К самому началу периода старчествования о. Нектария относится и запись протоиерея о. Василия Шустина (ныне в Алжире), изданная в бытность его в Сербии в 1929 г. (О. В. Ш. Запись об о. Иоанне Кронштадтском и об оптинских старцах. Белая Церковь 1929 г.)
Это личные воспоминания об отце Иоанне Кронштадтском, о старцах Варсонофии и Нектарии, к которым о. Василий, а тогда Василий Васильевич, студент технологического института, был необычайно близок.
О. Варсонофий познакомил его с девушкой, собиравшейся в монастырь, и велел ей выйти за него замуж. Для Василия Васильевича это тоже было полной неожиданностью. Вскоре после этого о. Варсонофий умер. Повенчавшись, молодые в тот же день отправились в Оптину, чтобы первый свадебный визит по завещанию старца сделать ему, на его могилку. Приведем полностью рассказ об этой поездке.
Приехав в Оптину, мы отслужили панихиду, поплакали, погоревали и спрашиваем служившего иеромонаха: кто теперь старчествует? «О. Нектарий», отвечает тот. Тут то я и понял, почему о. Варсонофий, покидая скит, послал меня к отцу Нектарию: чтобы я с ним познакомился поближе: — он уже заранее указал мне, кто должен мною руководить после его смерти. Мы решили после обеда пойти к нему. Все на нас с любопытством смотрели, так как весть о нашей особенной свадьбе разнеслась по Оптиной. Это ведь было предсмертное благословение батюшки. Итак, в три часа, мы пошли по знакомой дорожке в скит. 0. Нектарий занимал помещение отца Иосифа, с правой стороны от ворот. Я с женой разделился. Она пошла к крылечку снаружи скитских стен, а я прошел внутрь скита. Келейник, увидав меня, узнал. Он был раньше келейником у старца Иосифа. Он тотчас же доложил батюшке. Батюшка вышел минут через 10, с веселой улыбкой.
Отец Нектарий в противоположность отцу Варсонофию был небольшого роста, согбенный, с небольшой, клинообразной бородой, худой с постоянно плачущими глазами. Поэтому у него всегда в руках был платок, который он свернув уголком прикладывал к глазам. Батюшка благословил меня и пригласил за собой. Провел он меня в исповедальную комнату, а там я уже увидел мою супругу, она встала и подошла ко мне, а батюшка поклонился нам в пояс и сказал: — Вот радость, вот радость. Я был скорбен и уныл, а теперь радостен, (и его лицо сияло детской улыбкой). Ну как же теперь мне вас принимать. Вот садитесь рядышком на диванчик, и батюшка сел напротив... Ведь вас благословил великий старец... Старец Варсонофий настолько великий, что я его и кончика ноготка на мизинце не стою. Из блестящего военного в одну ночь по благословению Божию сделался он великим старцем. Теперь только, после смерти, я могу рассказать это дивное его обращение, которое он держал в тайне. И о. Нектарий рассказал историю обращения о. Варсонофия. Вот как велик был старец Варсонофий! И удивительно был батюшка смиренный и послушный. Как то он, будучи послушником, шел мимо моего крылечка, я ему и говорю в шуточку: «жить тебе осталось ровно двадцать лет». Я ему говорил в шуточку, а он и послушался, и ровно через двадцать лет в тот же день 4 апреля и скончался. Вот какого великого послушания он был. Перед такой силой о. Нектария меня невольно передернула дрожь. А он продолжал. И в своих молитвах поминайте «блаженного схиархимандрита Варсонофия». Но только три года поминайте его блаженным, а потом прямо «схиархимандрита Варсонофия». Сейчас он среди блаженных ... Ищите во всем великого смысла. Все события, которые происходят вокруг нас и с нами, имеют свой смысл. Ничего без причины не бывает... Вот для меня великая радость — это ваше посещение. Я был скорбен и уныл. Все приходят люди с горестями и страданиями, а вы имеете только радости. Это посещение ангела... Сейчас у меня много посетителей, я не могу вас как следует принять. Идите сейчас домой и приходите к шести часам вечера, когда начнется всенощная и все монахи уйдут в церковь. Келейника я своего тоже ушлю, а вы и приходите, пускай другие молятся, а мы здесь проведем время. Благословил нас, и мы опять разошлись: я пошел через скит, а жена через наружное крылечко.
