Князья Игорь, Олег, Иоанн, Константин,и Гавриил, в середине Княжна Татьяна.
Всё время агонии рядом с братом находился князь Игорь Константинович, штабс-ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка. Игорь был ближайшим другом князя Олега, всегдашним товарищем его детских игр. «Весёлый человек» - называли его сослуживцы на фронте. Сохранилась анекдотическая история, произошедшая с ним по зачислении в Пажеский корпус. Гордясь новым мундиром, князь старался всем представиться в новом качестве. Посетив в новом мундире и царскую семью, он хотел было уже традиционно поцеловать Вел. Княжну Марию Николаевну, но она отскочила в сторону:
- Нет, нет. Маленькие девочки не должны целовать солдат!
Князь Игорь нисколько не расстроился, а, наоборот, был весьма доволен, что его приняли за настоящего солдата. Его добродушный, располагающий характер демонстрирует и фотография, где он, развлекая наследника, идет с шестом по канату с яхты на берег.
После революции по декрету большевиков князь Игорь был арестован и выслан из Петербурга сначала в Вятку, а потом на Урал. В Екатеринбурге один из доброжелателей предложил князю свой паспорт, чтобы тот смог бежать. Но князь ответил, что он не сделал ничего худого перед Родиной и не считает возможным поэтому прибегать к подобным мерам.
Всех братьев Константиновичей объединяла глубокая религиозность и любовь к Отечеству. Благородная сущность этих высоких душ, их устремлённость нашла себе выражение в стихах князя Олега:
В моей душе есть чувства благородные,
Порывы добрые, надежды и мечты;
Но есть в ней также помыслы негодные,
Задатки пошлые, ничтожные черты.
Но я их затопчу, и с силой обновленною
Пойду вперед с воскреснувшей душой.
И пользу принесу работой вдохновенною
Моей Отчизне милой и родной.
На фронт князья отправились, помолившись на могиле Ксении Блаженной и у могил предков в Петропавловской крепости, испросив помощи им быть достойными их на поле брани. Князь Иоанн предложил братьям причаститься перед отъездом на войну. Он заказал в Павловской дворцовой церкви раннюю обедню. Служил семейный духовник архимандрит Сергий. Перед обедней он сделал общую исповедь.
Иоанн Константинович, старший из братьев, выделялся даже в такой благочестивой семье религиозностью, молитвенным настроением души. Князь Гавриил вспоминал: «Так как Иоанчик был очень религиозен, то братья его дразнили, что его сын родился с кадилом в руке. Поэтому они заказали маленькое кадило и, как только Всеволод родился, ему вложили кадило в ручку. Так что Иоанчик впервые увидел своего сына с кадилом в руке». Князь Иоанн был очень близок с Великой Княгиней Елизаветой Фёдоровной, с которой любил вести долгие беседы на духовные темы. Как пишет в своей книге о ней Любовь Миллер, «Император Николай II, зная глубокую религиозность князя Иоанна, часто посылал его в качестве своего представителя на церковные торжества. Князь Иоанн был весьма чутким и отзывчивым человеком и много помогал беднякам. Он помнил завет своего отца: «Не изменяй высокому призванию и сей добро на родине своей». И он сеял это добро, где только мог». Сея добро, князь подчас рисковал собой. Так, за несколько дней до начала войны Иоанн Константинович принял участие в тушении пожара в частном доме в Стрельне, за что был награжден специальным знаком.
Благочестие и патриотизм юным князьям прививались с малолетства. Сохранились сведения о их жизни в Ливадии, где ими были проведены две зимы. Быт их был почти спартанским: подъем в 6 утра, обливание холодной водой, прогулки в любую погоду, ежедневная молитва, посещение служб и занятий, для которых создали специальную маленькую школу: детей уже было шестеро. Юные князья особенно любили бывать в мемориальной Ореандской Покровской церкви, построенной их дедом — Великим Князем Константином Николаевичем в память российского флота. Ее крест служил своеобразным маяком и горел «как жар». В изготовлении мозаик для Покровской церкви принимала участие Великая Княгиня Елизавета Федоровна, впоследствии специально приезжавшая туда говеть и исповедоваться.
