«Не то важно, чтобы родить, а то важно, чтобы воспитать», — говорит одно из прекраснейших изречений народной мудрости. Воспитание есть священнодействие женщины, дело ее спасения, дело Божие, которое, так сказать, составляет послушание ее жизни. Вот почему паче всех потрудившийся из Апостолов Христовых— Павел великую святую истину изрек, сказав: «Жена спасется чадородия ради» (Тим. 2, 15), имея в виду именно воспитание детей, которое сама природа женщины не позволяет отделять от чадородия. Отчасти этим же объясняется то, что «воспитание» мы привыкли понимать в положительном, хорошем смысле этого слова. Сказать просто: «он получил воспитание» — значит: он воспитан хорошо, или он — примерно благовоспитанный человек. И, наоборот, когда говорят «человек без воспитания, — не получивший воспитания», это значит: крайне испорченный, безнравственный, неисправимый человек. Правильнее, однако, сказать, что и этот последний тоже получил воспитание, только воспитание неправильное, ненормальное, извращенное. Тем самым,
что кто-либо в свое время не получил надлежащего, правильного, хорошего воспитания, он уже обречен был на приучение, и тоже, так сказать, «воспитание» ко всему, что подходит под понятие «неблаговоспитанности». «Без руля и без ветрил» в том возрасте, когда это особенно важно и нужно, без всякого надзора и руководства, человек, хотя бы и всецело предоставленный самому себе, получает такое или иное «воспитание», предопределяющее в нем все последующие изъяны и уродства неблаговоспитанности.
По существу и целям или результатам своим воспитание вообще есть столько же положительное обогащение души человека нравственными качествами, сколько и предупреждение развития в нем отрицательных нравственных задатков и недостатков. Душа человеческая в состоянии заражения прародительским наследием — в самых ранних стадиях своего развития носит в себе и проявляет злые качества наравне с добрыми. Каприз младенца, безпричинные слезы, тот деспотизм, которым иногда младенцы буквально тиранят безхарактерных родителей — все это зачатки будущих отрицательных злых качеств, не «воспитанные» еще теми или другими влияниями, а, так сказать, самобытно и без всяких воздействий со стороны других изливающиеся из души ребенка и заявляющие о необходимости самого тщательного их перевоспитания. Св. Церковь глубоко психологично и педагогично установила приводить детей к первой исповеди в 6–7-летнем возрасте. К этому времени, наравне с надлежащим раскрытием сознания, ясно очерчивается большинство будущих изъянов воспитания. Вместе с этим, как бы указывается и для родителей наступление такой стадии в развитии ребенка, когда на совести его воспитателей ложится строжайший долг ответственности за все, что не будет предупреждено в этом возрасте самым тщательным уходом и «воспитанием». Самые ничтожные, по-видимому, мелочи здесь иногда развиваются в печальнейшие последствия. Воспитание есть упорная борьба за преобладание добрых сторон человека над дурными, предполагающая навык в быстром и верном различении добра и зла и твердую волю в выборе и предпочтении первого.
Большинство ошибок воспитания вытекает из неумения различать добро и зло в самых первых и глубоких зачатках в душе младенца. Это неумение в большой мере присуще большинству родителей, особенно средних и низших классов общества, а также людям, которые при теоретически высоких понятиях о воспитании не усвоили практически всей чуткости и осторожности в важных вопросах воспитания. Примеров в пояснение этого можно бы привести множество. Я сам попался однажды на упомянутой непрактичности, за которую — к величайшей пользе для меня — тут же и поплатился выслушанием надлежащего внушения, раскрывшего предо мною сразу целый мир строгой благовоспитанности.
В гостях у одного знакомого сидел я рядом с его дочерью — девочкой 3–4 лет. Все пили чай, беседовали… Я, любя детей, больше балагурил с девочкой. Во время этого балагурства я по своей, как оказалось, неблаговоспитанности, не спросив позволения родителей девочки, предложил ей взять конфетку из близлежащей коробочки. Девочка тотчас же посрамила меня своей благовоспитанностью — отказалась, сказав, что «мама не позволяет есть сладкого!»— «А она не увидит!» — продолжал соблазнять я, желая непременно доставить приятное ребенку… — «Что вы делаете?!» — вдруг слышу я с другой стороны… «Вы учите ребенка лгать, обманывать, таиться, скрытничать, лицемерить» и т. д., и т. д.!!! Все это было так верно, так заслуженно и так убедительно, что от дальнейшей достойной казни я избавился лишь смиренноискренним сознанием своего греха по неопытности и только недоумевал, как это я сам не мог рассуждать так раньше?