Когда отзвонили ко всенощной, я с женой отправился в скит. Дверь в доме старца была заперта. Я постучал, и открыл ее мне сам о. Нектарий. Потом он впустил жену и посадил нас опять вместе в Исповедальной комнате. — Пришли ко мне молодые и я как хозяин должен вас встретить по вашему обычаю. Посидите здесь немножко. — Сказав это, старец удалился. Через некоторое время он несет на подносе два бокала с темною жидкостью. Поднес, остановился и, поклонившись нам, сказал: Поздравляю вас с бракосочетанием, предлагаю вам выпить во здравие. Мы с недоумением смотрели на старца. Потом взяли бокалы, чокнулись и стали пить. Но пригубив я тотчас же остановился и моя жена так же. Оказалось, что в бокалах была страшная горечь. Я говорю батюшке «горько», и моя жена также отвернулась. И вдруг это самое, мною произнесенное слово горько, меня ошеломило и я представил, как на свадебных обедах кричат «г о р ь к о» и я рассмеялся. И батюшка прочитал мои мысли и смеется. Но, говорит, хотя и горько, а вы должны выпить. Все, что я делаю, вы замечайте, оно имеет скрытый смысл, который вы должны постигнуть, а теперь пейте. И мы с гримасами, подталкивая друг друга, выпили эту жидкость. А батюшка уже приносит раскрытую коробку сардин и велит всю ее опустошить. После горького мы вкусили сардины, и батюшка все унес. Приходит снова, садится против нас и говорит: А я молнию поймал. Умудритесь ка и вы ее поймать, хочешь покажу. Подходит к шкафу, вынимает электрический фонарик, завернутый в красную бумагу, и начинает коротко зажигать, мелькая огнем. Вот это разве не молния? Совсем как молния! и он, улыбаясь, положил фонарик в шкаф и вынул оттуда деревянный грибок, положил его на стол, снял крышку, и высыпал оттуда золотые пятирублевые и говорит: Посмотри, как блестят! Я их вычистил. Здесь их 20 штук на 100 рублей. Ну, что? посмотрел, как золото блестит, ну и довольно с тебя. Поглядел и будет. Собрал опять монеты и спрятал. И еще батюшка кое что говорил. Потом он опять вышел. Смотрим, снова несет нам два больших бокала, на этот рас со светло-желтой жидкостью, и, с той же церемонией и поклоном, подносит нам. Мы взяли бокалы, смотрели на них и долго не решались пить. Старец улыбался, глядя на нас. Мы попробовали. К нашей радости, это было питье приятное, сладкое, ароматное, мы с удовольствием его выпили. Это питье было даже немного хмельное. На закуску он преподнес шоколаду миньон, очень жирного и очень много, и велел все съесть. Мы пришли прямо в ужас. Но он сам подсел к нам и начал есть. Я посмотрел на батюшку и думаю: как это он ест шоколад, а ведь по скитскому уставу молочное воспрещается. А он смотрит на меня, ест и мне предлагает. Так я и остался в недоумении. Он велел нам обязательно доесть этот шоколад, а сам пошел ставить самовар... В 11 часов, о. Нектарий проводил нас до наружного крыльца и дал нам керосиновый фонарик, чтобы мы не заблудились в лесу, а шли бы по дорожке. При прощании пригласил на следующий день в 6 часов. Кругом, в лесу стояла тишина, и охватывала жуть. Мы постарались скорее добраться до гостиницы Богомольцы шли от всенощной, и мы вместе с ними, незаметно, вошли в гостиницу.
На следующий день мы опять, в 6 часов вечера, пришли к батюшке. На этот раз келейник был дома, но батюшка не велел ему выходить из своей келлии. Батюшка опять пригласил нас вместе в исповедальню, посадил и стал давать моей жене на память различные искусственные цветочки, и говорит при этом: когда будешь идти по жизненному полю, то собирай цветочки, и соберешь целый букет, а плоды получишь потом. Мы не поняли на что батюшка здесь намекает, ибо он ничего праздного не делал и не говорил. Потом, он мне объяснил. Цветочки, это печали и горести. И вот их нужно собирать и получится чудный букет, с которым предстанешь в день судный, и тогда получишь плоды — радости. В супружеской жизни, далее говорил он, всегда имеются два периода: один счастливый, а другой печальный, горький. И лучше всегда, когда горький период бывает раньше, в начале супружеской жизни, но потом будет счастье.
Притом, батюшка обратился ко мне и говорит: А теперь пойдем, я тебя научу самовар ставить. Придет время у тебя прислуги не будет, и ты будешь испытывать нужду, так что самовар придется самому тебе ставить. Я с удивлением посмотрел на батюшку и думаю: «что он говорит? Куда же наше состояние исчезнет?» А он взял меня за руку и провел в кладовую. Там были сложены дрова и разные вещи. Тут же стоял самовар около вытяжной трубы. Батюшка говорит мне: вытряси прежде самовар, затем налей воды; а ведь часто воду забывают налить и начинают разжигать самовар, а в результате самовар испортят и без чаю остаются. Вода стоит вот там, в углу, в медном кувшине, возьми его и налей. Я подошел к кувшину, а тот был очень большой, ведра на два и сам по себе массивный медный. Попробовал его подвинуть, нет, — силы нету, — тогда я хотел поднести к нему самовар и наточить воды. Батюшка заметил мое намерение и опять мне повторяет: «ты возьми кувшин и налей воду в самовар». —«Да ведь, батюшка, он слишком тяжелый для меня, я его с места не могу сдвинуть». Тогда батюшка подошел к кувшину, перекрестил его и говорит — «возьми» — и я поднял, и с удивлением смотрел на батюшку: кувшин мне почувствовался совершенно легким, как бы ничего не весящим. Я напил воду в самовар и поставил кувшин обратно с выражением удивления на лице. А батюшка меня спрашивает: «ну что, тяжелый кувшин?» Нет батюшка, я удивляюсь, он совсем легкий. Так вот и возьми урок, что всякое послушание, которое нам кажется тяжелым, при исполнении бывает очень легко, потому что это делается как послушание. Но я был прямо поражен: как он уничтожил силу тяжести одним Крестным знамением! А батюшка дальше, как будто ничего не случилось, велит мне наколоть лучинок, разжечь их, и потом положить Уголья. Пока самовар грелся и я сидел возле него, батюшка зажег керосинку и стал варить в котелочке кожуру от яблок. Указывая на нее, батюшка мне сказал, вот это мое кушание, я только этим и питаюсь. Когда мне приносят добролюбцы фрукты, то я прошу их съесть эти фрукты, а кожицы счистить, и вот я их варю для себя ... Чай батюшка заварил сам, причем чай был удивительно ароматный с сильным медовым запахом.
