Простите, Владыка, но стуком мертвых костей звучат и Ваши, без конца повторяемые слова: Единство Иерархии, Единство Иерархии. Такого слепого, мертвого, бездушного единства иерархического большинства, со своим правящим центром - св. Церковь не признает ни одною из живых частей своего духовного организма. Ведь имя Иерарха, Владыка, означает Пастыря, а не робкое стадо; Иерарх не есть один из позвонков или одно из ребер, которым Вы ведете старательный подсчет, он, прежде всего, есть живое, духовное лицо, представительствующее не только перед лицом первоиерарха, но и перед лицом целого мира и даже перед пастью самой бездны адской - вверенную ему Богом и Церковью - свою церковь-епархию. Что же мы видим у Вас и во всем сергианстве? - Ни Лица, ни Имени, ни даже Власти, ибо все епископы - только подвластны, все безличны, все клянутся одним, их же совести чуждым, именем своего главы, или, лучше, такого же безличного высшего возглавления. Что означают эти бесконечные епископские перемещения, при которых скоро будет невозможным для самих сергиан разобраться, кто законный епископ отдельной епархии, и литургия станет даже с обще-канонической точки зрения незаконной (уже и стала - во многих местах). Сам м. Сергий в своем ответе нам (от 1/14 дек.1927 г.) объясняет: "Перемещение епископов - явление временное, обязанное своим происхождением в значительной мере тому обстоятельству, что отношение нашей церковной организации к гражданской власти до сих пор оставались неясными. Согласен, что перемещения часто - удар, но не по Церкви, а по личным чувствам самого епископа и паствы. Но, понимая чрезвычайность положения и те усилия многих разорвать церковное тело тем или иным путем, и епископ, и паства должны пожертвовать личными чувствами во имя блага общецерковного (§ 2 ответа)”. Бедное тело "церковное”, все-то оно "расседается посреде”, и какой странный способ его врачевания! - Чтобы его не разорвали другие - высшее церковное управление само его спешит разорвать, разрывая всякую личную, духовную связь паствы с архипастырем, вопреки заветам и мольбам св. Игнатия Богоносца, св. Киприана Карфагенского и других святых архипастырей и в нарушение всех канонов. В самом деле, зачем св. священномученику Игнатию похвалять по имени епископов отдельных церквей перед их церквами, зачем изображать не только их нравственный, но даже и внешний облик? (К Трал. 3, к Филад. 1)? Если такая привязанность и любовь могут быть вредными для блага общецерковного (при наличии всего, что требуется от архипастыря), то зачем и сам св. Игнатий постоянно поминает, как сироту, свою церковь антиохийскую, которая, по "гражданским причинам”, должна скорее радоваться, что его, как государственного преступника, взяли от нее? Да разве, Владыка, вся Церковь не представлена в своей мистической сущности в каждом отдельном союзе епископа с паствой, если этот союз законный, и епископ и паства вполне православны? Не говорит ли тот же св. Игнатий Ефесянам о их епископе, что они "соединены с ним так же, как Церковь с Иисусом Христом (гл.5)”? И что все "епископы, поставленные по концам земли, находятся в мысли Иисуса Христа (гл. З)”, т. е., очевидно, непосредственно, а не через свой ВЦУ и синоды? Не то же ли означают и известные слова св. Киприана Карфагенского: "епископ в Церкви и Церковь - в епископе, и кто не с епископом, тот и не в Церкви (письмо 54)”. Не тому ли учит и собор Карфагенский (см. его деяния), когда свидетельствует, что "никто из нас не поставил себя во епископа епископов, или тираническим страхом не побудил своих товарищей к необходимости повиноваться, потому что каждый епископ имеет собственное мнение, пользуясь свободою и властью”. - С какой же небывалой высоты м. Сергий, наблюдая за церковью, сопоставляет ее благо общецерковное с благом отдельной епархии и подчиняет последнее первому, когда благо каждой поместной церкви, по учению церковному, состоящее в Православии и единении с епископом, и есть благо Самой Церкви, т. е. в собственном смысле благо общецерковное. М. Сергий говорит, что перемещение епископов - "явление временное”. Не все ли это равно? Если оно - гибельно для Церкви, то временность греха не делает его правдою, а, напротив, готовит за него, при нераскаянности, вечную муку. Если м. Сергий указывает на гражд. власть и ее требования, то это уже последнее подтверждение тому, что все сие совершается на гибель Церкви. Вы скажете: так было и при старом Синоде. - Что же - не отсюда ли возник и синод новейший и само сергианство? ведь м. Сергий - старый синодал: кто помогал расшатывать церковные устои в прежнее время, тому суждено было и завершить их окончательное разорение. - Почему мы не отходили тогда? Потому что при тогдашнем перемещении епископском - злая цель, прикрытая ныне общим благом, сознательно не ставилась и не могла осуществиться, т.к. Православие пребывало, как быт, в целой стране и охранялось обеими властями, поэтому епископ, управляющий епархией, не имел случая вырасти в особо яркую личность, сильную православием, и смена его другим епископом не сопровождалась духовными потрясениями его паствы. Из таких перемещений слагалась, собственно, как бы личная судьба отдельного епископа, в последовательности его иерархического восхождения на все более и более ответственные кафедры, и, обвеянная общим воздухом православия, личность иерарха не только не гибла, но, напротив, раскрывалась в меру его внутреннего духовного преуспеяния, буде таковое имело место, что, конечно, зависело уже от него самого, и чему внешние условия не мешали. Так Россия и жила, как бы одною огромною епархией, общим духовным училищем для паствы и пастырей, окормляясь своими святынями и своими святыми под общим духовным надзором своего духовенства. Тогда как бы каждая отдельная епархия пребывала в общем лоне Православия, ныне же как бы само Православие ищет места покоищу своему в лоне каждой отдельной православной епархии; поэтому необходимо крайне бережное обращение с "личными чувствами епископа и паствы”, о которых с таким презрением говорит м. Сергий.

