Еще до ареста по приглашению правительства Азербайджана Барановский побывал в республике, где тогда начиналась подготовка к юбилею Низами. И вот новое приглашение. Центральное управление охраны памятников АзССР просит принять научное руководство реставрацией Нухинского дворца в Шехи и других памятников, связанных с жизнью и деятельностью Низами Гянджани, 800-летие которого готовились отметить в 1941 г.
В течение трех лет обследовал Барановский восточную часть Большого Кавказского хребта, Кахский и Закатальский районы. Председатель комиссии по охране и реставрации памятников архитектуры при Академии архитектуры СССР И.В.Рыльский писал: «Раскопки, произведенные им с 27.10.40 г. по 1.01.41 г. в исключительно сложных условиях, дали блестящие результаты — открыт памятник архитектуры мирового значения забытой народности Кавказской Албании». Прерванные войной работы возобновились в 1946 г. и продолжались вплоть до 1951-го.
В 1949 г., оценивая деятельность Барановского, И.Э.Грабарь признал выдающееся значение созданного Петром Дмитриевичем в Кавказских экспедициях метода одновременного ведения восстановительных и консервационных работ и предложил использовать этот метод при сохранении руин не только архитектурных, но и археологических и исторических памятников. Метод нынче повсеместно вошел в практику, но никто даже не задумывается, откуда у нас это умение остановить разрушение того, что дошло из глубины веков.
Вплоть до самой войны влиятельнейшие ученые Щусев, Грабарь, Жолтовский, Веснин продолжали выпрашивать в инстанциях право Барановскому жить в столице. Добрая душа — академик Рыльский — в 1940 г. пишет характеристику на Петра Дмитриевича, предлагая избрать его членом-корреспондентом Академии архитектуры. Наивный человек: даже рассматривать не стали! В 1957 г. такое же предложение Грабаря рассмотрели, но «завернули». А.В.Щусев, как руководитель сектора архитектуры Института истории искусств АН СССР, выступает с предложением удостоить П.Д.Барановского ученой степени доктора архитектуры — отдел кадров ходатайство не выпускает за стены института. Тут поневоле начнешь мрачно шутить: когда друзья ссылались на авторитет Барановского, сам он саркастически ответствовал: «Это мнение всеми властями, кроме лагерных, отвергается. Вот в характеристике СибЛАГа меня высоко ставят: «Активен, исполнителен по заданиям, авторитетен среди з/к. В быту поведение отличное»...
И хотя Барановский был включен в ученые советы Академии архитектуры, Института истории искусств АН СССР, Государственной Третьяковской галереи, состоял консультантом и главным консультантом ряда учреждений, тем не менее строка в анкете: «подвергнут наказанию тюремному по 58 ст.» — висела над ним постоянно. Так, назначенный было старшим научным сотрудником НИИ АН СССР, Барановский на основании решения распорядительного заседания президиума АН СССР низводится до младшего научного сотрудника, как лицо, не имеющее ученой степени или звания профессора. Подписавший приказ Грабарь, конечно, знал, что профессором Петр Дмитриевич был еще в 1919—1922 гг. Возможно, влиятельный академик и тут должен был встать на защиту коллеги, но... вытянул руки по швам.
«В давнюю мою бытность сотрудником Министерства культуры СССР... реставрационная мастерская, где он работал, представила его к присвоению почетного звания «Заслуженный деятель искусств РСФСР». Петр Дмитриевич принес в Министерство автобиографию, фотографию, листок по учету кадров и список творческих трудов. Старший инспектор отдела кадров полистал документы Барановского и безапелляционно заявил:
— Какое вам может быть звание? Вы же всю жизнь церкви реставрировали.
— Не церкви, а памятники культуры,— уточнил Барановский и забрал документы.