Сам он налил нам чай в чашки и ушел. В это время к нему пришла, после вечерней молитвы, скитская братия, чтобы принять благословение, перед сном. Это совершалось каждый день, утром и вечером. Монахи все подходили под благословение, кланялись, и при этом, некоторые из монахов открыто исповедывали свои помыслы, сомнения. Батюшка, как старец, руководитель душ, одних утешал, подбодрял, другим вслед за исповеданием отпускал их прегрешения, разрешал сомнения, и всех, умиротворенных, любовно отпускал. Это было умилительное зрелище и батюшка во время благословения имел вид чрезвычайно серьезный и сосредоточенный, и во всяком его слове сквозила забота и любовь к каждой мятущейся душе. После благословения, батюшка удалился в свою келлию и молился около часу. После долгого отсутствия, батюшка вернулся к нам и молча убрал все со стола.
В один из моих приездов в Оптину Пустынь, я видел как о. Нектарий читал запечатанные письма. Он вышел ко мне с полученными письмами, которых было штук 50, и, не распечатывая, стал их разбирать. Одни письма он откладывал со словами: сюда надо ответ дать, а эти письма, благодарственные, можно без ответа оставить. Он их не читал, но видел их содержание. Некоторые из них он благословлял, а некоторые и целовал, а два письма, как бы случайно дал моей жене, и говорит: вот, прочти их вслух. Это будет полезно. Содержание одного письма забылось мною, а другое письмо было от одной курсистки Высших женских курсов. Она просила батюшку помолиться, так как мучается и никак не может совладать с собой. Полюбила она одного священника, который увлек ее зажигательными своими проповедями, и вот бросила она свои занятия, и бегает к нему за всякими пустяками, нарочно часто говеет, только для того, чтобы прикоснуться к нему. Ночи не спит. Батюшка на это письмо и говорит: вы этого священника знаете, и имели с ним дело. Он впоследствии будет занимать очень большой пост, о котором ему и в голову не приходило. Он еще ничего не знает об этом, но получит он эту власть вследствие того, что уклонится от истины. «Какой же это священник, думаю я, хорошо известный мне?» Тогда батюшка сказал, что это тот студент Духовной Академии, который приезжал со мною в Оптину, в первый раз, и который сватался за мою сестру. Но Господь сохранил мою сестру, через старца Варсонофия, ибо он расстроил этот брак... (Теперь он может быть действительно находится в обновленческой церкви и властвует там). Перебирая письма, о. Нектарий говорит: вот называют меня старцем. Какой я старец, когда буду получать каждый день больше 100 писем, как о. Варсонофий, тогда и можно называть старцем, имеющего столько духовных детей ... Отобрав письма, батюшка отнес их секретарю.
О. Нектарий советовал моему отцу продать дом в Петербурге и дачу Финляндии, а то, говорил он, все это пропадет. Но мой отец не поверил и ничего не продал. Это было в начале великой войны.
В 1914 году, мой старший брат поступил послушником в Оптинский скит и исполнял иногда должность келейника у о. Нектария. Он часто присылал отцу письма с просьбой высылать ему деньги. т. к. он покупал различные книги духовного содержания и составлял там собственную библиотеку. Я всегда возмущался этим и говорил, что раз ушел из мира, по призванию, уже порви со своими страстями. А у моего брата была такая страсть: покупать книги. Я написал батюшке о. Нектарию письмо, и довольно резкое письмо, выражающее мое возмущение и удивление. Батюшка не ответил. Брат продолжал присылать свои просьбы, и иногда прямо требования. Тогда я написал батюшке еще более резкое письмо, обвиняя его, что он не сдерживает страсти брата, а потакает ей. Батюшка опять ничего не ответил. Но вот мне удалось, с фронта, во время отпуска, съездить с женой в Оптину. Это было уже в 1917 году, при Временном Правительстве. Приезжаем в обитель, батюшка встречает нас низким, низким поклоном и говорит: спасибо за искренность. Ты писал без всяких прикрас, а то, что у тебя есть на душе, что волнует тебя. Я знал, что вслед за этими письмами ты и сам пожалуешь, а я всегда рад видеть тебя. Пиши и впредь такие письма, а после них являйся и сам сюда за ответом. Вот, теперь я скажу, что скоро будет духовный книжный голод. Не достанешь духовной книги. Хорошо, что он собирает эту духовную библиотеку — духовное сокровище. Она очень и очень пригодится. Тяжелое время наступает теперь. В мире, теперь, прошло число шесть, и наступает число семь. Наступает век молчания. Молчи, молчи, говорит батюшка, и слезы у него текут из глаз... И вот Государь теперь сам не свой, сколько унижений он терпит за свои ошибки. 1918 год будет еще тяжелее. Государь и вся семья будут убиты, замучены. Одна благочестивая девушка видела сон: сидит Иисус Христос на престоле, а около Него двенадцать апостолов, и раздаются с земли ужасные муки и стоны. И апостол Петр спрашивает Христа: когда же, Господи, прекратятся эти муки, и отвечает ему Иисус Христос, даю я сроку до 1922 года, если люди не покаются, не образумятся, то все так погибнут. Тут же пред Престолом Божьим предстоит и наш Государь в венце великомученика. Да, этот государь будет великомученик. В последнее время, он искупил свою жизнь, и если люди не обратятся к Богу, то не только Россия, вся Европа провалится ... Наступает время молитв. Во время работы говори Иисусову молитву. Сначала губами, потом умом, а, наконец, она сама перейдет в сердце... Батюшка удалился к себе в келлию, часа полтора молился там. После молитвы он, сосредоточенный, вышел к нам, сел, взял за руку меня и говорит: очень многое я знаю о тебе, но не всякое знание будет тебе на пользу. Придет время голодное, будешь голодать... Наступит время, когда и монастырь наш уничтожат. И я, может быть, приду к вам на хутор. Тогда примите меня Христа ради, не откажите. Некуда будет мне деться ...