Ведь с тех пор, как религия объявлена "частным делом”, православие отдельной души, отдельного епископа и отдельной епархии - этой малой церкви - становится на первое место перед церковью общегосударственною, которой, если она не возглавляется, по православному, достойною личностью или таковым же малым собором, - всегда грозит опасность духовной смерти, т. е. участь обновленчества и сергианства. В самом деле, революция, 1) лишив Церковь - в стране - гражданского покровительства, тем самым удвоила значение пастырства, 2) лишив же ее возможности собираться на соборы, удесятерила это значение, т.к. сделала каждого епископа настоящим стражем православия в своей области, и в особенности возвысила значение Главы Русской Церкви, по православию которого старались равняться и другие епископы, но и сами, вместе с тем, следя за его верностью Церкви. 3) Когда же был совершен третий революционный шаг, и под видом дара легализации Церковь лишилась и сего главы, т.к. она была захвачена в духовную власть самою властью революционной, то это значение пастырства не только возросло в меру того, о котором говорит св. Игнатий и Киприан, но, м. б., перерастет и его, т.к. не только не имеет гражданского покровительства и, напротив, находится в постоянном подозрении у богоборной власти, но еще имеет перед собою, как во времена еретических гонений, страшное искажение самой Церкви, т. е. как бы соединенное искушение веков мученичества и веков вселенских соборов.

Поэтому теперь ищется не 1) старая синодальная церковь, в условиях нового государственного устройства, о чем мечтают сергианцы, не 2) даже недавнее единоличное возглавление церкви, даже 3) не собор - все это частью внутренне осквернено, частью внешнею силою приведено в бездействие - теперь нужны архипастыри и пастыри, право правящие слово Истины, т. е. со…

[страница машинописи утрачена]

…щаемых, людей всякого земного чина и - Божьими судьбами - распределенных по разным видам Христова служения и крестоношения. И все это возглавляется единством и Именем Иерарха - совершителя св. тайн, в своем ли лице предстоящего св. престолу, или священнодействующему, как бы своими руками, - своими верными пастырями. - Такова должна быть св. литургия, ныне же, по разъяснению м. Сергия (см. его ответ нам, § 6) - "не нужно забывать, что богослужение (литургия верных) у нас совершается не при закрытых дверях, как в древности, а публично, и потому подлежит правилам всяких публичных собраний”.

Итак, обезличение св. литургии совершается сперва как бы в ее целом: она - единственное в мире "святое собрание” - уравнивается, притом в самой своей священной части - литургии верных (подчеркнуто самим митрополитом) со всяким публичным собранием. Причина указывается в том, что она совершается при открытых дверях. Прикажи их закрыть, ведь диаконский возглас: "двери, двери” - из нее доныне не выброшен. Если современные условия не позволяют служить ее по совести - закрой храмы, уйди в катакомбы. Да, наконец, это - ложь. В св. литургии не имеется ничего, направленного к ниспровержению земной власти, в порядке, как выражается митрополит, "демонстрации”, т.к. все таинственно, т. е. касается существа дел земных и небесных, недоступных поверхностному взгляду и сознанию, "демонстрация” же, напротив, означает чистую внешность и крикливость. - К такому же обезличению св. литургии направлены и все статьи печатного "указа” от 8/21 октября 1927 г.: I) Затенение личности м. Петра, через а) прекращение поминовения его "Господином нашим” и б) поставленном рядом с его именем - имени м. Сергия, т. е. двух имен на одном патриаршем месте, что противно и духу канонов, и обессмысливает самое символическое значение имени главы русской Церкви и - личное имя самого Петра, 2) введение поминовения безличного имени власти, без обозначения самого смысла поминовения и - 3) предание забвению имен и лиц, просиявших в своем исповедническом подвиге. Вот эти-то три лукавства: 1) обезличение одного, 2) молитвенное освящение безликости других и 3) молчаливое отречение от слишком яркого лица - третьих, - вот все это, в соединении, и доканчивает дело обезличения и всей св. литургии, придавая Ее святому, таинственному и Богоподобному Лицу - "физиономию всякого легального открытого собрания”, с его публичной безличностью и трусливой стадностью. Если ко всему сказанному прибавить еще и то, что лишь наш глаголемый "отход” задержал полное прекращение поминовения имени м. Петра за богослужением, о чем мы имеем точные сведения, и чему прошу Вас, Владыка, верить, даже если бы Вы ничему больше не захотели внимать в моем ответе, и что имена новых епархиальных архиереев, по большей части, канонически незаконны, а м. Сергий - отступник от правды церковной, то можно представить, во что обращается сергианская литургия. Вот почему, словно чувствуя это, наиболее лукавые сергианцы вымаливают у м. Сергия тайные разрешения не поминать его имени, - а у законных, смещенных им, епархиальных архиереев, которых они боятся открыто признать, - таких же благословений на непоминовение себя и на поминовение незаконных; другие же статьи указа просто замалчивают или распределяют выполнение этой духовно трудной даже для них обязанности по отдельным малолюдным дням или взваливают на одни лишь диаконские плечи, все это, Владыка, не сплетни, а всем явное и обычное сейчас зрелище сергианского "богослужения”. Где же тут новозаветное поклонение Богу "в духе и Истине”?

