I
На Пасхе
Пасха в 191... году была ранняя... В старинном городе Р., на берегу большого озера, особенно грязно этой порой. Талая вода большими лужами подолгу стоит даже на центральных площадях и улицах города, не успевая стекать в озеро по незначительному уклону берега. Нужно много осторожности и искусства, чтобы не выпачкаться в грязи, идя в праздничной одежде ко службе или от службы, в гости или из гостей. В такуюто пору, в первый день Пасхи, разговевшись дома с семьей и выспавшись, как полагается после ночной службы, пошел по своим родным и друзьям поздравить с праздником и похристосоваться — Иван Ал., житель одной из окраинных улиц города. Тихо и мирно, в труде неустанном, текла жизнь этого раба Божия. В семье его — жена, дочь-девушка, другая дочь замужняя, сын которой — ему внучек — жил у дедушки, учась в ближайшей школе. Занятием его было рисование иконок по финифти — ремесло, очень распространенное в этом городе. Вся семья обыкновенно принимает участие в этом промысле, исполняя который-нибудь из одиннадцати приемов подготовки финифти и рисования по ней: один готовит основу для финифти, другой покрывает ее глянцем, третий закаливает или обжигает в печи, иной покрывает фон, еще иной набрасывает контуры изображения, иной разрисовывает, пишет одежду, еще иной наводит лик, затем производится начистую окончательная отделка, изображаемая наиболее опытным мастером, и, наконец, — финифтяная иконка окаймляется серебряною или металлическою рамочкой, подклеивается бархатом, и иконка готова — вполне приличная, очень прочная и дешевая. Тысячами шли заказы этих иконок со всех святых мест Русской земли, тысячи людей кормились этим ремеслом, тысячи уголков украшались этими иконками по городам и весям нашим. Много таких иконок написал и Иван Ал. со своей семьей, принимая заказы от более крупных мастеров и поставщиков. В последнее время особенно много написал он иконок Черниговской Божией Матери для Гефсиманского скита (близ ТроицеСергиевой Лавры), где тогда эта икона особенно славилась своими чудесами, привлекая тысячи богомольцев. Дивный лик Царицы Небесной, со всеми мельчайшими деталями Ее одежды, так глубоко врезался в душе Ивана Ал. от многократного писания, что он только и видел этот лик, неизгладимый никакими другими впечатлениями.
И вот зарядившись, как мы сказали, Пасхальною радостию, в дополнение к этим впечатлениям, пошел по родным и знакомым наш землячок. Жизни он был вообще трезвой, как и подобает в его мастерстве, и благочестивой. Но все же — что удивительного? — в одном дому выпил немножко, чтобы не обидеть радушных хозяев, у
другого подбавил еще немножко, у третьего еще и т. д. и т. д. В результате, обойдя несколько близких и родных семей, Иван Ал. почувствовал, что не то чтобы пьян, нет! — но все же, в голове немножко позатуманилось, и ноги не столь твердо ступают по скользкой от грязи земле. Идет он к дому в своей праздничной одежде и побаивается: там, на окраинах, еще грязнее, да вдобавок, канавы с водой, и совершенното трезвому нелегко бывает пройти, не выпачкавшись. А жена — строгая! Не дай Бог — поскользнешься, да придешь в выпачканной одёже, — вообразит невесть что и проберет на все корки, не боясь и праздника Христова... Так и вышло, на беду старика. Около самого уже дома, одолевая последнюю лужу и канаву с водой, поскользнулся бедный визитер по липкой грязи и, хотя тотчас и поднялся, но не в особенното приглядном виде. Дальше — как и ожидал он: жена, при виде замоченной и попачканной
грязью одежды, накинулась на него со всею яростию, и как только не выругала, не пожалев для Христова праздника... Горько и обидно стало бедняку. На все попытки образумить свою ворчунью и доказать, что он вовсе не пьян и не изза хмеля впал в эту беду, вполне возможную для любого трезвенника, жена разражалась только большею бранью и язвительными укоризнами. До слез довела, наконец, старика, и он, в порыве вдруг нахлынувшего самобичевания и желания так или иначе искупить скорее свой «грех», говорит дочери:
«Лена! Собери мне на завтра котомку, пойду к Троице-Сергию!» Удивившись такому решению отца, дочь пробует урезонить его: «Да что ты, папа? Кто идет на далекое богомолье в такие дни... Полно тебе, и здесь замолишь свой грех!..» — «Нет, собери! Пойду!» — окончательно решает отец и укладывается спать, решив твердо пораньше
встать и идти замаливать свой грех. А Лена, подумав, как и мать, что отец не совсем здраво рассуждает от излишне выпитого, и что, протрезвившись, и сам изменит свое решение, и не подумала ничего собирать для уже спавшего богомольца.
Рано утром, в понедельник Пасхи, будит он дочь и требует свою котомку. «Да что ты, папа? Неужели вправду идешь? А я ничего и не собирала!» — «Ну, так собирай поживее. Я же иду!» Сборов было немного. Быстро собрала Лена отцову котомку, вложила в нее несколько ломтей кулича, яичек, чайку, сахару и прочей дорожной мелочи, денег свободных нашлось всего 20 копеек на это богомолье (жили они небогато), и помолившись на дорогу, старичок двинулся в путь. А путь неблизкий: от Р. до ТроицеСергия с лишним 100 верст.