Это было мое последнее свидание со старцем.
Вспоминается мне еще один случай с о. Нектарием. Моя жена в один из наших приездов в Оптину написала картину: вид из монастыря на реку, и на ее низменный берег, во время заката солнца, при совершенно ясном небе и яркой игре красок. Поставила она свой рисунок на открытом балконе и пошла со мной прогуляться по лесу. Дорогой, мы поспорили, и серьезно, так что совершенно расстроились, и не хотели друг на друга смотреть. Возвращаемся домой: нам сразу бросилась в глаза картина: вместо ясного неба, на ней нарисованы грозовые тучи и молнии. Мы были ошеломлены. Подошли поближе, стали рассматривать. Краски — совершенно свежие, только что наложенные. Мы позвали девушку, которая у нас жила, и спросили, кто к нам приходил. Она отвечает, что какой то небольшого роста, монах, что то здесь делал на балконе. Мы думали, думали, кто бы это мог быть и из более подробного описания монаха и опросов других догадались, что это был о. Нектарий. Это он, владевший кистью, символически изобразил наше духовное состояние с женой. И эта гроза с молниями произвела на нас такое впечатление, что мы забыли свой спор и помирились, ибо захотели, чтобы небо нашей жизни опять прояснилось и стало вновь совершенно чистым и ясным.
Лично мне привелось быть в Оптиной Пустыни в более поздний период, чем о. Василий Шустин, а именно уже во время первой мировой войны.
Преподаватель словесности нашей гимназии рассказывал нам на уроках, как благодаря старцам Гоголь сжег свое гениальное произведение, — вторую часть «Мертвых душ» (Истинное объяснение этого события и его психологический анализ впервые сделал профессор-философ и доктор-психиатр И. М. Андреев - «Православный Путь». Джорданвилль. 1952). Это вызвало у меня предубеждение против старцев вообще.
Но вот началась война 1914 года. Мой брат Владимир, исключительно одаренный, которого любили все без исключения знавшие его, «гордость нашей семьи», глубоко переживал испытания, постигшие нашу родину. Он ушел с благословения родителей добровольно на войну и вскоре был убит осенью 1914 г., когда ему еще не было и 19 лет.
Это была чистая жертва Богу, он «положил душу свою за другие своя». Его смерть привела нашу семью в Оптину Пустынь.
Когда мы искали утешения в духовном, то «случайно» наткнулись на книгу Быкова: «Тихие приюты для отдыха страдающей души».
Там описывалась Оптина Пустынь и ее старцы, о которых до тех пор мы ничего не знали.
И я, при первой возможности, как только начались каникулы в университете, где я тогда учился, поехал в Оптину Пустынь. Там я прожил два месяца. Это было в 1916 г. А в следующем 1917 г. тоже летом, пробыл там две недели.
Затем, оказавшись заграницей, я имел возможность письменно общаться с о. Нектарием до его смерти.
Кроме меня, духовным руководством старца пользовались и некоторые мои знакомые и друзья.
Его благословение приводило всегда к успеху, несмотря ни на какие трудности. Ослушание же никогда не проходило даром.
Монастырь и старцы произвели на меня неожиданное и неотразимое впечатление, которое словами передать нельзя: его понять можно только пережив на личном опыте.
Здесь ясно ощущалась благодать Божия, святость места, присутствие Божие. Это вызывало чувства благоговеинства и ответственности за каждую свою мысль, слово, или действие, боязнь впасть в ошибку, в прелесть, боязнь всякой самости и «отсебятины».
Такое состояние можно было бы назвать «хождением перед Богом».
Здесь впервые открылся мне духовный мир, а как антитеза были мне показаны «глубины сатанинские».
Здесь я родился духовно.
+ + +
В это время в Оптиной старчествовали в самом монастыре о. Анатолий, а в скиту о. Феодосий и о. Нектарий.
Анатолий-утешитель, Феодосий-мудрец и дивный Нектарий — по определению одного священника, близкого Оптиной.