Вот, Владыка, общий вид той церкви, в которую Вы нас призываете вернуться из того "пустого пространства”, куда мы, якобы, ушли. Нет, Владыка, мерзость запустения - не у нас. Наше "свободное пространство” (как Вы выражаетесь) и есть та самая кафоличность, повсюдность (Ваши слова) Церкви, которую сергианцы променяли на пространственность Советского Союза, притом не географическую лишь, но и идейную, т.к. и сами осоюзились с ним не только по телу, но и душою (с ее радостями и печалями), и совестью, с ее признанием одного и отвержением другого, и к чему принуждают, вопреки 38-му правилу 6 Вселенского собора, даже и тех, кто территориально не связан с "клиром московской патриархии”, т. е. со вселенской областью. И вот, выйдя из сергианской темницы на этот вселенский простор церковный, мы дышим полною грудью воздухом истинной христианской свободы и соборного единства, не спертых земными пределами, не замененных высокими званиями одних падших, - широко расславленными, даже исповедническими, именами других, ибо помним слова св. Киприана, что "исповедание есть только приступ к славе, а не достижение уже венца: оно не заканчивает подвига, а только предначинает достоинство (ибо) в Писании говорится: претерпевый до конца, той спасен будет” (”О единстве Церкви”), и в особенности его же, тяжкое для слуха, но опытом истории церковной выстраданное повеление: "пусть же никто не погибает через пример исповедников… Он - исповедник Христов; но только в том случае, если через него не хулится потом величие и достоинство Христово (там же, стр.187,188, 2-го тома)”.

Но "величие и достоинство Христово” есть "величие и достоинство Его Церкви”, - они похулены м. Сергием и потому, сколько бы исповеднических голосов ни раздавалось в его защиту, они не в силах заглушить голос христианской совести, вопиющий против сергианского нечестия и предательства церковного. Мы - в Единой, Истинной, Святой, Соборной, Апостольской Церкви, - сергианство же - труп, гниющий, распадающийся, как за последнюю скрепу держащийся за свой костяк, за свое внешнее единство… Ведь это единство есть, действительно, то единственное, что остается у сергиан для придания себе вида тела церковного, а слепая дисциплина и послушание - единственная скрепа для него. Хорошо говорит известный автор ученых исследований догмата о Церкви, как Теле Христовом, - прот. Аквилонов, которому и я обязан некоторыми из приводимых мною святоотеческих указаний. Он пишет (В 1-м издании своего главного труда, стр. 218): "не имея истинной христианской любви, человек, по необходимости, довольствуется ее призраком. На место такой любви в отделившихся от Церкви исповеданиях (подчеркнуто мною), как напр., в римском католичестве и в некоторых протестантских общинах (прибавим, напр., в сергианской) поставляется послушание (подчеркнуто автором), вместо свободного произволения требующее от членов церкви чисто внешнего подчинения известным приказаниям, таково происхождение римско-католического иерархизма, значительно отличающегося от христианского пастырства, верно хранящего апостольскую заповедь: "пасите еже в вас стадо Божие, посещающе не нуждею, но волею и по Бозе: ниже неправедными прибытки (”легализация”), но усердно: не яко обладающе причту, но образы бывайте стаду (I Петр.5,2,3)”.

Наконец, разрешите, Владыка, задать последний вопрос, который Вас, вероятно, удивит. Да есть ли дисциплина в сергианской церкви? Нет, как послушания в собственном смысле ее нет, ибо все там, как я недавно сказал, держится на лукавых обходах самых сергиевых распоряжений, и я не знаю, есть ли епископ в сергианстве, который бы по совести слушал своего митрополита и синода: из них кто не опубликовал в своей епархии и по храмам самой "декларации”, кто припрятал "указ”, кто уверяет отошедших в своем душевном сочувствии, а большинство и письменно, и устно поносят м. Сергия, не приемлют (или приемлют не сразу) назначаемых епархий и, вообще, являют зрелище такой "стальной партийной дисциплины”, от которой самой остается голый костяк, одно пустое имя. Вы скажете: все же они не отходят от м. Сергия. Согласен, Владыка, и в этом, действительно, их общее свойство, но мы хотим быть в Церкви, где совершается словесное служение Богу, а не износятся одни лишь гнилые слова, не отвечающие действительности даже тогда, когда сами создаются для обозначения известных понятий. "Церковная дисциплина”, хоть и не очень церковное слово, все же обозначает нечто приемлемое для христианской совести. Здесь же это именно не церковная, даже не партийная, которая все же как-то проходит и в совесть члена партии, дисциплина, а дисциплина голая, сверху и совне привходящая. И это потому, что если бы м. Сергий сперва объявил запись в свою партию - тогда получилась бы хоть дисциплина партийная, но он воспользовался уже готовым обществом, иначе сплоченным, иными думами мыслящим, и просто надел на него безглазую маску дисциплины, за которой, поэтому, исчезли последние остатки и личности, и совестливости человеческой, и осталась дисциплина, как таковая, "ученичество” (перевожу слово по-русски) без "Учителя”, настоящее "отвлеченное понятие”. Но, мало того, магическая пустота этого слова сама околдовала тех, кто его исповедует, и потому защита его стала для них новым видом их словесного служения своей церкви, в защиту ее говорят проповеди, о ней только и пишут, ей лишь и служат "служители слова”. А ее нет и не может быть, ибо, как поясняет о. Аквилонов, "где на место связующей верующих внутренними узами христианской любви поставляется внешнее послушание, там, строго говоря, нет истинного послушания, произрастающего только под живым воздействием христианской любви (там же)”. В самом деле, Владыка, в этом царстве сергианской лжи - все лживо, ложь даже то, что там есть дисциплина. Там только одни пустые, поистине пустые слова, которые, очевидно, так и действуют на впечатлительные души, подобные Вашей, что они насыщены какою-то страшною мистикою пустоты. Это какие-то тени, адские призраки, пугающие воображение, против которых - одно средство: крест и Имя Иисусовы.

Вот, Владыка, последние мои слова в ответ на Ваши суждения о нашем отходе от м. Сергия, на Ваше осуждение сего отхода и на все Ваши предложения вернуться в покинутую нами, по внушению Божию, сергианскую "церковь лукавнующих”.

