Моя семилетняя служба в Харьковском институте (1926-1932 гг.) вывела меня из колеи беженской жизни. Это не была беженская жизнь уже по одному тому, что я получал определенный и притом вполне достаточный оклад содержания и служил хотя и в эмигрантском, но все же правительственном учреждении. Полная обезпеченность и прочное служебное положение изменили и мою беженскую психологию. Забота о хлебе насущном, мысль о завтрашнем дне и сознание безправного положения на чужбине отошли на задний план. За моей спиной стоял институт с его канцелярией, куда мы, служащие, обязаны были обращаться по всем делам вместо того, чтобы идти в казенные учреждения ходатайствовать как просители.

Заболеешь ли или уедешь в отпуск, жалование идет. Документы выправляются без особых хлопот. Да еще пользуешься всякими льготами по поездке. К нашим услугам русский врач при институте, сестры милосердия и чуть ни все медицинские средства. Можно пользоваться отличной институтской библиотекой и ежедневно читать в учительской газеты и журналы. Лето свободное. На Рождество, на Пасху и даже на Масляной неделе можно съездить в Белград, куда-нибудь в другое место. Речь русская. Не надо себя насиловать подысканием слов местных наречий. Русская среда и своя русская церковь делали жизнь в чужой стране легкой, и даже, сказал бы, безпечной. Только в магазинах, иногда, приходится говорить на чужом языке, да и то больше по-немецки, что нам доступнее с детства.

Так устраиваются не многие, и в этом отношении я попал в число громадного меньшинства. Вот отсюда, со стороны, вне атмосферы лишений, страданий, недоеданий и убогой беженской обстановки была виднее настоящая беженская жизнь. Здесь можно было объективнее и глубже вникать в жизнь русских людей на чужбине. Я знаю очень многих, уже пятнадцатый год мечтающих купить большую плитку шоколада за 10 динар, именно большую, и сразу съесть ее. Мы сами испытывали это когда-то и глубоко сочувствуем этим людям, с завистью смотрящим на покрытые скатертью столики, в кондитерской, где люди пьют кофе и шоколад.

Я часто посещаю кондитерские и в провинции, и в Белграде. Я люблю выпить чашку шоколада с битыми сливками. Зная это, мне говорили мои ученицы в институте: «Счастливый Вы». Громадное большинство этих русских девочек не знает этого баловства. Мне писала как-то летом одна моя ученица, девочка 13 лет из Панчево, что она не может равнодушно смотреть, проходя мимо кондитерской, как местная интеллигенция пьет кофе и шоколад и ест вкусные пирожные.

Мне и до сих пор, то есть на четырнадцатом году беженской жизни, сплошь и рядом приходится встречать людей полуголодных. По моему мнению, это одно из самых острых и безотрадных явлений нашей беженской жизни. Хроническое недоедание в течение очень многих лет, а для некоторых с первых дней эвакуации, которая уже начинает забываться, это явление столь обычное, что о нем даже не говорят, но оно видно.

Стоит попасть куда-нибудь на именины или иной русский праздник, где угощают, и тут видны эти полуголодные люди. Несмотря на всю воспитанность человека, здесь видна его жадность, которая вызвана голодовкой. Вкусные блюда, закуски - это такой соблазн, перед которым не устоит и сытый человек. И вот ешь сколько угодно, но организм отвык и не в состоянии переварить всего съеденного. И на следующий день человек болен. Я слышал часто распоряжение начальницы института о том, чтобы приезжающие родители не перекармливали своих детей. Они не привыкли к этому.

Но бывает и наоборот. Приезжающие из дома воспитанницы набрасываются в институте на пищу, потому что дома они были полуголодные. Испытавши сам не только полуголодное, но и голодное состояние, я не могу примирить свою мысль с существованием голода в культурной среде человечества. Это равносильно простонародной болезни вроде сыпного тифа, который распространяется только в некультурной среде.