В сенях «хибарки» о. Анатолия всегда толпилось много народу. Обычно о. Анатолий выходил в сени и благословлял каждого коротким, быстрым крестным знамением, слегка ударяя вначале несколько раз по лбу пальцами, как бы внедряя и запечатлевая крестное знамение. Маленького роста, необычайно живой и быстрый в движениях, он, обходя всех, отвечал на задаваемые вопросы, а затем принимал некоторых отдельно для беседы у себя в келлии. Любовь и ласковость обращения привлекали всегда к о. Анатолию толпы людей. Помню, как во время своей болезни, о. Анатолий, не выходя из кельи, только подошел к окну и сквозь стекло благословлял стечение народа, сосредоточенное снаружи у окна. Увидев его, вся толпа припала к земле.
Напротив, у о. Нектария посетителей было мало; он жил замкнуто в скиту в келлии о. Амвросия и часто подолгу не выходил. Благословлял он широким крестным знамением; медленный в движениях и сосредоточенный, — казалось, он несет чашу, наполненную до краев драгоценной влагой, как бы боясь ее расплескать.
На столе в его приемной часто лежала какая-нибудь книга, раскрытая на определенной странице. Редкий посетитель в долгом ожидании начинал читать эту книгу, не подозревая, что это является одним из приемов о. Нектария давать через открытую книгу предупреждение, указание, или ответ на задаваемый вопрос, чтобы скрыть свою прозорливость.
И он умел окружить себя тайной, держаться в тени, быть мало заметным. Нет его фотографии : он никогда не снимался; это очень для него характерно.
КОНЕЦ ОПТИНОЙ ПУСТЫНИ. ЖИЗНЬ В ХОЛМИЩАХЪ
(1923-28). КОНЧИНА.
Оптина Пустынь продержалась до 1923-го года, когда храмы ее официально были закрыты.
В одном из своих писем, монахиня Нектария сообщала о старце о. Анатолии (Потапове): «Он много страдал». Мы слышали от покойного о. прот. Солодовникова, что его красноармейцы обрили, мучили и издевались над ним. За сутки до смерти, приехали его арестовать. Но старец попросил себе отсрочку на 24 часа, и в этот промежуток отошел ко Господу.
Подробная история Оптиной Пустыни со времени революции нам неизвестна. Доходили иногда отрывочные сведения. Одна очевидица рассказывала, что монахини, подобно птицам из разоряемых гнезд, слетались в Оптину по мере ликвидации женских обителей. Им некуда было деваться, и они тут же ютились. Свое горе несли сюда же и толпы мирян. Спрашивали, как молиться за невернувшихся близких: ужасы революции, гражданская война нанесли потери почти каждому семейству.
После долгого перерыва в 1922-ом году прибыла в Оптину А. К. (впоследствии, монахиня Нектария) с сыном-подростком.
«В 22-м году, когда мы с Мамочкой в первый раз были в Оптииой», рассказывал О. «жив был еще старец о. Анатолий. О тебе мы еще не имели никаких сведений, и Мамочка спросила у о. Анатолия, как о тебе молиться: о здравии, или о упокоении? О. Анатолий спросил маму, не снился ли ты ей как-нибудь? Мама ответила, что видела во сне сыновей едущими на конях: сначала покойного Володю, а потом тебя. Но кони были разных мастей. О. Анатолий сказал: «Ну, чтож! Бог милостив, молись о здравии, Бог милостив!» Мама подумала, что о. Анатолий только утешает.
«После посещения о. Анатолия мы были у Батюшки о. Нектария Мамочка задает Старцу ряд вопросов о дочерях, о себе, обо мне, а о тебе ничего не говорит, т. к. знает, что нельзя по одному и тому же вопросу обращаться к двум старцам. Я этого не знал и полагая, что мамочка забыла о тебе спросить, все время тереблю мамочку и говорю ей: «А Ваня? А Ваня?» Мамочка продолжает неспрашивать. Тогда Батюшка ей и говорит после одного из моих: «А Ваня?» — «Он жив. Молись о здравии. Скоро получишь о нем известие. Тебе было неполезно о нем знать». Приезжаем домой, и мамочка спешит к о. Николаю 3. сообщить, что Ваня жив. Матушка же Екатерина Ивановна, увидев мамочку в окно, выходит и ней навстречу со словами: «А вам письмо от Ванечки».
«Слава Творцу Небесному! Ты жив!», пишет мон. Н. сыну: «О твоей жизни мы узнали за 3 дня до получения твоего письма, от о. Нектария. 14-го июля мы вернулись из Оптиной, а 15-го получили твое письмо к Деме. О. Нектарий сказал: «Он жив, молитесь о здравии, о нем узнаете. Пока не полезно было о нем знать — покоритесь необходимости».
«Старец Феодосий скончался (1920) ; старец Анатолий жив (О. Анатолий скончался через 15 дней, 30 июля 1922 г.), он много страдал, теперь принимает в своей келлийке (только в другой). В том же здании живет о. Иосиф (Иеросхимонах о. Иосиф (Полевой), о котором здесь не раз упоминается, родился в 1852 г., в миру был директором банка в Москве, 46-ти лет ушел в Оптину и пережил ее разгром). Он вывихнул себе ногу и очень печалится, что уже 2 года не может служить, очень был раз нашему приезду».
26-го апр. 1924 г.
«Посылаю тебе письмо о. Иосифа. Он существует положительно чудесной милостью Божией, чувствует это и преисполнен радости о Господе. Премудрый и преблагий Господь все устроил предусмотрительно о нем. И количество послужило к его благополучию — никто его не трогает».
