X
Тихая черная ночь застилала непроницаемой пеленой озеро, по которому бесшумно плыла лодка. Ее уключины были обернуты тряпками. Экипаж молчал. На руле сидел сам Валентин, зорко всматриваясь в даль. Вот во мраке ее замигал огонек фонаря. Через десяток минут в темноте стали слегка вырисовываться очертания стен. Еще несколько ударов весел, и лодка причалили к берегу.

Стена поднималась прямо с узкого заплеска - и, немного пошарив, христиане нащупали в деревьях лестницы, свешивающиеся сверху. Перекрестившись, стали взбираться. На стене не видно и не слышно было ни души. Шумели только величавые кедры, своими пышными кронами местами перевешивавшие стену. Взобравшиеся перебросили лестницы в парк и в таком же безмолвии спустились в тонущую во мраке древесную гущину. Их проводником стал Марк. Молодой еврей, видимо, внимательно изучил дорогу и уверенно вел товарищей по узким аллеям, напоминавшим скорее лесные тропы. Скоро они остановились у подножия внутренней стены близ Башни Духов.

"Теперь, - почти шепотом сказал Марк Валентину, - стойте. Я поднимусь один и попытаюсь парализовать астральных духов. Во время сеансов это нам удавалось. Я шевельну лестницей, когда вам нужно будет подыматься".

Он стал карабкаться по одной из двух лестниц, висящих и здесь, и скрылся в темноте. Его отсутствие казалось бесконечно долгим. Валентин дошел до нервной дрожи, каждую минуту ожидая какой-нибудь тревоги у охранителей замка. Старец Иоанн успокоительно потрепал его по плечу... Наконец лестница тихо качнулась. В одно мгновение все очутились на стене. Там царило то же безмолвие. В окнах тамплиерских казарм кое-где светились огоньки и по временам слышались голоса, но на стене ни одного часового. Дверь Башни Духов была открыта.

- Я подделал себе ключ, - вполголоса сказал Марк. - А духи висят неподвижно, где кто был. Если бы у вас было астральное зрение, они бы вам показались рыбами, заснувшими в воде.

- Вижу их, заметил старец Иоанн, вон два безобразных существа около самой Лидии... Но бедная, она лежит, как мертвая... Разверните простыни.

Он шагнул в башню. Из угла раздался тихо звенящий звук. Христиане вздрогнули и попятились. Марк смутился. Старец осенил воздух башни широким крестом.

- Чада стихий, стойте в безмолвии... Лидия, тебе говорю - очнись. Он тихо оглаживал ее волосы. В башне все стихло. Лидия слабо зашевелилась.

- Иисусе, прошептала она, ты ли посетил меня?

- Молчи, моя дочь. Он нас привел к тебе. Завертывайте ее.

Ободрившиеся христиане, под указаниями Валентина, обернули ее простыней, четверо дюжих молодцов стали спускать ее по лестницам, на веревках, как тюк, медленно, внимательно, стараясь не зацеплять ее за стену. Все это тянулось мучительно долго, пока наконец вся процессия не двинулась быстрыми шагами к внешней стене. Когда Лидию стали подымать на нее, Марк сказал Валентину: "Ну, а я побегу в Башню. Нужно поддержать парализацию духов. Вы слышали, они чуть не проснулись. Я так и обмер со страха". И он быстро побежал назад, бросив наскоро: "Уходите живей, а я сам уйду".

"А меня, братья, уж вам придется взять с собой, - произнес тихо подошедший Яни Клефт. - Теперь из меня все жилы вытянут, если поймают".

Валентин сам себе не верил, когда лодка отчалила от берега. Необычайная удача казалась чудесным сном. Но лодка, в том же мраке ночи, быстро двигалась вперед. Гребцы налегли всеми силами. На дне лодки лежала Лидия, склонив голову на колени старца. Она ни о чем не расспрашивала и только ослабевшими губами шептала благодарственную молитву и призывала Божие благословение на своих избавителей.

Переплыв озеро, компания разделилась. Лидию уложили в повозку на сене. С ней сели старец, Валентин, Клефт и во весь карьер помчались к огороднику Ивану. Остальные разными путями потянулись к городу в свои жилища.