Все члены семьи хорошо знали весь ход Литургии, могли воспроизводить его наизусть, исполняли многоголосные хоровые песнопения. Осталось описание подготовки братьев к службам в сельском храме их подмосковного имения Осташево, когда именно князь Иоанн как регент разучивал хоровые партии с братьями. Впоследствии Иоанн Константинович был регентом хора в храме Павловского дворца.
Иоанн Константинович обладал музыкальным талантом. Специально ко дню освящения церкви Спасо-Преображения (6 июля 1914 года), построенной в память 300-летия Дома Романовых в поселке Тярлево (Павловск), он сочинил духовное музыкальное произведение под названием «Милость мира» . Это сочинение отличалось рядом достоинств: логичная гармония, удобные для исполнения регистры партий. Во время войны князь Иоанн вернулся к сочинению духовной музыки. Он очень любил её благолепие и имел свой маленький хор под руководством знаменитого профессора Санкт-Петербургской консерватории Николая Кедрова, отец которого протоиерей Николай Кедров был настоятелем Стрельнинской придворной Спасо-Преображенской церкви, и князья Константиновичи знали его с детства. Исполнительское искусство этого вокалиста, регента, дирижера отличалось красочностью и выразительностью исполнения. Небольшой состав хора (квартет) казался полноценным большим хором. Николай Николаевич Кедров был не только регентом и певцом, но и преподавал князю Иоанну аранжировку и голосоведение.
Князь Иоанн был женат на принцессе Сербской, Елене Петровне, поэтому для него война с Германией была ещё более значима, чем для других. Гавриил Константинович вспоминал, что Елена Петровна упала на колени и со слезами поцеловала руку Государю за то, что он вступился за Сербию.
Солдаты в шутку называли своего командира «Панихидный Иоанн», поскольку после каждой потери, будь то его приятель или простой солдат, князь старался выполнить долг перед погибшими защитниками родины. При этом его уважали за мужество и распорядительность. После участия в августовских боях 1914 года, видя мужество соседней воинской части, князь Иоанн подарил солдатам древнюю икону Спаса Нерукотворного. Воинский приказ гласил: «В воспоминание об Августовских боях, когда ныне вверенный мне 29 Сибирский стрелковый полк как львы дрались с врагом бок о бок с гвардейскими частями, благороднейший участник этих лихих дел, Его Высочество кн. Иоанн Константинович соизволил осчастливить полк своим вечным, незыблемым, нерушимым благословением в виде Святого Образа Нерукотворенного Спаса при собственноручной записке: "29 Сибирск.стрелк. полку в молитвенную память. Иоанн”.
Благодарственный молебен о здравии Его Высочества кн. И. К. отслужен и послана телеграмма: "Помолившись Господу Богу о даровании Вашему Высочеству здравия и всякого благополучия, вверенный мне полк благодарит В. В. за оказанную честь. Молитвенная память полка, пока он будет жив, здоров, будет свято чтиться верноподданнейшими стрелками-сибиряками о Вашем Высочестве.
Командир 29 С.с.п. полковник Басов, Полковой адъютант шт.-кап. Осипов”».
13 октября 1914 года князь Иоанн был представлен к награждению Георгиевским оружием за мужество, проявленное при доставлении донесений в августе 1914 года начальнику дивизии.
«Князья Константиновичи хорошо служат», - говорили о князьях в войсках. Все они отличались отвагой, все были любимы офицерами и солдатами своих полков. Их быт ничем не отличался от быта других воинов. Князь Гавриил вспоминал, что в начале войны им с братом Игорем приходилось жить в таких палатках, в которых можно было только лежать. Во время одного из боёв братья едва не попали в плен. Лошадь Игоря Константиновича не желала перепрыгивать канаву, через которую перешёл уже весь эскадрон, князь вынужден был искать обходной путь, но угодил в болото и стал увязать в нём. В это время показался шедший рысью неприятельский разъезд. Князь Гавриил и несколько офицеров бросились на выручку Игорь Константиновичу. Поручик С.Т. Рооп вспоминал: «Когда, наконец, с неимоверными трудностями и опасностью добрались до князя Игоря Константиновича, он был затянут в болото уже до самого подбородка, торчали над топью только голова и поднятые руки… Лошади уже не было видно… Когда голова его любимой лошади начала окончательно опускаться в болото, его высочество перекрестил её…
Наконец, выбрались на более или менее твёрдую почву. По счастию, германский разъезд исчез».