Жизнь беженца в этом отношении противоречива. С одной стороны он живет высококультурной жизнью, работая в области науки, искусства и техники, с другой - это настоящий пролетарий. Я помню, как мой брат читал в начале лекции в Загребском университете, будучи одет в потрепанный френч и был далеко не сыт. У нас не было вовсе белья, и мы ходили в башмаках на босу ногу. И сейчас в Белграде сплошь и рядом можно видеть бедствующих русских людей, похожих по своему внешнему виду скорее на нищих, чем на русских офицеров.

И тем не менее, эти люди работают, принимая участие в культурной жизни европейских народов. Офицер русской армии теперь играет по кафанам в оркестре балалаечников. Это зрелище производит удручающее впечатление. И вот однажды я разговорился с таким офицером, пригласив его выпить со мной чашку пива. Это был еще молодой человек, лет 30-ти. Меня поражала его логика. Он рубил свои мысли как топором и в результате сказал: «Для того ли мы сидели в окопах и воевали, чтобы теперь услаждать по кафанам слух того сербского народа, из-за которого погибла Россия». Он был в полотняной сорочке, подпоясанной ремешком, то есть в маскарадном костюме. Вокруг нас сидела за столиками многочисленная публика. Он опустил голову и долго смотрел вниз. Затем, точно спохватившись, встал и, прощаясь, сказал: «Ну, пора идти». Они отлично играли, но мне не хотелось их слушать, и я ушел домой.

Эта мысль высказывается редко, потому что в ней есть зависть побежденного к победителю, но что она живет в русском беженстве, это не подлежит сомнению. Каждый раз, идя в праздничный день на сеанс кинематографа, я невольно всматриваюсь в толпу, заполняющую тротуары. Хорошо одетая, даже нарядная, толпа движется спокойная, довольная, веселая, сытая. Молодежь болтает, смеется. Тут же зимой молодые люди катают в санях своих дам и красуются своими выездами. У подъезда кино стоит полицейский, но ему тут нечего делать. Мир, спокойствие, ровная уютная жизнь, свобода, а завтра планомерная работа, без всякого принуждения и надзора комиссаров-большевиков. Это ли не то, что дано этому народу в результате войны!

Мы - русские спасли их и принесли им в жертву себя и все, что было у нас. И я вспоминаю, как в начале войны, начавшейся в защиту этого народа, в русском журнале «Солнце России» было помещено изображение сербской девушки, почти во весь рост. Этот номер ходил по рукам. Его вырывали друг у друга из рук. Молодежь перерисовывала этот портрет и вставляла его в золотые рамки. Сколько идеи, сколько нежности и обожания проявлялось в эти дни по отношению к сербскому народу. Энтузиазм был всеобщий.

Сербский народ изображался в поэтических образах, живущим в горах и в общении с природой. За этот идеализированный народ шли на войну русские люди, как рыцари, и им воображалось спасение маленького, угнетаемого, православного народа. Это настроение переживалось буквально всеми. Этот идеал рисовали себе и политические и государственные люди. Сам Государь Император Николай Александрович был настоящим славянином и решил не дать в обиду сербский народ. И это знали сербы, а Никола Пашич, будучи в Москве, мог лично убедиться, как высоко ставил русский народ интересы своего младшего «братушки» серба.

И вот, я часто смотрю на эту нарядную, хотя и простонародную толпу и думаю, где же тот идеал, которому поклонялся русский народ. Где тот народ, за который мы - русские отдали свою жизнь. Да! Он здесь и виден на улице, где стоит полицейский. И полицейский этот не немецкий или мадьярский, а свой серб. Великая Россия добилась своей цели. Она освободила сербский народ и устроила ему благополучие. И вот в этой толпе идем мы - русские, потерявшие все и чувствуем полное одиночество. Мы чужие в этой толпе и им нет никакого дела до нас. Мы живем среди них, как изгнанники без прав, лишенные самых элементарных требований жизни.

Но еще прискорбнее видеть враждебные выпады, исходящие от этого народа. В 1924 г. член скупщины в Белграде Московлевич с компанией сделал запрос министру иностранных дел по русскому вопросу, требуя упразднения военных русских организаций в королевстве С.Х.С. и насильственной репатриации русских (газета «Новое Время» от 13-15 августа 1924 г.). Мы, к сожалению, не сохранили газет, в которых часто печатались враждебные и заведомо клеветнические статьи, направленные против русских беженцев, но все же кое-что сохранилось у нас.