Хутор Ивана и Марии находился в нескольких верстах от Иерусалима, в глубоком овраге Вада Руми, среди пустыни. Хутор был скрыт сверху роскошными пальмами, пышно раскинувшимися около ручья, вдоль которого тянулся огород Ивана. В каменных обрывах Вади Руми было много пещер, в которых гостеприимные хозяева прятали скрывающихся христиан. Впрочем, приют был слишком непрочен для таких беглецов, как Лидия, и ее предполагалось немедленно вывезти дальше, в сирийские убежища.

"Пусть только немножко поуспокоится и отдохнет, - сказал старец Иоанн, - а завтра я сам повезу ее в наши горы. Там она уже будет в безопасности".

Яни Клефта предполагали отправить в провинцию, пока не пройдет первый пыл розысков, но он заявил, что еще поразмыслит и пока останется в Вади Руми. Валентин же, полагавший, что его участие в похищении Лидии останется неизвестным, возвратился в Иерусалим, где должен был примкнуть к восстанию.

В то время, когда на хуторе отдыхали в сладком покое после всех трудов и тревоги, пробудившийся Тампль и дворец Великого Устроителя кипели волнением. Прежде всего обнаружилось, что на обеих стенах не имеется на постах часовых. Их немедленно разыскали. На допросе они показали, что сам начальник караула, Яни Клефт, перевел их на другие места. Хватились Яни: он, оказалось, исчез. В тоже время Аполлоний узнал, что Лидия пропала из Башни. Поднялась страшная сумятица. Она еще более усилилась, когда на рассвете какие-то быстро скрывавшиеся люди начали было разбивать окна дворца Антиоха, а в некоторых частях города толпы, правда, очень небольшие, произвели нападения на полицейские посты. Полиция зашевелилась, вооруженные силы приготовились к действию... Однако день подвигался вперед, а ничего особенного не происходило, и к вечеру стало ясно, что попытка восстания почему-то не состоялась.

Изо всех происшествий дня осталось лишь одно в своем роде важное и тревожное - исчезновение Лидии. Аполлоний по этому поводу рвал и метал. Антиох сначала был также встревожен - не судьбой Лидии, которой не придавал значения, - а слабостью надзора за Тамплем. Но когда дознание решило, что похищение совершено несомненно Яни Клефтом, он успокоился. Разумеется, начальник караула может обойти самый образцовый надзор. Деяние же Яни, очевидно, исключительное, вызванное тем, что он влюблен в Лидию. Происшествие, стало быть, не бросает тени на бдительность и верность гарнизона. Так рассуждал Антиох. Однако же преступник должен быть разыскан и понести примерную кару.

XI
Итак, Валентин торжествовал великую победу, но Эдуард Осборн ходил далеко не веселый. Он был не доволен ходом заговора. Христиане стекались к нему в огромном числе, но остальное население примыкало слабо. На него производили большое впечатление правительственные прокламации, которые напоминали бедствие прошлого и заслуги Великого Устроителя и говорили о безумии людей, способных из-за чародейства христианских колдунов попасться на удочку заговорщиков. Прокламации обещали, что колдовству будет скоро положен конец, и прежнее благоденствие расцветет в стране. Под влиянием этого, движение принимало вид чисто христианского, и масса христиан была этим очень довольна. Она хотела восстания во имя Божие, с крестами и хоругвями. Осборн понимал, что при таких условиях восстание осуждено на разгром, но ничего не мог сделать. Власть полномочного диктатора трещала по всем швам, и канун решительных действий был для Эдуарда днем горьких сомнений. Но остановить движение уже не было возможности, тем более, что если бы восстание даже не состоялось, Великий Устроитель все равно начал бы истребительные репрессии среди христиан, осмелившихся замышлять его низвержение. Таким образом, заговорщики лихорадочно готовились к борьбе следующего дня.

Валентин не хотел покидать своих в их безнадежном предприятии. Неожиданно среди заговорщиков появился и Яни Клефт. Его не легко было узнать. Он старательно изменил физиономию, нарядился в горский албанский костюм и расхаживал каким-то красавцем паликаром [1].

- Вы почему же очутились здесь? - с удивлением спросил Валетин.

- Пришел рубиться со врагами Христа, - весело отвечал Яни, подкручивая свой длинный ус и сжимая эфес великолепного прадедовского ятагана.

- Отрицаюсь Сатаны, и всех дел его, и всего служения его...