Упрек, справедливо полученный мною за свою неблаговоспитанность, сослужил мне великую службу, так что до сих пор не могу не вспоминать с благодарностью особу, меня вразумившую. Предо мною сразу как-то открылся целый новый неведомый дотоле мир строжайших, тончайших нравственных начал, нити которых так безнравственно и преступно могут порываться нетактичными поступками, подобными моему. Я стал подыскивать, припоминать и представлять другие возможные из подобных случаев, и к ужасу своему находил, что их могло быть у меня и ранее великое множество, и все они таковы, что в каждом из них я мог попасться совершенно так же, как попался в описанный раз, благодаря утонченному нравственному чутью одного из свидетелей. Сколько же раз я мог быть диаволом, внося в невинные души малюток первую отраву лжи, лицемерия, обмана и т. п. исчадий ада?! Правда, я подносил эту отраву, может быть, в самых малых, ничтожных дозах, но — много ли нужно не испытавшей еще этой отравы душе малютке! Сколько же раз на мне тяготел грозный приговор Спасителя: «Кто соблазнит одного из малых сих, лучше бы было такому человеку, если б ему с повешенным жерновом на шее утонуть в пучине морской!..»
Припоминаю еще другие подобные случаи. Ребенок что-нибудь напроказил, что-нибудь напортил, полакомился чем-нибудь тайно, без спросу и т. п. Мать, с трудом сдерживая любящую улыбку, хочет и внушение сделать баловню, и остерегается излишне напугать
ответственностью ввиду ничтожности проступка. И вот, с одной стороны, она назойливо допытывает его вопросом: «Это кто сделал?..» — а с другой, улыбаясь, подсказывает сама же, или позволяет какой-нибудь нянюшке отвечать за ребенка, и его самого отвечать за себя, что во всем виновата «кошка»… Опять урок лжи, обмана, неискренности, скрытности — урок с виду совершенно ничтожный, пополам с невинной, по-видимому, подделкой под милое детское наивничанье, однако, все же урок не безплодный, но ведущий к дальнейшему, не менее, чем азбука — к чтению. Нетрудно читать, когда выучена азбука, которая, при всей своей кажущейся простоте и несложности, в науке чтения занимает немало места и значения, пожалуй больше, чем самое усвоение механизма чтения.
Еще случай. Ребенок, положим, ушибся. Мать, чтобы хоть чем-либо удовлетворить и утешить его, плачущего, отводит его внимание на гнев по отношению к тому предмету, о который ушибся ребенок. «Давай накажем его, милый, зачем он тебя ушиб!» — мать начинает раздраженно бить ту или другую вещь, приговаривая: «Вот тебе! Вот тебе! Зачем ушиб моего Ванюшку!» И этот Ванюшка, воспроизведя урок злости, сжимает свои маленькие кулачки и с гневом ударяет ими по столу или стулу, чтобы точно так же через несколько времени не задуматься поднять их уже и на живого человека, хотя бы и на ту же свою родную мать… Так прививается к восприимчивой душе ребенка другая отрава и исчадие ада — гнев, раздражительность, злоба, неистовство…
Немало портят детей легкомысленно-шутливым отношением к их порочным задаткам, которые забавляют взрослого своей миниатюрностью. Так, позволяют ребенку «показать язычок» кому-нибудь, передразнить ту или другую смешную сторону в другом, осмеять кого, пригрозиться на кого и т. п. Заставляют ребенка воспроизводить «ухарские» манеры взрослых ловеласов и хулиганить, пить вино и даже — страшно поверить, да и самому приходилось быть свидетелем! — учат произносить скверные слова. До упаду потешаясь тем, как лепечет их несознающий себя детский язычок. Что говорить!
Потешно все это в исполнении ребенка, но поздоровится ли от такой потехи чистой душе малютки — о том совсем не думают… Большой вклад в «неблаговоспитанность» дает и то, когда не останавливают детей и от всевозможных дурных привычек (кусание ногтей, копание в носу и множество других), возникающих и самостоятельно, и через переимчивость от взрослых неблаговоспитанных людей. Как надо быть осторожным во всех подобных случаях родителям и воспитателям! Сколько нужно внимания, умения, такта и тончайшего нравственного чутья, чтобы не дать чистым началам, которые начинаясь зерном в миллионы раз меньшим горчичного, вырастают в целые непроходимые дебри нравственной испорченности и неисправимости.
Воспитание есть — как мы сказали — священнодействие женщины, и если «проклят всяк творяй дело Божие с небрежением», то не менее всякого другого дела Божия, конечно, ограждено этою страшною угрозою священнодействие воспитания детей!

 

Журнал «Божия Нива». 1904. № 28