Приветствую Вас Вольноопределяющийся!
Пятница, 29.03.2024, 01:11
Главная | Регистрация | Вход | RSS

Меню сайта

Категории раздела

Светочи Земли Русской [131]
Государственные деятели [40]
Русское воинство [277]
Мыслители [100]
Учёные [84]
Люди искусства [184]
Деятели русского движения [72]
Император Александр Третий [8]
Мемориальная страница
Пётр Аркадьевич Столыпин [12]
Мемориальная страница
Николай Васильевич Гоголь [75]
Мемориальная страница
Фёдор Михайлович Достоевский [28]
Мемориальная страница
Дом Романовых [51]
Белый Крест [145]
Лица Белого Движения и эмиграции

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 4119

Статистика

Вход на сайт

Поиск

Друзья сайта

Каталог статей


Елена Семёнова. Пророчество о Русской Смуте. Роман "Бесы"

«Свобода! Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать всё, что угодно, в пределах закона. Когда можно делать всё, что угодно? Когда имеешь миллион. Даёт ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает всё, что угодно, а тот, с которым делают всё, что угодно». Теме свободы Достоевский уделял всегда особое внимание, потому как именно ею обольщали русский народ различные политические коммивояжеры и шарлатаны. Устами старца Зосимы Фёдор Михайлович предрёк, что кончат сии «свободолюбцы» тем, что утопят всё в крови. Пророчество это в развёрнутом виде представлено в романе «Бесы», к коему и обратимся мы теперь.
Это произведение всё суть пророчество о русской смуте, сбывшееся с ужасающей точностью и до мелочей. В России трагедия непрочитанных книг. И, чтобы постичь Россию, прозреть не только прошлое её, но вечность, будущность и тем спастись хотя бы от повторения многих трагических ошибок, нужно читать великую русскую литературу. Достоевского – в первую очередь. Потому что никто, как он, не обладал таким фантастическим даром предвидения.
Надо сказать, что роман «Бесы» не только и не столько политический, сколь религиозный, символический. В нём нет ни одной случайной детали, но сплошь – символы. Весь он – мистерия и загадка. Ключом к ней является данный эпиграфом отрывок из Евангелия: «Тут на горе паслось большое стадо свиней, и они просили Его, чтоб позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней, и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло…»
В романе в роли бесноватого выступает Ставрогин. Прочие же персонажи суть пустые сосуды, люди без личностей, без лиц. Этот феномен о. Сергий Булгаков в своей гениальной статье «Русская трагедия» именует «медиумичностью души». Состоит она в том, что пустые души могут стать вместилищем для разного рода духов, чью волю станут тогда исполнять одержимые ими люди. Все бесы вышли из одного человека – Ставрогина, и вселились в разных людей: Верховенского, Кириллова, Шатова… Все они идейные чада его. Но, исторгнув из души своей всех бесов, сам Ставрогин остаётся пуст. Он уж и не человек вовсе, а лишь подобие его, лишь оболочка, под которой – ничего. Это чутко угадывает безумная Хромоножка, видит особым внутреннем зрением своим, оттого и прогоняет от себя со смехом Ставрогина, не узнав в нём своего князя. Она единственная разгадала самозванца. Все прочие продолжают страстно веровать в него, видя в нём своего учителя, а тому уже ничего не нужно, кроме разве что «сиделки», ибо он мёртв духовно.
Евангелийские свиньи бросились в пропасть. Та же участь ставрогинских бесов. Всем его порождениям суждено погибнуть, включая даже несчастную Хромоножку, познавшую его.
Все персонажи романа «Бесы» - самозванцы, ряженые, ненастоящие. И деталь эта весьма важна. И ещё одно: идеи ставрогинских «чад» различны, но мотив их один – Своеволие, о коем замечательно написал в той же своей работе о. С. Булгаков: «Как сатана есть карикатура Бога, так и своеволие есть карикатура свободы, так и религиозный бунт есть пародия мощи». Не свободу проповедуют они, но своеволие, подменяя одно другим.