Гибель князя Олега не стала последней потерей в семье Константиновичей. Вскоре смертью храбрых пал муж княжны Татианы Константиновны Константин Багратион. Этот отважный офицер служил в Кавалергардском полку и уже имел Георгиевское оружие. Он, как пишет князь Гавриил, «мечтал перейти на время в пехоту, потому что, благодаря страшным потерям, в пехоте недоставало офицеров. Так как в кавалерии потери были незначительны, кавалерийских офицеров прикомандировали к пехотным полкам. Конечно, Татиане желание мужа перейти в пехоту было не особенно по душе, но она согласилась». Константин Багратион был убит пулей в лоб, ведя свою роту в атаку, в одном из первых боёв в новой должности под Львовом…
Княжна Татиана тяжело переживала гибель мужа. Позже она приняла монашество с именем Тамары и стала игуменьей Елеонского монастыря в Иерусалиме.
Из пятерых братьев-фронтовиков долгий век был дарован лишь князю Гавриилу. После революции он был арестован и находился в заключении вместе со своими дядьями Дмитрием Константиновичем, Павлом Александровичем, Георгием и Николаем Михайловичами. Дмитрий Константинович утешал племянника:
- Что наша жизнь в сравнении с Россией, нашей Родиной?
«Дяденька ободрял меня, как мог, и как-то написал для меня на клочке бумаги псалом «Живый в помощи Вышнего», который я и выучил наизусть. Заботы обо мне дяденьки трогали меня, он никогда не забывал передать мне слова бодрости и утешения, даже через сторожа», - вспоминал князь Гавриил.
Арестованные князья были объявлены заложниками после убийства Урицкого. Четверо из них были расстреляны. При этом, как свидетельствовали тюремные сторожа, Дмитрий Константинович умер с молитвой на устах. Когда он шёл на расстрел, то повторял слова Христа: «Прости им Господи, не ведают бо, что творят».
Гавриил Константинович был чудом вызволен женой из заключения. Антонине Рафаиловне пришлось пройти для этого через тяжелейшие испытания. В своих мемуарах она вспоминала, как глумился над ней большевистский палач Урицкий:
«- Да, между прочим, вы засвидетельствовали свой брак по-большевистски? – обратился он ко мне. – Ваш церковный брак для нас не действителен. Я вам советую пойти и сделать это, а затем я пошлю к вам конфисковать ваше имущество и забрать романовские деньги… Наш народ этим ещё обогатится».
При аресте князь Гавриил спросил Урицкого о судьбе своих троих братьев, сосланных в Вятку.
- Все понесли должное наказание и, очевидно, расстреляны, - прозвучал ответ.
Князья Иоанн Константинович, Игорь Константинович и Константин Константинович были жестоко убиты в Алапаевске в ночь на 18 июля 1918 вместе с Великим Князем Сергеем Михайловичем, князем Владимиром Палеем, сыном Павла Александровича, и Великой Княгиней Елизаветой Фёдоровной. Все они были живыми сброшены в шахту, куда затем чекисты бросили гранаты. Последние, однако, не убили мучеников, и они умирали в страшных мучениях от жажды, удушья, голода и полученных увечий. При вскрытии в желудке князя Константина была найдена земля. Это показало, что мученик страдал так, что грыз землю в предсмертной агонии, чтобы облегчить желудочные спазмы. Елизавета Фёдоровна и князь Иоанн упали на один выступ. Великая Княгиня перевязала его раненую голову в темноте своим апостольником. Вместе они пели молитвы до последнего вздоха.