Теперь, если у Вас достало терпения дочитать письмо до этих строк, благоволите выслушать и наше суждение о самом сергиевском деле. Думаю, впрочем, что из всего сказанного мною в защиту нашего отхода и в ответ на приглашение вернуться к м. Сергию, во имя единства и блага церковного, Вы уже и сами усмотрели, в чем мы его зазираем. - Вы говорите мельком, что м. Сергий - не еретик, след., отходить от него на основании 15-го Правила Двукратного Собора - нельзя. А мы утверждаем, напротив, что грех его горше всякой, анафематствованной, ереси. В самом деле, св. Василий Великий, в своем знаменитом 1-м правиле говорит, что "еретиками назвали они (древние отцы) совершенно отторгшихся, и в самой вере отчуждившихся”. Но таково и есть сергианство: в нем видимо целы все догматы, и снаружи - это церковь, но внутренне это - легализованная организация мистически пустая. А так как под верою следует разуметь не только словесное исповедание, но и соответствие догматам веры всего, что объемлется Именем Церкви и истинной церковности, то, когда вместо того встречаешь одни пустые обозначения, без действительного содержания, тогда казавшееся дотоле живым телом вдруг рассыпается могильным прахом. Вы ужасаетесь, Владыка, что мы якобы готовимся признать сергианские церкви безблагодатными, видя в этом вершину нашей гордыни. Но речь идет пока о безблагодатности сергиева дела в нравственном смысле, ибо это есть первое, что бросается в глаза, при ознакомлении с "Посланием”. И лишь поскольку безблагодатность является свидетельством неверия в живую истину, то последнее говорит уже и за то, что перед нами не тело церковное, а лишь его пустая видимость. Ведь легализовать Церковь так, как это сделал м. Сергий - это значит, употребляя его выражение, сообщить ей вид "всякого публичного собрания”; но это и значит лишить ее подлинной мистической сущности, и благодати, и веры, и совершенно отторгнуться и отчуждиться от нее, т. е. подпасть 1-му Правилу Св. Василия Великого, и быть осуждену 2-й половиной правила 15-го Собора Двукратного. Воистину, Владыка, сергианство для многих потому и ускользает от обвинения его в еретичности, что ищут какой-нибудь ереси, а тут - самая душа всех ересей: отторжение от истинной Церкви и отчуждение от подлинной веры в ее таинственную природу, здесь грех против мистического тела Церкви, здесь замена его тенью и голой схемой, костным остовом дисциплины. Здесь ересь как таковая, Ересь с большой буквы, ибо всякая ересь искажает учение Церкви, здесь же перед нами искажение самой Церкви со всем ее учением.

Вы скажете: все это - туманная мистика, и раз формально м. Сергий признает всю догматику, никто не в праве рыться в характере его признания, т. е. мистично ли оно или просто рассудочно: на это у нас нет и надежного мерила. - Нет, Владыка, есть предел для внешнего православия, когда оно само обнаруживает свою скрытую лживость и когда его следует отрицаться.

Когда это бывает в отдельной совести, когда вера в ней переходит в чистое обрядоверие - за этим не легко уследить, даже на себе самом. Но когда по целой церкви раздаются признания и вводят порядки, от которых несет мерзостью духовного запустения и смрадом духа лестча, тогда именно отдельным совестям Господь открывает, что это - воня смертная и внушает им сперва просто отвратиться от сего тлетворного духа, а затем порождает в сознании и точное слово о сем новом церковном испытании, и это слово становится догматом веры. Так было в начале всех больших ересей: для большинства церковного ново возникавшее. Еретичество сперва не казалось таковым, а лишь по местам начинали слышаться голоса, предупреждающие об опасности. Когда же проходило время, положенное Богом, Церковь и в своем видимом целом осознавала новое учение, как чуждое себе и от мира и князя его привнесенное, и извергала его из своего вселенского организма. Так, Владыка, будет, аще Господь изволит, и в настоящем случае. Уже многие, многие совести чуют неправду сергиева дела, но еще не могут до конца ее осознать. Даже и в распоряжении нашем, т. е. у отошедших, еще нет точного и единообразного догматического определения сергианского нечестия, но уже есть, по милости Божией, совершенно твердое убеждение в том, что м. Сергий возглавляет теперь уже не русскую Церковь, как часть истинной, вселенской, а представительствует вместе со своими иерархами, всем клиром и паствою (последнею, впрочем, в большинстве бессознательно) некую подделку под Церковь, пародию, которая на самом деле представляет собою совершенно мирскую и лукавую организацию, только разукрашенную православными с виду, но внутренне иным - гнилым - содержанием, наполненными словами. Ключом же ко всему, который вдруг отверзает дверь на все это "нечестие и неправду” (Рим.1,18) сергианства, служат слова "Послания”, приглашающие к сочувствию в радостях и печалях тому, что само о себе открыто свидетельствует, как о силе Боговраждебной и на погибель Церкви направленной. Вслед за этими пустыми (для христианского слуха) словами - и все сергианское море словесное выходит из церковных берегов и разливается и отстаивается тонкою трясиною лжи, где легко увязнуть, откуда необходимо скорее бежать. И вся организация сергианства представляется каким-то водяным чудовищем, выброшенным на апокалипсический "песок морской”, на котором оно остро ощущает свою беспозвоночность, свою духовную нетвердость и, подпираемое рогами зверя, принимает их за костный стан своего собственного бесформенно расплывчатого, "лжемистического” тела.