Было стыдно за моего коллегу, но служебная этика не позволила «встревать» в разговор. Я вышел из кабинета и побежал в гардероб. Петр Дмитриевич неспешно одевался. Он выглядел скорее мастеровым, но никак не профессором, выдающимся ученым. Извинившись, я попросил его отдать мне принесенные документы. Расчет мой был прост. Кадровик частенько прихварывал. Я надеялся в его отсутствие заготовить необходимые бумаги и подписать у начальства. Я в это время учился на вечернем отделении истфака МГУ и знал, что П.Д.Барановский приступил к реставрации Крутицкого подворья в Москве. Знал я и другое: человек он прямой, и у него много недоброжелателей. Звание ему нужно было не корысти ради, а как щит от несведущих людей, а то и заведомых врагов. Забегая вперед, скажу: Петру Дмитриевичу звание присвоили. Последние годы жизни он охотно ставил свою подпись в защиту памятников Отечества на прошениях, где нужен был высокий ранг челобитчиков. Что касается личной выгоды, то Барановский никогда ее не искал. Его девизом были слова Гоголя: «Призваны в мир мы вовсе не для праздников и пирований. На битву мы сюда призваны».
В 1941 г. Барановский, находившийся в Москве на «птичьих правах» (жил по временным удостоверениям Академии архитектуры СССР), стал инициатором использования сводчатых помещений для укрытия людей и художественных ценностей от бомбардировок. Восемь убежищ оборудовал он в Новодевичьем монастыре. В дни интенсивных бомбежек Москвы в июле-октябре 1941 г. это спасло жизни многим москвичам. А кроме того, как отмечалось в одном из документов военных лет, он «своей героической работой сохранил художественные ценности в Новодевичьем монастыре, Музее «Коломенское».
В Чернигов Барановский прибыл 23 сентября 1943 г. — через день после освобождения города. А три дня спустя на его глазах немецкий пикирующий бомбардировщик прицельно бомбил возвышающийся над городом древний Пятницкий собор. Полутонный фугас расколол церковь, как орех. Петр Дмитриевич первым из специалистов оказался у руин. Без малого двадцать лет реставрировал Барановский Пятницу, возвращая ей первозданный вид. Его работа по исследованию и реставрации Пятницкой церкви в Чернигове открыла новую главу в истории русской архитектуры. Памятник этот, как доказал Петр Дмитриевич,— сверстник «Слова о полку Игореве», один из первых непревзойденных образцов собственно русского (в противовес византийскому) зодчества.
В январе 1944 г. президент Академии архитектуры СССР подписал письмо:
Члену Комитета по делам искусств
при СНК СССР В.А.Шкварикову
Для разрешения стоящих перед Комитетом по делам искусств важнейших задач восстановления памятников отечественного зодчества, разрушенных немецкими захватчиками, необходима активная работа высококвалифицированных специалистов по реставрации.
В этой сложнейшей и редкой отрасли в настоящее время ощущается крайний недостаток сил. Их насчитываются по всей стране буквально единицы. Среди виднейших специалистов этого дела выдающееся место занимает П.Д.Барановский, авторитет которого в вопросах реставрации является общепризнанным. Поэтому Комиссией по учету и охране памятников искусства поставлен вопрос о привлечении П.Д.Барановского на работу в качестве заведующего отделом архитектурной реставрации.
П.Д.Барановский — архитектор-искусствовед и ученый-археолог со стажем реставрационных работ около 25 лет. В течение этих лет он был профессором, действительным членом Академии истории материальной культуры и Государственного Исторического музея, членом Государственного ученого совета НКП, заведующим отделом реставрации НКП, основателем и директором первого в СССР архитектурного музея в Коломенском и т.д.
В 1933 г. П.Д.Барановский был репрессирован и, отбыв 3-летнее наказание, с 1936 г. продолжает активно работать в области исследования, охраны и реставрации архитектурных памятников в Академии архитектуры СССР и учреждениях НКП по РСФСР, АзССР и ГрузССР. В этой области он вновь имеет целый ряд научных открытий и достижений, заслуживающих самой высокой оценки.