Совсем недавно газета «Югословенска политика» от 4 июня 1932 г., возглавляемая Душаном Павичевичем и Драгом. Терзич напечатала гнусную статью о русских, живущих в Югославии.

Мы сделали эту вырезку из газеты и помещаем кроме того эту статью в переводе на русский язык.

Перевод

«Русские блаженствуют - наши голодают

Видели ли Вы когда-нибудь русского, который протянул бы руку за милостынею.

Нет! Этого русские не делают, это они предоставили нашим беднякам.

А заглядывали ли Вы когда-нибудь в городской бар или кабарэ, приметили ли Вы там после полуночи элегантных дам и мужчин. Если Вы их заметили и подумали, что это наши люди, то Вы очень ошибаетесь. Нет! Это наши братья русские. В то время, когда это нас так обижает, русским живется здесь лучше, чем жилось дома.

Какой бы кризис здесь ни был, русский должен быть хорошо одет, сыт и иметь деньги, чтобы каждый вечер показаться в элегантных местах и играть роль господина довоенного времени.

Видели ли Вы нашу женщину, так сказать, голую и босую? И если видели, то вовсе это не редкость.

А видели ли вы русскую «матушку» без мехового пальто и драгоценностей. Конечно нет. А это ужасно и печально.

В то время, как наша женщина с утра до вечера с маленьким ребенком на руках работает, мучится, в это время «матушка» со своей любимой собачкой вплоть до обеда гуляет по улицам, после обеда отдыхает, чтобы к вечеру быть свежей для удовольствий. Мы знаем очень хорошо, что русские страдают, тоскуют по своей Родине, но также знаем и то, что они не должны эту свою тоску заглушать в разврате и роскоши.

Братья - русы должны быть немного осмотрительнее в отношениях к своим братьям югославянам и отделили бы хотя одну третью часть от той суммы, которую они тратят на шампанское и танцовщиц и предложили бы свою помощь югославянским безработным-рабочим или какой-нибудь другой гуманной организации.

Скорее мы можем ожидать, что наш бедняк отделит кусок от рта своего и поможет еще более бедному, нежели братья русские дадут часть денег предназначенных на веселье, потому чтобы делали меховщики, цветочные магазины, ювелиры, варьете и т.д.

Если бы мы только ждали, что русские помогут нашим близким, они бы могли скорее пять раз умереть, чем дождаться помощи.

Д. Павичевич.

Но было еще хуже.

В 1932 г. в какой-то сербской газете была помещена грубейшая и наглая статья, сравнивающая русских беженцев с бешеными собаками и призывающая просто убивать русских на улицах как собак. Эта статья наделала много шума. Газета вырывалась из рук, почему я при всем старании не мог получить экземпляр. По поводу этой статьи отвечал в «Царском Вестнике» С.Н. Палеолог, указывая русским людям на необходимость сохранить этот номер газеты для будущей России.

Теперь опять какой-то депутат Дмитрий Евич внес в скупщину запрос Правительству об отношениях между Югославией и СССР («Возрождение» N 2976 от 26 июля 1933 г.), требуя признания власти большевиков. Обиднее всего это то, что этот депутат - серб, как сообщает газета, добавил, что этот вопрос его особенно волнует вследствие племенных симпатий, существующих между Югославией и Россией.

Здесь в Югославии, как и в Болгарии, простой народ и в особенности старые сербы, совершенно иначе относятся к русским людям, чем их интеллигенция. Когда мы были в Болгарии, мы видели это осторожное отношение к нам интеллигенции. Они просто сторонились нас. Общение с контрреволюционерами считалось недемократичным.

Поклонение демократизму стало второй религией в Европе, и в этом отношении русский чиновник, боровшийся с большевиками, не вызывал симпатий европейского интеллигента. Простой народ, поскольку он не заражен коммунизмом и революционными идеями, отлично разбирается в истории. Он помнит помощь русского народа, не раз оказанную братушкам-сербам.

