Заголовок главы четвертой, как и вообще названия глав, есть просто проявление шутливости автора и имеют к содержанию глав отношение лишь частично. К примеру, глава третья посвящена роли евреев в революции, в революционном движении, в Гражданской войне и в 20-30-е годы вплоть до Великой Отечественной войны — "Первая любовь Бабеля", если предположить, что он такие чувства мог испытывать, к ней не имеет отношения. Хотя Бабель цитируется и упоминается в книге много раз, но, скорее, для характеристики дореволюционной жизни или в качестве бойца-чекиста. Оценка художественного произведения очень зависит от точки зрения. Я читал лишь "Конармию" Бабеля, и у меня сложилось от нее очень тяжелое впечатление. Мне кажется, что в ней проглядывает презрение к России и даже ненависть. Автор ее характеризует как "стадо платяных вшей". Как мне представляется, с таким отношением к русским мы сталкиваемся сейчас у ангажированных жителей Северного Кавказа. Оно, вероятно, было присуще Ленину, видевшему в русских и украинских крестьянах, если верить автору, "тупого, заскорузлого, оседлого и медвежье-дикого мужика", которого можно использовать как средство для достижения своих целей. В терминах самого Бабеля, цитированного автором, это смакование "умения убить человека". Начиная с цитаты Бабеля, автор проходит дугой по образам комиссара-коммуниста у советских писателей Фадеева, Лебединского, Тарасова-Родионова, Гроссмана, Аросева и, наконец, самого яркого из них — Багрицкого. В последнем случае автор цитирует самые типичные стихи — "Дума об Опанасе", "ТБЦ" и бестрепетно цитирует его предсмертную поэму "Февраль". Он заканчивает обсуждение поэмы и эту главу словами: "Согласно Станиславу Куняеву, речь идет об изнасиловании России, воспетом "поэтом открытого романтического, идеального сионизма, не делающего различия между идеями мессианства и практической жестокостью". Согласно Максиму Шраеру, это "сон о создании гармонии между русским и еврейским течениями, в еврейской истории…"

Оценка, как я уже сказал, очень зависит от точки зрения. В частности, очень трудно представить себе, что девушка, с которой всё это происходит, которую насилуют, взглянула бы на происходящее с точки зрения Максима Шраера. Да и мне это затруднительно.

Последняя, четвертая глава рассказывает о жизни евреев после войны в России, в Америке и в Палестине, то есть в Израиле. Ее название требует пояснения. Ее подзаголовок — "Выбор Годл: евреи и три Земли Обетованные". Годл — одна из многих дочерей Тевье в произведении Шолом-Алейхема "Тевье-молочник". В пьесе о дальнейшей судьбе после ссылки в Сибирь её и её мужа Перчика ничего не рассказывается, но автор предполагает, что они остались в России, и строит версии того, как сложилась их судьба и судьба их детей. Так что Годл символизирует русских евреев, а "три Земли Обетованные" — это три открывавшиеся перед ними пути: миграция из местечек в крупные города СССР, или в Палестину (Израиль), или в США. Первый путь в те времена был также миграцией, подчеркивает автор. "На него могло уйти почти столько же времени, и в первые послереволюционные годы он был гораздо более опасным". Что касается его результатов, то мы узнаем, что "К 1939 году 86,9% всех советских евреев жили в городах, около половины из них — в 11 крупнейших городах СССР. И почти треть всех городских евреев проживали в четырех столицах: Москве, Ленинграде, Киеве и Харькове. Как следствие этого "К 1939 году 26,5% советских евреев имели среднее образование (по сравнению с 7,8% по Советскому Союзу в целом и 8,1% — у русских граждан Российской Федерации). В Ленинграде доля выпускников средних школ составляла среди евреев 40,2%,.. Доля евреев-учеников двух старших классов средних школ в 3,5 раза превышала долю евреев среди населения СССР". Как ранее отмечал автор: "Это достижение облегчалось отсутствием хорошо подготовленных конкурентов". "В 1939 году на долю евреев приходилось в Москве 17,1% всех студентов, в Ленинграде 19%, в Харькове 24,6% и в Киеве 35,6%". Следующая цитата: "Евреи составляли 15,5% всех советских граждан с высшим образованием… Треть всех советских евреев студенческого возраста (от 19 до 24 лет) была студентами".

