нокс, Альфред. Вместе с русской армией. 1914-1917 : дневник военного атташе. М. : Центрполиграф, 2014. С. 390, 391).

Митрофан Богаевский, председатель Первого Большого войскового круга:

Ему поверили потому, что это был не только генерал с громкой боевой славой, но и безукоризненно честный и, безусловно, умный человек

***

Когда собрались члены правительства, Алексей Максимович, стоял за своим письменным столом, прочитал телеграммы, кратко познакомил с положением дел на «фронтах» и по области, а затем почти буквально сказал:

— «Положение наше безнадежное. Население не только нас не поддерживает, но и настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития, предлагаю сложить свои полномочия и передать власть в другие руки. Свои полномочия Войскового Атамана я с себя слагаю».

***

Уже не верил Атаман своему великому войску Донскому, не верил, что донские казаки не выдадут его на расправу лютым палачам, не захотел допустить позора выдачи и поругания, ибо «с чистым именем он пришел, а с проклятиями должен был уйти».

***

Все, кто знал Каледина, могут подтвердить, насколько он был самостоятельным и твердым человеком. Он был с большой волей, переходившей в упрямство… За всеми политическими делами он следил очень зорко, к новым людям присматривался внимательно и относился крайне осторожно. Влияние его на Казачество было очень велико, и с его голосом считались всегда. Не я оказывал на него влияние, а он оказывал его на меня, и на Кругах были случаи, когда мне приходилось выступать по его указанию.

(Мельников Н. М. А. М. Каледин герой Луцкого прорыва и донской атаман. М., 2013. С. 65).

Николай Головин, профессор Николаевской академии Генерального штаба:

Алексей Максимович Каледин — один из старших и лучших генералов Русской армии; высоко благородная личность, исключительно сильный человек, крупный государственный ум.

(Мельников Н. М. А. М. Каледин герой Луцкого прорыва и донской атаман. М., 2013. С. 59).

Василий Гурко, командующий Западным фронтом:

Как я уже говорил, в мои намерения входила поездка на Кавказ, на воды в Кисловодск. Путь туда проходил через Новочеркасск, главный город Области войска Донского. Как раз в это время там заседал Донской войсковой круг — выборное собрание, состоявшее приблизительно из четырехсот человек. Этот казачий институт самоуправления существовал с давних времен и до царствования Петра Великого. Тогда в его компетенцию входили хозяйственные вопросы, избрание войскового атамана и выборы исполнительного совета Круга, который именовался Правлением войска Донского. В результате происшедших в марте перемен Войсковой круг был восстановлен.

На протяжении двух последних столетий своего существования это казацкое собрание сохранялось только номинально — как дань традиции и церемониал вручения новому атаману символов атаманской власти. Однако уже со времен Петра Великого войсковые атаманы более не избирались самими казаками, а назначались императорами. Эта перемена была вызвана изменой малороссийского гетмана (атамана) Мазепы, который в 1709 году перед Полтавской битвой перешел со своими войсками на сторону шведского короля Карла XII.

По пути на Кавказ я решил сделать остановку в Новочеркасске. Меня интересовал порядок проведения казачьего Круга и церемония избрания атамана. Кроме того, мне хотелось понаблюдать за настроениями, преобладающими среди донских казаков. Из газетных сообщений я сделал вывод, что это собрание, несмотря на все свои демократические претензии, ориентировано совершенно иначе, чем Советы рабочих и солдатских депутатов. Войсковой круг был избран всем населением Донской области на основе всеобщего избирательного права. В число избранных попала одна женщина.

В Новочеркасск я приехал, помнится, 25 июня в три часа ночи. Мест в гостиницах найти не удалось, и я вынужден был воспользоваться приглашением одного из своих товарищей — Жеребкова, пожилые родители которого жили в Новочеркасске. Старик Жеребков — от роду ему было более восьмидесяти лет — был в то время единственным казаком, пожалованным Николаем II в генерал-адъютанты, и пользовался большим уважением казачества.