II
Загадочные попутчики
Широкой красивой полосой тянулась пред нашим богомольцем большая Московская шоссейная дорога. Окаймленная непрерывной аллеей деревьев, плотно утрамбованная мелким щебнем, уже обсохшим на солнце, то подымаясь на холмы, то опускаясь с них, то впадая в красивый лес, то выходя на не менее красивые поляны, она без особого утомления как бы звала и подталкивала вперед и вперед нашего путника. Всюду кругом через поляны проглядывают красиво раскинувшиеся села и деревни. Высятся кругом обильные здесь храмы Божии. Неумолкаемо льется с колоколен радостный Пасхальный звон. Ярко и весело играет на небе солнышко, расплавляя и сгоняя застрявшие коегде остатки зимнего снега. Птички — точно и они чувствуют праздник (да и несомненно чувствуют!),1 — както особенно сладко поют и щебечут кругом. Жужжат уже коегде и
пчелки, разбуженные животворящим весенним солнцем.
Уже не одну версту отшагал дядя Иван. Вырвавшийся из семейных дрязг и из обыденной серенькой жизни на свободу, дух его упивался этой свободой до забвения всего другого на свете. Два с лишком десятка верст миновали незаметно. Вдали показался небольшой городок П. с его красивой церковью и колокольней с позолоченной главкою. Колокола радостно заливались звоном. Жители, разряженные попраздничному, и все кругом стало както еще живее напоминать о великих днях. Праздничное настроение, не покидавшее души даже в минуты вчерашних невзгод, поднялось еще выше. Койгде в окнах замелькали самовары и около них завтракающая и чаевничающая публика... В воздухе носился приятный аромат горячих вкусных снедей. Вдруг почувствовалась забытая усталость от пройденного пути, вспомнился пасхальный кулич за плечами, потянуло отдохнуть, попить чайку, подкрепиться завтраком. Кстати, вот на самой дороге и чайная. Иван Ал. решил зайти и сделать маленькую передышку. Отворяет дверь, переступает порог и видит прежде всего поднимающихся в путь трех странниц.
«А, дядюшка Иван!» — говорит радостно одна из них. — «Куда это ты собрался?» — «Да, вот, к преподобному Сергию помолиться иду!» — «А, к преподобному Сергию. Так и мы туда же, вот мы тебе и попутчики. Идем вместе!»
«Хорошо бы вместето, да ведь вот вы уже и дальше идете, а я еще только отдохнуть хочу, да и подкрепиться надо!»
«Ну, ничего, мы тебя подождем на дороге, догонишь!»
И странницы вышли. А дядя Иван расположился за столиком на их месте, заказал чайку, позавтракал куличиком и яичками и, погревшись за чайком, даже прилег, чтобы дать маленький отдых несколько поутомившимся ногам.
Прошло часа два или три. Пора было двигаться и ему в дальнейший путь. Взвалив на плечи котомочку и расплатившись за услугу с хозяином, пошел и он дальше. Городок весьма скоро показал свой конец, пошла опять, как прежде, гладкая широкая живописная дорога. Версты дветри всего успел пройти дядя Иван, как вдруг впереди завидел сидевших на камушках своих попутчиц. Они, видимо, поджидали его. Скоро поравнялись они, обрадовавшись друг другу, и дальше пошли вместе. Знакомятся ближе, кого как звать. Старшая из попутчиц велит ему звать ее: «тетушка Мария». Две другие както остались в тени, так что и имен их не запомнил или не узнал дядя Иван. Всем вниманием его и всей как бы душой вдруг завладела одна лишь «тетушка Мария», заслонившая собою все остальное. И что это оказалась за дивная женщина! Как она чудно рассказывала дяде Ивану разные поучительные истории! Как его утешала, радовала, подбодряла, назидала своими невыразимосладкими речами, которые лились в душу медовыми потоками и заставляли забывать все на свете. Без конца хотелось бы слушать эти дивные, точно небесные и неземные речи... Так прошли еще около двух десятков верст. День склонялся к вечеру. Дорога стала глуше, лесистее. Меньше попадалось на пути сел и деревень. Закопошилась у дяди Ивана мысль о ночлеге...
«Не беспокойся об этом!» — подбодряет тетушка Мария: «У меня в каждой деревне есть знакомые и почитатели, у которых найдем и приют, и покой, и все, что нужно!» И действительно, в ближайшей деревне, куда они скоро вошли, тетушка Мария уверенно постучала в один по виду довольно приличный дом и была встречена радостным приветом. Все четверо были ласково пущены в дом, гостеприимно угощены, уложены на ночлег со всеми подобающими удобствами и отдохнули за ночь до полного освежения и восстановления сил. Распростившись утром с радушными хозяевами, пошли дальше тем же порядком. Так же прошел еще день и еще ночь с новым, не менее гостеприимным ночлегом. На третий день к вечеру показалась и Лавра...