«У нас совершается много знамений: купола обновляются, с Св. Креста кровь потекла, богохульники столбняком наказываются и умирают. К несчастью народ в массе не вразумляется, и Господь посылает казни свои. Опять засушливая осень повела к поеданию червями засеянного хлеба. Тех же, кто непоколебимо верует в Господа и надеется на него, Господь осыпает милостями Своими и щедротами».
С последними днями ликвидации Оптиной Пустыни связан еще такой случай: советской властью был туда прислан некий барон Михаил Михайлович Таубе, с университетским образованием, протестант. Ему было предписано разобрать оптинскую библиотеку (впоследствии распроданную большевиками заграничным книгопродавцам). Когда Таубе приехал в Оптину и стал заниматься в библиотеке, он начал ко всему присматриваться, познакомился с о. Иосифом (Полевым), затем стал все более и более интересоваться Оптинской жизнью и ее старцами. Проник и к Нектарию. Подробностей их свидания никто не знает. Очевидным остался только результат: Савл превратился в Павла. Старец сблизил Михаила Михайловича со своим духовником о. Досифеем — «старцем-отроком», о котором еще будет речь дальше, и с о. Агапитом (другом старца Амвросия, глубоким старцем, делателем Иисусовой молитвы, открывшим неправильное учение о молитве Иисусовой в книге схи-монаха Илариона «На горах Кавказа»). Он вошел в близкое общение с о. Досифеем, принял православие. Оставаясь на службе в музее, Таубе стал послушником о. Досифея. Был пострижен в Козельске с именем Агапита. Пока еще жил в Оптиной, он помещался в башне, над той калиткой, которая вела в скит. В его келье лежала лишь одна доска — его ложе. Был делателем Иисусовой молитвы. Он был в ссылке вместе с о. Досифеем и с ним был возвращен в Орел. Вскоре заболел и скончался.
М. Нектария присутствовала при закрытии Оптиной Пустыни в 1923 г. Произошло это следующим образом: «Мамочка, уезжая из Оптиной», рассказывает О., «имела обыкновение спрашивать у Батюшки когда он благословит ей приехать в следующий раз. И вот, Батюшка отвечает: «Приезжай на седьмой недельке (поста), поживешь две недельки и не пожалеешь». Батюшка, когда говорил, улыбался и был очень ласковый. Я в то время учился и поехать с Мамочкой не мог, и она поехала одна, условившись, что я приеду под Пасху. Приехав в Козельск она на вокзале узнала от какой-то женщины, что в Оптиной службы нет, что в монастыре работает ликвидационная комиссия, что арестованы владыка Михей, настоятель о. Исаакий, о. казначей и др., что батюшка о. Нектарий тоже арестован и находится в тюремной больнице в Козельске. Узнав все это, Мамочка тем не менее решилась идти в монастырь, мысленно обращаясь к старцу с просьбой направить ее и указать к кому пойти, у кого исповедоваться и т. д. Помолившись так Батюшке, она направилась к келье о. Иосифа (Полевого) — хромого иеромонаха. Мамочка постучала в дверь, которую открыл... вооруженный винтовкой комсомолец. «Вы к кому?» — «К о. Иосифу». — «Откуда?» — «Из Н-ска» — «Чего сюда приехали?» —«В м-рь молиться Богу». — «Узнали, что закрывается монастырь и примчались за своим золотом! Пожалуйте сюда!» И мамочку арестовывают.
«В этом корпусе были арестованы лица, которых я ранее перечислил и др. Каждый занимал отдельную келью. Для мамочки не было свободного отдельного помещения, и ее посадили возле часового в коридоре. Был уже вечер и маме сказали, что ее отправят в Козельск для следствия. Мамочка сидит и молится, и веря словам Батюшки, что она пробудет здесь «две недельки и не пожалеет». Наступил поздний вечер, ночь. Комсомолец-часовой дремлет, борется со сном, ему трудно бодрствовать, он очень хочет спать. Мамочке его становится жалко, она ему ласково говорит, чтобы он прилег на лавке и, что, если кто-нибудь будет идти — она его разбудит. Почувствовав доверие, часовой засыпает богатырским сном. Мамочка его караулит. Далеко за полночь. Она молится. Вдруг тихонько открывается дверь одной из келлий, показывается седой старец, владыка Михей, и знаком подзывает ее к себе, спрашивая ее, хочет ли она исповедываться и причаститься, у Владыки с собою имеются Св. Дары. Мамочка с радостью соглашается, входит в келью, исповедуется и причащается и на седьмом небе возвращается сторожить спящего часового. О. Нектарий услышал ее молитвенную просьбу! Будучи совершенно уверенной, что «не пожалеет», что приехала в Оптнну, она спокойно дожидалась утра. Утром ее отправили в Козельскую тюрьму. Несколько раз водили на допросы, подозревая, что она приехала в Оптину по какому-то тайному делу. Собирались ее этапом отправить к месту жительства, но из-за отсутствия свободных конвоиров, это отменили. Отпустили в Страстной Четверг утром, предупредив, чтобы ее ноги не было в Козельске. Мамочка пошла на базар и разговорилась с одним мужичком. Он оказался лесником. Имел избу примерно в километре от монастыря в лесу вниз по течению Жиздры. Он пригласил мамочку к себе. Мама накупила на базаре все, что необходимо к Празднику и поехала к нему. На церковные службы приезжали в Козельск, где еще в церквах служили. Потом мамочка и знала, что ее разыскивали в Козельске и в Оптиной, но, переодевшись в одежду жены лесника, она была неузнаваема. В пятницу, или в субботу согласно нашему условию, она меня встретила на вокзале. Я ее не узнал в крестьянском облике: в сапогах, или валенках, тулупе, закутанную в большой платок. (Была ранняя Пасха). Мы с мамочкой встретили Пасху в Козельске. Светлую неделю прожили у лесника. Было очень интересно. Волки подходили к самой избе, выли по ночам».