В его доме меня встретили очень радушно. Я выяснил обо всем, что происходило тогда в казачьих кругах, да к тому же узнал, что генерал Каледин живет на первом этаже того же дома. Не так давно Каледин командовал на Юго-Западном фронте 8-й армией, но в условиях революции испортил отношения с генералом Брусиловым. Рано утром генерал Жеребков и я отправились в Летний театр, где заседал Войсковой круг, и зашли в атаманскую ложу, где уже сидели генерал Каледин с супругой. Между прочим, Каледин был женат на француженке.

Стоило мне появиться в ложе, как несколько моих бывших подчиненных меня узнали, один из них прошел на сцену и что-то сказал на ухо председателю Круга Богаевскому.

Когда закончил свою речь выступавший в тот момент депутат, Богаевский обратился к сидящим в зале и сообщил, что собрание почтил своим присутствием бывший главнокомандующий Западным фронтом. Все депутаты встали с мест и приветствовали меня аплодисментами. Я был очень доволен возможностью встретиться с донскими казаками и высказать им свои соображения о текущем положении дел и о том, какую роль могут сыграть они сами в нынешние тяжелые часы, переживаемые Россией. Взойдя на трибуну, я сказал им, как утешительно видеть, что революционный угар, охвативший всю Россию, не закружил им головы, поскольку слова «вольность» и «свобода» не новость для казачества. Именно свободолюбие и создало казаков; оно руководило ими в общественной жизни; особые казацкие вольности непременно подтверждались специальными грамотами императоров при их восшествии на трон. Однако, хорошо зная, что такое свобода, казаки понимают, что она вполне совместима с воинской дисциплиной, поддержание которой сплачивало их в великолепное войско, всегда являвшееся надежным орудием в руках военных вождей. Русская жизнь очень сложна, и я, раз затронув эту тему, принужден был, вопреки желанию, говорить долго. Моя речь длилась уже больше часа, когда я вспомнил наконец о времени. Понимая, что у Круга есть свои собственные важные дела, я хотел было сойти с трибуны, но участники собрания настойчиво потребовали, чтобы я продолжал и высказал все до конца. По настроению депутатов Круга и по тому вниманию, с которым меня слушали, я мог понять, что здесь и не пахнет духом рабочих и солдатских совдепов.

Дальнейшее пребывание на съезде только еще больше подкрепило мою уверенность. Было совершенно очевидно, что люди собрались не для обсуждения «абстрактных» вопросов политики или права, но для устройства своих собственных дел и установления упорядоченного правления своей области.

В перерывах я разговаривал с депутатами — как с рядовыми казаками, так и с офицерами. Из всех этих коротких бесед я вынес одно общее впечатление. Все обсуждали кандидатов на пост войскового атамана. Большинство выступало за генерала Каледина. Из всех казаков он больше всех отличился на войне.

Однако поначалу Каледин упорно возражал против своего выдвижения и уступил только настойчивым уговорам казаков. Вечером последнего дня работы Круга оставалось утвердить результаты выборов атамана и провести церемонию вручения ему так называемого бердыша — длинного, по меньшей мере двухметрового скипетра с серебряным навершием и надписью, свидетельствовавшей о древнем, еще допетровском происхождении этой исторической реликвии.

Церемонию проводил председатель Круга, произнесший при этом историческую формулу, издревле применявшуюся в подобных случаях. Атаман отвечал, обязуясь верно служить интересам казаков и оберегать донское наследие. На следующий день атаман со скипетром в руках, в окружении казачьих знамен проследовал в сопровождении членов Круга из дома войскового правления в кафедральный собор, где был отслужен торжественный молебен. По окончании службы атаман вышел на площадь, на которой были выстроены все казачьи части гарнизона Стоя на высоком помосте, он принял из рук председателя Круга другую эмблему своей власти — золотую булаву, сильно напоминающую очень длинный маршальский жезл, увенчанный короной и крестом. Духовенство вознесло молитвы, после чего атаман с булавою в руке присягнул на верность казачеству. После того как духовенство удалилось в собор, атаман, держа в руке булаву, провел смотр войск, которые затем прошли перед ним парадом.

