Выступление на круглом столе Комитета по промышленной политике Государственной Думы Российской Федерации 18.05.2010

Уважаемые депутаты, дорогие эксперты, друзья!

Я имею честь работать в Институте прикладной математики им. М.В. Келдыша РАН (ИПМ), являюсь вице-президентом общероссийской общественной организации -Нанотехнологического общества России (НОР) и вице-президентом Клуба инновационного развития Института философии РАН. Именно с этой позиции и постараюсь взглянуть на обсуждаемые на нашем круглом столе проблемы промышленной политики (рис. 1).

Искренне удивлен, что в ходе сегодняшнего обсуждения не звучали слова о модернизации России и о её инновационных императивах. Однако именно модернизация и быстрый экономический рост на основе научно-технического прогресса (который сейчас принято называть инновациями) и должен являться одной из основ промышленной политики России на федеральном и региональном уровне.

Именно на инновационную компоненту промышленной политики постараюсь обратить внимание в своём сообщении.

Наш институт был создан в 1953 году для решения стратегических задач, которые требовали компьютерного моделирования и использования методов прикладной математики. Его первым директором был выдающийся математик, механик, организатор науки, академик Мстислав Всеволодович Келдыш. Среди его отцов-основателей - Генеральный конструктор космических систем академик Сергей Павлович Королев и научный руководитель советского ядерного проекта - академик Игорь Васильевич Курчатов (рис. 2).

Наш институт сыграл важную роль в создании, становлении и развертывании трех высокотехнологичных отраслей промышленности -

атомной отрасли (в советском ядерном проекте на его начальном этапе участвовало более 800 тысяч человек и более 8 тысяч ученых); космической индустрии (которую составляли более 1,5 миллионов человек и 1200 заводов); отраслей микроэлектроники, связанных с производством компьютеров и систем управления.

Именно благодаря тому, что эти отрасли удалось создать, совершив инновационный прорыв, наша страна получила 65 лет мира, в течение которых не было войн и крупных военных конфликтов. Эти высокие технологии являлись и до сих пор остаются основой суверенитета России.

Наш первый директор считал, что именно высокотехнологичные отрасли (в частности космическая, которую развивало Министерство общего машиностроения и атомная, которой занималось Министерство среднего машиностроения) должны быть локомотивами для всей промышленности. Именно через них, прежде всего, осуществлялась связка между достижениями науки и производством высокотехнологичной продукции. С другой стороны, именно космический и ядерный проекты в то время определяли и приоритеты развития Академии. Наш директор часто говорил, что будущее отечественной науки - это дальний космос.

Такой взгляд на развитие промышленности - не только советский опыт, но и общемировая тенденция. Когда одного из американских президентов спросили, что же нашла Америка на Луне, он ответил, что массу прекрасных микросхем. И действительно, реализация космических проектов стимулировала развитие микроэлектроники и создание новых материалов, компьютерных наук и биотехнологий, десятков других отраслей промышленности. Создание системы «Энергия - Буран» потребовало разработки и освоения промышленностью более 1000 новых, инновационных технологий.

На решение каких задач должна быть направлена промышленная политика нынешней России? Полагаю, что на решение той главной задачи, которую поставил перед элитой России и государственным аппаратом президент нашей страны Дмитрий Анатольевич Медведев. Это эффективное управление Россией в её нынешних границах (рис. 3).

Когда эта задача была впервые поставлена президентом, то многим она показалась слишком скромной. Но так ли это? Американский политолог и социолог Сэмюэл Хантингтон, имеющий большое влияние на американскую администрацию, называет XXI век эпохой столкновения цивилизаций, временем схватки на геополитической арене за ресурсы. И действительно, мы видим острую конкуренцию и противостояние в экономической, военно-политической, информационной сфере, в пространстве смыслов и ценностей, проектов будущего между крупнейшими геополитическими игроками.

Каковы же нынешние потенциалы разных цивилизаций? Они представлены на рис. 4. Эти данные полностью подтверждают оценку, данную несколько лет назад Владимиром Владимировичем Путиным - распад СССР стал крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века. В самом деле, до начала горбачевской перестройки наша страна имела вторую экономику мира. По уровню валового внутреннего продукта (ВВП) - одного из главных макроэкономических показателей - советская экономика в те годы составляла около 60% американской и примерно в 5 раз превышала китайскую. Нынешняя российская экономика составляет 6% американской и 1/5 китайской. За 25 лет реформ отечественный «экономический слон» (по мировым меркам) превратился в моську.