Таким образом, м. Нектария приобщилась чаши Оптинских исповедников, вместе с ними была вменена в «злодеи», а в результате получилось так, как сказал Батюшка: «Поживешь две недельки и не пожалеешь».
Оптина была закрыта большевиками на Красную Горку (Фомино Воскресение), в 1923 г. Храмы запечатаны. О. Нектарий был арестован и вывезен в Козельск. Об этом моменте сохранились заметки м. Нектарии: «В келью свою старец никого никогда Не впускал, так что келейники не знали что там находится. Когда же пришли описывать его имущество, в первый раз вошли туда и келейники. И что же увидели? Детские игрушки! Куклы, мячики, фонарики, корзинки! Делавшие опись спрашивают: «Зачем это у вас детские игрушки?» А он отвечает: «Я сам, как дитя». Нашли у него церковное вино и консервы — он им и говорит: «Выпейте и закусите». Они и распили вино. Во время ареста у него распух глаз и его поместили сначала в монастырскую больницу, а потом в тюремную. Когда он выезжал из монастыря (на санях), последние слова его были: «подсобите мне» — это, чтобы ему помогли влезть на сани; сел, благословил путь свой и уехал. Мы тогда были там, но его не видели».
Слышали мы в 1935 г. в г. Алжире от священника о. Василия Шустина случай, переданный ему кем-то из эмигрантов.
После отъезда о. Нектария из Оптиной, в его келью большевики привели некоего оккультиста, для обнаружения, как они думали, скрытых здесь сокровищ. Известно, что они широко пользовались оккультными силами для своих целей. Была ночь, в келье горела керосиновая лампа. Колдун-оккультист начал свои чародейства и, хотя лампа продолжала гореть, в комнате наступила мгла. Здесь находилась одна монахиня (их было в это время много в Оптиной). Она взяла четки о. Нектария и ими начертала крестное знамение. Сразу стало светло, а чародей бился на земле в конвульсиях эпилептического припадка.
По выходе из тюрьмы, о. Нектарий сначала жил в селе Плохино в близком соседстве от Козельска, а потом перебрался за 50 верст в село Холмищи. «Милость Божия бесконечна к любящим его. Теперь ему покойнее, чем было в скиту. Последнее время к нему приходило множество народа (главным образом монахини). Он всех исповедывал, благословлял и, по-видимому, очень уставал. Кроме того, был игуменом скита. Теперь ему гораздо покойнее — у него две светлые комнаты и передняя; тепло, монах варит ему обед, а хозяин читает правила. Посетители бывают очень редко. Он такой светленький, радостный, весь преисполнен благодати. Отблеск этой небесной радости изливается и на приходящих к нему и все уходят от него утешенные, умиротворенные». Так пишет м. Нектария и далее в письме от 1 XII, 1923 подтверждает: «Дедушка» (т. е. о. Нектарий) живет в деревне у одного крестьянина. У него две хорошие комнаты: спальня и приемная, с ним живет его келейник Петр, ухаживает за ним и при этом даром работает хозяину. Домик очень хороший: потолки высокие, окна большие, светло и уютно. Дров в лесу сколько угодно: поезжай и набирай. Постоянно Дедушку посещают родные и знакомые со всех сторон. Я прожила у вдовы-матушки вблизи Дедушки два месяца, часто виделась с ним. Меня отвез туда Олежок и потом за мной приехал».
Но далеко не все время жилось Старцу спокойно и хорошо. Из другого источника слышали мы, что хозяин его, грубый материалист, вскоре обнаглел (одна очевидица удивлялась, как Старец поселился у такого человека!) и стал его притеснять, но еще больше теснили власти, вымогая деньги. «Дедушку притесняют», пишет м. Нектария: «Молись о нем ежедневно. Прошлый раз, когда я у него была, он говорил: «У меня все, все плохо». Видно он предвидел, как его и его хозяина будут притеснять» ... «В это лето Дедушке грозили Камчаткой, вот он шутит с О-м, что это за Камчатка, не встречал ли он ее в географии?» В др. письме: «Он просил помолиться о нем самом, т. к. ему не хочется ехать на Камчатку»... Пригласил меня Дедушка на каникулах подольше погостить и разрешил на Пасху его навестить, если будем в Оптиной. На сей раз О. выхлопотал мне и себе билеты и мы ехали в плацкартном поезде. Не знаю, как будет на Пасху н на следующих каникулах: удастся ли получить билеты. Но во всяком случае я живу мыслью, что Дедушка еще будет жив и что я его увижу. Последнее время Дедушка очень грустит, сказал, что у него: «все, все плохо». Не знаю свои ли у него душевные переживания, или он страдает за мир, но знаю, что ему очень печально и прошу тебя усердно поминать его в молитвах и подавать за него на частичку» (поминать на проскомидии).