Огромный опыт в реставрации и накопленный научный материал, энтузиазм и воля в проведении работ, а также организаторские способности, доказанные, например, восстановлением памятников архитектуры Ярославля или организацией музея в Коломенском, естественно, выдвигают П.Д.Барановского как совершенно незаменимое лицо на должность заведующего архитектурной реставрацией.
Но осуществлению этого ныне препятствует неснятие с него судимости, хотя со времени освобождения прошло 7 лет, и невозможность вследствие этого, привлечь его в необходимой мере к делу реставрации памятников с проживанием в Москве.
Президент Академии архитектуры СССР В.А.Веснин.
Барановский отдал Крутицам много лет. Почти два года были посвящены «вхождению в тему». Архивы. Обмеры. Снова архивы, библиотеки, археологические раскопки. К началу 1950 года был готов, обсужден и утвержден проект реставрации.
Работы в Крутицах начинала Академия архитектуры, затем их продолжили Центральные научно-реставрационные мастерские, куда перешел в 1950 г. Петр Дмитриевич. А летом 1969 г. была создана Научно-реставрационная мастерская МГО ВООПИиК, преобразованная позднее в мастерскую Центрального совета общества. Реставрация Крутицкого дворца стала ее основной задачей.
Вот как об этой работе вспоминают сотрудники Петра Барановского.
Н.И.Иванов, архитектор-реставратор: «Я пришел к Барановскому в сентябре 1950 г. Он сразу начал проверять, могу ли я лазать по лесам и без них, не белоручка ли. Сейчас и представить себе трудно те условия, в которых приходилось работать реставраторам. Время было тяжелое, послевоенное. Практически любой объект в Москве был заселен жильцами от подвала до чердака. Сколько трудов стоило найти жилье для семей, выезжающих из Крутиц.
Крутицкий дворец был в плачевном состоянии — «Терем» завалился, переходы чудом не падали — крен был страшный. Петр Дмитриевич ставил подкосы. Самым неотложным было выпрямить стены, укрепить фундаменты. Этим мы и занялись. В период работ по фундаменту реставраторы дежурили на объекте круглосуточно. И вот результат—после замены фундаментов даже волосяной трещины нигде не обнаружишь.
Далее важно было восстановить в 1954—1955 гг. северное крыльцо Успенского собора, сохранившегося в сильно искаженном виде. Кроме чисто технических трудностей, пришлось преодолевать и трудности административного порядка: добиться переселения жильцов, закрыть автогрузовой проезд по улице, согласовать с начальством сложные подземные работы...»
Были найдены и восстановлены старинные порталы Успенского собора, наличники окон, испорченные и частично закрытые крышами главы. Особенно сложной оказалась задача восстановления центральной главы, приобретшей в процессе перестроек луковичную форму. По аналогии с сохранившимися боковыми главами, с учетом анализа других сходных памятников она была реставрирована в полном соответствии со стилем оригинальных древнерусских конструкций из кирпича. Впервые удалось восстановить древний геометрический способ построения глав.
«Петр Дмитриевич,— продолжает Н.Иванов,— стоял за точность до миллиметра. При раскопках иногда находили целиком срубленные детали, и Петру Дмитриевичу удавалось «приклеивать» их на место... О Барановском можно сказать, что он — основоположник русской практической школы реставрации. Я у него работал шесть лет. Можно сказать, второй институт закончил. И какой!»
В.Н.Киселев, каменщик-реставратор: «Когда я первый раз увидел Барановского, ему было уже за семьдесят. Я много слышал о нем, встречи ждал с интересом. Увидел небольшого старичка, седого, в круглых очках. Глаза у него были живые и, что называется, отчаянные. Какая-то лихость в них была, и вообще в нем было много мальчишества. Если куда-то нужно было залезть, он в этом удовольствии никогда себе не отказывал. И чем рискованнее, тем лучше. За десять лет, что мы с ним работали, всякие ЧП случались. И землей его засыпало, и со стены срывался. Полдня отлежится — и опять на объекте. Страха не знал. Но смелость была в другом: он не боялся отстаивать свои убеждения, идти один против всех. Бывало, на совещании, где все заранее уже было против него, он спокойно сидел, дожидаясь удобного момента, чтобы вмешаться, убедить, а порою изменить ход дела... Каждый человек хочет видеть результат своего труда. Скажи ему: эту работу ты завершить не успеешь — возьмется ли? А Барановский брался. Он отдал Крутицам больше тридцати лет, а готовым ансамбль так и не увидел».