Преодоление неблагоприятных демографических тенденций будет большой проблемой не только для нынешнего, но и для двух следующих поколений. У нас нет больше возможности брать не умением, а числом. И это тоже предопределяет выбор России в пользу форсированного роста обрабатывающей высокотехнологичной промышленности и инновационного развития. Задача, поставленная Президентом РФ, требует точного, современного, эффективного государственного управления, важнейшей частью которой является промышленная политика. И одна из главных целей модернизации - обеспечить такое управление.

Трудно не согласиться с большинством выступивших, считающих, что у нас до сих пор нет промышленной политики. Сейчас мы обсуждаем продвижение в той работе, которая должна была быть сделана 20 лет назад. Поразительно, что в России до сих пор приходится убеждать в необходимости промышленной политики. Более того, промышленная политика должна согласовываться с экономической, оборонной, социальной, региональной, технологической, образовательной и научной политиками. Это диктует и системный подход, и здравый смысл. Жаль, что представители соответствующих комитетов Госдумы не участвуют сегодня в нашем обсуждении. Естественно, все это должно находить отражение в формируемом Государственной Думой правовом поле.

Но, может быть, и без этого дела идут отлично? К сожалению, нет. Кризис в переводе означает суд, испытание, экзамен. Реакция российской экономики на первую волну кризиса, имевшую место в 2009 году, и определила оценку той либеральной экономической политики, которая проводится (рис. 5) в стране в последние 20 лет. И оценка эта неудовлетворительна.

Проводимая ныне политика - это прямое продолжение той, которая начиналась правительством Е.Т. Гайдара в годы шоковых реформ. Наверно, все вы помните его слова о том, что наука у нас серая и всё, что нам надо будет, мы купим за границей. И проект «Сколково» - попытка «купить Кремниевую долину» - это порождение тех же рыночных иллюзий, того же неверия в отечественную науку и тех же комплексов государственной неполноценности. А иллюзий в отношении «покупки» высоких и не очень высоких технологий уже быть не должно. Достаточно напомнить, что в 2009 году в продаже «Опеля» и электронной фирмы «Инфинум» Германией было отказано России. Так что дружба дружбой в нынешнем мире, а высокие технологии врозь.

У руля российской экономики стоят люди того же круга, что в начале катастрофических реформ 1990-х. Знаковой фигурой здесь является А.Б. Чубайс. Известные приватизация и ваучеры, за которые «можно было купить по две «Волги»», блестящие успехи электроэнергетики России (которые после Саяно-Шушенской катастрофы стали всем очевидны), огромные достижения «Роснано» дают полную уверенность в сокрушительном успехе проекта «Сколково», за который взялся этот «эффективный менеджер».

Падение ВВП за 2009 год составило более 8% (объем перевозок грузов по железным дорогам сократился на 20%). Это падение ВВП более, чем вдвое, превышает американские показатели и примерно вшестеро общемировые.

Но ряд стран не только успешно пережили кризис, но и продвинулись в развитии своих экономик. Свой ВВП за 2009 год несколько увеличила Бразилия, на 6% выросла за время кризиса Индия, на 8% Китай. Разная экономическая политика, разные результаты.

Очень интересно, как бессменный (работающий на этом посту в течение 10 лет) министр финансов Алексей Кудрин прокомментировал успех Китая: «Недавно беседовал с нобелевским лауреатом Эдмундом Фелпсом. Он сказал, что в Китае некапиталистическая экономика, потому что большая часть инвестиций идет со стороны государства. Во время кризиса, когда во всех экономиках мира количество денег упало, у них оно выросло». Так вот оно в чём дело! Ребята играют не по правилам! Поэтому у них всё хорошо. А мы делаем всё «по-честному», по-капиталистически, и на Западе нас за это хвалят. Но результаты значительно скромнее.