Из всех алапаевских мучеников лишь Великий Князь Сергей Михайлович был сброшен в шахту мёртвым. В последний момент он стал бороться с палачами, схватил одного из них за горло и был застрелен.  Сын кавказского наместника Великого Князя Михаила Николаевича, внук Императора Николая I, Сергей Михайлович всю жизнь посвятил военной службе, был прост в общении с обыкновенными людьми, доступен всем, при этом избегал светских мероприятий и в высоких кругах слыл человеком замкнутым. Офицер-артиллерист, он до тонкости знал своё дело и, служа при последнем Государе генерал-инспектором артиллерии, делал всё возможное, чтобы в предвидении войны с Германией воздействовать на правительство в вопросе перевооружения артиллерии. Великий Князь Александр Михайлович вспоминал: «Когда мой брат, великий князь Сергей Михайлович, по возвращении в 1913 году из своей поездки в Австрию, доложил правительству о лихорадочной работе на военных заводах центральных держав, наши министры в ответ только рассмеялись. Одна лишь мысль о том, что великий князь может иной раз подать ценный совет, вызывала улыбку. Принято было думать, что роль каждого великого князя сводилась к великолепной праздности». Служа в Ставке при Императоре, Сергей Михайлович остро ощущал приближающуюся катастрофу. Летом 1916 года он говорил приехавшему брату: - Моли Бога, чтобы у нас не произошло революции в течение года. Армия находится в прекрасном состоянии. Артиллерия, снабжение, технические войска – всё готово для решительного наступления 1917 года. На этот раз мы разобьём немцев и австрийцев, если, конечно, тыл не свяжет свободу наших действий. Немцы могут быть спасены только в том случае, если спровоцируют у нас революцию в тылу. Они это прекрасно знают и стремятся добиться своего во что бы то ни стало. Если Государь будет поступать и впредь так, как он делал до сих пор, ты мы не сможем долго противостоять революции. Александр Михайлович вспоминал: «Я вполне доверял Сергею. Его точный математический ум не был способен на необоснованные предположения. Его утверждения основывались на всесторонней осведомлённости и тщательном анализе секретных донесений. Наш разговор происходил в маленьком огородике, который был разведён позади квартиры Сергее. - Это меня развлекает, - смущённо пояснил он. Я понял и позавидовал ему. В обществе людей, помешавшихся на пролитии крови, разведение капусты и картофеля служило для моего брата Сергее отвлекающим средством, дающим какой-то смысл жизни». Революция и известие об отречении Императора потрясло Сергея Михайловича. Но не менее чудовищное впечатление произвел на него выпущенный Временным правительством знаменитый «Приказ №1», объявлявший об уничтожении военной дисциплины, отмене отдания чести и т.д. - Это же конец русской армии! – воскликнул Великий Князь, прочтя приказ. – Сам Гинденбург не мог бы внести никаких дополнений в этот приказ. Гарнизон Выборга уже перерезал своих офицеров. Остальные не замедлят последовать этому примеру. Через несколько дней Сергей Михайлович отбыл в Петроград, простившись с братом Александром, вспоминавшим впоследствии, что оба они сознавали в тот момент, что больше им встретиться на этом свете не суждено.  Из четырёх князей Михайловичей лишь вице-адмиралу Великому Князю Александру суждено было спастись из лап большевиков. Как и другие Романовы, он не остался сторонним наблюдателем в дни разверзнувшейся Мировой войны. Именно Александру Михайловичу Россия, во многом, обязана возникновению своего воздушного флота. Свою службу Великий Князь начинал во флоте морском, куда пошёл по своей охоте, наперекор родительскому желанию и благодаря помощи Государя Александра III, считавшего, что поступление его двоюродного брата на морскую службу станет хорошим примером для молодёжи и убедившего в этом его родителей. Всерьёз увлёкшись морем, Александр Михайлович стал собирать книги по истории флота. Поражаясь бесчисленном количеству доставляемых фолиантов, Великий Князь Михаил Николаевич удивлялся: - Разве ты прочтёшь все эти книги, Сандро? - Не все. Я просто хочу собрать библиотеку, посвящённую военному флоту. Такой библиотеки в России ещё не имеется, и даже морской министр, когда ему нужна какая-нибудь справка по морским вопросам, должен выписывать соответствующую литературу из Англии. Михаил Николаевич обещал сделать всё, чтобы помочь сыну в этом благом начинании. Судьба библиотеки сложилась несчастливо. «Накануне революции эта библиотека состояла из 20000 томов и считалась самой полной библиотекой по морским вопросам в мире, - писал Александр Михайлович. – Советское правительство превратило мой дворец в клуб коммунистической молодёжи, в котором из-за неисправности дымоходов возник пожар. Огонь уничтожил все мои книги до последней. Это совершенно невосполнимая потеря, так как в моей библиотеке имелись книги, полученные мною с большим трудом от немецких и английских агентов после долгих и упорных поисков, и восстановить эти уникальные издания не представляется возможным».  