XXXI
На улицах Рима с некоторого времени стали обращать внимание на седовласого старика величавой наружности, который иногда подходил к группам прохожих и говорил:

- Разве не слышите вы небесного голоса: выйди из нее, народ мой, чтобы не участвовать вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ее?

- Какой-нибудь полоумный христианин, - замечал иной прохожий, видя, что у старика нет печати антихристовой. Впрочем, его не трогали, и даже полицейские не обращали на него внимания.

Это был старец Иоанн. Римские христиане знали его, и он им ясно говорил, что пора уходить из города, который осужден на гибель. Он говорил так настойчиво, что они и стали понемногу выбираться из Рима.

В это время в окрестностях города действовали повстанческие банды, руководимые Гуго де Клермоном, за которыми тщательно гонялись отряды Коллегии Кардиналов. Римская область числилась вассальным владением короля Карла, правителя Романской федерации, т.е. Франции, Испании и Италии, но фактически пользовался полной автономией в руках Коллегии Кардиналов. Для поддержания своих светских претензий она, под названием полицейской стражи, завела у себя целую армию. Но это мало смущало партизанов. Гуго де Клермон поставил себе главной задачей освобождение христиан из городских тюрем, которые были ими переполнены. На свои текущие операции он смотрел только как на подготовительные и постоянно посылал в Рим разведчиков, которые изучали городские тюрьмы и подступы к ним. Разведчики раз навсегда получили приказ немедленно пускать в ход оружие при малейшей попытке полиции их задерживать. После нескольких таких случаев у полиции весьма ослабла охота разыскивать по городу партизанов.

Нигде обращение с христианами в тюрьмах не было так жестоко, как в Риме. Их подвергали разнообразным мучениям, вынуждая отказаться от Христа и поклониться статуе Люцифера, а около статуи приносились целые гекатомбы мучеников за веру. Никто не знал счета погибшим, но, сколько бы их не убивали, в римские тюрьмы беспрерывно подвозили новые толпы жертв. Так называемое "духовенство" Универсальной церкви, то есть колдуны и чародеи разных сортов, подвергали христиан мучительной смерти также для гадания по их внутренностям или для добывания разных желез и соков тела, потребных для изготовления волшебных фильтров. Разведчикам де Клермона с крыш тюрем иногда приходилось видеть во дворах самые гнусные сцены таких мучений...

Один из разведчиков встретил на улице старца Иоанна, которого знал, как множество других христиан. Подошедши, он спросил о значении его слов. Старец ответил: "Уже осветилась земля светом Ангела, имеющего великую власть. Пал Вавилон, великая блудница, ибо грехи ее дошли до неба" [1].

- Ты должно быть из партязанов, - спросил он, - всматриваясь.

- Да, святой отец.

- Так скажи Клермону: Писано - воздайте ей так, как она воздала вам, и вдвое воздайте по делам ее.. [2].

Слова эти не были вполне ясны де Клермону. Каких-нибудь внешних признаков грозы не было. Великая блудница жила спокойно и могла говорить по-прежнему: "Сижу царицею, я не вдова и не увижу горести" [3]. А между тем над головой ее уже нависли громы и молнии.

Дело вышло таким образом. Антиох пригласил всех десятерых правителей Союза на совещание о предстоящем походе против Небес и о сосредоточении общих союзных ополчений в Армагеддоне. Совещания шли деятельно и правители рассылали приказ за приказом о мобилизации психических батарей и подсобных к ним войск, но столь же постоянно получали от своих министров жалобы на задержки их действий со стороны представителей Коллегии Кардиналов. Эти представители не хотели ничего исполнять без подтверждения распоряжений из Рима. В Риме же требовали предварительных объяснений, почему нужно именно данное количество войск, почему для них выбраны именно данные маршруты, почему назначены именно данные военачальники и т.д., а получив сведения - нередко присылают свои возражения и контрприказы. Коллегия присваивала себе положение какого-то Верховного Военного Совета. Уже и раньше полные раздражения против нее, правители союзных держав теперь доходили до белого каления и повторяли, что, не усмиривши предварительно кардиналов, невозможно ничего начинать. Король Карл, правивший Романской федерацией, отправил в Коллегию Кардиналов грозную ноту, заявляя, что если она не прекратит своей узурпации, то он немедленно займет Рим своими войсками. Тогда кардинал Моисей Галеви, по тайному внушению Кол Изроель Хаберим, провел в Коллегии мысль, что теперь, когда весь Союз занят своим фантастическим походом, самое время - дать светской власти незабываемый урок, и по его предложению кардиналы захватили проживавшего в Риме принца Филиппа, сына короля Карла, и принесли его в жертву перед статуей Люцифера. Извещая об этом отца, Коллегия объяснила, что, считая необходимою, в столь важный момент, торжественную умилостивительную жертву, она бросила жребий, который и пал на принца Филиппа...