Напомню весьма критическую оценку действий Правительства РФ, данную Президентом. Значительная часть из 200 млрд. долларов, выделенных на «поддержку ликвидности», «финансовую стабилизацию», так и не дошла до реального сектора. В то же время 200 млрд. - это 10 миллионов рабочих мест с зарплатой в 20 тыс. рублей в месяц на 3 года. Впрочем, за время кризиса число долларовых миллиардеров почти удвоилось, поэтому «поддержка ликвидности» дала свои плоды.

По нашим оценкам, весьма не далека следующая волна кризиса, которая будет проходить на фоне стагнации экономики. Тяжёлым временем, связанным с большими социально-политическими рисками будет 2014-2015 годы. К этому времени хотелось бы не только убедить политический класс России в необходимости промышленной стратегии и политики, но и самым активным образом воплощать её в жизни.

Перед Россией стоит вызов исторического масштаба, ответом на который должна стать модернизация страны.

Вспомним опыт российских модернизаций. Известны идеи Петра I о том, что Россия должна в течение 30 лет взять те технологии, которые создал и развил Запад, а после этого к нему можно будет повернуться задом. Промышленность России, по его мысли, должна была быть способна лить пушки, строить корабли, ставить крепости, говоря нынешним языком, поддерживать оборонный комплекс на современном уровне ведущих в то время стран (рис. 6).

Модернизация - тяжёлое дело, требующее от народа и элиты сверхусилий. И предпринимают её не от хорошей жизни, а сообразуясь с вызовами, которые ставят под угрозу само существование общества и государства. Обычно такие перспективы осознаются, когда возникает перспектива большой войны. Экзаменом для петровской модернизации стала война со Швецией и Полтавская битва (1709 год). Россия успешно сдала этот геополитический и геоэкономический экзамен.

Ленинская модернизация также имела ясные промышленные ориентиры (рис. 7). В ходе построения социализма должны были быть решены задачи индустриализации, коллективизации и культурной революции. Напомню чеканную формулировку: «Коммунизм - это Советская власть плюс электрификация всей страны». Реализация промышленной политики, потребовавшая сверхусилий от советского народа и также проходившая на фоне мирового кризиса, дала желаемые результаты. Страна преобразилась и смогла выстоять в Великой Отечественной войне. Экзамен был сдан.

Сейчас перед Россией стоят проблемы того же масштаба, как и в те времена, предшествовавшие петровской и ленинской модернизациям. И вновь растёт геоэкономическая и геополитическая нестабильность всей мировой системы, а с нею и риски крупномасштабных военных конфликтов, острого соперничества старых и новых центров силы, нового передела мира.

В настоящее время основой для промышленной политики является стратегический прогноз или, более точно, технологии проектирования будущего. Будущее не предопределено и наши сегодняшние действия могут увеличить вероятность реализации одних его вариантов и уменьшить вероятность реализации других.

«Управлять - значить предвидеть», - утверждал Блез Паскаль. За прошедшие века и значение предвидения, и возможности для этого многократно возросли.

В этой области в последние тридцать лет XX века произошла научная революция. Она связана с теорией самоорганизации или с синергетикой с одной стороны и с огромными возможностями компьютерного моделирования с другой. За время существования компьютеров их быстродействие возросло в 100 миллиардов раз. Ни одна отрасль промышленности не знала такого стремительного прогресса своей продукции, как компьютерная индустрия.

В США есть более 50 мозговых центров, занимающихся проектированием будущего в целом и альтернативными вариантами стратегий промышленного развития в частности. В стране ежегодно проводится около 30 общенациональных конференций, посвящённых этим проблемам. По этому пути уверенно идут Япония, Германия, Финляндия, Франция, многие другие страны, опирающиеся в формировании своей промышленной и инновационной политики на возможности науки.

Эта важнейшая работа имеет две ипостаси. С одной стороны, она ориентирует лиц, принимающих решения на государственном и региональном уровне, на уровне крупнейших корпораций. Она показывает, какими будут наиболее вероятные последствия и риски принимаемых решений, какую цену придётся заплатить за выбор или иной альтернативной стратегии.

С другой стороны, часть этой информации становится достоянием общественности и начинает формировать образ желаемого будущего, цели, мечты, приоритеты, карту угроз в массовом сознании. Это позволяет активно задействовать потенциал информационного управления и рефлексивного управления обществом.