Сколько раз мне говорили старики-сербы, местные жители, что их подрастающая молодежь мыслит иначе. Для них совершенно безразлично спасала ли Россия Сербию и оказала ли она ей услуги. Белое движение им не нравится. Царскую Россию они не любят. Им нет никакого дела до России. Культуру свою они берут более от западной Европы, а славянская идея им совершенно чужда. До сих пор среди сербской интеллигенции царит убеждение, что революция в России произошла потому, что русская интеллигенция плохо обращалась с народом.

И я всегда с особым удовольствием задаю им вопрос, а почему у них была революция по окончании войны в 1918 г. Мне много рассказывали здесь и в Хорватии, как толпа разносила имущество местных граждан и как топорами разбивались отличные фортепиано, остатки которых выбрасывались на улице. С особой обидой мне говорил Г. Шлезингер, что у него в доме не пощадили даже портрет его умершей дочери. Какой-то солдат проколол его штыком. С чувством удовлетворения он рассказывал, что в Новом Бечее вошедшие сербские войска расстреляли у подножья памятника 60 революционеров - большевиков, а цыган Илья, руководивший грабежами и до сих пор живет в Н. Бечее. Его тогда только выпороли в полиции.

А что делалось в Хорватии, где возле Загреба в с. Кашина убили бележника, а жупника волокли, привязанного веревкой к повозке 7 километров. А как из Венгрии по Дунаю плыли трупы убитых знаменитым большевиком Бела-Кун. А спартаковское движение в Германии, а революция в Испании, а бегство из Англии богатых помещиков после избрания Макдональда...

Они не любят этих напоминаний и, как бы огрызаясь, говорят: «Да! Но это было всего три месяца», - точно в этом кроется вся сущность вопроса.

Одним словом, молодое поколение сербов, в особенности в Белграде, совершенно чуждо старой России и вообще славянской идее. Сейчас Сербия находится под покровительством и водительством католической Франции и прониклась демократическими идеями. Славянство несомненно отжило свой век. Мы говорим то, что видим.

Хорваты - это не славяне. У них не сохранилось ничего славянского. Это типичные австрийцы, с которыми они совершенно ассимилировались. Своих братьев славян русских и сербов они ненавидят.

Католическая Польша смотрит на Запад и несомненно должна отойти от славянства, тем более, что своих же братьев славян она ненавидит. И русские их ненавидят и, надо прибавить, всегда ненавидела. Один их грабеж на границе русских беженцев никогда не будет им прощен.

Сербия уже соединилась с католическими народностями, представляющими собой «Югославию» и, конечно, под влиянием Франции отойдет от славянства.

Остается одна Болгария, которая так недавно состояла в войне с великим славянским народом русским, а свои симпатии к русским людям она показала во время избиения русских в Болгарии в 1922 г. Сейчас в связи с признанием большевиков в Болгарии опять назревают враждебные настроения против русских.

И это славянство! Нет! Славянства уже нет. В чистом виде оно сохранилось в подполье в Советской России и в трех миллионах русской эмиграции, то есть славянин - это только русский.

Вообще славянская идея, по-видимому, была мало распространена на Западе. Тут об этом не говорят вовсе, а если мы - русские заводим иногда разговор на эту тему, то встречаем односложные ответы и скучающие лица. Одни только русские продолжают искренно думать, что славянство должно когда-нибудь объединиться под скипетром возрожденной России, а их братья славяне только улыбаются и с такой же искренностью говорят, что Россия кончила свое существование и никогда не возродится. Да и не хотят они ее возрождения.

Сейчас над всеми славянскими странами господствует католическая Франция. И вот мы приведем здесь поразительный случай, характеризующий славянские настроения.

При открытии в Новом Бечее памятника королю Петру на площади была вся русская колония, причем возле самого памятника стоял, выстроившись в полном составе, Харьковский институт с начальницей института М.А. Неклюдовой во главе. Когда на трибуну взошел «бележник» серб г. Пивнички (нотариус), крупный правительственный чиновник, весьма благосклонно относившийся к русским беженцам, то все думали услышать от него упоминание о погибшем русском царе и русском народе.