В это же время сам Антиох получил донесение от Лармения относительно настроений и действий Коллегии. Напуганный гневом Антиоха Лармений с полным усердием вошел в роль шпиона и умел ловко вкрасться в доверие кардиналов. Он жаловался, что с Председателем Союза стало совершенно невозможно жить, и говорил, что если Антиох не будет наконец низвергнут, то он погубит всех сколько-нибудь умных и самостоятельных людей. Он негодовал на всеобщее малодушие перед тираном, и кардиналы, везде разыскивающие врагов Антиоха, поддались на удочку провокатора. В откровенных разговорах с ними Лармений узнал и замыслы, и деяния их против Антиоха и поспешил прислать обо всем подробный доклад.

Извещение короля Карла о страшной участи его сына и донесение Лармения пришли в один и тот же день и привели весь Конгресс правителей в остолбенение. Как, Коллегия дошла уже до наглого умерщвления королевских сыновей и до тайных замыслов на жизнь самого Человекобога? Негодованию всех не было пределов. Все единогласно повторяли также, что нельзя начинать похода, оставляя у себя за спиной такого страшного внутреннего врага. Без всяких прений Конгресс единодушно постановил уничтожить Коллегию Кардиналов, предать суду ее членов, и совершенно упразднить и саму Универсальную церковь. Антиох был провозглашен диктатором всех десяти держав Союза для похода к Армагеддону и для принятия немедленных мер против Коллегии Кардиналов. Полагая, что никто энергичнее Карла не расправится с убийцами его несчастного сына, Антиох поручил ему командование Римской экспедицией, приказал всем правителям неотлагательно отправить в распоряжение короля по 5 000 лучших своих войск и доставить ему все военные припасы, какие он потребует. Эта небольшая армия, в 50 000 человек, казалась более чем достаточной для занятия Рима, так как никто не предполагал, чтобы Коллегия Кардиналов отважилась на вооруженное сопротивление всемирному Союзу держав. С такими решениями правители занялись спешной мобилизацией военных сил для отправки их к Армагеддону. Король же Карл, пылая гневом, немедленно отбыл в Рим, где в течение десяти дней должна была сосредоточиться вся его пятидесятитысячная армия.

Для того, чтобы захватить Коллегию врасплох, решено было уведомить ее о постановлении Конгресса лишь по прибытии Карла в Остию. До тех же пор они должны были сохраняться в глубокой тайне.

Таково было положение дел, когда старец Иоанн пророчил гибель Вавилонской блудницы. Собственно говоря, никто в то время не замышлял еще гибели города Рима. Лишь духовное прозрение открывало старцу то, что крылось в неведомых людям судьбах Божиих. Через несколько дней после встречи с партизаном, он нежданно явился в лагерь да Клермона, стоявший в Римской кампании.

- Ну, сынок, - сказал он Гуго, - воля Божия решила участь Вавилона. Ты со своим отрядом оглянуться не успеешь, как запылает седьмихолмный Рим. Если хочешь что-нибудь сделать, так поторопись.

- Отец святой, я ведь еще плохо подготовлен, и народа у меня всего тысяч пять, и тюрьмы далеко не обследованы... Так неужели эти несчастные братья наши, которых еще не успели перебить поклонники Сатаны, должны будут погибнуть от кары Божией?

- От кары Божией погибает только тот, кому назначено. Ты делай свое дело, не робей, не медли, тогда никто и не погибнет. Собирай свой отряд, вместе помолимся, да и за дело.

Де Клермон, конечно, не мог моментально собрать отряд, разбросанный в разных местах. Но он принял меры по быстрому сбору, а старец тем временем остался в лагере. Уже в тот же день стянулось много партизанов. Возвратившиеся из Рима рассказывали о чрезвычайном военном движении в городе, куда со всех сторон сходятся папские войска. Жители в беспокойстве ожидают какого-то междоусобия. Они, впрочем, всецело на стороне Коллегии кардиналов и готовятся помогать ей. Население Рима вообще сочувствовало стремлениям ее сделаться высшей властью Союза. Это льстило самолюбию римлян и обещало им множество выгод, проистекающих всегда от столичного положения города. Масса добровольцев записывалась в папские войска.