С горечью приходится констатировать, что серьёзного, ответственного отношения к своему будущему (в частности, к промышленному будущему) в России пока не выработалось.

В основе многих технологий проектирования будущего лежит теория больших волн экономической конъюнктуры, созданная нашим выдающимся соотечественником Николаем Дмитриевичем Кондратьевым (1892-1938). В соответствии с этой теорией системной основой экономических кризисов, войн, революций, геополитических катастроф является смена одних технологических укладов другими. Именно это и оказывается важнейшим фактором, который следует учитывать в формировании и проведении промышленной политики.

Являются ли реальностью кондратьевские циклы? Безусловно! На рис. 8 справа показано распределение крупнейших американских фирм по их дате основания. Видно, как сильно менялась «экономическая погода». В некоторые годы практически не было шансов создать компанию, которая на рубеже XXI века оказалась бы гигантской корпорацией. В другие годы, напротив, такие шансы были очень велики.

В соответствии с теорией Н.Д. Кондратьева, именно нынешние 5-7 лет имеют ключевое значение для России. Именно на этой стадии экономического цикла ищутся и отбираются те нововведения и инновации, которые станут основой промышленного развития на ближайшие 30 лет. Это время не должно быть упущено.

Заметим, что успешное технологическое развитие требует также самого активного использования гуманитарных технологий. Общество должно понять и принять перемены, активно участвовать в них. В важности этого фактора убеждает опыт петровской и ленинской модернизации. Петру для проведения преобразований пришлось основать империю и «прорубить окно в Европу», Ленину - создать Советский Союз и предложить новый тип жизнеустройства, заложить основы советской цивилизации.

Здесь промышленная политика смыкается с культурной, социальной, образовательной, научной. И тут также у нашей страны большие проблемы. По данным социологов, 97% граждан России не считают, что они каким-либо способом влияют на принимаемые государственные решения и несут за них какую-либо ответственность. В этих условиях, в ситуации противопоставления «мы» и «они», шансов на успешную модернизацию России, на новую индустриализацию страны невелики.

В XX веке учёными было много понято и сделано для того, чтобы выстраивать и проводить эффективную государственную политику. Здесь можно обратить внимание на работы выдающегося английского исследователя, пионера использования идей кибернетики в государственном управлении Стаффорда Бира. Его блестящая работа по антикризисному управлению в Чили, противостоящему жёсткому внешнему диктату, в 1970-е годы во времена Сальвадора Альенде, показала, насколько велики возможности управления, опирающегося на науку и компьютерные технологии в современном обществе.

Этот опыт государственного управления в условиях тяжелого социально-экономического кризиса может оказаться очень важным для России.

Имеется ли в нашей стране традиция таких исследований, опыт, научные школы, потенциал, который может быть сейчас использован? Безусловно, имеется!

В ИПМ еще в начале 1980, во времена М.В. Келдыша были начаты работы по стратегическому прогнозу развития мира (или, как сейчас говорят, по мировой динамике). Эти работы продолжили пионерские исследования американского исследователя Дж.Форестера и предвосхитили идеи устойчивого развития.

Впоследствии работы по проектированию будущего успешно развивались в Институте системного анализа РАН (ИСА) в научной школе академика В.А. Геловани. На заре перестройки этим коллективом вместе с учеными из других исследовательских институтов было выполнено блестящее исследование, посвященное сценариям развития СССР. В нем была предсказана катастрофа, которая постигла страну в эпоху горбачевщины. Более того, был предложен сценарий, связанный с форсированным промышленным развитием, с инновационным прорывом. Этот вариант открывал перед нашей страной и мировой системой социализма новые горизонты. Он требовал новой промышленной политики и модернизации страны. Результаты этих исследований были доведены до лиц, принимающих решения, но к сожалению, не были приняты во внимание. Тем не менее, следует отдать себе отчет в том, что этот прогноз мог изменить ход мировой истории.

Стоит обратить внимание на работы Центрального экономико-математического института. Именно в этих стенах развивались традиции исследования плановой экономики, заложенные выдающимся математиком и экономистом, удостоенным Нобелевской премии в области экономики Л.В. Канторовичем.