В Новочеркасске содержался довольно значительный гарнизон, состоявший из запасных частей, готовивших пополнение для армии. Сразу же после революции солдаты гарнизона, подобно всем остальным, выбрали Совет депутатов. С самого начала работы Круга между ним и Советом установились натянутые отношения. На заседаниях Круга был поднят вопрос о роспуске совдепа. Решение, однако, было оставлено на усмотрение войскового атамана и донского правительства. Ни одна из солдатских частей гарнизона, ни Совет не приняли участия в церемонии вступления атамана в должность. Совет даже постановил его арестовать. К счастью, это решение не было исполнено, поскольку в противном случае неизбежно произошли бы вооруженные столкновения и пролилась кровь.

В своей борьбе с враждебно настроенными к казачеству рабочими и солдатскими комитетами Донской круг мог опереться на две казачьи дивизии, которые ожидали на Дону отправки на Кавказ с единственной целью — для оказания помощи британской Месопотамской армии.

В тот же вечер я распрощался с гостеприимными хозяевами, в доме которых прожил около недели, и отправился в Кисловодск, куда на воды еще раньше приехала моя жена. В Кисловодске я повстречал нескольких военных, которые, как и я, покинули службу, поскольку новые условия сделали для них невозможным оставаться и далее во главе войск…

(Гурко В. Война и революция в России : мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 / Василий Гурко. М. : Центрполиграф, 2002. С. 371-375).

Виктор Севский (В. А. Краснушкин), редактор «Донской волны»:

Теперь, когда его нет, когда есть свидетельские показания, записки современников и исторические документы, повернется ли у кого язык бросить упрек Каледину мертвому, но живущему в умах и сердцах честных? Не «белый генерал», а гражданин в белой тоге независимости мысли. Гражданин, каких мало. Россия гибнет потому, что нет Калединых.

(Мельников Н. М. А. М. Каледин герой Луцкого прорыва и донской атаман. М., 2013. С. 67).

И. А. Поляков, генерал-майор, начальник штаба Донских армий и Войскового штаба:

<…> С 18 июня 1917 г. генерал Каледин становится во главе Войска Донского как выборный атаман, и с ним объединяются атаманы Кубанского и Терского войск. Вскоре ему по праву и достоинству выпадает честь быть представителем казачества на московском совещании в августе месяце. Отлично защищал армию бывший здесь генерал Алексеев, но еще выпуклее обрисовала положение казачья декларация, прочитанная донским атаманом и названная газетами речью Каледина.

Прекрасная по содержанию, уверенная по тону, полная патриотизма, в ней открыто указывалась Временному правительству та смертельная опасность и беспредельная пропасть, над которой повисла Россия. В противоположность речи Керенского она с восторгом читалась нами, рождая массу надежд.

Ценность выступления генерала Каледина на этом совещании состояла в том, что впервые за всё время всеобщего революционного развала раздался твердый голос объединенной, крупной народной силы, а не голос партии, организации, комитета, обычно не имевших за собой никакой реальной силы.

Устами своего представителя казачество как бы предопределило себя для будущего выступления против тех, кто, пользуясь слабостью Временного правительства, готовил гибель России. И действительно, примерно через полгода, выступив с оружием в руках против советской власти, казаки тем самым доказали, что заявление, сделанное в августе от российского казачества, не было пустым звуком партийно-общественных деятелей, а явилось глубоко продуманным актом, вышедшим из глубины народной.

С этого момента генерал Каледин делается центром внимания всех, а в глазах Керенского становится контрреволюционером и явным противником его взглядов и революционных идей, что и определяет дальнейшее отношение главы Временного правительства к донскому атаману.

Все взоры устремляются на Дон как на единственно чистый клочок русской земли, как на ту здоровую ячейку, которая может остановить гибель России. Именно этим и можно было объяснить, что когда во время корниловского выступления появились фантастические сообщения газет о движении казачьих частей на Воронеж и Москву, то это нашло живой и радостный отклик в наших сердцах. Мы верили этому, не желая учитывать простой вещи, что весь-то Дон на фронте, а в области почти никого. Мы забывали и то, что свыше 20* казачьих полков всё лето занимались ловлей дезертиров, а затем стали единственной надежной охраной штабов и учреждений.

После московского совещания мы явились свидетелями очередной провокации Керенского.