В.А.Виноградов, архитектор-реставратор: «У нас была мечта — освободить всю территорию Крутицкого подворья от посторонних организаций и возродить его в том виде, в каком оно было в царствование Алексея Михайловича. В пространной записке, найденной в архиве Коллегии иностранных дел, современник пишет, что митрополит Павел, «подобно новому Филадельфу, устроил в своем архиерейском доме вне града Москвы, в месте, именуемом Крутицы, на горах высоких и крутых над рекою Москвою, в месте тихом и безмолвном, храмины примерные для новых переводчиков и мудрецов, и сады из разных видов цветов и деревьев и трав насадил, и источников накопал сладководных для отдыха от трудов и оградою оградил, как некий рай». Мы и мечтали возродить не просто архитектурный ансамбль, а весь этот живописный уголок — сады, источники, рай...
Барановский рассчитывал, что со временем, когда мы отреставрируем большую часть комплекса, здесь будет культурный центр — музей, студии, лекционные залы...»
Крутицкое подворье — этап в жизни Петра Дмитриевича. Здесь отмечали его 75-, 80-, 85-летие.
Н.И.Иванов: «Он страшно был нетерпелив, ждать не любил... Не знал пощады к себе и к другим. Работать с ним было трудно... Со слабостями человеческими не считался, препятствий обходить не умел, шел в лоб, пока не сокрушал или пока не сокрушали. Но — никаких компромиссов. Врагов наживал себе много среди чиновников всех рангов и мастей. Говорил, что думал, без всяких дипломатических уловок и практически всегда был прав».
В.Н.Киселев: «По инициативе Петра Дмитриевича на Крутицах была создана экспериментальная школа-мастерская. Это была давняя его идея, много лет он ее пробивал. Наконец в 1969 г. в московской газете появилось объявление, что вновь организованная мастерская приглашает для обучения профессиям каменщиков, белокаменщиков, резчиков, позолотчиков. По этому случаю на Крутицах появилась группа молодых людей — человек пятнадцать. Они-то и стали костяком мастерской. Я пришел в Крутицы несколько раньше, с двухлетним стажем работ в реставрации... Должен был учить новичков, пришлось туговато».
Идея создания школы-мастерской в Крутицах — с мастерами и подмастерьями, с передачей профессиональных секретов, освоением старинных приемов работы — носила несколько утопический характер. Но в том-то и была сила Барановского, что ему удавались даже утопии.
О.И.Журин, архитектор-реставратор: «Барановский хотел создать эталонную мастерскую, в которой возродились бы традиции подлинной научной реставрации. Предполагалось готовить специалистов высокой квалификации, создавать мобильные летучие отряды по консервации памятников.
Его мастерская жила и действовала. Собрался в ней толковый народ. Достаточно сказать, что те полтора десятка мастеров, что воспитались в Крутицах, на сегодняшний день являются лучшими в Москве. Крутицы — это школа. Школа Барановского».
В.А.Виноградов: «К концу жизни Барановский стал легендой. Люди приходили, чтобы посмотреть на него, пообщаться с ним, поучиться. А учиться у него было чему, особенно молодым...
Барановский сравнивал реставрацию с лечением. От времени и небрежения памятник разрушается — болеет. Наша задача его лечить. Но памятник — это не просто сооружение, он несет в себе некий духовный смысл, накапливая его веками и излучая...