На принципиальное значение стратегического прогноза, индикативного планирования обращал внимание выдающийся математик, философ, мыслитель, академик Никита Николаевич Моисеев. Он выдвинул «принцип кормчего» и идею «направляемой экономики». Реализацию экономической и промышленной политики в нынешнем стремительно меняющимся мире он сравнивал с переправой на лодке через бурную реку. Нет возможности предугадать каждую следующую неустойчивость и регламентировать каждый шаг - течение слишком сильное. Однако, выбрав направление движения и точку на другом берегу, в окрестность которой желательно попасть (здесь и нужна наука, чтобы ставить реалистичные цели и четко отделять достижимое от невозможного), можно направить лодку и использовать энергию течения, открывающиеся возможности, не теряя цели из виду.

Н.Н. Моисеев был последовательным противником шоковой терапии, экспериментов гайдаровского правительства и представителей либерал-реформаторов с экономикой России. Традиции научной школы академика Н.Н. Моисеева сейчас развиваются в Вычислительном центре им. А.А. Дородницына РАН и на ряде кафедр факультета вычислительной математики и кибернетики МГУ им. М.В. Ломоносова.

В течение многих лет Н.Н. Моисеев, как и представители других упоминавшихся научных школ, писали записки в различные государственные структуры о необходимости создать национальный центр по проектированию будущего - Госплан нового поколения.

Наконец, 03.12.2001 В.В. Путиным перед научным сообществом России была поставлена задача отработки сценариев перевода России от «экономики трубы» к инновационному пути развития. Однако приходится констатировать, что исследований необходимого уровня в объеме, соответствующих важности и значению поставленной задачи, в России пока не ведется ...

С 2009 года в ИПМ выполняется проект «Комплексный системный анализ и математическое моделирование мировой динамки» в рамках программы «Экономика и социология знания» Программы фундаментальных исследований Президиума РАН. Руководит этим проектом ректор МГУ им. М.В. Ломоносова академик В.А. Садовничий, ответственными исполнителями являются иностранный член РАН А.А. Акаев и профессора А.В. Коротаев и Г.Г. Малинецкий. Однако следует отдать себе отчет в том, что усилия группы энтузиастов не заменят государственных органов, ориентированных на стратегический прогноз, планирование, проектирование будущего. В периоды кризисов важность подобных структур многократно возрастает. Остается надеяться, что в ходе модернизации этот серьёзный пробел в государственном управлении России будет восполнен.

На нашем круглом столе промышленная политика рассматривается «в целом». Такой подход необходим, но недостаточен. В развитых странах рассматривается и такое развитие, и меры по государственной поддержке отдельных отраслей экономики. Принимаются соответствующие законодательные акты (можно в этой связи известный американский «закон о запаянном вакууме», направленный на поддержку усилий по миниатюризации электронных устройств и сыгравший в свое время важную стимулирующую роль в развитии этой высокотехнологичной отрасли экономики).

На рис. 9 представлены инфратраектории развития ряда макротехнологий, которые сейчас в мире рассматриваются в качестве основы для формирования промышленной политики. Думаю, что на подобные графики смотрят десятки тысяч человек в Германии, Японии, США, Франции, Финляндии.

По оси абсцисс отложено время, по оси ординат доля пути, пройденного данной макротехнологией до её максимального развития. Видно, что эти технологии в разных кондратьевских циклах различны, а также то, что их развитие происходит в разном темпе. Стремительно развивались росли реализовывали свой потенциал авиастроение, атомная энергетика, телевидение, а авиатранспорт, связанный с созданием гигантской мировой инфраструктуры, и компьютерная индустрия потребовали гораздо больше времени, чтобы раскрыть свои возможности. Виден также начинающийся взлет биотехнологий и нанотехнологий.

Подобный анализ для разработки промышленной политики принципиально важен. Дело в том, что на разных этапах развития отрасли и макротехнологии, и ожидаемые результаты, и меры по государственной поддержке должны быть различны. Подчеркнем, что речь идет о процессах, развивающихся в «медленном времени», гораздо более длительном, чем период бизнес-цикла в уже сложившихся отраслях. В первом случае временной масштаб - десятилетия, во втором - месяцы и годы.