Должно заметить, что несмотря на тайну совещаний Конгресса, его решения были сообщены подкупленными чиновниками в Коллегию кардиналов раньше, чем это сделал король Карл. Коллегия, чувствуя, что суд над нею легко может окончиться смертными казнями, а также учитывая трудности положения Союзного Правительства и незначительность экспедиционного корпуса, решилась оказать отчаянное сопротивление. Когда Карл с первыми десантами прибыл в Остию, он был встречен жестоким огнем. Зажигательные и раздробительные орудия того времени значительно отличались от современных, и были несравненно более могущественны. Но Карл, энергичный от природы и доведенный до бешенства такой ужасной гибелью сына, не остановился ни перед какими потерями, и в тот же день высадил свои десанты.

Первым делом его было объявление Коллегии кардиналов низложенной и требование покорности Римского населения. В то же время он затребовал как из собственных владений, так и из всех союзных держав самой спешной доставки возможно большего количества зажигательных и стенобитных снарядов и орудий. С первых же часов стало ясно, что его задачей будет не простой арест кардиналов, а усмирение целого громадного города, обладающего огромными средствами защиты. В Риме уже было сосредоточено двести тысяч человек войска, и это количество быстро возрастало. Пятидесятитысячный экспедиционный корпус был бы раздавлен при попытке занять город, а между тем действовать нужно было немедленно, так как король Карл получил от Коллегии кардиналов дерзкий отказ подчиниться решениям Конгресса, а городское управление Рима ответило, что его законное правительство – Коллегия Кардиналов, которой оно только и подчиняется. Оставляя до времен бесплодные попытки занять город, король Карл поспешно стягивал отовсюду зажигательные и стенобитные снаряды и располагал их в удобных местах с тем, чтобы сразу нанести сокрушительный удар.

Наблюдая действия обеих враждующих сторон и огромные транспорты снарядов, с утра до ночи высаживающиеся в Остии, де Клермон теперь и сам уже видел, что над вечным городом нависла феноменальная гроза. Своим военным чутьем он угадывал план Карла и понял, что нужно очень торопиться. По его соображениям, наиболее разумно будет произвести сразу нападение на все тюрьмы, с началом бомбардировки, которая должна произвести в городе общий беспорядок. Он разделил своих партизанов на небольшие группы, по числу тюрем, и начал вводить их в Рим. Старец Иоанн служил для каждого отряда молебствие, окропляя партизанов святой водой, и отпускал на подвиг со своим благословением. Торжественны были эти богослужения среди безграничной шири зеленых полей Кампаньи. Партизаны, идя на смерть за братьев, молились так усердно, как, может быть, никогда в жизни. В молитве участвовали почти всегда и группы христиан, убежавших из Рима. Некоторые из беглецов, помоложе и покрепче, покидали своих сотоварищей и присоединялись к отрядам партизанов. Старец Иоанн одушевлял и успокаивал всех: "Не бойтесь, дети. Бог поможет вам спасти мучеников-узников. Немногим из вас суждена славная кончина. Возвратитесь благополучно, освободив узников и воздав жрецам сатанинским по их делам. Смело идите на дело ваше". Де Клермон со своей стороны объяснял каждому отряду план операции, которую ему предстояло выполнить, и всем внушал, что бросаться на тюрьмы нужно не раньше начала бомбардировки и действовать быстро, чтобы уйти из города раньше, чем она разовьется в полную силу.

Многие партизаны понаклеили себе фальшивые марковские значки, но и без них не трудно было укрываться в скоплениях народа, возбужденно снующего по улицам, и в настоящую минуту совсем не думающего о христианах. Но не долго им пришлось прятаться. Уже на третий день, перед восходом солнца, король Карл загремел своими перунами. Их действие было с первого же момента ужасно. Де Клермон не мог предвидеть, что король хочет не просто напугать население, а навести на него ужас, так чтобы оно впредь не осмеливалось и шевельнуться против него. Громадные снаряды, в огромном количестве, сыпались на город, разбивая стены, зажигая все, что способно было гореть. Де Клермон испугался, как бы его партизаны не были наполовину перебиты, и разослал по всем отрядам приказ действовать как можно быстрее. Но они и так не теряли времени. В то время, когда жители в стороны разбегались с улиц, воображая укрыться в домах своих, партизаны врывались в тюрьмы, выламывали ворота и двери, выпускали узников и выпроваживали их на улицу с советом убегать поскорее за город. Всех сопротивляющихся стражей – избивали без всякой пощады. Та же участь постигала тюремное управление и так называемое "духовенство" Вавилонской блудницы, множество которого ютилось по тюремным квартирам. Вид орудий пытки, попадавшихся там и сям, и тела замученных, уже окончивших жизнь, приводили партизанов в такое ожесточение, что они, рискуя погибнуть в развалинах, всюду разыскивали "антихристовых слуг", убивая всех, кого удавалось захватить...