Между прочим, мы узнаем кое-что о судьбе поэта Павла Васильева. К сожалению, эта линия прослеживается автором только до момента появления статьи в "Правде", обвиняющей его в "антисемитском хулиганстве", его аресте и осуждении на полтора года тюрьмы. Но его смерть остается за пределами интереса автора. В результате всего обсуждения автор приходит к выводу: "Новоиспеченная, самоуверенная, жизнерадостная и страстно патриотичная советская интеллигенция 30-х годов содержала чрезвычайно высокий процент евреев и чрезвычайно незначительный процент их хулителей". Автор пишет: "А потом произошли сразу две подспудные революции. Во второй половине 1930-х годов, вслед за установлением развитого сталинизма и особенно во время Великой Отечественной войны, Советское государство, управляемое выдвиженцами из числа русских рабочих и крестьян, начало ощущать себя законным наследником российского имперского государства и русской культурной традиции. И одновременно с этим, вслед за приходом к власти нацистов и особенно во время Великой Отечественной войны, некоторые представители советской интеллигенции, недавно клейменные биологической национальностью, начали ощущать себя евреями". Эти "подспудные революции" надо было бы различать. О еврейской национальной речь будет идти подробнее позже. Сейчас остановимся на первой революции. Несколько позже автор, видимо, говорит о ней же: "К концу 30-х годов патриотизм победил мировую революцию". Такова действительно общепринятая точка зрения западных историков. Однако события последнего времени подсказывают совсем другую интерпретацию. Мы, действительно, видим в это время ряд действий советского руководства, рассчитанных на то, чтобы создать подобную точку зрения — апелляция к жестоко подавляемым до тех пор чувствам русского патриотизма, защите родной земли от захватчиков и т.д. Но сравнение с последующими событиями, мне кажется, делает очевидным, что это был довольно грубый обман, на который русский народ, к сожалению, довольно легко поддался. Сейчас положение очень похоже. Неужели нас можно вторично поймать на такую грубую приманку? Бросается в глаза, что все меры, принятые тогда, были чисто внешними или же были взяты назад после окончания войны. Так, введение золотых погон и старых воинских званий относится целиком к внешности, а вот возвращение из ссылки старых историков, академиков, арестованных по "делу Академии наук", конечно, переживших ссылку (самый значительный из них — академик Платонов скончался в ссылке), могло бы стать принципиальной уступкой. Но после окончания войны было проведено совещание в ЦК, в постановлении которого говорилось о проявляющихся ошибочных тенденциях, в числе которых было указано на тенденцию пересмотра концепции "Россия как тюрьма народов". Тем самым, уступка, которая могла вырасти в принципиальное изменение в отношении к истории страны, была взята назад. И так со всеми реальными действиями этой "революции".

Как и следовало ожидать, больше всего места занимает в книге вопрос об антисемитизме. И в то время, которое описывает автор, эта тема не требовала объяснения — это время процесса над ЕАК, то есть Еврейским антифашистским комитетом. Все изложение следует книге Г.В. Костырченко "Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм".

Теперь можно перейти к рассмотрению второй "подспудной революции", о которой говорит автор. Власть надеялась на то, что так же, как и другие её пропагандистские мероприятия, будут развиваться ее отношения с еврейством. Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) был создан как пропагандистская организация для сбора средств и мобилизации общественного мнения в США, но неожиданно он зажил совершенно самостоятельной жизнью.