Первые 10-15 лет уходят на фундаментальные исследования, создание нового знания, открывающего новые возможности для экономики, на опережающую подготовку кадров. Здесь решающая роль принадлежит государству. Ещё 10-15 лет уходит на прикладные разработки на «переплавку» нового знания в действующие образцы, в новые товары, услуги, возможности. Здесь всё более активную роль начинает играть бизнес, дополняющий усилия государства и берущий на себя часть рисков, связанных с развитием новой макротехнологии. Далее 10-15 лет идет диффузия инноваций, совершенствуются технологии массового производства, происходит проникновение созданного во все отрасли экономики, готовые к этому. И тут, как показывает опыт стран-членов Организации по экономическому сотрудничеству и развитию (ОЭСР), роль бизнеса, крупных корпораций может быть решающей.

Посмотрим с этих позиций на историю ХХ и начала XXI века (рис. 10). Начало XX века ознаменовалось развитием IV технологического уклада. Его локомотивными отраслями стали тяжёлое машиностроение, металлургия, большая химия, автомобилестроение, самолеты, электрические машины. Символ этой экономической эпохи - массовое производство, конвейер. На этом этапе мирового развития произошла смена главного энергоносителя. XIX век с полным основанием можно назвать веком угля, ХХ - веком нефти и электричества. И Первую и Вторую мировую войны многие экономисты и историки рассматривают, прежде всего, как войну нефти против угля.

Сталин, форсировано развивая военную промышленность, предвидел, что Вторая мировая война будет войной моторов. И его прогноз оказался верным. Истинный, экономический смысл сталинской модернизации - освоение возможностей, представляемых IV технологическим укладом. Это задача потребовала сверхусилий и от народа, и от элиты. Её решение позволило СССР выстоять в Великой Отечественной войне и стать сверхдержавой.

Россией, втянувшейся с 1990-х годов бесплодные разрушительные реформы, был пропущен V технологический уклад, развивавшийся с 1970-х годов. Локомотивными отраслями этого технологического уклада были компьютеры, малотоннажная химия, телекоммуникации, электроника, интернет. На этой волне взлетели Япония, Южная Корея, «тихоокеанские тигры».

По нашим оценкам, согласующимся с прогнозами ряда зарубежных экспертов, в 2014-2018 годах ведущие страны мира будут переходить к VI технологическому укладу, локомотивными отраслями которого станут, вероятно, биотехнологии, нанотехнологии, новая медицина, роботика, высокие гуманитарные технологии, полномасштабные системы виртуальной реальности, новое природопользование. Развитые страны готовятся к большому технологическому скачку. Именно это и является стержнем их экономической политики.

Посмотрим с этой точки зрения на нынешний кризис. Его глубинная причина совсем не в том, что «плохие американские парни» набрали ипотечных кредитов и не желают расплачиваться по долгам. Она совсем не в том, что США злоупотребляет печатным станком. Хотя важность этих факторов очевидна и её не следует оспаривать.

Дело в том, что отрасли V уклада исчерпали свой потенциал развития. Они не дают прежней отдачи. В самом деле, в кармане у каждого из нас мобильный телефон. В России уже 180 миллионов мобильных телефонов. Рынок насыщен. И создай мы сейчас фирму для производства подобных аппаратов, это ничего не изменит ни для мира, ни для России. Этот поезд уже ушел. Дорога ложка к обеду.

Перед государством, российской отечественной наукой, образованием и промышленностью стоит стратегическая задача - вскочить в последний вагон уходящего поезда VI технологического уклада.

Сейчас происходит «пересдача карт Истории» - определяется, какие страны и регионы станут продавцами, а какие покупателями, кто будет ведущим, а кто ведомым, какие страны и цивилизации ждет взлет, а какие уйдут с исторической арены. Этот шанс не должен быть упущен Россией.

Однако имеет ли сформулированная задача, связанная с «перескоком через технологический уклад», решение? Ведь в России, по сути, нет развитой индустрии V уклада. Можно ли в этом случае построить промышленность, ориентированную на VI уклад?

Не только модели, оценки и прогнозы, но и исторический опыт показывают, что можно. Рассмотрим с этой позиции страны-аналоги России - Канаду и Южную Корею, которые в 1970-х осваивали V технологический уклад. Канада была удовлетворена своим местом в мире и тесными связями с американской экономикой. Поэтому темпы роста были невысокими и большая часть ВВП тратилась на потребление (рис. 11). Южная Корея, напротив, была нацелена на форсированный рост, на вхождение в число развитых стран, на инновационный прорыв, связанный с освоением VI технологического уклада.