Валентин не стал разочаровывать его. При разговоре он не мог надивиться перемене, происшедшей в Яни. Он остался храбрым и несколько легкомысленным рубакой, но горел, как вулкан, рвением к делу Христову. Рыцарская любовь к Лидии совсем преобразила его. Мученица рисовалась ему светлым ангелом, благословляющим его на подвиги. Он не думал о ней как женщине, но благоговел в ней пред идеалом, пред светлой мечтой всего истинного и прекрасного. Смерть за нее, за веру, за Христа - сливались у него в нечто нераздельное, и он, с юности отставший от веры, теперь возвратился к ней с энтузиазмом рыцаря-крестоносца. Смерть не пугала его. Он рисовал себе, как Лидия узнает о его гибели в бою за Христа и, может быть, затуманятся ее глаза слезою при молитве о спасении души его. Это казалось ему завидной участью...

Но быстро летело время. Ночью буквально все стены домов были покрыты правительственными объявлениями об отсрочке Национального праздника на один день в виду восстания христиан. Население приглашалось смирно сидеть по домам. Великий Устроитель решил резко отметить, что все движение есть не что иное, как мятеж одних христиан, и вполне успел в этом. На утро, еще в сумерки, в разных частях города появились отряды восставших. Их можно было насчитать несколько десятков тысяч, и все это были почти исключительно христиане. Они шли с крестами и хоругвями, и пением гимнов. Остальное население не шелохнулось. Там, где отрядам удавалось прорваться в продовольственные магазины, сбегались толпы других граждан, но, расхватав наскоро припасы, так же быстро разбегались по домам. Схватки с полицией и воинскими частями легли на плечи одних христиан. Ни одна тюрьма не могла быть взята, ни один арест властей не удался. Всюду христиане встречали превосходные силы полиции и войска. Но бились они с отчаянным мужеством.

Ранним утром к Антиоху явилась от рыцарей Тампля депутация, организованная Гроссмейстером Лармением, который хотел поднять репутацию своего корпуса. Депутация просила пустить тамплиеров на самые опасные места, чтобы они могли загладить изменническое деяние Яни Клефта. Великий Устроитель, желая показать им свое доверие, принял лично командование их отрядом. В то же время Аполлоний поторопился испробовать на деле свои психические батареи и, наскоро собрав их, направил на указанные Автиохом пункты. К середине дня по всем частям города происходили горячие бои разбросанных отрядов. Главное руководство силами восставших принял на себя Осборн. Действиями правительственных войск распоряжался сам Актиох.

Ввиду сравнительной малочисленности и разбросанности христианских отрядов, у Великого Устроителя явился план оттеснить их всех к Тамплиерскому озеру, чтобы изолировать от города, окружить и истребить. Осборн, наоборот, всеми силами старался удержать свои отряды на всем громадном пространстве города, закрепляясь в баррикады. Он надеялся, что, продержавшись до ночи, успеет вовлечь в восстание какую-нибудь часть остального населения. Но превосходство сил давало все преимущества Антиоху. Повсюду отряды христиан, после мужественного сопротивления, должны были отодвигаться в том направлении, которое противник оставлял для них свободным. На некоторых особенно упорных баррикадах психические батареи Аполлония производили поразительное действие. Немногие защитники укреплений могли устоять против чар, сковывающих их члены неодолимой дремотой. Множество христиан засыпали парализованные и захватывались в плен. Другие спасались только бегством. Марка Аполлоний нигде не мог найти при этих подвигах своих батарей: оказалось, что он лежит якобы больной у отца. Хитрый юноша уклонился от действий против восставших... В общей сложности план Антиоха неудержимо подвигался к исполнению, и после полудня все силы христиан оказались сбитыми в парке около Тамплиерского озера. Переправа на другой берег была для них отрезана наскоро устроенными плотами, занятыми вооруженной силой, и с остальных сторон их облегли густые колоны правительственных войск.

Парк однако представлял хорошие естественные условия для обороны, тем более, что скрытые в густой чаще отряды христиан уже не давали заметного объекта, на который могли бы направляться действия психических батарей. Пользуясь невольным сосредоточием своих сил, Эдуард высматривал какое-нибудь слабое место противника, чтобы испытать единственное средство спасения своего войска - прорваться совсем за город и уйти в горы. Но Антиох не позволил ему этого и, решив одним ударом покончить борьбу, двинул все свои силы в общую атаку.