Сам Клермон находился при отряде, бросившемся на башню св. Ангела. Страшное и величественное зрелище открывалось тут с высоты. Король Карл засыпал вечный Рим снарядами, как будто расплавленным градом извержения вулкана. Но не одни снаряды разрушали город. Сильные подземные удары землетрясения довершили ужас положения. Дома обрушивались и загорались еще сильнее. Густые клубы дыма окутывали город. Сама башня св. Ангела обрушивалась в десятках мест, так что партизаны с трудом успели вывести узников. Вдали виднелись толпы народа, бегущие за город. Проходя Ватиканом, де Клермон видел те же картины разрушения. Дворцы пылали, рассыпались и превращались в груды развалин. И надо всем этим неумолчно ревел адский грохот огненных снарядов... На пути отряду попалось несколько экипажей с бегущими кардиналами, их свитой, их чиновниками: всех их партизаны перебили без разбора. На улицах и во дворах валялось множество и других трупов. Величественное здание бывшего собора св. Петра превратилось в руину. Знаменитого купола уже не было и следа, и сквозь бреши стен можно было различить изуродованные статуи Люцифера и Антиоха. Но статуя перед собором, около которой пролилось столько крови человеческих жертв, все еще высилась во весь рост. Де Клермон кликнул партизанов, и Люцифер тяжело рухнул под их ударами... Однако пора была и убираться из этого ада. "Братья, – крикнул он отряду, – уходите кто как может за город. Собираться – в лагере, в Кампанье. Я пойду один".

И он повернул к Тибру. Несмотря на неблагоразумие этого, де Клермон не мог устоять против желания посмотреть центральные части города. Страшная судьба Рима наполняла его неизъяснимым чувством. Это была как бы миниатюра конца мира. Гуго шел медленно, невольно вглядываясь в черно-красное небо и зарево пожара, какого не видал сам Нерон. Проходя близ Квиринала, он заметил на улице растрепанную девушку, бегавшую без смысла взад и вперед. Она казалась сумасшедшей. Клермон с трудом узнал в ней красавицу Фрину.

- Что Вы здесь делаете? Где Ваш отец? - крикнул ей он.

Она смотрела безумными глазами.

- Где Ваш отец? - повторил он подходя.

- Ах, вынесите его.... Он весь разломан, голова в крови, мозга разбросаны... Вон, вон - его куски... И Анджело там, сторожит его...

Она потащила де Клермона в сторону. Разорванный на куски каким-то снарядом, здесь валялся труп Лармения, совершенно неузнаваемый. Рядом с ним раскинулся труп молоденького пажа, с длинными кудрями в пыли и крови.

- Идите за мной, - сказал де Клермон Фрине. Она замахала руками.

- А отца кто уведет? Его нужно собрать и увесть, а то его здесь убьют!

Де Клермон схватил было ее за руку, но она вырвалась, присела на корточки около Лармения, и прикладывала один к другому куски его тела:

- Анджело, помогай же, - кричала она.

День склонялся к вечеру, когда де Клермон выходил из города. Гром бомбардировки стих, но Рим весь шипел и гудел шумом своей гибели. Он горел, как гигантский костер, раскинувшийся на десятки верст. Де Клермон не в состоянии был оторваться от этого зрелища, которому отказывались верить глаза. Еще на восходе солнца этого рокового дня ничего подобного нельзя было вообразить. Он остановился на пригорке, и неподалеку увидел на камне старца Иоанна, вдохновенным взором смотревшего на разливающееся перед ним море огня.

- Благословите, батюшка, - сказал Гуго.

- Бог благословит воина Христова. Истинны и праведны суды его. Он осудил великую любодеицу, которая растлила землю любодейством своим. Он взыскал кровь рабов своих от руки ее. Горе, горе тебе, великий город Вавилон, одетый в виссон и порфиру, и багряницу, украшенный золотом и камнями драгоценными, ибо в один день погибло такое богатство. В один день пришли на нее казни, смерть и плач, и голод, и сожжена она огнем. Не слышно будет в тебе голоса играющих на гуслях и поющих, и свет светильника не появится в тебе, ибо волшебством твоим введены в заблуждение все народы, и в тебе найдена кровь пророков и святых [4].

- А ты, воин Христов, знай, что уже седьмой Ангел вылил чашу гнева Божия [5], и до конца совершились судьбы. Истреблена Любодеица, и чистая Невеста приготовила себя. Наступает брак Агнца и он уже идет с небесным ополчением. Уводи своих воинов, готовьтесь к радостной встрече. Иду и я к нему.