В связи с выступлением Корнилова Каледина объявляют мятежником и делают предметом травли, в то время когда он объезжал неурожайные станицы Усть-Медведицкого округа Войска Донского.

Эту его поездку, при содействии Керенского, истолковывают желанием Каледина поднять казачество против Временного правительства.

Видя в донском атамане не только человека большого государственного ума и крепкой силы воли, но главное, опасаясь того огромного авторитета, который приобрел он в глазах и казачества и всех национально мыслящих русских людей, глубоко веривших, что Каледин найдет достойный путь, чтобы вывести казачество из сложных и запутанных обстоятельств, Керенский решается на провокацию. Очевидно, и ему и его приспешникам, а затем Ленину и Троцкому не столько были страшны талантливые, с именами, но без народа генералы, сколько страшен и опасен был Каледин, за которым шли Дон, Кубань, Терек. С целью подорвать престиж Каледина и тем обезглавить казачество Керенский 31 августа всенародно объявляет его мятежником, отрешает от должности, предает суду и требует его выезда в Могилев для дачи показаний.

А днем раньше военный министр А. Верховский телеграфировал Каледину: «С фронта едут через Московский округ в область Войска Донского эшелоны казачьих войск в ту минуту, когда враг прорывает фронт и идет на Петроград. Мною получены сведения о том, что ст. Поворино занята казаками. Я не знаю, как это понимать. Если это означает объявление казачеством войны России, то я должен предупредить, что братоубийственная борьба, которую начал генерал Корнилов, встретила единодушное сопротивление всей армии и всей России. Поэтому появление в пределах Московского округа казачьих частей без моего разрешения я буду рассматривать, как восстание против Временного правительства. Немедленно издам приказ о полном уничтожении всех идущих на вооруженное восстание, а сил к тому, как всем известно, у меня достаточно». Одновременно А. Верховский бомбардирует телеграммами революционный Ростов, две из них были адресованы к начальнику гарнизона, следующего содержания:

«До моего сведения дошло, что генерал Каледин сосредоточивает казачьи силы в Усть-Медведицком округе, желая изолировать Донскую область. Я этого не допущу и разгоню казачьи полки. Телеграфируйте, чтобы избежать кровопролития. Генерал Верховский».

«Арестуйте немедленно генерала Каледина. За неисполнение приказания ответите перед судом. Генерал Верховский».

Таким образом, Каледину предъявляют обвинение, приказывают его арестовать, и в то же время, очевидно умышленно, не желают проверить достоверность обвинения, что могло быть легко выполнено путем переговоров по прямому проводу с комиссаром Временного правительства М. Вороновым, проживавшим тогда в г. Новочеркасске.

Наэлектризованная вышеприведенными телеграммами революционная демократия Новочеркасска, поддержанная ростовскими, царицынскими и воронежскими полубольшевнстскими организациями, отрядила небольшой отряд во главе с есаулом Голубовым для ареста Каледина. Но последний только случайно ареста избежал.

Собравшемуся в начале сентября Войсковому Кругу донской атаман дал подробный отчет в своих действиях, доказывая свою невиновность, ложность и необоснованность предъявленных ему обвинений со стороны Временного правительства и военного министра А. Верховского. Рассмотрев всесторонне дело о «Калединском мятеже» Круг вынес следующее постановление:

«Донскому войску, а вместе с тем всему казачеству нанесено тяжелое оскорбление. Правительство, имевшее возможность по прямому проводу проверить нелепые слухи о Каледине, вместо этого предъявило ему обвинение в мятеже, мобилизовало два военных округа — Московский и Казанский, объявило на военном положении города, отстоящие на сотни верст от Дона, отрешило от должности и приказало арестовать избранника Войска на его собственной территории при посредстве вооруженных солдатских команд. Несмотря на требование войскового правительства, оно, однако, не представило никаких доказательств своих обвинений и не послало своего представителя на Круг. Ввиду всего этого Войсковой Круг объявляет, что дело о мятеже — провокация или плод расстроенного воображения.