Итак, м. Сергий подменил не какой-нибудь отдельный догмат еретической ложью: он подменил саму Церковь: вот почему за деревьями его обманчивых слов не видят леса его церковной неправды. Вот почему и мы отреклись и "лица и дел его”, т. е. отреклись от сергианства в целом, а не от административной, ритуальной (”непоминовение”), дисциплинарной и других подобных связей с м. Сергием и его синодом, каковые все противуканоничны, т. к., допуская его, как главу, отказывают ему в канонических правах всякого законного церковного возглавления.

Вы скажете: но ведь этого мистически столь страшного человека (т. е. м. Сергия) Вы два года признавали законным главою русской церкви, и если бы он даже накануне Вашего отхода наложил бы на Вас какое-нибудь церковное прещение, Вы бы приняли его. С каких же пор он успел вырасти для Вас в такое апокалипсическое чудовище? Он стал, Владыка, страшен с той поры, как покусился выдать ложь вместо истины, притом вслух всей церкви. Отход же от него совершился тогда, когда его неправда дошла до сознания отходящих, а он, после тщетных увещаний, только утвердился в своей лжи. Ведь через церковную ложь, словесно высказанную, как и через всякое слово гнило, человек вступает в союз с "отцем лжи” и становится духовно страшен. Как и обратно: "исповедь”, т. е. словесное же "поведание” содеянной неправды, возвращает кающегося снова в царство "Отца светов”. "Всяка лжа от истины несть”, говорит св. Иоанн Богослов (1 Ин. 2, 21), и в особенности, когда она направляется против учения св. Церкви, ибо "Христос Господь”, - говорил св. Максим Исповедник своим искусителям (Четьи Минеи, 21 января), - "кафолическою Церковью назвал правое и спасительное исповедание веры, почему Петра (Апостола), право исповедавшего, назвал блаженным и на его исповедании обещал создать такую церковь для всех”, не взирая, добавим от себя, на его человеческие немощи. Посему, и обратно, когда первоиерарх отступает от правого исповедания, он сходит с Камня Церковного, если же покается, как Петр (как некогда сам м. Сергий в своем обновленчестве) - снова вернется в Церковь. А легализованная и сочувствующая антирелигиозной силе Церковь, конечно, только призрак Церкви. Она стоит не на камне "правды и спасительного исповедания веры”, а держится в пустоте, "на нечестном слове”, изнесенном бывшим своим предстоятелем. А что и в слове пустом и гнилом есть какая-то темная сила, м. б. именно потому, что это все же слово - отблеск Слова Ипостасного, об этом Вы, конечно, знаете и, кроме того, сами, как и другие, держащиеся м. Сергия, подтверждаете это собственным примером, ибо ничем иным, как навязчивой идеей или гипнотической внушаемостью, не объяснить магического воздействия на Вас слов: "церковное единство”, "дисциплина” и под., о чем я выше говорил. Мне, кажется, Владыка, что лишь одно это слово или слова, знаменующие одно и то же, т. е. единство, одни только и вызывают в Вас представление о какой-то духовной сущности, вне Вас сущей, все же остальное - церковное - расплывается в тумане личных переживаний, внутренних настроений, приточных образов, с их нравственным приложением и пои., что все объемлется названием морализирующего (толстовского) понимания христианства.