Скоро-скоро настанут в России времена, когда на её политическом Олимпе прочно обоснуются, запляшут самозванцы-медиумы, одержимые бесами. И наступление таковых времён предвидел Фёдор Михайлович в своём романе: «В смутное время колебания или перехода всегда и везде появляются разные людишки. Я не про тех так называемых "передовых" говорю, которые всегда спешат прежде всех (главная забота) и хотя очень часто с глупейшею, но все же с определенною более или менее целью. Нет, я говорю лишь про сволочь. Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой цели, но даже не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и нетерпение. Между тем эта сволочь, сама не зная того, почти всегда подпадает под команду той малой кучки "передовых", которые действуют с определенною целью, и та направляет весь этот сор куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что впрочем тоже случается. (…) Солиднейшие из наших умов дивятся теперь на себя: как это они тогда вдруг оплошали? В чем состояло наше смутное время и от чего к чему был у нас переход - я не знаю, да и никто, я думаю, не знает - разве вот некоторые посторонние гости. А между тем дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать все священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть, а первейшие люди, до тех пор так благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать; а иные так позорнейшим образом подхихикивать. Какие-то Лямшины, Телятниковы, помещики Тентетниковы, доморощенные сопляки Радищевы, скорбно, но надменно улыбающиеся жидишки, хохотуны, заезжие путешественники, поэты с направлением из столицы, поэты взамен направления и таланта в поддевках и смазных сапогах, майоры и полковники, смеющиеся над бессмысленностию своего звания и за лишний рубль готовые тотчас же снять свою шпагу и улизнуть в писаря на железную дорогу; генералы, перебежавшие в адвокаты; развитые посредники, развивающиеся купчики, бесчисленные семинаристы, женщины, изображающие собою женский вопрос, - все это вдруг у нас взяло полный верх и над кем же? Над клубом, над почтенными сановниками, над генералами на деревянных ногах, над строжайшим и неприступнейшим нашим дамскими обществом…»; «Правда, было у нас нечто и весьма посерьёзнее одной лишь жажды скандала: было всеобщее раздражение, что-то неутолимо злобное; казалось, всем всё надоело ужасно. Воцарился какой-то всеобщий сбивчивый цинизм, цинизм через силу, как бы с натуги». Истинно так и случится всё через каких-то несколько десятилетий… Неизвестно откуда взявшуюся и обнаглевшую шваль поддержат лучшие представители либерально настроенной интеллигенции, что видим мы в романе на примере Кармазинова, которого Достоевский отчасти списал с И.С. Тургенева, имевшего большую слабость заигрывать с молодёжью с тем, чтобы быть в числе любимчиков её и гордиться взаимопониманием с ней. И, вот, маститый писатель Кармазинов является из Европы и в неудержимом стремлении казаться «прогрессивным» заискивает перед юнцом Верховенским, который чуть не в открытую насмехается над ним. Не так ли через несколько лет «властители дум» Д. Мережковский и З. Гиппиус станут обласкивать террориста Савинкова, а многие другие – жертвовать деньги на террор и революцию, не подозревая, что та в первую очередь безжалостно расправится с ними самими. Зато в тот момент любовались они собою, своим передовым мышлением, своею «борьбой»! Не интеллигенция, но именно «кармазиновщина» погубит, в конечном итоге, Россию.
И представители власти, заигрывавшие с революционерами и создававшие институты провокаторов. У Достоевского отображено и это. Верховенский, главный организатор, становится «совершенно своим» не где-нибудь, но в губернаторском доме, выдавая различную мелочь с тем, чтобы скрыть настоящее, основное дело. А ведь это уже Азеф, король провокации, вырисовывается! Власти пытались из тщеславных побуждений, усугублённых глупостью и слабостью, приручить бунтарей, забыв старую истину, что, сколько волка не корми… И в развернувшемся диком маскараде власть сливается воедино с отщепенцами, и тогда-то происходит взрыв. Как писала об этом замечательный исследователь Л. Сараскина: «Власть, запятнанная самозванством и своеволием, неминуемо порождает, плодит новых самозванцев-претендентов; эскалация самозванства приводит к эскалации произвола».