Признавая устранение народного избранника грубым нарушением начал народоправства, Войсковой Круг требует удовлетворения: немедленного восстановления атамана во всех правах, немедленной отмены распоряжения об отрешении от должности, срочного опровержения всех сообщений о мятеже на Дону и немедленного расследования при участии представителей Войска Донского виновников ложных сообщении и поспешных мероприятий, на них основанных.

Генералу Каледину, еще не вступившему в должность по возвращении из служебной поездки по области, предложить немедленно вступить в исполнение своих обязанностей войскового атамана» [Донская летопись. Т. 2. С. 140].

Итак, провокация Керенского не удалась. В глазах казачества популярность генерала Каледина возросла еще больше… (С. 41-45)

***

…Лица, стоявшие близко к Каледину, уже с января месяца замечали в нем сильную перемену: атаман стал замкнутым, часто находился в удрученном состоянии и, видимо, переживал мучительную тяжелую душевную драму.

С глубокой верой в былую доблесть донцов, всегда верных своему долгу, всегда надежная опора русского государства, ехал генерал Каледин на Дон, будучи убежден, что и теперь, как и всегда раньше, казачество в тяжелую минуту поможет России. Но мечта его не сбылась, и горячая вера скоро сменилась разочарованием.

Став атаманом, Каледин стремится установить порядок в области и оградить донцов от тлетворного влияния революции, а также восстановить старинные формы казачьего управления и ввести жизнь в нормальную колею. Однако при проведении этого в жизнь он натолкнулся на ряд препятствий, обусловливаемых влиянием революции. Преодолеть их Каледину не удалось, ибо, положив в основу своих решений крайнюю осторожность и нерешительность, он не рисковал открыто выступить против разрушительных сил и, быть может, даже наперекор настроениям казаков-фронтовиков. Атаман Каледин держался средней линии, и в результате все его попытки поднять казачество на защиту родного края, применяя осторожно то одни, то другие средства и возможности, оказались безуспешны, и он не смог осуществить свою заветную мечту — создать на Дону базу для будущего восстановления России. Эти его замыслы, как известно, всецело совпадали со взглядами генерала Алексеева, неоднократно говорившего, что Россия гибнет и казачество должно отстоять свои области и дать основу, откуда началось бы освобождение нашей Родины. До последних дней генерал Каледин не терял веры и тщетно надеялся, что казаки одумаются, возьмутся за оружие и спасут Дон от красного нашествия. (С. 171-172)

***

…Будущий историк, справедливо оценив события, найдет истинные причины, толкнувшие донского атамана на роковой шаг. Мои личные наблюдения и мнения лиц, близко стоящих к атаману, дают мне основание сказать, что главную причину такого решения надо искать, прежде всего, в том жутком чувстве одиночества, которое в последнее время испытывал генерал Каледин и в том глубоком разочаровании, которое наступило у него, когда вместе с его надеждами всё стало рушиться кругом, когда он окончательно убедился в неподготовленности к плодотворной работе своего окружения и неспособности его претворять чувство в волю и слово в дело, когда, наконец, гибель и позор Дона стали неминуемы. Исчезла вера, и не вынесло сердце старого казака ужаса безвыходной обстановки и неизбежности позора родного казачества.

Генерал Лукомский по поводу смерти генерала Каледина говорит: «Не выдержал старый и честный донской атаман, так горячо любивший Россию и свой Дон и так веривший прежде донцам» [Архив русской революции. Т. 5: Воспоминания генерала Лукомского. С. 14].

Полковник П. Патронов, участник Корниловского похода, посвятил генералу Каледину следующие строки: «Известие об его кончине подействовало на нас удручающим образом в Ростове. Мы сразу почувствовали, что потеряли на Дону самого близкого человека, теряем поэтому и связь с Доном. И тогда же сразу решено было уходить в широкие степи, в неведомую даль, искать «синюю птицу»… И не раз мы упрекали, зачем он так малодушно отказался от борьбы, зачем не ушел с нами? Мы не учитывали рыцарской души старого казака и атамана. Ведь он меньше всего думал о себе или о своей жизни. Видя же гибель Дона, считал бесчестным уйти или скрываться» [Вечернее время. 1918. № 43 (29 июля)].