В самом деле, Вы, на основании некоторых данных, решили, что мы - отошедшие от м. Сергия - настроены в духе раскольников-старообрядцев, т. е., как выражается о нас м. Сергий, во втором своем послании (от 17/30 января 28 г.) полны какими-то "беспредметными предчувствиями” близости конца мира, и на основании их начинаем ломку церковного строя. И вот, желая выправить нас в этом отношении, Вы особую и значительную часть своего письма занимаете рассуждениями о том, что "область ее (т. е. мысли о близости второго пришествия Господня) применения в христианской жизни есть только область нравственная (стр.29)”, "эта готовность, т. е. встретить Господа, паки грядущего, это бодрствование, говорите Вы в другом месте, должны быть нравственными. Бодрствуй. То есть делай верное свое дело (Владыка, ведь это же внешне совершенно толстовские слова, в духе его "так что же нам делать”), разобрав далее евангельские притчи, говорящие о втором пришествии, и, усмотрев в них якобы исключительно нравоучительный смысл, Вы пишете: "То же находим в учении св. Апостолов. Они также дают мыслям о близости пришествия Господня только нравственное применение (стр.31)”, И в заключение снова утверждаете: "Итак, идея близости дня Господня имеет лишь нравственное применение” (стр.32). - Все это, Владыка, свидетельство неправильности Вашего духовного устроения. Ваша психология - не православная, а сектантская, ибо в отдельных частях Вашего учения нет внутренней духовной связи, а есть лишь внешнее сцепление разрозненных представлений. Но такова ведь судьба всякого выпадения из Тела Церкви: то, что в Нем находится в органическом единстве, то в секте выступает разрозненно, как в учении, так и в жизни. Так, для Запада такими "продуктами распада” являются дисциплина католичества и субъективный морализм протестантства, т. е. как бы расслоение церкви и верующей личности, что в Православии органически связано. Подобно тому, крайность католического воззрения на Иерархическое единство и церковную дисциплину и у Вас сочетается с явным уклоном в протестантскую мысль о личном спасении. Таково и все сергианство; недаром сторонники его много говорят об аскетизме христианства, разумея под ним одно внутреннее самоусовершенствование, без церковного "бодрствования” над тем, право ли правят предстоятели Церкви слово Христовой истины. Они забыли о тех отцах и учителях истинного аскетизма, которые покидали пустыни, чтобы отстоять омоусиос, против омиусиоса, две воли против одной, икону (которой иные из них, м. б., и не имели в своих убогих кельях) против ее гонителей и под. Вспомните хотя бы св. Антония Великого, или преп. Далмата, который, дав на всю жизнь обет не выходить за ограду обители, нарушил его, чтобы бороться с Несторием. Современные же моралисты - довольствуются простым бессловесным послушанием епископату. Но это, Владыка, не православие, а именно сектантство. Я и в Вас чувствую это опасное отклонение от золотой точки христианского равновесия в сектантскую односторонность лжи - "евангельской” духовности, всегда подпираемую с другого конца каким-нибудь грубейшим идолом "дорого братца”, идолопоклонством перед св. Писанием, вне его церковного понимания и употребления, какою-нибудь одною заповедью, в ущерб прочим (толстовское "непротивление злу”) и под., чем враг рода человеческого издевается над любителями чистой морали. Так и Вы, Владыка, незаметно для своей христианской совести, свернув с Царского Пути Спасения в Православии в сторону одного лишь внутреннего нравственного "бодрствования” над самим собою, неизбежно преткнулись о бездушный камень внешнего и глубоко аморального единства и голой дисциплины и склонились пред ним, как пред неким идолом, - "дорогим братцем Сергием”. Отсюда и то странное противоречие, которое у Вас получилось. Именно, Вы то, что нуждается особенно в нравственном освящении, т. е. учение о Единстве Церкви, как союзе любви, во имя единства таинственного в Господнем Теле, Вы это учение и проповедь единодушия и единомыслия, о чем постоянно вспоминают св. апостолы, когда говорят о церковном единстве, подменяете призывом к бездушной и в сущности своей - внеморальной, т. е. собственно глубоко безнравственной дисциплине, - то же, что относится к последним судьбам мира и Церкви, т. е. и знамения второго пришествия - небесные и земные, и великие соблазны того времени, и падение (обольщение) многих, и умаление веры на земле, и малое число спасающихся, и прилив новых сил из обратившегося к вере "остатка израилева”, что, по словам св. апостола, будет для церкви, как бы "воскресением из мертвых”, и, наконец, все же видимое торжество зла перед самым концом (Апокалипсис) т. е. все, что, согласно св. ап. Петру (2 Петр. 3,10) может быть названо стихийным - все это Вы разводите теплохладной водицей "своего дела”, т. е. толстовским морализмом - вниманием к себе и невниманием к судьбе Церкви, и евангельское "бодрствуйте” обращаете лишь к своей личной совести, а не и к церковной, соборной, хотя оно стоит во множ. числе, да еще с пояснением: "а что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте” (Марк.13,37), т. е. относится не к одной лишь душе, а ко всей Церкви. Православный же христианин должен исповедывать не одну лишь христианскую нравственность, но и христианскую истину, не только "нагорную проповедь”, но и евангельскую историю (ср. в Символе слова: "распятаго… при Понтийском Пилате… и погребенна, и воскресшего в третий день по Писаниям”), не только один догмат и канон о Иерархическом Единстве, но и все догматы и каноны, и все церковное предание, иначе - то будет не православный христианин, а сектант. И если бы, Владыка, ранние христиане, непосредственные ученики св. апостолов, были научены от них только Вашему моральному бодрствованию, то и перед осадою Иерусалима они, слыша слова Господа о грядущих судьбах мира: "тогда сущии во Иудеи да бежат в горы” - не побежали бы в заиорданскую Пеллу, а постарались бы их истолковать в смысле чисто духовно-назидательном и все погибли бы жертвою Божьего гнева, обращенного на врагов христианства. Конечно, Вы правы, Владыка, что нельзя, как указано выше, (см. стр.1 наст. письма и выдержки из вашего, там же, стр.33 и 35), приспособлять апокалипсис к оправданию своих греховных деяний, напр., отходу из св. Церкви в раскол (как обычно - у старообрядцев), но в чем Вы видите неправильность нашего отношения к учению о конечных судьбах мира? То, что мы употребляем образ жены, садящейся на зверя, в применении к лжецеркви м. Сергия? - Но на это нас уполномочивает и св. Киприан Карфагенский, который видит здесь изображение всякого еретического и раскольнического искажения учения о Церкви, след., этот образ, сколько апокалипсичен, столько же и обычен для всех времен. Да и все наше церковное дело пока еще может быть сопоставлено с прежде бывшими, вплоть до отпадения католичества (каковое, по неведомым судьбам Божиим, совершилось в 1054 году в тот же день, в который м. Сергий с синодом в 1927 г. подписал свое отступническое послание). Однако, мы не смеем закрывать глаза и на то, что каждое новое церковное отступление приближает нас к тем временам, когда его придется обозначать с большой буквы, как одно из имен последнего и величайшего Апостата (2 Сол., гл.2).

Является ли м. Сергий его последним пророком - мы не знаем. Господь не уявил, - но что он из школы сих сынов пророческих, это мы ясно видим.