В то время, когда де Клермон подходил к своему отряду, армия короля Карла со всех сторон вступала в пылающий Рим, где ей нельзя было уже найти и пристанища. Он отдал приказ хватать кардиналов и всех их чиновников, а также лиц римского муниципалитета, и всех на месте предавать смертной казни. Однако, когда его гнев несколько насытился, Карл сам спрашивал себя, не слишком ли далеко зашел он в истребительной каре? Таково же было мнение союзных правителей. К чему было, говорили они, разрушать так беспощадно прекрасный и богатый город, не имевший себе равного? Только Антиоху было не до этой критики. Перед ним стоял вопрос - быть или не быть - его походу к Армагеддону.

Сверх того, в самой гибели Рима дело не обошлось без участия стихийных сил, в котором Антиох усматривал наступательные действия Небес против себя. Удары землетрясения, способствовавшие разрушению вечного города, были лишь отголоском более страшных вулканических явлений, имевших, по-видимому, даже космический характер и, быть может, находившихся в связи с тем развитием солнечного жара, от которого так страдали люди последнее время. Действительно, беспримерное в истории землетрясение внезапно встряхнуло всю землю. Целый ряд городов разрушился, а с неба пал необычайный град, наделавший множество бед. Антиоха утешало только одно: что никакие кары свыше не пробуждали в людях раскаяния и вызывали в них только хулы на Бога.

И неукротимый враг Божий продолжал посылать рать за ратью к Армагеддону, к последнему концу и завершительному акту мировой истории.

См.: Откровение 18, 2 ^
См.: Откровение 18, 6 ^
См.: Откровение 18, 7 ^
См.: Откровение 18, 21-22 ^
См.: Откровение 16, 17 ^

XXXII
Еще стояла на своем месте Земля, хотя и потрясаемая до оснований, еще шли обычным порядком ее многогрешные дела, но если бы кто-нибудь захотел узнать нечто о том, в чем видимое и осязаемое уже перемешивалось с невидимым и неосязаемым, - тот должен был поспешить, вместе с Эстер, в старое убежище Лидии, силой Божией сохраняемое невредимо от всех бедствий последних времен.

Эстер ехала туда, посланная мужем, который остался в Иерусалиме помогать патриарху Боруху в проповеди между евреями. Лидия же, вместе с Валентином, жила в Бетсалеме, имея на своем попечении детей, сирот мучеников. Сам старец Иоанн благословил их на это последнее служение в земной жизни. Они так и жили окруженные детьми, которые не уставали слушать рассказы Лидии о Христе, о наступающей гибели Антихриста, о конце мира и Новом Иерусалиме, где они увидят воскресших родителей, умерщвленных за Христа.

Здесь, на скалистых высотах, окружающих Бетсалем, жило целое население, мужчины, женщины, дети, напоминавшее древнюю христианскую общину. Они ожидали Христа и проводили время в молитвах. Все они собрались сюда из разных стран мира, волнуемого бедствиями, испытали эти бедствия, многие потерпели и муки за Христа. Время от времени к ним приходили и новые собратья с вестями о новых мучительствах Антихриста. Но здесь, в Бетсалеме, не было никакого мучительства и бедствий, сюда не достигала рука врагов Божиих, и здесь за последнее время перестали даже думать о событиях внешнего мира, всецело погружаясь в ожидание Христа. Бедна и скудна была жизнь отшельников. Им доставляли кое-какую пищу, кое-что они добывали сами, собирая дикие ягоды, выкапывая корни пустынных растений. Но они мало думали о пище. Жили они под открытым небом, укрываясь на ночь где-нибудь в расселинах скалы или в норах, а то и нигде не укрываясь. И днем, и ночью повсюду были видны группы молящихся, которые особенно любили собираться для этого на вершинах диких скал. Между ними было много людей, достигших высокой духовной прозорливости, которым уже была открыта жизнь небесная, и часто, среди молящихся, кто-нибудь начинал вдохновенно говорить о том, как на небесах открывается и закрывается скиния Божия, как выходят Ангелы, изливая на землю фиам гнева... Стихало тогда пение псалмов, и все окружающие погружались в благоговейное восприятие этих созерцаний.

Все чаще и чаще группы мужчин, женщин и детей усаживались на камнях высочайших утесов и молчаливо всматривались в синеющую даль Армагеддона, которого вершины и долины, хотя отстоящие на два-три десятка верст, отчетливо виднелись в прозрачном воздухе горных высот. В этой местности, обыкновенно безлюдной, стали с каждым днем сильнее проявляться признаки оживления. Там и сям показывались то отряды войск, то рабочие, насыпавшие какие-то подобия бастионов. Отряды то появлялись, то уходили, но в общем быстро умножались. Несколько раз они направлялись к скалам Бетсалема и, подойдя уже близко, поворачивали назад.