Осенью 1927-го года большевики обложили особенно тяжелым налогом Денежкина (хозяина дома, где жил о. Нектарий). Некто дал знать об этом священнику о. А. Р., прося сделать сбор среди киевлян. Матушка Е. Г. привезла о. Нектарию очень большую клажу с провизией и собранные для него деньги. Это было сопряжено с чрезвычайными трудностями. Ей удалось передать о. Нектарию все, ею привезенное, в тайне, — гак что даже хозяин не видел. О. Нектарий тогда благословил их семейство образом преп. Серафима и передал о. А-ну наперсный крест.
Таким образом, последние годы о. Нектария были сплошным крестоношением, тесним был он отовсюду. К этому прибавить надо его глубоко-старческий возраст и связанные с ним болезни. Но ясность духа его не покидала и в это время. М. Нектария говорит: «У Дедушки все особенно, — никогда не знаешь, о чем спросить — вот так и заградит уста — и не спросишь при всем желании. Или же ответит шуткой. Когда мы были у него осенью, он очень долго с нами разговаривал, много шутил с О-м, называл его «подходящим для себя учителем», хотел бы позаимствоватся у него учености, примкнуть к научности. Вообще очень много смеялся и нас смешил, а было уже три часа ночи и вскоре благословил нас уезжать, так что я не все спросила, но это не спроста; значит, он не хотел на то ответить, потому что, если иногда забудешь что-либо спросить, он вдруг сам скажет... Он достиг высочайших благодатных даров, но умеет так скрывать их, что даже окружающие совершенно не знают о них, а иногда стараются обмануть его, а он и виду не подает, что все понимает».
Пробираться от станции до села Холмищи было подчас очень нелегко... Особенно это трудно было при весенней распутице. «Была у Дедушки. По случаю разлива рек и дурной погоды, пробыла у него 10 дней, чему была бесконечно рада. Он уже такой хиленький, что удивительно, как он жив. Ножками чуть-чуть передвигает. Шллет тебе благословение и говорит: «Да поможет ему Благодать Божия ныне и присно и во веки». При каждом учении пусть произносит краткое молитвословие: «Господи, отверзи ми ум на учение сие». С одной из таких поездок связан следующий случай: «Однажды, рассказывает О., мамочка была в Холмищах, в страшную распутицу и изорвала обувь. Узнав об этом, Батюшка вынес из своей кельи и дал ей пару матерчатых туфель. И сказал: «Это тебе на память, в утешение, и на Пасху будешь в них щеголять».
«Но идти в них в обратную дорогу по тающему снегу было невозможно. Пришлось пуститься в путь до ж. д. станции Думинищи (25 верст) в прежней разорванной обуви. Вскоре и ту пришлось бросить. Чулки превратились в клочья, и на станцию мамочка добралась босая. Здесь она надела Батюшкины туфли и они ей согрели промокшие и озябшие ноги.
«Для того, чтобы сбылись Батюшкины слова: «На Пасху будешь в них щеголять», мамочка пошла в этих туфлях к Светлой Заутрени. Но позже, когда она дома после отдыха проснулась, то оказалось, что ее единственными ботинками воспользовалась ее воспитанница Леля, которая, надев их, ушла. Таким образом, волей неволей пришлось ей «щеголять» в день Светлого Воскресенья в Батюшкином подарке. Мама потом говорила: «Не надо стремиться содействовать тому, чтобы сбывались слова старца, — это совершается само собою». Туфли эти мы прозвали «щегольками», они хранились на память. В них и похоронили маму».
Такие героические путешествия повторялись: «Вчера вернулись мы от дедушки. Сегодня Вербное Воскресенье. Сейчас у нас и весна во всем разгаре: тепло, деревья зеленеют, солнышко сияет. Путешествие к Дедушке было очень трудное. По случаю разлива рек сообщения на лошадях не было, и мы сделали 75 верст пешком (в обход). Ходили по колени в воде, месили невылазную грязь, скользили по мерзлым кочкам. Местами была и хорошая дорога, но в общем устали настолько, что к концу пути, пройдя версту, ложились отдыхать. Зато Дедушка утешал нас все время. У него, кроме нас, никого не было. С ним мы провели полтора суток».
А вот и другого рода трудности: «У нас размножились очень волки, во многих хозяйствах поуничтожили весь скот. Когда мы с Олежком шли к Дедушке, нас тоже в лесу на дороге встретил волк. Он сидел на дороге, по которой мы шли, потом вежливо уступил нам путь, перешел на опушку леса, потом опять сел сзади нас на прежнее место. Смеркалось. Олик немножко струсил: у нас не было даже палочки, а я же не испытывала ни малейшего страха в надежде на Дедушкины молитвы. Волки — одно из стихийных бедствий крестьянина».
«От мамы получила утешительное письмо», — пишет М. «Там ей отлично живется, часто сидит у ног о. Нектария и спрашивает все, что ей хочется». Но только немногое из того, чему внимала мать Нектария, сидя у ног старца, могло дойти до нас. Этим немногим мы и делимся с читателем.
Иван Концевич
Источник: Православный Путь. 1953. Стр. 42-83. |