Думаю, что образование ЕАК и одновременно провозглашение государства Израиль и начало его войны с арабами совершенно независимо от воли обеих сторон — власти и еврейства — превысили какую-то критическую массу во влиянии евреев на жизнь страны, вызвав те проявления еврейских национальных чувств, которые хорошо известны и описаны, в частности, в реферируемой книге. Многие евреи в СССР стали рассматривать ЕАК как еврейский эквивалент правительства, туда приходили письма от советских евреев с просьбой помочь им выехать в Израиль, чтобы участвовать в войне добровольцами. Иногда в этих письмах члены президиума комитета именовались "вождями еврейства в СССР". Как мне кажется, очень метко характеризует ситуацию Костырченко: "Члены комитета впали в эйфорию", — говорит он. Результатом было письмо членов президиума Михоэлса, Эпштейна и Фэфера Сталину от 15 февраля 1934 года, в котором они предлагали создать в Крыму: "Еврейскую Советскую социалистическую республику". Это было кричащим нарушением неписаных законов советской жизни, где инициатива могла проявляться только "сверху вниз". Надо обратить внимание и на название предлагаемой республики. Очевидно, имелась в виду новая полноправная советская республика типа Белоруссии и Казахстана. Документ, как пишет автор, "умер медленной бюрократической смертью". Но само письмо демонстрировало наличие центра, который считает себя равновесомым правительству. Можно легко представить себе шок, испытанный властью, когда она осознала, что слово "жид" отнюдь не есть синоним с "святым великим словом", как утверждалось тогда во всем известном стишке Маргариты Алигер: "Недаром слово "жид" всегда синоним со святым великим словом коммунист". Власть реагировала обычным для нее образом. Тогда был организован процесс над руководителями ЕАК. Все 15 обвиняемых были приговорены к расстрелу. Пощадили женщину — Лину Штерн.

Автор набрасывает основные черты советской еврейской истории после войны. Его точка зрения характеризуется следующей оценкой: "Русская фаза еврейского века завершена. Родина крупнейшей в мире еврейской общины превратилась в отдаленную провинцию еврейской жизни". Или другая цитата: "Еврейская фаза русской истории тоже завершена". Приводимые им данные выстроены в том же ряду. Он считает, что оставшиеся в Российской Федерации евреи составляют 0,16% всего населения. Их общее число 230 тыс. чел. Поскольку автор ссылается на материалы переписи 2002 года, то, вероятно, национальность определялась заявлениями респондентов. Это число сильно отличается от примерно 3 млн. в "еврейской сфере", о котором говорит Леонид Радзиховский в статье "Еврейское счастье". Кроме того, в наше время все определяется деньгами. Автор пишет: "После введения рыночной экономики евреи быстро оказались непропорционально представлены среди частных предпринимателей, частно практикующих специалистов и тех, кто — если верить опросам — ценил профессиональный успех выше гарантированной занятости. Из семи "олигархов", построивших огромные финансовые империи на развалинах Советского Союза и сыгравших ключевую роль в российской экономике и средствах массовой информации в эпоху Ельцина, один (Владимир Потанин) вырос в семье высокопоставленного советского чиновника, а шестеро других (Петр Авен, Борис Березовский, Михаил Фридман, Владимир Гусинский, Михаил Ходорковский и Александр Смоленский) — евреи, соткавшие свои состояния "из воздуха".

Многие считают период 1991-1993 гг., создавший такое положение, революцией. А это в свете последней цитаты плохо согласуется с точкой зрения, что "еврейская фаза русской истории тоже завершена".

Сомнительно и то, что антиеврейская кампания была связана как-то с личностью Сталина. Юрий Слёзкин пишет, например: "После смерти Сталина антиеврейская кампания выдохлась". У меня такого впечатления не осталось. Мне помнится, что кампания (и протесты против нее) продолжались, пока существовал Советский Союз, во всяком случае, во все время правления Брежнева. Именно тогда появился термин "космополит". Этот термин был характерен для ситуации того времени. Советский режим осознал свою отделенность от еврейства. Но в то время, как противоположная сторона, не стесняясь, называла режим и тираническим, и колониальным, и вообще, "империей зла", публицисты режима явно опасались назвать противоположную сторону. До смерти Сталина был принят термин "сионист", после — "космополит". Но к этому времени (после смерти Сталина) относится кампания, которую при каком-то понимании этого термина можно назвать антисемитской. Евреи не допускались на определенные места и в качестве студентов некоторых институтов. При этом была использована система анкет, характеристик и т.д., разработанная первоначально как орудие борьбы с бывшими офицерами, чиновниками, "кулаками" или их детьми.