Поэтому, Владыка, и в отношении Апокалипсиса мы - не сектанты, как не сектанты и перед св. канонами и догматами Церкви. Кто же сектант? Сектант тот, кто 1) выдает за св. Церковь свою общину, спаянную "братскою” дисциплиной и легализованную, как вполне лояльную, даже при антирелигиозном и, хуже того, - "воинственно-атеистическом” - уклоне государства и, того более, сочувствующую ему, кто 2) отрицается всех инакомыслящих и, подобно сектантскому присоединению через исповедь перед общиною, или какой-то духовный баптизм, требует новой присяги перед "московской патриархией”, и обязательств, каких не только не содержится в чине церковного таинства крещения, но которые даже противоречат словам "оглашения”; сектант, кто 3) приспособляет св. литургию к условиям места и времени, даже тогда, когда они явно противоречат ее духовным целям, и обращает ее в официальное публичное собрание, подобно таковым же у сектантов; сектант тот, кто 4) разрывает (Ваши слова: "секта - сечение”) ту самую "золотую нить” апостольского преемства (любимое выражение "посланий” м. Сергия), которою гордятся сергианцы, но которая уже порвана ими, т.к. м. Петр а) и не благословил их на их деяния, и б) по всей видимости, не благословит, и в) от которого они отрекаются сами, как от одного из "кабинетных мечтателей”, яко бы смешавшего Церковь с "монархией”, и за то, поделом, сосланного и, согласно "Посланию”, подлежащего извержению из клира Московской патриархии, как контрреволюционера; наконец, сектанты - те, кто 5) отрицаются всего вещественного и видимого и хотят жить жизнью чистого духа, "бодрствующего” в ожидании Небесного Жениха, Которого, впрочем, за запозданием Истинного, может заменить и какой-нибудь другой "Христос” с хлыстовского корабля, с которым они и вступают в прелюбодейный союз. Таково сектантство, таково и сергианство. Вы с м. Сергием… "Владыка, дорогой и любимый, здесь жуткий и страшный тупик, тупик обособленного от Церкви существования… Вне Церкви нет правды и истины. У нас есть Церковь (и она все ширится и в своем числе, т.к. уже более тысячи приходов со всей России поняли опасность сергианства и бегут от него), есть, слава Богу, в ней и Иерархия верная и православная (пока еще немногочисленная, но ведь большинство ее, особ. из исповедников, еще мало знают о происшедшем, а из узнавших - часть уже с нами). Вернитесь, дорогой Владыка, к сей Иерархии. Иначе Вы - не церковь, Вы - секта. Ужас подумать, Владыка, после достойного и святого и благоговейнейшего… пастырствования (и сугубого исповедничества), Вы теперь епископ, но не епископ кафолической церкви, а епископ секты”.

Простите, владыка, что с таким запозданием отвечаю Вам, но зато, как видите, в рост пустил Ваши слова и возвращаю их Вам с лихвою. Сокращенно все, мною сказанное в ответ на Ваши разсуждения, может быть выражено так. Обвиняя нас в раскольнических деяниях, Вы, как я выше старался показать, обнаруживаете неправильное представление о Церкви, как Единстве прежде всего, Единстве, как таковом и - во что бы то ни стало, и тем затеняете другое, не менее существенное свойство Церкви - Ее Святость, - когда же Вы обращаетесь к отдельной христианской совести, то здесь Вы, напротив, берете ее вне ее живого единства с Церковью и Ее земными судьбами, предписывая одно лишь нравственное бодрствование над собой.

Таким образом, Церковь у Вас лишается святости, а личная нравственность и ее святость отчуждаются от церкви, у Вас Церковь не свята и святость не церковна. А это знаменует начало внутреннего распада, как следствия выпадения сознания из связи с живым целым Тела Православной Церкви, т. е. уклонение в секту. Поэтому, в Вашем представлении, церковь начинает походить на сектантскую общину с братцем во главе, а христианское бодрствование, т. е. трезвенность, подменяется своего рода "трезвенничеством”, т. е. ложной духовностью. Конечно, Вас не может прельстить какой-нибудь грубый Чуриков, но льстец тонкий, т. е. м. Сергий, Вас в свои предательские для Церкви сети уловил. В самом деле, ведь и у него, как я уже выше указывал, то же требование беспрекословного послушания себе, как некоему папе или братцу-”апостолу”, или даже "Христу”, и та же ложная прелестная духовность, которая может быть в единодушии и мире даже с князем мира сего. Не слышится ли первое, т. е. католически-сектантская самоуверенность и непогрешимость в таких, например, словах:

"Мы не забываем”, - пишет м. Сергий во втором своем печатном послании (от 18/31 декабря 27 г.), - "мы не забываем, что при всем нашем недостоинстве, мы служим тем канонически бесспорным звеном, которым наша русская Православная Иерархия в данный момент соединяется со Вселенскою, через нее с апостолами, а через них - и с Самим Основоположителем Церкви Иисусом Христом. Слушаяй вас, сказал Он апостолам, Мене слушает, а отметаяйся вас, сказал Он, Мене отметается, отметайся же Мене отметается Пославшего Мя Отца”.

Так, утвердив за собою раз навсегда эти права на представительство Самого Господа, м. Сергий рассылает свои послания и указы без совета с Церковью, не допуская даже мысли, что сам, может быть, за свою церковную политику, уже выпал из Церкви, увлекая в свое отступничество и тех, кто с ним, а бегущим от него шлет вслед запрещения и угрозы отлучением, и убеждает, что "боязнь потерять Христа (так!) побуждает христианина не бежать куда-то в сторону от законного священноначалия, а, наоборот, крепче за него держаться и от него неустанно искать разъяснений по всем недоумениям, смущающим совесть”, т. е. совершенно подобно папе или "братцу” запугивает опасностью вместе с собою потерять Христа и всех зазывает на поклон и совет к себе, а не ко св. Церкви, отцам, соборам и совести.

Таков этот новый ересиарх, а вот и его сектантская проповедь абсолютного трезвенничества, т. е. лжедуховности. "В административном отделении от нас возвещает он в том же 2-м Послании, хотят быть лишь те, кто не может отрешиться от представления о христианстве как силе внешней, и торжество христианства в мире склонны видеть лишь в господстве христианских народов над нехристианскими”. Объявив, таким образом, христианство строго "интернациональным”, м. Сергий идет еще дальше в учении о чистой духовности христианства и уверяет, что оно настолько отрешено от земных условий существования, что при всяких детализациях "вера и православно-христианская жизнь остаются незыблемы” (слова 1-го Послания) и "быть православными” (из 2-го Послания) могут и те, кто разделяет радости и печали воинствующего антихристианства. Вероятно, для показания той же глубокой "сокровенности” христианства, м. Сергий, в изданном им Календаре, праздники церковные печатает обычным мелким шрифтом а гражданские - крупным, в знак "чисто духовного” им "сорадования”.

Таков новый учитель веры, такова и его новая вера. Неверия к себе и к своему учению он не допускает. Он говорит (во 2-м послании): "Христианин помнит, что любовь "всему верит” (I Кор, 13,7).