Член донского правительства Г. П. Янов, касаясь причин смерти А. М. Каледина, пишет: «Анализ прошлого вынуждает прийти к заключению, что «Паритет» в гибели Каледина сыграл роль одного из звеньев целой цепи событий и причин, толкнувших атамана к роковому концу… «Мертвая зыбь» непрекращающихся политических заседаний утомляла А. М. Каледина, отнимала время, убивала веру в победу…».

Генерал Деникин в «Очерках русской смуты» калединский период характеризует так: «Но недоверие и неудовлетворенность деятельностью атамана Каледина нарастала в противоположном лагере. В представлении кругов Добровольческой армии и ее руководителей, доверявших вполне Каледину, казалось, однако, недопустимым полное отсутствие дерзания с его стороны. Русские общественные деятели, собравшиеся со всех концов в Новочеркасск, осуждали медлительность, нерешительность донского правительства… Во всяком случае, в среде правительства государственные взгляды Каледина поддержки не нашли, и ему предстояло идти или путем «революционным» наперекор правительству и настроениям казачества или путем «конституционным», демократическим, которым он пошел и который привел его и Дон к самоубийству… Когда пропала вера в свои силы и в разум Дона, когда атаман почувствовал себя совершенно одиноким, он ушел из жизни, ждать исцеления Дона не было сил» [Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. 2. С. 3].

В «Кратком историческом очерке освобождения земли Войска Донского от большевиков и начала борьбы за восстановление единой России» о смерти Каледина мы находим следующие строки: «Измученный борьбой с казаками, не слушавшими его голоса, стесняемый Кругом, Каледин не вынес ужаса сложившейся обстановки и 29 января 1918 г. застрелился» [С. 3].

А. Суворин, вспоминая события того времени на Дону, пишет: «Слабым членом его («Триумвирата»: Каледин, Алексеев, Корнилов) был Каледин, и слабость его состояла в том, что он никак не мог найти в себе решимости взглянуть опасности прямо в глаза, не уменьшая ее угрозы и прямо и твердо сказать себе жестокую истину положения: мечта добиться сколько-нибудь сносных отношений с правительством большевиков есть только мечта, и мечта пагубная. Должно немедленно готовить надежную силу против большевизма, готовить, пользуясь всяким часом времени, всеми средствами, бывшими под руками… На Каледина сильно действовало нашептывание местных слабовольцев: — Не будь «Корниловщины» на Дону, большевики оставили бы его совершенно в покое…» [Суворин А. Поход Корнилова. С. 3-4]. Генерал Денисов о последних днях Каледина говорит: «Нескончаемая болтовня безответственных членов донского правительства подсказывала атаману безысходность положения и надвигающегося позора на донское казачество… С верою в лучшее будущее для родного Войска атаман Каледин навеки закрыл, полные скорби, свои глаза, не пожелав быть свидетелем, хотя бы и временного, позора Дона» [Гражданская война на юге России. 1918-1920 гг. С. 24-25].

Публицист Виктор Севский по случаю полугодовщины смерти Каледина писал: «Из Каледина многие делали генерала на белом коне, но вот теперь, когда его нет, когда есть свидетельские показания, записки современников и исторические документы, повернется ли у кого язык бросить упрек мертвому, но живущему в умах и сердцах честных Каледину?

Не белый генерал, а гражданин в белой тоге независимости мысли. Гражданин, каких мало. Россия гибнет потому, что нет Калединых» [Приазовский Край. 1918. № 108 (28 июля)].

В газете «Свободный Дон» в статье «Три атамана» М. Оргин, вспоминая Каледина, говорит: «Совершенно один… В полнейшем духовном одиночестве жил Каледин, и от одиночества этого, а также от страшного несоответствия чистых стремлений его с тем, обо что они ежедневно разбивались, и погиб прекрасный атаман и блестящий полководец» [Свободный Дон. 1918/ № 2 (3 апр.)]… (C. 179-182)

(Поляков И. А. Донские казаки в борьбе с большевиками. 1917-1919. М. : Кучково поле; Гиперборея, 2007. С. 41-45, 171-172, 179-182).

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

 

Наталья ЗАЙЦЕВА