Надо сказать, что кампания касалась лишь самых "верхов" элиты. Так, евреи не допускаются в несколько самых элитных институтов и на избранные факультеты университета. Во всяком случае, я не слышал ни об одном случае, когда ребенок не получил бы высшего образования из-за того, что один из его родителей — еврей. В значительной степени это происходило на моих глазах. И я часто тогда задумывался над тем, что это такое — выполнение инструкций, спущенных "сверху", или инициатива "снизу"? И, наконец, я пришел к выводу, что и то, и другое. Выросла новая советская элита. Она думала о своих местах и о местах для своих детей и видела, что свободных мест остается маловато. Например, во время войны в партию иногда вступала целая воинская часть. Так многие люди оказались в партии, то есть в элите, не имея идейных коммунистических убеждений, или движимые патриотическими эмоциями. Потом это обрастало "идейными" соображениями. И часто людям казалось, что они действуют из-за идейных соображений. Характер этих "идейных" соображений можно представить себе на основании цитат, приведенных в книге. Например, автор цитирует М.С. Агурского: "Можно ли было ожидать, что народ, давший уже при Советской власти и политических лидеров, и дипломатов, и военачальников, и хозяев экономики, согласится на состояние сословия, высшей мечтой которого было получить должность заведующего лабораторией в ЭНИМСе или старшего научного сотрудника в ИАТе. Евреи были задавлены и унижены в гораздо большей мере, чем все остальное население". И автор комментирует: "На первый взгляд, это утверждение может показаться безнадежно неверным и, возможно, безнравственным. Некоторые депортированные народы по-прежнему жили в ссылке. Некоторые христианские конфессии были официально запрещены. У многих кочевых сообществ насильно отбирали детей. Большинству советских граждан не разрешалось жить в больших городах, не то что работать в элитных научно-исследовательских институтах. А большинство сельских жителей, независимо от их национальности, не имели паспорта и являлась государственными крепостными". Автор далее разъясняет: "Евреи не были задавлены в большей мере, чем остальное население, но они ощущали себя более униженными по причине их более высокого и более уязвимого положения в советском обществе. Надо представить себе и психологию народа, прошедшего Великую Отечественную войну под руководством своих, какими бы они ни были, политиков, лидеров и дипломатов, и военачальников, и хозяев экономики, когда он сталкивается с подобным, плохо скрываемым от зрителя, отношением, разлитым во всей тогдашней жизни". Мне кажется, что автор не прав, когда считает, что утверждение М.С. Агурского, "на первый взгляд, может показаться,.. возможно,.. безнравственным". Оно и было безнравственным. А таким настроением была проникнута большая часть тогдашней элиты. Это и давало почву для идеологии, питавшей антиеврейские меры "снизу".

Как ни объяснять это столкновение, но советский коммунистический режим разошелся с еврейством и был уничтожен как некогда режим царский. Вероятно, этот фатальный для коммунистического режима разрыв между ним и еврейством связан также и с подъемом чувства еврейского патриотизма, произошедшего под влиянием жестокостей, жертвами которых стали евреи, оставшиеся на оккупированной немцами территории. Того, что позже стали называть "Холокостом". Автор не раз цитирует воспоминания реальных лиц и художественные произведения, показывающие, что в атмосфере их господства в 30-е годы многим евреям казалось, что они забыли о своей национальности. Например, согласно воспоминаниям известного философа Виталия Рубина, он учился в одной из лучших московских школ: "Больше половины его одноклассников были евреями. Понятно, что еврейский вопрос там не возникал, и не только в негативном антисемитском его смысле. Он не возникал вообще. Все евреи знали, что они евреи. Но считалось, что все относящееся к еврейству, это дело прошлого". Эта же мысль высказывается очень многими авторами — от самого известного тогда журналиста Ильи Эренбурга до подсудимых по процессу ЕАКа. Но наиболее ярко это выражено в романе В. Гроссмана, герой которого: "…Виктор Павлович ("Пинхусович", но мать переделала его отчество) Штрум (…) никогда до войны не думал о том, что он еврей. Никогда мать не говорила с ним об этом — ни в детстве, ни в годы студенчества. Никогда за время учения в Московском университете ни один студент, профессор, руководитель семинара не говорил с ним об этом". Но вот он получает письмо от матери, последнее перед ее отправкой в гетто, где ее уничтожили немцы, в котором написано: "Я никогда не чувствовала себя еврейкой. А вот в эти ужасные дни мое сердце наполнилось материнской нежностью к еврейскому народу. Раньше я не знала этой любви. Она напоминает мне мою любовь к тебе, сынок". Следующая цитата, это уже текст самого автора: "Последнее письмо матери заставило его услышать "голос крови". Вид освобожденных территорий, "Украины без евреев", как назвал увиденное Гроссман, — мог придать его голосу новую силу". Так возник еще один источник трения евреев, проживавших в России, с окружающим населением. Оказывается, что, как вспоминал Виталий Рубин, "все евреи знали, что они евреи", но это чувство в некоторых случаях не проявлялось, а в других оживало; это загадочное чувство охватывало всех евреев мира при каком-то одним им известном определении понятия "еврей".