- Не допускает их сюда сила Божия, - заметил Валентин, обращаясь к Эстер.

Они все вместе, окруженные толпой детей, сидели на вершине горы. Эстер передала свежие новости о том, что делается в мире. Лидия слушала радостно. Ее душа были поглощена рассветом вечного будущего. Валентин расспрашивал. А там, в мире преходящего, подводились последние итоги. Антиоховцы свирепствовали. Христиан хватали и казнили. Покончили земную жизнь епископы Августин и Викентий... Оба пали на постах своих. Викентий был схвачен на собрании своей паствы, которой внушал крепко стоять за веру. Августин разносил пищу больным христианам; сыщики подсмотрели это и, заподозрив в нем христианина, захватили, даже не подозревая важности своей добычи. Он, конечно, отказался идти к статуе, сам объявил, кто он такой, и был тут же убит. Викентия препроводили в тюрьму и там казнили. Но Папа и Патриарх здравствовали. Они решили оставаться при своей пастве в Иерусалиме и там ожидать пришествия Господа. Борух и Марк без устали вели проповедь. Юсуф, по кончине Августина, уехал к отцу и матери, и вел проповедь среди арабов. Измаил Эфенди и Сеитов приняли христианство. Вообще магометане крестятся в большом числе. По их вероучению, на Страшном Суде - судить будет Иисус Христос, и множество арабов, татар и турок торопятся явиться перед ним христианами.

- Значит Страшного Суда начинают бояться больше, чем Антиоха, - заметил Валентин. - Тоже - признак времени. Ну а что же партизаны?

Партизаны по большей части стягиваются к Армагеддону, чтобы там сразиться с Антихристом. Но им нельзя совершенно покинуть христиан без помощи. А между тем и их поглощает мысль о Страшном Суде. Прежде все это представлялось как будто все еще отдаленно, а теперь всех охватывает предчувствие последнего конца, в сравнении с которым земная борьба кажется мелочной.

- И знаешь, Лидия, - прибавила Эстер с нервной дрожью, - мне самой ужасно страшно. Как подумаешь: загорится весь мир, небеса сольются. А впереди течет огненная река, и сядет Судия, который знает каждое движение твоего сердца... Умереть со страха можно...

- Милая моя, - сказала Лидия, обнимая ее, - разве ты не веришь в милость нашего Спасителя?

- Верю, верю, а все-таки сердце замирает. Уже и теперь какие страхи пришлось пережить. В Иерусалиме земля раскололась на три часта, по городу почти нет сообщения. И по другим городам, говорят, землетрясение наделало таких же ужасов. Я не знала, как вырваться. Снизу земля разверзается, сверху бьет град... А у вас тут как будто не заметно разрушений.

- Ах, Эстер, здесь жизнь совсем особенная. Она почти не земная. Но мне трудно выразить тебе...

Лидия смолкла, словно ища ответа во внутреннем созерцании.

- Да, - сказал Валентин, - тут жизнь именно почти уже не земная. Точно видишь необыкновенный сон. Побудете здесь - сами заметите. Так и кажется, что тут законы мира материального уже уступают место законам духовным. Прежде не было ничего подобного. Обратите внимание, вон взбирается на скалы старик: как легко он движется, как будто не чувствует тяжести, словно всплывает вверх. Видели Вы уже игры детей? Это что-то грациозно воздушное, как будто ангелы летают. Да они и видят ангелов. Раз как-то я услыхал их крики: "Ангел, ангел пришел", и дети закружились в быстром хороводе. Я всеми силами всматривался, и даже заметил, - не глазами, а каким-то внутренним ощущением - как будто светлое пятно, около которого кружились дети. Спрашиваю: "С кем вы играете?" - "Ангел пришел, вон он". "Какой же он?" - спрашиваю. - "Да как всегда бывают ангелы, смотрите". Но я ничего не видал, а дети чувствуют. Они рассказывают, какие чудные райские песни поют им ангелы... Лидия тоже видит это и слышит. Она любит слушать ангельские песни.

- Лидия, - прервала Эстер, - неужто ты слышишь?

- Да, я часто слушаю...

- И хорошо?

- Век бы слушала. Я пробовала подпевать, но не выходит ничего. Воздух не передает этих звуков: они особенные.

- А ангелы какие?

- Милая, как я тебе скажу? Они не в телесном виде. Вот сама как-нибудь увидишь - будешь знать. Не спрашивай: я не умею рассказать.