Так произошла великая битва при Тамплиерском озере, в которой Антиоху суждено было сокрушить силы христиан. Обе стороны дрались с беспримерным ожесточением. Во многих пунктах, несмотря на численную слабость, христиане успели сломить и обратить в бегство своих врагов. Ободренный Осборн уже подумывал снова ворваться в город. Но туг все перевернул на иной лад неудержимый натиск тамплиеров. До сих пор они красовались в бездействии, выделяясь своей оригинальной одеждой. Получив новейшее усовершенствованное оружие, тамплиеры сохранили древнюю рыцарскую форму, в том числе длинный белый плащ, на котором прежний крест был заменен ярко-красной пятилучевой звездой. Все время Антиох держал их в резерве и рыцари сгорали от досады, что почти не имели участия в бою. Теперь Великий Устроитель сам обратился к ним с горячей речью.

"Настала минута, - сказал он, - когда все зависит от нас. Если мы не сломим христиан - бой проигран. Я лично поведу вас. Покажите же, что тамплиеры не забыли древних статутов [2]: умирать, но не знать отступления".

Полные свежих сил, с пылом самозабвения, рыцари клином врезались в истомленные и уже расстроенные ряды противников. Ничто не могло устоять против их бешеной атаки. Они пробились в самую середину христиан, повернули направо, потом налево, разрывая их на несколько частей и набрасывая один отряд противников на другой. В полчаса армия Осборна превратилась в беспорядочную, охваченную паникой толпу. Все думали только о бегстве, но и бежать было некуда. Беглецов всюду перехватывали, и лишь немногим удалось скрыться на другую сторону озера. Сам Эдуард Осборн, жестоко израненный, был схвачен рыцарями и принесен к ногам торжествующего Антиоха.

Склоняющееся к закату солнце освещало картину полного разгрома христиан. Весь парк был усеян их трупами и стонущими ранеными. Пленных толпами гнали в город к тюрьмам и казармам. Отряды Антиоха возвращались с музыкой и распущенными знаменами, а за ними тянулись обозы, нагруженные ранеными и огромными грудами крестов и хоругвей, подобранных на залитом кровью поле битвы. Другие отряды обшаривали парк, высматривая, не прячутся ли где побежденные, и отбирая раненых от убитых. А из города выступали бесчисленные толпы народа, восторженными криками приветствуя триумфатора, против которого десятки тысяч из них несколько дней назад готовились поднять знамя бунта.

"И дано было ему вести войну со святыми и победить их" [3], - шептал раненый христианин, распростертый на телеге, битком набитой его товарищами по несчастью.

Паликар (букв. сильный молодец) - солдат греческого или албанского происхождения, одетый в албанский наряд и вооруженный длинным турецким ружьем, двумя пистолетами и длинным кинжалом. Паликары, не состоявшие ни у кого на службе, образовывали самостоятельные отряды (таких паликаров в народе называли - клефты, ср. с фамилией Яни). Паликары-клефты участвовали в борьбе за освобождение Греции от турецкого ига в 20-х гг. XIX в. ^
Статут - положение, закон. В Средние века - название привилегий городов, аристократии, духовно-рыцарских орденов и т.д. ^
См.: Откровение 13, 7 ^

XII
Антиох поднялся утром, от своей полудремоты, свежий и бодрый, с выражением твердой непреклонности. Он решил в предстоящий день окончательно принять власть над миром. Ночью он совещался об этом с Люцифером и получил полное его одобрение. Дух противления сообщил ему вместе с тем, что Энох и Илья прибудут на Националыйлй праздник. "Не бойся их, - заметил он, - я сам буду с тобой". Антиох после того вызвал к себе Аполлония, совещался с ним о своих планах и приказал иметь наготове все магические средства. "Никакие несчастья и неудачи не должны омрачить моего торжества", - сказал он.

Жители города могли начать свое праздничное гуляние с самого раннего утра. Повсюду виднелось множество павильонов, где можно было и выпить и закусить. Роскошные декорации города сами по себе составляли зрелище неистощимого разнообразия. Народ особенно теснился около огромного собора, теперь получившего совершенно необычный вид.