Морской службе Великого Князя положила конец Русско-Японская война и революция 1905 года. Войну Александр Михайлович предвидел загодя, понимая ошибочность многих действий России в регионе, который был ему хорошо известен. Великий Князь долгое время служил в Японии, а за несколько лет до войны Император Николай II попросил своего друга и свояка (Александр Михайлович был женат на Великой Княжне Ксении Александровне) принять участие в крупном предприятии, замышлявшемся на Дальнем Востоке. Тогда группа предпринимателей получила от корейского правительства концессию на эксплуатацию корейских лесов между российской границей и рекой Ялу. Кроме лесов, по многочисленным сведениям, собранным посланными в регион людьми, можно было сделать вывод, что данная местность богата не только лесом, но и золотом. Александр Михайлович вспоминал: «Я опасался бестактности нашей дипломатии, которая, преклоняясь перед западными державами, относились к Японии высокомерно. Совершенно не отдавая себе отчёта в военной силе Страны восходящего солнца, русские дипломаты, восседая за столами своих петербургских кабинетов, мечтали о подвигах Гастингса и Клайва». Великий Князь опасался, что при такой политике дело кончится вооружённым столкновением, и говорил об этом августейшему свояку: - Разве мы хотим войны с Японией? Если мы её действительно хотим, то должны немедленно начать постройку второй колеи Сибирского пути, сосредоточить наши войска в Восточной Сибири и построить значительное количество современных военных судов. Государь считал серьёзность положения преувеличенной и был твёрдо убеждён, что войны не будет. В течение года Александр Михайлович возглавлял дело по эксплуатации концессии. Когда же появились сведения, что российское правительство вознамерилось продолжить Сибирский путь до границы Кореи и объявить аннексию этой страны, Великий Князь отошёл от дела, в резких выражениях объявив, что не желает иметь ничего общего с планами, которые неминуемо приведут к войне. Чтобы не оглашать разногласий с Государем, что могло иметь нежелательные последствия для дел на Дальнем Востоке, оставление Александром Михайловичем поста руководителя концессии было скрыто от общества, и о нём знали лишь близкие родные и друзья. Не желая оставаться в праздности, Великий Князь обратил свой взор на нефтяную промышленность и предложил Императору создать общество по эксплуатации нефтяных промыслов в Баку. Прибыль от продажи нефтяных продуктов должна была с лихвой покрыть расходы по осуществлению широкой программы коммерческого судостроения. Это предложение неожиданно вызвало бурю протестов. «Меня обвиняли в желании втянуть правительство в спекуляцию, - вспоминал Великий Князь. – Про меня говорили, что я «социалист», разрушитель основ», «враг священных прерогатив частного предпринимательства» и т.д. Большинство министров было против меня. Нефтяные земли были проданы за бесценок предприимчивым армянам. Тот, кто знает довоенную ценность предприятий «армянского холдинга» в Баку, поймёт, какие громадные суммы были безвозвратно потеряны для русского государственного казначейства». Тем временем, приближалась война. Государь был до последнего уверен, что её удастся избежать, но, увы, случилось иначе. Узнав о нападении японцев на Порт-Артур, Александр Михайлович срочно возвратился из-за границы, где находился в тот момент. «Моё личное участие в войне 1904-1905 гг. оказалось весьма неудачным. В феврале 1904 года государь возложил на меня задачу организовать так называемую крейсерскую войну, имевшую целью следить за контрабандой, которая направлялась в Японию. Получив необходимые данные из нашей контрразведки, я выработал план, который был утверждён Советом министров и который заключался в том, что русская эскадра из легковооружённых пассажирских судов должна была наблюдать за путями сообщения в Японию. При помощи своих агентов я приобрёл в Гамбурге у «Гамбург-Американской линии» четыре парохода по 12 тысяч тонн водоизмещением. Эти суда, соединённые с несколькими пароходами Добровольного флота, составляли ядро эскадры для «крейсерской войны». Они были оснащены артиллерией крупного калибра и находились под начальством опытных и бравых моряков. Замаскировав движение избранием направления, казавшегося совершенно