И что же услышали здесь русские? «Благородная Франция спасла несчастную Сербию и этого мы - сербы забывать не должны», - сказал г. Пивнички. Ни слова о России, ни одного слова о русском императоре не упомянул оратор, точно Россия не участвовала в Европейской войне. Вот какая теперь ориентация! И так воспитывается народ. Мне лично сказал после этого один серб: «Мы русских не видели, а вот французы шли с нами и очистили Сербию от неприятеля».

Конечно, эта ориентация противоестественна. Французов здесь никто не знает и никогда не видел. Между тем русского знает каждый и не потому, что их здесь много, а потому, что громадное число местных жителей были в русском плену. Очень многие говорят по-русски, а, если не говорят, то понимают русский язык. Можно смело сказать, что владелец каждого пятого домика в Новом Бечее побывал в русском плену. Они говорят, что вынесли отличное впечатление о России и с удовольствием вспоминают этот плен. Некоторые говорят, что как только можно будет ехать в Россию они сейчас же бросают свое имущество и едут в Россию.

При оккупации в 1918 г. немцами Украины, многие из местных жителей, состоя в австро-венгерских войсках, побывали и на Украине. Так, хозяин моего дома, серб Жива Томит был в Екатеринославе жандармом. Выпивши как-то изрядно, он ввалился ко мне в комнату и очень долго рассказывал об этой оккупации, причем его мать старушка наивно добавила к его рассказу, что он ушел на войну бедным человеком, а вернулся с деньгами и тотчас купил за 25000 динар этот дом. «Я не любил расстреливать, - рассказывал мне Жива Томит, - Но что же делать, приходилось мне это делать как жандарму». Ему больше нравились обыски и в особенности на улице. Попадется богатый человек, чего только не возьмешь у него. Иногда попадались даже золотые портсигары. Вещи расстреливаемых тоже доставались тем, кто расстреливал их.

Есть в Новом Бечее и такие, которые побывали на службе у большевиков. Это в большинстве тот элемент, который держит сторону большевиков. Они не скрывают, что большевики при отъезде отобрали у них все капиталы, которые они составили себе грабежом в России. Правда, они больше молчат, но под пьяную руку проговариваются, что у них в России были миллионы, которые им не удалось вывезти. А бывает и так, что соседи шепотом говорят: «А Вы знаете, он привез с собой из России громадные деньги».

Вообще, очень многое я понял из общения с моим хозяином. Весьма навязчивый он был болтлив и заходил часто ко мне по вечерам, так что мне приходилось запираться от него. Он любил рассказывать о пребывании своем в Екатеринославе в 1918 г. Зная это, я попросил его как-то рассказать, как оккупировавшие Екатеринослав солдаты Австро-Венгерской армии срывали погоны с немецких лейтенантов и убивали их. Эта тема не нравилась Живе Томит, и он почему-то, несмотря мне в глаза, уклонялся от этого разговора, говоря, что это было уже под конец, недели за две до оставления немецкими войсками Украины.

«А помните, как по городу возили фургоны, доверху переполненные расстрелянными, а сзади шел австрийский солдат. Не приходилось ли вам, как полевому жандарму сопровождать эти фургоны?» - спросил я его. Почувствовав, что я знаю кое-что об оккупации Екатеринослава, Жива Томит прекратил разговор и никогда больше не возобновлял его. Жива Томит - это типичный коммунист по здешним понятиям. Как бывший на войне солдат он получил из отобранной у помещиков земли 4,5 ютра.

У него во дворе ходят гуси, утки и масса цыплят. В свинушнике содержится две свиньи. Во дворе две скирды соломы и кукурузы. Чердак завален пшеницей и кукурузой. Человек этот вполне обеспечен и ничего не делает. Что же он говорит?