Этот древний почитаемый храм был при Антиохе почти отнят у христиан. Его заперли, и церковные службы в нем допускались чрезвычайно редко. Теперь на нем исчезли все символы христианства. Кресты были сняты и заменены ярко блестевшими пентаклями [1]. Все образы и стенная живопись снаружи и внутри сняты и соскоблены. От кровли до земли стены были теперь покрыты причудливыми узорами из каббалистических фигур и знаков. Над дверями и окнами красовалось особое символическое изображение, в котором, как толковала толпа, нужно искать монограмму Великого Устроителя. "Это его печать, - объясняли более осведомленные, - она уже изготовлена для официальных бумаг". Двери собора были настежь открыты и полиция позволяла народу проходить внутрь, выпуская его через противоположные двери. Проходящие с любопытством замечали, что алтарь был очищен от всех христианских символов, а престол превращен в раззолоченный трон, над которым виднелась та же загадочная "печать". "Что же тут будет происходить", - спрашивали все друг друга? Но никто не мог объяснить.

Среди веселой толпы изредка попадались и мрачные фигуры христиан. Они с ужасом поглядывали на храм, и особенно на престол. "Какое поругание", - шептал один; "Вот и антихристова печать готова", - замечал другой; "Спаси Господи, дай силы не поддаться врагу", - тихо слышалось у третьих. В шуме толпы незаметны оставались эти робкие выражения негодования, но сама мрачность лиц возбуждала враждебное внимание граждан. "Вот шляются христианские колдуны, - громко кричали в одном месте, - что вам нужно, убирайтесь отсюда". "Давно бы пора их всех на веревку", - замечали другие... И съежившийся христианин старался незаметно стушеваться и как-нибудь выбраться подальше, чтобы юркнуть домой.

На главной площади, перед статуей Люцифера, неподалеку от разукрашенной эстрады, на которой возвышался трон Великого Устроителя, окруженный креслами высших лиц управления, народ обращал внимание на огромный своеобразный костер: на нем горой навалены были кресты и хоругви. Все это, очевидно, предполагалось сжечь. Но программа праздника оставалась сначала неизвестной.

Несколько позднее по всем частям города помчались сотни герольдов, останавливаясь на всех перекрестках и готовясь, после призывного трубного звука, возвестить гражданам объявление Великого Устроителя. Тем временем он сам, с Советом Союза, окруженный тамплиерской лейб-гвардией, прибыл в великолепном кортеже к назначенной ему эстраде. Толпа народа бурными криками приветствовала его, а огромный хор музыки грянул новый торжественный марш, пока на эстраде все размещались по своим креслам. Аполлоний в яркой красной мантии и таком же магическом колпаке сел рядом с Антиохом на трон, несколько ниже трона Великого Устроителя.

И вот великий человек встал и поднял руку. Все смолкло, и среди мертвого молчания тысячеголовой толпы он начал речь. Он весь светился вдохновением, и твердый голос его ясно разносился на огромное пространство вокруг.

Все человечество Земного Шара, говорил Антиох, сегодня празднует новую Эру, открытую им, которого оно объявило Великим Устроителем. И человечество не ошибается. С ним действительно является новая Эра и новое устроение мира. Но эта новая Эра лишь в слабой степени начата тем, что он доселе успел совершить. Перед ним стоят задачи неизмеримо более грандиозные, и теперь наступил час полного раскрытия великого дела. Люди должны сознать ныне, что человечество в течение долгих тысячелетий было жертвою обмана. Мир в действительности создан вовсе не Иеговой. Он устроился только тогда, когда из сочетания его существеннейших элементов возник сам собою человек, Адам Кадмон. Но один из великих Духов вселенной, назвавший себя Богом и выдавший себя за будто бы создателя мира, поработил человека для того, чтобы пользоваться его духовной силой, которою держатся высшие сферы вселенной. Этот Дух уговорил людей, будто бы вся их жизнь зависит от него, и дал им такие законы, вследствие которых они подчиняются ему. Напрасно боролся против него другой великий дух, Люцифер, в сущности более сильный, но занявший более невыгодное положение. Он был побежден, и Бог объявил его Злым Духом, хотя в действительности -он то и есть дух добра и правды, любит людей и всегда им помогает. Весь этот обман достиг высшей степени, когда явился Иисус, обещавший людям разные мечтательные блага после смерти, и окончательно сковавший их при жизни. Две тысячи лет продолжалось это утонченное порабощение, но нарастающий, несмотря на помехи, дух человеческий, при помощи благодетельного Люцифера, одолел наконец силы обмана и достиг самосознания. Человек соединяет в себе все элементы вселенной, от материальных до высших духовных, движениями которых управляется мир материальный. Человек поэтому есть истинное божество, когда сознательно овладевает всеми этими силами. И такой Человек-Бог наконец явился в нем, Антиохе. Он есть в действительности то, чем Иисус назвал себя обманно. Он - Спаситель человечества, он - Христос, помазанник не какого-либо одного бога, но всех элементов бытия. Он имеет силу обладать законами природы, и это обладание направит на то, чтобы дать людям блаженство не где-нибудь за гробом, а здесь, на земле. Но для достижения этого нужно сначала низвергнуть владычество Бога, и прежде всего Иисуса. В этой мировой задаче ему поможет Люцифер, который и сам, при помощи людей, достигнет наконец подобающего ему первенствующего места во вселенной, а человек получит долю участия в управлении ею и полную самостоятельность в своих собственных делах.