Южнокорейский опыт заслуживает отдельного анализа и обсуждения. Однако на несколько ключевых моментов следует обратить внимание. Во-первых, это сильная государственная политика, блокирующая вывоз капитала из страны и направленная на то, чтобы предприниматели развивали высокотехнологичную промышленность внутри страны, а не шли за рубеж. Во-вторых, ясное целеполагание и элементы государственного планирования, позволившие сформулировать и реализовать сильную, адекватную промышленную политику. В-третьих, сверхусилия, вложенные в модернизацию. В течение ряда лет на накопление, на создание новых отраслей промышленности тратилось более 40% ВВП. Такой мобилизационный режим экономического развития трудно представить. Но это было сделано и дало результаты. Базисные темпы роста экономики в течение десятилетий превышали 10% в год. В-четвертых, опережающие вложения в образование, в научные исследования и опытно-конструкторские разработки (НИОКР). В ходе модернизации Сеул занял первое место в мире по числу физиков на душу населения. В-пятых, (возможно, это и есть ключевое условие успеха) применялись гуманитарные, социально психологические технологии модернизации, позволяющие использовать цивилизационные особенности и императивы традиционного общества, а не заниматься вестернизацией, взломом сложившихся за века смыслов и ценностей. Ключом к успеху стали чеболи - вертикально интегрированные компании. Верность роду и почитание старших перешли в корпоративную культуру, преданность своей фирме в лояльность по отношению к руководству.

Этот важный урок - инновационный прорыв и модернизация не имеют общих рецептов. Они требуют дальновидности, мечты и огромного труда (всего того, что входит в понятие сверхусилия). По-видимому и предстоящая России модернизация не будет исключением.

В ходе упоминавшихся исследований, которые ведутся в ИПМ, В.А. Садовничим и А.А. Акаевым была проанализирована отраслевая структура промышленности наиболее успешно развивающихся стран (в основном членов ОЭСР). Оказалось, что их отраслевые структуры в ходе развития сближались. Это позволило сформулировать «правило одной пятой и половины»: обрабатывающая промышленность должна занимать 20% в структуре современной экономики, финансы - 25%, услуги - 22%. В обрабатывающей промышленности на высокотехнологичный сектор должно приходится 20%, на средневысокотехнолгичный 30%.

И поэтому важнейшим инструментом управления экономикой является промышленная политика, направленная на структурные сдвиги, ведущие к оптимальным пропорциям для основных областей хозяйства.

Отметим, что первая волна кризиса сделала подобные подходы очень популярными. Если ещё не так давно в качестве примера для подражания приводилась «пустотелая» американская или английская экономика со стремлением к аутсорсингу, к перебазированию всего промышленного производства за границу, то сейчас многие видные государственные деятели и эксперты считают, что кризис 2009 года уже преподал два серьёзных урока.

Вера во всесилие рынка является ошибкой. Рынки, при всей важности, не могут заменить целеполагания сильной государственной и, в частности промышленной, политики.

Часть промышленного и сельскохозяйственного производства независимо от уровня развития «экономики знаний» необходимо иметь внутри страны. Эти придает устойчивость и сбалансированность экономике, что особенно важно в виду предстоящих кризисов.

В настоящее время одной из необходимых черт промышленной политики должны стать реализм, конкретность, опора на научное знание. Обратимся к российским реалиям (рис. 12).

Здесь представлены январские температуры на территории бывшего СССР. Если мы всерьёз хотим заниматься модернизацией, развитием промышленности и высокими технологиями, то такую карту желательно было бы напечатать в каждом школьном или институтском учебнике. Из неё следует, что 2/3 территории России находятся в зоне вечной мерзлоты. Наше отечество расположено в зоне экстремальных географических и геоэкономических условий. Из этого вытекает, что Россия не может «на общих основаниях» участвовать в процессах глобализации. В самом деле, под глобализацией в её изначальном смысле понимают процессы, обеспечивающие свободный поток людей, идей, капиталов, товаров, информации и технологий.