- Здесь, Эстер, многие видят небесные события и рассказывают о них, - продолжал Валентин, - так что иногда мы заранее знаем, что будет. Однажды я был с детьми на скале, а рядом сидели два старика. Вдруг они оживились. "Вот открылся храм скинии. Ангелы выходят..." Оба упали на колени и стали молиться. Я ничего не видал, но дети обрадовались, всплеснули ручонками: "Ах, какой чудный храм. а ангелы светлые, одеяние блистает..." Начали считать и насчитали семь ангелов. Кричат: "А в руках у них золотые чаши, как хорошо".. Лидия была.тут же и говорит: "Только не радуйтесь, дети: в этих чашах язвы гнева Божия. Многие от них пострадают..." После этого, Эстер, как раз и начались бедствия Антиохова царства. Но здесь их совсем не чувствовали. Когда солнце начало так нестерпимо прожигать землю, - я был по делу у Клефта и чуть не погиб от адской жары. Весь отряд спрятался в пещеры, но и в них мучился, как в преисподней. Но когда я возвратился в Бетсалем - здесь застал чудный прохладный воздух. То же самое при землетрясении... Многие тут говорили, что седьмой Ангел вылил свою чашу и что из небесного храма раздался голос: "Совершилось!". Лидия в ужасе шептала: "Какие страшные громы, какая ослепительная молния". Я же ничего не видел и не слышал. Но в этот миг началось ужасающее землетрясение. И что же? Все здесь, и я, видели, как шатались горы Армагеддонские, как провалилось несколько вершин. А здесь все было спокойно, не шевельнулся ни один камень... Вот как живет этот клочок земли, как будто выведенный изо всех условий существования остальной части планеты... Впрочем, может быть, есть и другие такие же богохранимые места, не знаю...

Эстер слушала, притихши и оробевши. Скоро ей пришлось и самой увидеть эти чудеса, скоро и она стала заслушиваться ангельского пения.

А со стороны Армагеддона все росли и росли бесчисленные рои ополчений Антихриста. Упорствовал Сатана, упорствовал осатаневший человек. А на небесах уже все было измерено и взвешено.

XXXIII
...Клялся Ангел сильный, у которого лицо, как солнце, и ноги, как столпы огненные, клялся Живущим во веки, что времени уже не будет [1]. И сбылось по тому слову. Пришел конец времени и пространству. Все смешалось в состояние, для которого нет слов на языке человеческом.

Развертывается неисчислимое множество событий, но они следуют не одно за другим, а совершаются совместно, захватывают место каждое для себя, но не исключают других событий на этом самом месте, и в то же самое время. Изменяется характер, вид и формы временного бытия. Грохочет звук, неотличимый от цвета. Черный свет переливается со светящейся тьмой в пространстве без ширины, длины и высоты. Тысячи неведомых окрасок сменяют то, что мы называем цветом. Всюду реют предметы и существа без вида, отличимые отчетливее, чем нынешние определенные формы. Непредставимое и невыразимое является на место того, что можно теперь выразить и представить.

И это не хаос: это бытие вечное, не изменяемое ни временем, ни пространством, захватывает то, что было некогда выведено из него во время и пространство. Бледным ужасом охватывает это превращение тех, в ком нет причастия жизни вечной. Светлая блаженная радость наполняет сердце того, кто чуял в себе жизнь вечную, жаждал и искал ее, чья душа томилась на этом свете, полна чудным желанием другого, и не могла заменить звуков небес скучными песнями земли [2].

"Ей, гряди, Господи Иисусе", - непрерывно повторяла такая душа, и радостно отзывалось в ней обещание: "Ей гряду скоро". Но у Господа тысяча лет - как один день...

Как наступил желанный миг и совершилось чудное превращение - невозможно передать этого с ясностью. Они все, Лидия, Эстер, Валентин, дети и другие обитатели Бетсалема, сидели по обыкновению на своих скалах, вперив взоры в высоты Армагеддона, покрытые тучами антиоховых воинств. Они кишели всюду, как муравьи. Ставка самого антихриста помещалась со стороны Бетсалема, и картина гордого человеческого величия была видна, как на ладони. Антиох подъехал в золоченой открытой коляске, запряженной великолепными белыми конями, в сопровождении гвардии в золотых панцирях. Тысячи знамен развевались вокруг ставки, а навстречу повелителю раздавались звуки громадного оркестра, гремевшего гимн: "Слава покорителю небес".

Аполлоний вышел из коляски Человекобога и немедленно полетел прямо по воздуху осматривать свои батареи и батальоны. Его приветствовали громогласные клики войск, над которыми он пролетал.