Да, "христианин помнит” эти слова св. апостола, но он не забывает и предыдущих: любовь - "не радуется о неправде - радуется же о истине”, и еще помнит христианин другие апостольские слова о вере: "Возлюбленнии, не всякому духу веруйте, но искушайте духи, аще от Бога суть: яко мнози лжепророцы изыдоша в мир. О сем познавайте Духа Божия и духа лестча: всяк дух иже исповедует Иисуса Христа во плоти пришедша от Бога есть, и всяк дух, иже не исповедует Христа во плоти пришедша, от Бога несть. И сей есть антихристов, его же слышасте, яко грядет, и ныне в мире есть уже (I Иоан.4,1-3)”.

Слышим и мы, грешные, слова св. Апостола и, вот, "искушаем” духа Сергиева и "не веруем” ему.

Что в том, что он устами исповедует Христа во плоти пришедшего? Где же в сергианстве место для Христа Воплощенного?

Окинешь ли мысленным взором его "Московскую патриархию” в ее целом - видишь одну лишь "легализованную организацию”, "сочувствующую” легализовавшим ее безбожникам; заглянешь ли в ее внутренний строй - там "партийная дисциплина” на словах, церковная разруха на деле; поищешь ли правды в самом высшем возглавлении сергианском - там полное "рабство у внешних” и духовная оторванность от истинного возглавления в лице м. Петра; обратишься ли к отдельным епархиям - они страдают попеременно то безглавием, то многоглавием, и в них не положено быть личным духовным связям со своими епископами, следовательно, то - не составные части Тела Церковного; поищешь ли Христа посреди двух или трех, собранных во Имя Его и стоящих вне прямой зависимости от м. Сергия, - не найдем и того, ибо сергианство не терпит ни больших, ни малых автокефалий и на всех кладет печать своего властительства; обратишься ли к "непоминающим Сергия и властей”, но там - сугубая ложь - ложь и потому, что они все же с ложью сергианства и еще потому, что они эту связь хотят скрыть; попытаешься ли прибегнуть ко св. таинству, чтобы через него приобщиться истинной плоти и крови Христовой и - остановишься в раздумье, ибо не верится, что вверены св. Тайны литургии, приравненной ко "всякому публичному собранию”, внутренне обезличенной и гласно возвещающей об отступничестве и прелюбодейных связях своих совершителей; приклонишь ли, наконец, слух свой к совести отдельного сергианина, и там услышишь лишь горькое признание в беспросветном рабстве, исповедь, подобную вашей: ничего не понимаю, судить не могу, защищать не в силах, пользы не вижу, а отойти от Сергия боюсь.

Итак, нигде, ни в какой области [отрасли?] сергианства, не ощущается присутствие Духа истинного и животворящего, нет подлинной связи с лозою Тела Христова, нет места для исповедания тайны Боговоплощения не одними лишь устами, но и самим делом. Лестчий дух сергианства не исповедует Христа во плоти пришедша, поэтому нельзя верить и сергианским устам. Поэтому и само сергианство есть одна лишь воплощенная ложь и духовная пустота и бессилие. Это Ложь с большой буквы, это Лесть перед одними, обольщение других, это воистину "церковь лукавнующих”. Это еще не антихрист, но это уже его Антицерковь.

Вот, Владыка, все, что нашел, в своей совести, нужным сказать Вам. Впрочем, разрешите закончить церковный спор словами самих отцов и учителей Церкви.

Вам отвечает за меня св. Феодор Студит: "Мы не отщепенцы, святая глава, от Церкви Божией, да не случится этого с нами никогда. Хотя мы и повинны во многих других грехах, однако мы православны и питомцы кафолической Церкви, отвергающие всякую ересь и принимающие все признанные вселенские и поместные соборы, равно как и изреченные ими канонические постановления. Ибо не вполне, а на половину православный тот, кто полагает, что содержит правую веру, но не руководствуется божественными правилами. Так как я, не имея епископского достоинства, не могу обличать, то для меня достаточно оберегать себя самого и не входить в общение с ним (в нашем случае с м. Сергием) и с теми, которые заведомо служат вместе с ним (т. е. имеют молитвенно-каноническое общение с сергианцами), пока не прекратится соблазн (т. е. до покаяния м. Сергия)”… Мы "составляем одно тело с нею (св. Церковью) и вскормлены божественными догматами и правилами ее и постановления стараемся соблюдать… Мы писали и к самому Архиерею (т. е. что если прекратится соблазн)… то мы тотчас войдет в общение с ним… Поэтому знай, что у нас не отделение от Церкви, а защищение истины и оправдание божественных законов (письма, часть I, письмо 25 и 28)”.

К м. Сергию, как новому Евномию-аномею, т. е. Беззаконнику, как таковому, да обратится за нас Великий епископ и Вселенский Учитель Церкви св. Василий Великий, словами обличения: "Велико было бы твое могущество, если бы, чего не достиг диавол различными хитростями, тебе удалось достигнуть того своим приказом (”Послание”), и мы, поверив тебе, признали бы, что предание, которое во все предшествовавшие времена имело силу у стольких святых, маловажнее Вашего (сергианского) вымысла (в начале 1-й книги Опроверж. на Евномия)”.

Наконец, нас, отошедших, утешает тот же св. отец: "Человеку здравомыслящему более всего должно избегать того, чтобы жить для славы, сообразоваться с мнением большинства, а не правый разум ставить вождем жизни; но хотя бы пришлось противоречить всем людям, или за прекрасное навлечь на себя безславие и опасности, и в таком случае не должно решаться на извращение правильно дознанного (из беседы к юношам, как получать пользу от языческих сочинений, беседа 22)”.
Аминь.

Новоселов М. А.