Например, Слёзкин пишет: "Был один вопрос, в котором все внуки Бейлки сходились, и вокруг которого можно было организовать их чрезвычайно значительные финансовые, интеллектуальные и политические ресурсы — благополучие их заграничных соплеменников". Как внуки Бейлки определяли, кто является их соплеменниками? Это свойство забывать о своей национальной принадлежности в период благополучия и вспоминать о нем в тяжелые времена, да во всем еще мире, и является, как мне кажется, коренным отличием евреев от других народов. Как же понимать это забывание в период благополучия? Ведь при другом "прочтении" это может быть охарактеризовано как сознательный обман.

Встает вопрос и о Левинсоне, герое повести Фадеева "Разгром", о котором написано, что он "беспощадно задавил в себе бездейственную сладкую тоску, все, что осталось в наследство от ущемленных поколений, воспитанных на лживых баснях". Не выдает ли автор желаемое за действительное? Ввиду того громадного напора, который автор описывает выше, внукам Бейлки кажется вполне реальным предположение, что изменение отношения советской власти к эмиграции евреев является следствием давления советских евреев, советского еврейства. Почему же предполагать, что внуки Бейлки принимают благополучие их заграничных соплеменников так близко к сердцу, а внуки Годл этого свойства лишены?

Таким образом, видно, что евреи в РФ вполне способны играть существенную роль в жизни страны и что есть вопросы, в которых их интересы отличны от интересов основной массы населения. Может быть, с точки зрения какой-то загадочной истории мирового еврейства, непонятной, видимо, и самим евреям, автор прав, считая, что: "Русская фаза еврейского века завершена". Но для русских этот вопрос далеко не утратил своей актуальности и еще долго не утратит.

Теперь можно вернуться к главе первой. Там автор высказывает мысль, что евреи ничего особенного не представляют, таких наций много. Он включает евреев в группу наций, живущих среди других "и выполняющих обязанности, которыми коренные жители заниматься не хотят или не могут". В качестве других примеров таких наций он приводит цыган, парси, китайцев — на Дальнем Востоке и др. Он приводит множество примеров племен в Африке и Азии, которые ведут аналогичную жизнь. Он считает, что черты таких общин воплощены в греческом (или римском) боге Меркурии, и называет членов этих общин "меркурианцами". Как пишет автор: "Они были потомками или прародителями Гермеса (Меркурия), бога всех тех, кто не пасет стада, не возделывает землю и не живет мечом, покровителя посредников, переводчиков и перебежчиков, защитника мастерства, искусства и хитроумия". Жителей окружающего народа он называет "аполлонийцы", видимо, имея ввиду известный в греческой мифологии рассказ о краже новорожденным Гермесом коров Аполлона, — есть такой гомеровский гимн. Мне представляется, что основное содержание книги, главы от второй до четвертой, является самым лучшим опровержением такой концепции. Ведь автор не приводит статистики немецких или венгерских банков, возглавляемых цыганами, парси или китайцами. Никому не придет в голову писать книгу о влиянии цыган или любого из названных автором африканских племен на русскую или какую-либо другую революцию. Если бы концепция автора была справедливой, то немедленно возник бы вопрос: чем же определяется особая роль евреев, а не других "меркурианцев" в русской, американской, немецкой и т.д. истории? Видимо, автором верно замечено свойство евреев быть, как он многократно говорит, "чужаками" в окружающем их обществе. Это одна из причин их влияния, но, вряд ли, она основная. Мне кажется, основная ценность книги Слёзкина "Эра Меркурия" в обилии фактических данных, которые в ней приводятся, а также в ненавязчивости изложения. Часто автор приводит две противоположные точки зрения, но сам воздерживается от того, чтобы высказать свою. Впрочем, симпатии автора книги очевидны. Он дает нам возможность почувствовать движущие силы и эмоции тех, кто, с точки зрения русского читателя, мог бы восприниматься как "противник" в драме, далеко еще не законченной.

Завтра