Я постараюсь точно воспроизвести эти рассуждения, потому что так рассуждает громадное большинство местных жителей и этими тенденциями пропитаны окрестные села, называемые здесь коммунистическими (Меленцы, Куманово и т.д.):

«Краль нам не нужен. Власть должна быть от народа, как у вас в России. Министры воруют. Их надо повыгонять вон. Господари ничего не делают, а мы платим за них налоги. Вот, например, Гига Иванович (1) идет по улице, выпятив вперед живот. На жилете болтается золотая цепочка. На руках кольца. Воротничек накрахмален, белая рубашка, новая шляпа. От него все это надо отобрать. Они завладели землей, содержат фабрики, купили дома и имеют в банке деньги. Все это от них надо отобрать. Государством должны править выборные от народа, свои люди-селяки, а не наемные министры».

Мои возражения им не воспринимались. Напротив, когда я привел ему примером мою работу, как учителя музыки, он рассмеялся и сказал: «Разве это работа?». И я невольно вспомнил, как несколько лет тому назад в газетах облетела весь мир весть об инциденте с великим художником Репиным в Финляндии. Когда он рисовал возле какого-то поселка, его окружили крестьяне и стали ему выговаривать, как ему, старику, не стыдно заниматься глупостями. «Какие же это глупости, я работаю над картиной», - возразил им великий художник. «Какая же это работа, ты пошел бы дрова колоть - вот это работа», - упорно настаивали на своем мужики высоко культурной Финляндии.

И вот в защиту этих людей, за их свободу и самостоятельность были брошены на войну миллионы русских людей и гибли десятками и сотнями тысяч, воображая, что они делают великое и святое дело. И те из высоко образованных иностранцев, которые поняли это говорят нам: «Вы слишком сентиментальны и идеализировали то, чего нет».

И, действительно. Почему теперь, живя среди сербского народа, русская эмиграция не идеализирует то, что еще не так давно, при других обстоятельствах, казалось таким красивым и идейным. Почему теперь, когда, казалось бы цель достигнута, идея осуществлена, сербский народ освобожден, почему теперь русские люди, носившиеся с этой святой, славянской идеей не чувствуют удовлетворение и так далеки от сербского народа.

Где же та мечта, которая, казалось бы, осуществилась в виде победы, одержанной сербским народом при помощи «великой майки России».

Мы пользуемся, как говорится, гостеприимством, и за это нас всегда упрекают, напоминая, что мы должны быть благодарны за то, что нас приняли сюда. Ведь многих не приняли соседи, например, греки, румыны, поляки и они погибли в камышах.

Да! Мы благодарны нашему королю Александру, его правительству, но что сделали для русских народные представители в скупщине и сербский народ в его массе! Ровно ничего! И вот за право жить и умереть на сербской земле мы должны вечно благодарить и благодарить.

Теперь в связи с признанием СССР в умах сербской интеллигенции нарождается новая мысль: Истинная Россия не здесь в эмиграции, а там у большевиков в Советской России, и потому Сталину и К надо помочь...

Мне хотелось бы здесь вспомнить весьма интересную встречу с человеком, который поразил меня своими самостоятельными взглядами, выработавшимися у него, несмотря на пропаганду демократизма, которая ведется теперь во всем мире. Это Шестич, Бранко Филиппович. Молодой человек, хорват, окончивший Загребский университет. Сын срезского начальника. Он окончил Загребскую консерваторию и вместе с тем рисует, как настоящий художник. Мы провели с ним неделю и ездили в Марию-Быстрицу, где он мне много играл в пустующем костеле на органе. В конце концов мы отправились в горы, где г. Шестич начал рисовать общий вид Марии-Быстрицы.

К нам подошли селяки, работавшие тут же в поле. Резко оборвав вступивших с ним в разговор, Шестич сказал мне: «Уйдем отсюда». Мы пошли. По дороге он сказал мне: «Не терплю протонародие. Они все пропитаны большевизмом и только думают, как бы убить и ограбить интеллигентного человека. Они мешают развитию культуры. А власть наша подделывается к ним. Я ненавижу ничтожную, простонародную Хорватию с ее убогой культурой, несмотря на то, что это моя Родина. Я еду во Францию и вернусь обратно только тогда, когда будет уничтожено господство простонародия».