невинным, наши флотилия появилась в Красном море как раз вовремя, чтобы захватить армаду из 12 судов, нагружённых боеприпасами и сырьём и направлявшихся в Японию. Добытый таким образом ценный груз возмещал расходы, понесённые при выполнении моего плана. Я надеялся получить высочайшую благодарность. Однако наш министр иностранных дел бросился в Царское Село с пачкой телеграмм: в Берлине и Лондоне забили тревогу. Британское министерство иностранных дел выражало «решительный протест», Вильгельм II шёл ещё дальше и отзывался о действиях нашей эскадры «как о небывалом акте пиратства, способном вызвать международные осложнения». Министр иностранных дел настаивал на необходимости принесения извинений. Александр Михайлович недоумевал: - С каких пор великая держава должна приносить извинения за то, что контрабанда, адресованная её противнику, не дошла по назначению? Зачем мы послали наши крейсера в Красное море, как не с целью ловить контрабанду? Что это, война или обмен любезностями между дипломатическими канцеляриями? Государь, однако, принял сторону главы дипломатического ведомства и приказал немедленно освободить захваченные в Красном море пароходы и воздержаться в дальнейшем от подобных действий. После этого Великий Князь, хотя и оставаясь на службе, с которой не мог уйти в тяжёлый для Родины и Государя момент, не принимал участия в войне. Лишь единственный раз он был призван за советом, когда встал вопрос об отправке на театр военных действий Тихоокеанской и Балтийской эскадр. Александр Михайлович был категорически против этого плана, считая его гибельным. Но после долгих колебаний план адмирала Рожественского был всё же одобрен на высочайшем уровне, и русские эскадры устремились навстречу Цусиме…  Поражение в войне и революция, итогом которой стало учреждение парламента, произвели на Великого Князя впечатление полной и непоправимой катастрофы. «Сын императора Александра III соглашался разделить свою власть с бандой заговорщиков, политических убийц и тайных агентов департамента полиции, - ужасался он по объявлении Манифеста 17 октября. – Это был конец! Конец династии! Конец империи!»
Последней каплей стала измена команды собственного судна, постановившей взять августейшего командира в заложники. Даже спустя много лет Александр Михайлович с болью вспоминал об этом моменте: «Военные поражения, полный крах всех моих усилий, реки крови и – в довершение всего – мои матросы, которые хотели захватить меня в качестве заложника. Заложник – такова была награда за те двадцать четыре года, которые я посвятил флоту. Я пожертвовал всем – моей молодостью, моим самолюбием, моей энергией – ради нашего флота. Когда я разговаривал с матросами, я ни разу в жизни не повышал голоса. Я радел о их пользе пред адмиралами, министрами, государем! Я дорожил популярностью среди флотских команд и гордился тем, что матросы смотрели на меня, как на своего отца и друга. И вдруг – заложник!!! Мне казалось, что я лишусь рассудка…»
В полном отчаянии Великий Князь оставил флот и уехал за границу. От затянувшегося уныния его пробудила прочитанная в газете новость об удачном полёте Блерио над Ла-Маншем. «Будучи поклонником аппаратов тяжелее воздуха ещё с того времени, когда Сантос-Дюмон летал вокруг Эйфелевой башни, я понял, что достижение Блерио дало нам не только новый способ передвижения, но и новое оружие в случае войны, - писал Александр Михайлович. – Я решил немедленно приняться за это дело и попытаться применить аэропланы в русской военной авиации».
От собранных в своё время по всенародной подписке средств на строительство минных крейсеров после гибели российского флота у Великого Князя оставались два миллиона рублей. Через газеты он обратился к жертвователям с вопросом, не будут ли они против траты этих денег на авиацию. В ответ пришло тысячи положительных ответов. Государь также поддержал инициативу. В Париже Александр Михайлович заключил договор с Блерио и Вуазеном, по которому они обязались поставить аэропланы и инструкторов, а Великий Князь должен был организовать аэродром, подыскать учеников и обеспечивать финансовую сторону дела.
Военный министр Сухомлинов отнёсся к задуманному предприятию насмешливо:
- Вы собираетесь применить эти игрушки Блерио в нашей армии? Угодно ли вам, чтобы наши офицеры бросили свои занятия и отправились летать через Ла-Манш, или они должны забавляться этим здесь?
- Не беспокойтесь, Ваше Превосходительство. Я у вас прошу только дать мне несколько офицеров, которые поедут со мною в Париж, где их научат летать у Блерио и Вуазена. Что же касается дальнейшего, то хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.