Без памяти нет сознания. Реставрация памятника — это лечение сознания. Так, во всяком случае, считал Барановский».
К этим свидетельствам соратников Петра Дмитриевича мне хочется добавить и несколько эпизодов, повествующих о моих встречах с этим удивительным человеком.
В ту пору он всерьез занялся историей партизанской войны в Дорогобужском крае.
В болдинских лесах осенью 41-го стоял фронт. Потом наши отступили в непроходимые лесные дебри. Деменков, начальник милиции Дорогобужа, привел сюда костяк партизанского отряда. 15 января 42-го, когда гитлеровцев уже гнали от Москвы, партизаны выбили немцев из Болдинского монастыря и разместили в нем свой штаб, готовясь к штурму Дорогобужа. 15 февраля город был взят. От захватчиков очистили десятки сел и деревень. Восстановили колхозы и совхозы.
— В день 25-летия освобождения Дорогобужа партизанами, — со значением сообщил мне Барановский, — состоится слет ветеранов. Я приглашен. Вот бы и вам туда поехать. — Петр Дмитриевич вскинул на меня просветленный воспоминаниями взгляд. — Какие там люди!
В ночь с 14 на 15 февраля 1967 г. мы выехали в Дорогобуж. Когда автобус остановился и кондуктор выкрикнула: «Граждане, конечная!»,— Петр Дмитриевич тихо, счастливо улыбнулся в щеточку седых усов: «Вот и приехали... Мой родной город».
Я огляделся. Главная улица от Днепра, с Подолья, полого шла вверх, а над городом, в вышине, там, где вставало багровое от мороза солнце, сверкали алмазными снегами холмы. В полдень под залпы ружейного салюта на горе, из-за которой восходит солнце, был открыт обелиск.
Утром следующего дня колонна — до десятка «газиков» и «волг» — тронулась от райкома партии: совершали объезд партизанских баз и штабов. К часу дня по кривой, пересыпанной поземкой колее пробились в Болдино. Несколько бревенчатых домов, сельский магазин, школа, кирпичные стены монастыря. У ворот машины остановились. Барановский, сухощавый, легкий на ногу, заспешил к крайнему дому сельца Болдино, бросив на ходу: «Я сейчас... Ключи от музея у Тита Петровича Новикова — он тут главный хранитель».
К монастырской стене был прибит фанерный щит. Приехавшие сгрудились возле него, читают: «Болдинский монастырь — величайшее произведение древнерусского искусства XVI в. Все три архитектурных сооружения монастыря — собор, трапезная и колокольня — являются памятниками создания Русского государства.
Перед бегством в 1943 г. из Болдина фашистские захватчики взорвали все памятники монастыря. Отныне руины ценнейшего произведения русской старины будут свидетелем позорных действий побежденного врага.
Болдинский монастырь (руины) стоит на особом учете и охране. Строго воспрещается разборка стен, расхищение кирпича и стройматериалов. Разрушение и порча зданий монастыря карается законом. Охрана памятника вверяется сельсовету».
К монастырским воротам спешил Барановский — в легких ботинках, в подбитом ветром демисезонном пальто, вполне довольный собою. За ним, вздымая снег огромными валенками, еле поспевал Тит Петрович, местный учитель, тот самый доброхот, что сообщил в Москву Барановскому о разборке стен, расхищении кирпича.
Началась экскурсия. Показывая на заснеженную пирамиду справа, Петр Дмитриевич сообщал: «Это шестигранная колокольня. Достойнейший объект истории и штаб партизанской дивизии, освободившей Дорогобуж. На колокольне 15 января 42-го взвился красный флаг — он был виден в окрестных деревнях и селах.
Вторая огромная гора в центре монастырской территории — собор Болдинского монастыря. За ним под кровлей — трапезная. Четырехлетние усилия по ее восстановлению увенчались успехом. Прошедшей осенью поставлена крыша...»