Мы современники и очевидцы всего этого отлично знаем, что в первый период большевизма по всей России господствовала безответственная сила тех миллионов военнопленных, которые в то время были в России. Все конные отряды при ЧК, все ударные батальоны внутренней стражи были заполнены военнопленными германцами, мадьярами и так называемыми австрийцами. Под австрийцами разумелась вся смесь народов, входивших в состав Австро-Венгрии: австрийцы, хорваты, словенцы, сербы, мадьяры, русины, швабы, чехи, галичане, поляки, бывшие в подданстве Австро-Венгрии. Вместе с китайцами и латышами они наводили ужас на обезоруженное население.

Многие из них, в особенности мадьяры, хорваты и латыши, занимали ответственные посты как, например, председателей ЧК, комиссаров и заведующих отдельными частями. Все обыски и облавы не обходились без них. Бывало так, что при ночных обысках ни один из этих иностранцев не умел говорить по-русски и потому они грабили молча, не отвечая на вопросы обывателей. Это так называемые самочинные обыски. Но параллельно с ними шли обыски от большевистской власти, при которых обыкновенно присутствовал комиссар, тогда эти иностранцы держали себя скромнее.

Они же эти иностранцы расстреливали вместе с членами ЧК приговоренных к расстрелу. Так было и при убийстве Государя Императора и его семьи. Я никогда не забуду, как на третий или четвертый день установления большевистской власти в Чернигове, я с трепетом проходил мимо здания Чрезвычайки. На посту возле ворот с винтовками на плечах стояли два австрийца военнопленных - не то чехи, не то русины, которых я знал лично, потому что они работали у меня в слесарной. С одним из них я разговаривал всегда по-немецки. Оба они приветливо раскланялись со мной.

Это все видел русский народ. Но что он мог сделать, когда все это исходило от большевистской власти. Она воспользовалась пребыванием на территории русского государства этих военнопленных, чтобы при их помощи разгромить прежний строй.

Россия, можно сказать, в первый момент большевизма была во власти военнопленных. Я был этому свидетель, но об этом как-то мало говорили. Но что скажет по этому поводу историк!

И вот почему-то все мы современники и очевидцы глубоко убеждены, что история умолчит об этом. Есть и в истории свои приемы. По некоторым вопросам не принято говорить и лучше замолчать, в особенности, если это не соответствует партийным взглядам историка. Один французский историк, не так давно описывая европейскую войну ни словом не обмолвился о России, точно она не принимала участия в Великой войне. Это говорил мне З.А. Макшеев, читавший эту книгу. Вот Вам и история, по которой воспитываются целые поколения!

Помню, когда я был в Загребе в 1922 г. в газете была помещена заметка о том, что через Загреб проходит эшелон военнопленных мадьяр, прибывших из Советской России. Эшелон этот, состоявший из 400 с лишним человек, не будет выпущен на свободу, а будет прямо направлен в Венгрию, так как это те пленные, которые служили у большевиков в ЧК и отрядах Красной армии. Я видел, как вели этот эшелон и подумал, вот где мне пришлось увидеть еще раз этих людей!

Это была мне знакомая картина. Те же красные шапочки с кисточками (мадьяры), в которых они ходили по Чернигову. Те же звериные физиономии, от которых приходило в ужас мирное население при ночных обысках. Но там они были еще страшнее, что они были чужие люди, и иной вор и русский человек был для них равно ничем. Они были хуже большевиков, потому что они не руководствовались никакой идеей, а просто были «шакалами», рыскающими по России и грабившими русских людей.

Я написал тогда об этом корреспонденцию в газету «Новое Время», но газета эта из политических видов не напечатала эту статью. А ведь тут, может быть были и те «австрийцы», которые расстреливали Царскую Семью.

Примечание

1 - Местный общественный деятель, имеющий писчебумажный магазин, типографию и стоящий во главе большого банка.

Дмитрий  Краинский, Русская народная линия