Великий Князь Николай Николаевич также отнёсся к затее пренебрежительно, но Государь дал разрешение на командировку избранных офицеров.
«Первая группа офицеров выехала в Париж, а я отправился в Севастополь для того, чтобы выбрать место для будущего аэродрома, - писал Александр Михайлович. – Я работал с прежним увлечением, преодолевая препятствия, которые мне ставили военные власти, не боясь насмешек и идя к намеченной цели. К концу осени 1908 г. мой первый аэродром и ангары были готовы. Весною 1909 г. мои офицеры окончили школу Блерио. Ранним летом в Петербурге была устроена первая авиационная неделя. Многочисленная публика – свидетели первых русских полётов – была в восторге и кричала «ура». Сухомлинов нашёл это зрелище очень занимательным, но для армии не видел от него никакой пользы.
Три месяца спустя, осень 1909 года, я приобрёл значительный участок земли к западу от Севастополя и заложил первую русскую авиационную школу, которая в 1914 году стала снабжать нашу армию лётчиками и наблюдателями».
Как и накануне войны с Японией, летом 1914 мало кто верил в неизбежность войны. И посол России в Париже Извольский, 30 лет отдавший дипломатической службе, с удивлением спрашивал заторопившегося в Россию Великого Князя:
- Отчего Ваше Императорское Высочество так спешит вернуться в Санкт-Петербург? Там же мёртвый сезон… Война? Нет, никакой войны не будет. Это только слухи, которые время от времени будоражат Европу. Австрия позволит себе ещё несколько угроз. Петербург поволнуется. Вильгельм произнесёт воинственную речь. И всё будет через две недели забыто.
Александр Михайлович думал иначе и успел возвратиться на Родину перед самым объявлением войны, названной им самоубийством целого континента.
Война подтвердила справедливость оценки Великим Князем роли авиации. Вопреки прежнему скепсису руководителей военного ведомства, в войне нового типа она стала весьма значимой силой. В качестве шефа Императорского ВВФ Великий Князь отправился на фронт. Накануне революции он писал о состоянии авиации: «Если о нашей боеспособности можно было судить по развитию воздушных сил, то дела наши на фронте обстояли блестяще. Сотни самолётов, управляемые искусными офицерами-лётчиками и вооружённые пулемётами новейшего образца, ожидали только приказа, чтобы вылететь в бой. Летая над фронтом, они видели за фронтом противника признаки отступления и искренно желали, чтобы Верховный Главнокомандующий одержал наконец победу в собственной столице. Это были прекрасные молодые люди, образованные, преданные своему делу и горячие патриоты. Два с половиной года тому назад я начал свою работу в салон-вагоне, в котором помещались и моя канцелярия, и наши боевые силы. Теперь целый ряд авиационных школ работал полным ходом, и три новых авиационных завода ежедневно строили новые самолёты в дополнение к тем, которые мы непрерывно получали из Англии и Франции».
Всему этому положила конец революция, которой так опасался Александр Михайлович. В то время, когда армия мечтала о победе над врагом, политиканы грезили о революции, и успехи армии были им не нужны. «Можно было с уверенностью сказать, - отмечал Великий Князь, - что в нашем тылу произойдёт восстание именно в тот момент, когда армия будет готова нанести врагу решительный удар». Тяжело переживая исполнение самых мрачных предчувствий, Александр Михайлович вначале всё же надеялся продолжать свою службу: «Я любил родину и рассчитывал принести ей пользу, будучи на фронте. Я пожертвовал десятью годами жизни для создания и развития нашей военной авиации, и мысль о прекращении привычной деятельности была для меня нестерпима». Этому желанию не суждено было сбыться. Великому Князю пришлось вначале бежать из Киева, где располагался его штаб, затем пережить арест в собственном имении вместе с женой и тёщей, вдовствующей Императрицей Марией Фёдоровной, у которой большевики при обыске отобрали Библию, и, наконец, чудом избежав смерти, покинуть пределы Родины. За рубежом Александр Михайлович занимался археологией. Он состоял Почётным Председателем Союза Русских Военных Лётчиков, Парижской кают-компании, Объединения чинов Гвардейского экипажа и был покровителем Национальной Организации Русских Разведчиков (НОРР).
|