Кто-то из «экскурсантов», человек, явно не знакомый с биографией Барановского, перебивая чересчур спокойную для того холодного дня беседу, спрашивает Петра Дмитриевича: «А вы видели монастырь неразрушенным?»
Барановский на несколько секунд замолкает, снимает очки, протирает запотевшие на морозе стекла и с вызовом отвечает: «Еще увидим!»
Летом 1970 г. с великими трудностями, через грязи великие, образовавшиеся после ливней, мне посчастливилось вновь пробиться в Боддино. Барановский, конечно, на рабочем месте. Слышу его голос: «Давай, Саша, вот отсюда сковырнем по полкирпичика и увидим, как пилястра пойдет!» — обращается он к каменщику интеллигентного обличья. «Точно, Петр Дмитриевич, уже показалась».
Словно рентгеном, Барановский пронизывает острым взглядом фасад трапезной палаты. Я стою в трех шагах и не решаюсь прервать его. А он, вполне довольный тем, что ему удалось нащупать запропастившуюся было пилястру, подвигается вдоль фронта работ. «А что, фасад трапезной Федора Коня позаделистей будет Василия Блаженного! — неожиданно заключает Петр Дмитриевич и, повернувшись ко мне, здоровается так, словно мы с ним расстались вчера вечером: Вы уж извините — тут у нас самая горячка. Три дня дожди отрывали от работы». С этими словами он окончательно оттаял и стал показывать свое хозяйство.
Радостно было видеть строительное оживление на лесах трапезной, и уж вовсе замечательным было зрелище южной стены колокольни, многометровый фрагмент которой уже на три четверти очищен от битого кирпича и пыли. Идея Барановского о склейке фрагментов взорванной колокольни как бы становилась явью.
На колокольне в это время работали А.М.Пономарев—инженер из Москвы, Наташа Петрова — студентка из Вязьмы, каменщиками были тоже московские инженеры Паша Липницкий и Виктор Оводов, а руководил ими мастер Владимир Емельянович Бобылев. В любимом деле добровольцы-реставраторы проводили свой отпуск.
Барановский всегда окружал себя людьми, ему подобными, — бескорыстными, преданными делу. Люди иного сорта не задерживались возле него...
В 1982 г. друзья, соратники, ученики сердечно и торжественно отмечали в Новодевичьем 90-летие Барановского. Собрались сотни его единомышленников, поклонников. Почти совсем слепой, в темных очках появился на крыльце больничных палат юбиляр. Петра Дмитриевича чествовали, вручали подарки, в том числе — его живописный и скульптурный портреты.
В этот день Барановский прилюдно благословил Олега Журина на свершение святого дела — воссоздание Казанского собора по его, Барановского, обмерным чертежам. И стал собираться в дальний путь — путь, из которого не возвращаются.
Призвав на помощь сестру Наталью Дмитриевну, которая после внезапной смерти жены Барановского — Марии Юрьевны, последовавшей в 1977 г., была при нем неотлучно, дочь Ольгу, он принялся за наведение порядка в своем грандиозном архиве. Архив всегда содержался им очень тщательно, систематизировался: Петр Дмитриевич до последнего часа жил верой в то, что единомышленники воссоздадут если не все, то многое из разрушенного. И теперь его заботило, как сделать так, чтобы архив не распылился по разным рукам, а оставался как бы единым сводом плодотворной, хотя и трудно прожитой жизни.
Барановский предложил его Государственному Историческому музею, но там от архива ученого отказались. Тогда он начал переговоры с Музеем архитектуры имени А.В.Щусева, и они увенчались успехом. Барановский написал еще один, последний в своей жизни документ — завещательное письмо...
Свято исполнивший долг перед русским народом и его великим зодческим искусством, Мастер тихо скончался в 1984 году в своем доме. Согласно завещанию, он похоронен на кладбище Донского монастыря под сенью величественного собора.
Мир праху его и вечная память!
* Из книги Ю.А.Бычкова «Житие Петра Барановского». М.,1991.
 |