- А бесов-то над ними сколько! Больше чем все эти ополчения, - произнес прозорливый старик.

- Так и реют, как мошки, до самых небес... Ей, гряди Господи Иисусе...

- Идет, идет, - вдруг радостно заторопилась Лидия.

- Господь идет! Дети, смотрите.

Она в восхищении упала на колени, и вся толпа благоговейно последовала ее примеру. Раздалось общее пение: "Слава в вышних Богу".

Валентин различал только светлое облако, которое все разрасталось в небесных вратах.

- Где Господь?, - тихо спросил он детей.

- А вон, вон, - отвечали шепотом детские голоса.

А за Ним воинство, ангелы на белых конях, одеяния белые, блестящие...

- Да очнись, Валентин, - прошептала Лидия, - теперь ты можешь увидеть: свершилось!

И вдруг громовыми раскатами весь мир потрясла труба Архангела. Валентин почувствовал, что в нем все затрепетало, прояснело, просветилось, и он увидел небесное, как видимое земное.

За мгновение перед этим в лагере Антиоха все было зашевелилось к бою, батареи начали действия. Но Ангел с солнца уже воскликнул: "Собирайтесь, птицы небесные, чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных, и всех великих и малых". И произошло невообразимое смятение. Сверху посыпались бесовские ангелы, поражаемые небесными ратями Архангела Михаила, закрутились в дыме ополчения Антиоха, как пыль, сдуваемая ветром, схвачены сами Антиох с Аполлонием и брошены в озеро огненное, чтобы гореть вечно с Люцифером и его приспешниками. В мгновение ока рухнули гордые мечты человеческого и сатанинского безумия. Совершилось. Воцарился Господь Вседержитель!

Рухнули мечты самоутверждения, дозревшие до безумия, а с ними разрушалась и прежняя тварь, которую безбожники вообразили самобытной. Весь мир запылал в огне. Небеса свертывались, как до конца исписанная хартия, уже более не нужная [3]. На их черном фоне, освещенном багровым пламенем, сыпались звезды и преображались миры. Былое отходило в небытие. Господь творил все новое, и все изменялось, все проникалось новой силой. Безграничный черно-красный купол упраздняемого космоса пронизывали золотисто голубые просветы Нового Иерусалима, сходящего свыше на то, что прежде было землей. Рождалось новое небо и новая земля.

А труба Архангела гремела, воскрешая мертвых и призывая их к отчету на Страшном Суде их Создателя. Неисчислимыми толпами вставали они из могил и вместе с живыми вольным полетом стремились туда, где была Иосафатова долина старого Иерусалима, где начинался великий суд Господень. И дивились мертвые своему воскресению, а живые внезапному изменению своего тела, ставшего легким и подвижным, как воздух.

- Дети милые, летим, - восклицала Лидия, - летим Валентин... А вон несутся и наши: Эдуард, Викентий, Августин, Франц... о как много их. Привет вам, воскресшие братья-мученики. А вот и родители ваши, дети. Радуйтесь, нет больше смерти, нет больше горя.

И мчались отовсюду толпы за толпами бывших живых, бывших мертвых, сравнявшихся в общем преображении, одни светлые, другие мрачные, одни - в радости сбывшегося упования, другие - в изумленном недоумении, третьи - в безысходном отчаянии. Куда девалась земля, в которую они врастали всей душой, и земные дела, о которых они только думали, не веря в единое на потребу? Куда скрылись сокровища земные, которые они так жадно собирали, яростно вырывая друг у друга? К чему послужили их страсти, из-за которых они плодили столько зла? Куда привело их слепое самоутверждение, для которого они презрели Волю Бога, стремясь жить по самовластному своему хотению? Роем темных призраков окружало их, проснувшись, воспоминание греха, пополнявшего их жизнь, и сознание неминуемого возмездия... И мчались толпы за толпами на общий суд. Среди них одни радостно оглядывались на спускающийся свыше Новый Иерусалим, сверкающий небесною красотой, на светлые райские селения, уже готовые принять достойных, на золотистые облака, готовые вознести их ко Христу. Они сами ускоряли свой полет, воспевая хвалу Создателю. Но не могли остановиться и трепетные, искаженные ужасом тени других, увлекаемые невидимой силой туда, где клокотала и бурлила огненная река, уже готовая поглотить осужденных [4].

Совершилось! Воцарился Господь Вседержитель.

См.: Откровение 10, 1-6 ^
Реминисценция из стихотворения М. Ю. Лермонтова "Ангел" (1830) ^
См.: Откровение 6, 14 ^
В Откровении грешников должно было поглотать огненное озеро ^