- Сограждане, - сказал Антиох, - прославим его за данное им устроение. Но эта заслуга ничтожна в сравнении с тем великим переворотом, который ему предстоит совершить и после которого человечество впервые станет самим собой. Это - начало в полном смысле новой жизни, момент величайший в истории.

На основании всего этого он, Антиох, властью человечества, ему присущей, объявляет:

1) власть Бога и Иисуса, именуемого Христом, уничтожается; 2) христианство как преступный обман и посягательство на свободу и благо человечества - уничтожается и объявляется высшим государственным преступлением; 3) он, Антиох Масон, признается Человекобогом, истинным богом человечества; 4) Люцифер признается высшим богом вселенной, Союзником и Покровителем человечества.

Это объявление, одновременно с речью Антиоха, читалось герольдами по всей столице.

В заключение Антиох заявлял, что настоящий день посвящается тожественному чествованию новой открываемой им Эры жизни.

Речь Человекобога была весьма продолжительна и произнесена с чрезвычайным подъемом. В ней Антиох формулировал в законченном виде те доктрины, мысли и пожелания, которые более отрывочно и неопределенно составляли в сущности уже общее достояние времени. Громадная толпа слушала выразителя этих идей и чаяний с напряженным вниманием и по окончании покрыла его речь каким-то ревом восторга. Антиох гордо стоял, взвешивая силу произведенного им впечатления, как вдруг послышался громкий голос:

"Безумный человек, безумные люди, в какую пропасть погибели вы себя низвергаете!"..

Никем не замеченные два пророка прошли через толпы и стояли теперь перед эстрадой, полные негодования. По всей массе народа разбегающимися волнами пронеслось: "Бродячие колдуны явились", мертвая тишина сменила бурю восторгов, и среди общего молчания отчетливо раздалась речь Ильи:

"Ты, объявляющий себя Человекобогом, воображающий захватить власть над вселенной, - ты не знаешь, что ты просто больной, от гордости, и лишившийся разума, и утративший всякое понятие о действительной природе человека. Создание Бога, человек, наделен от него великими силами, но они живы только при соединении с Богом. Это не силы самого человека, а силы Бога. Отрекаясь от него, человек их теряет.

Ты объявляешь Сатану-Люцифера высшим Богом и покровителем людей. Но он такое же создание Бога, перед которым - ничто все силы его. И не покровитель он человечества, а губитель. Он не откроет тебе своей истинной мысли, но теперь слушал тебя с усмешкой. Ты воображаешь, что он разделит с тобой власть над вселенной, признает тебя своим союзником и даст людям свободу в устроении их жизни. Но Люцифер не захотел признать власти даже самого Бога; он даже собственных ангелов держит в рабском подчинении. Тебе ли он даст власть и независимость? Он старается отвратить вас от Бога только затем, чтобы поработить себе. И вы слепо идете на этот обман, подвергая себя той же вечной гибели, которая предназначена ему"...

Антнох слушал, устремив пристальный взгляд на пророков.

"Все сейчас увидят на деле, какова моя сила, и какова ваша", - сказал он грозно. Его глаза сверкали, как будто метали молнии, вся фигура напряглась, как бы готовя сокрушительный удар. И вот он поднял обе руки и махнул ими в сторону пророков... Толпа вздрогнула, и вдруг раздался неистовый крик ее:

"Он их умертвил! Погибли колдуны!.. Слава Человекобогу!"

Оба пророка, действительно, пали на своих местах, бездыханные, как подкошенная трава. Они лежали неподвижно. Антиох с гордым презрением смотрел на них, а по волнующемуся морю голов все громче, все дальше раскатывался крик: "Он их уничтожил! Они погибли! Слава всемогущему Антиоху, истинному Человекобогу!", - толпа стала густо надвигаться к трупам. Ни полиция, ни цепи войска не в состоянии были ее сдерживать.