Но одно из самых потрясающих откровений, и сегодня звучащее набатом, это программа Верховенского, излагаемая им Ставрогину:
- Слушайте, мы сначала пустим смуту. Я уже вам говорил: мы проникнем в самый народ. Знаете ли, что мы уж и теперь ужасно сильны? Наши не те только, которые режут и жгут, да делают классические выстрелы или кусаются. Такие только мешают. Я без дисциплины ничего не понимаю. Я ведь мошенник, а не социалист, ха-ха! Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают! С другой стороны, послушание школьников и дурачков достигло высшей черты; у наставников раздавлен пузырь с желчью; везде тщеславие размеров непомерных, аппетит зверский, неслыханный... Знаете ли, знаете ли, сколько мы одними готовыми идейками возьмем? Я поехал - свирепствовал тезис Littre, что преступление есть помешательство; приезжаю - и уже преступление не помешательство, а именно здравый-то смысл и есть, почти долг, по крайней мере благородный протест. "Ну как развитому убийце не убить, если ему денег надо!" Но это лишь ягодки. Русский бог уже спасовал пред "дешевкой". Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты, а на судах: "двести розог, или тащи ведро". О, дайте, дайте, взрасти поколению. Жаль только, что некогда ждать, а то пусть бы они еще попьянее стали! Ах как жаль, что нет пролетариев! Но будут, будут, к этому идет... (…) Мы провозгласим разрушение... почему, почему, опять-таки, эта идейка так обаятельна! Но надо, надо косточки поразмять. Мы пустим пожары... Мы пустим легенды... Тут каждая шелудивая "кучка" пригодится. Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут, да еще за честь благодарны останутся. Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал... Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам...»
А что же такое «свобода, равенство и братство» для перевёртышей? Что есть свобода для человека? Тяжелейший груз, груз страшный и неподъёмный. Только очень сильная личность способна вынести его, а таких меньшинство. Большинство же предпочитает подчиняться. Большинству нужен кто-то, кто бы управлял им. «Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем приклониться» - говорит Инквизитор в «Братьях Карамазовых». Ведь свобода – это величайшая ответственность, обязанность самому принимать решения. Задача не из лёгких! Куда проще покориться решению более сильного… Опять же, в случае неправильности его, будет кого винить, не придётся бичевать себя! Выходит, счастье не в свободе, но в повиновении? Так декларирует всё тот же Инквизитор: «Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее!» Свобода – удел немногих избранных, выделяющихся из общей массы за счёт необычайных своих духовных качеств. Негодяи не могут быть свободны, ибо сами в рабстве у «обезьяны Бога», но они могут диктовать слабым, навязывать им свою волю. И именно они пытаются проповедовать идею «рая на земле».
В романе «Бесы» таковым идеологом выступает Шигалёв, предтеча Инквизитора. «Выходя из безграничной свободы я заключаю безграничным деспотизмом» - говорит он. Идея его кажется дикой лишь на первый взгляд. На деле она довольно логична. А, если присмотреться, так ведь она уж реализована в нашей стране. С 17-го года мы живём при «шигалёвщине». В чём же состоит она? В чём идея Шигалёва? «У него хорошо в тетради, у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы; их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза. Шекспир побивается каменьями, вот Шигалевщина! (…) Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. В мире одного только недостает, послушания. Жажда образования есть уже жажда аристократическая. Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание собственности. Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство. "Мы научились ремеслу, и мы честные люди, нам не надо ничего другого" - вот недавний ответ английских рабочих. Необходимо лишь необходимое, вот девиз земного шара отселе. Но нужна и судорога; об этом позаботимся мы, правители. У рабов должны быть правители. Полное послушание, полная безличность, но раз в тридцать лет Шигалев пускает и судорогу, и все вдруг начинают поедать друг друга, до известной черты, единственно чтобы не было скучно. Скука есть ощущение аристократическое; в Шигалевщине не будет желаний. Желание и страдание для нас, а для рабов Шигалевщина. Рабы должны быть равны: Без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот Шигалевщина!»
По Шигалёву «одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми…». Это и есть рай на земле. Рай рабов, каковым только и может он быть. А Лямшин предлагает и вовсе уничтожить эти 9/10 человек, а оставить только людей образованных, которые «начали бы жить-поживать по-учёному». К слову сказать, В.И. Ленин писал: «Пусть 90% русского народа погибнет, лишь бы 10% дожили до мировой революции»… Достоевский предрекал, что революция обойдётся России в 100 миллионов голов… Теперь, исследовав открытые, наконец, секретные документы, выясняется, что и это пророчество сбылось…
Всем этим человеконенавистническим, русофобским идеям как будто противостоит идея Шатова о народе-богоносце. Но вот беда: эта теория явилась из тех же недр. Она принадлежит Ставрогину. И, действительно, только на поверхности шатовские речи кажутся верными, а идеи светлыми. Шатов проповедует особость русского народа, как народа-богоносца. Всякий народ, по нему, велик своим богом, своей верой. Когда боги становятся общими, вера умирает. Чем сильнее народ, тем особливее у него Бог. Не может быть народ без религии. «Если великий народ не верует, что в нём одном истина (именно в одном и именно исключительно), если не верует, что он один способен и призван всех воскресить и спасти своею истиной, то он тотчас же перестаёт быть великим народом и тотчас же обращается в этнографический материал, а не в великий народ. Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенною ролью в человечестве или даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою. Кто теряет эту веру, тот уж не народ!» Всё правильно, всё верно. Но проповедь Бога в устах Шатова звучит странно, ибо сам он в Бога не верит. У Шатова произошло смещение понятий, у него – вера наоборот. У него не любовь к народу рождается из любви к Богу, как должно было бы быть, но любовь к Богу от любви к народу. Он говорит от том, чего понять окончательно не может, потому как для того уверовать надо. И сам же цитирует он своего учителя: «Атеист не может быть русским…» Стало быть, и сам Шатов не русский выходит? Достоевский неслучайно дал своему герою такую фамилию. Она говорящая, показывающая всю шаткость теории его. Шатовщина – это вера в народ-богоносец при неверии в Бога. Шатов отчасти и сам сознаёт несуразность этого факта, но может лишь сказать:
- Я буду веровать в Бога.
Это вполне возможно, так как Шатов – единственный персонаж, вставший на путь истины. Он единственный ударил своего «учителя», единственный, кого любит Хромоножка, единственный, кто порывает с Верховенским. Но Шатову не суждено успеть уверовать…
Товарищ же его по несчастью, в одно с ним время принявший в себя ставрогинского беса, Кириллов во Христа верит и даже жжёт лампадку. Только верит он во Христа без воскрешения. И свою идею он доводит-таки до конца. Поразительно, что и она ядром своим имеет свободу, а, вернее, своеволие:
- Вся свобода будет тогда, когда будет всё равно, жить или не жить. Вот всему цель.
- Цель? Да тогда никто, может, и не захочет жить?
- Никто.
Ещё одно понимание свободы, страшное и невообразимое…

Примечание: Убийца студента Иванова, лидер и идеолог «Народной расправы» С. Нечаев писал в своём «Катехизисе революционера»: «Наше дело – всеобщее и беспощадное разрушение. Созидать будут другие…»

Категория: Фёдор Михайлович Достоевский | Добавил: rys-arhipelag (17.02.2010)
Просмотров: 2914 | Рейтинг: 5.0/3