"Ни с места, - раздался повелительный голос Антиоха... - Вы все увидите умерщвленных мною богохульных мертвецов".

По его приказанию отряд тамплиеров взвалил мертвых пророков на носилки и сложил их тела на ближайшую эстраду, очищенную от оркестра музыкантов.

"Они останутся здесь, - обратился Антиох к народу, - до тех пор, пока все желающие не осмотрят их и убедятся, что обманщики мертвы. Но эти трупы не должны задерживать нашего праздника".

И праздник начался во всю ширь. Главными пунктами его программы, возвещенной герольдами, являлись: 1) Восшествие Антиоха на престол низвергнутого Бога; 2) Торжественное прославление Люцифера; 3) Народный пир и увеселения. По распоряжению Антиоха, все нужное для этой программы было заранее заготовлено, по возможности незаметно для публики.

"Но предварительно, - произнес Антиох, - мы должны почтить нашего верного помощника Аполлония Загроса".

Он взял роскошную митру, сверкающую драгоценными камнями и увенчанную бриллиантовым пентаклем, и подозвал Аполлония. Тот преклонил колени, и Антиох возложил на него митру.

"Властью Человекобога, - сказал он, - возвожу тебя в звание Верховного Первосвященника истинной религии Человекобожия. Будь верен мне и помни, что я истинный Христос, приемлющий власть, узурпированную Иисусом. Моей же властью утверждаю тебя Верховным Первосвященником моего друга и союзника Люцифера".

Аполлоний поднялся на ноги, и в воздухе тотчас зазвучали гимны, воспевающие Человекобога и Люцифера. Народ осматривался, но нигде не замечал незримых певцов.

"Духи природы, - объяснил Аполлоний, - первые начинают Хвалу Человекобогу. Они же первые приветствуют своими дарами освобожденное человечество".

И тотчас из воздуха посыпались на толпу целые каскады живых цветов, которые расхватывались ликующим народом.

После этого к эстраде подъехала раззолоченная коляска, запряженная белыми лошадями, и Антиох, окруженный взводом лейб-гвардии, медленно двинулся посреди теснящейся толпы к храму, возбуждавшему с утра такое всеобщее любопытство. В дверях его встретил ранее прибывший Аполлоний, приветствуя его речью, наподобие молитвы, а хоры певцов и музыка воспевали величие Человекобога, пока он следовал в алтарь, к престолу, на котором и воссел. Аполлоний с целым штатом священников отслужил нечто вроде мистерии, изображавшей порождение человечеством Человекобога. Он окурил престол драгоценными фимиамами, и поклонение новому Богу было закончено концертом. После этого виновник торжества отбыл к статуе Люцифера.

Здесь Антиох произнес в честь Люцифера речь, благодаря его за покровительство людям и прославляя за мужественную борьбу против Бога. Аполлоний отслужил перед статуей молитвенный церемониал с курением благовоний. В заключении же был зажжен костер из крестов и хоругвей. "Да уничтожатся в честь твою, - произнес Великий Первосвященник, - эти символы сокрушенного рабства людей".

Остальная часть дня была посвящена всенародным пиршествам, а ночь, после блестящего фейерверка, весь город, при пособии всюду выставленных бочек вина, провел в оргиях пьяного разгула. В этих разнузданных толпах виднелись там и сям дамы высшего света, среди которых особенно выдавалась бесстыдством знаменитая красавица Фрина, дочь Гроссмейстера Лармения.

Лармений, личность ловкая, но грязная, вырастил и дочь по себе. Ее любовные похождения считались десятками и иногда приносили отцу немало выгоды. Ставши любовницей Аполлония, она доставила Лармению его могущественную протекцию. Эта связь, впрочем, не стесняла ни ее, ни Мага в других похождениях.

Так прошел самый торжественный день в жизни Антиоха. Радость переполняла сердца его подданных и последующие три дня. Вассальные правители и миллионы частных лиц осыпали его поздравительными подарками в честь его победы над пророками. Это событие особенно восхищало всех. При вести о гибели пророков словно гора спадала с плеч обличаемых. Они только тут поверили в торжество человечества над законами Бога, сковывавшими их страсти. Лишь на четвертый день общее триумфальное настроение было разрушено непостижимым воскресением умерщвленных обличителей.

Т.е. пятиконечные звезды ^