III
В Лавре
В Лавре, вмешавшись в толпы народа, взвинченный душевно от радостного переживания достигнутой цели путешествия, дядя Иван както незаметно расстался со своими попутчицами и начал устраиваться самостоятельно. Приют и ночлег (бесплатно) нашел в Лаврской странноприимной, обед для богомольцев Лавра давала также бесплатно, ежедневно кормя тысячи богомольцев, на особых столах около трапезной церкви. Заботиться было не о чем. Только молись и обходи все святые места. И дядя Иван с особою радостию и усердием исполнил все обязанности богомольца. В Троицком соборе отстоял все лаврские службы, поклонился святым мощам Угодника Божия и другим лаврским святыням. Потом направился в Гефсиманский скит — поклониться Черниговской иконе Царицы Небесной, которую столько раз изображал на своих образочках, и страстно жаждал видеть Ее ненаглядный подлинник, чтобы еще глубже и живее запечатлеть в душе Ее небесные черты... По дороге в скит он вспомнил, что его финансы (20 копеек, ассигнованные дочкой) совершенно уже оскудели по копеечкам, пожертвованным то тут, то там при обходе лаврских святынь. Как же быть? А ведь и у Черниговской надо чемнибудь поблагодарить Ту, Которая оказала ему столько благодеяний, послав довольный заработок. А обратно? С чем идти? Чем уплатить за ночлег, который придется уже иметь без тетушки Марии? Чем расплатиться за чаек и отдых в чайных на обратном пути? Грустно стало на душе от этих назойливых мыслей. Положение безвыходное. И в первый раз в жизни явилась мысль попросить милостыни — «Христа ради!» Кстати, вот обгоняет какойто проезжий на извозчике. И дядя Иван, не задумываясь долго, взволнованно выкрикивает ему свою горькую нужду: «Господин добрый! Помогите бедному богомольцу Христа ради!» Извозчик ни на мгновение не задержал лошадей, и проезжий мелькнул мимо дяди Ивана, как в панораме. Горько стало совсем неопытному попрошаю: «Эх! — подумал он, — в первый раз в жизни решился на это и так неудачно!» Вдруг видит: проехавший мимо господин оборачивается назад и чтото кидает по направлению к нему. Идет, и находит серебрушку в 10 копеек. «О, да ведь это не шутка!
Это чуть не полное верное обеспечение на обратный путь». Стало веселее сразу. Сладко помолился дядя Иван у Черниговской, выплакал все свои скорби, горести, нужды у ног Пречистой и с облегченною душою возвратился в Лавру.

 

IV
Обратно домой
Наутро дядя Иван решил идти обратно домой. Отстояв еще раз лаврские службы, он уселся за столом с богомольцами пообедать, подкрепиться на дорогу и вдруг, неподалеку от себя увидел опять... матушку Марию с ее спутницами.
«А, дядя Иван, — весело заметила она, — и ты тут. Ну, куда теперь думаешь направить свои стопы?»

«Думаю домой; надо бы к родителямто преподобного,1 да уж не смогу, поустал, да и деньжонками поистратился, так уж поспешу домой».
«Ну, вот и прекрасно! — решает "Тетушка”. — А я вот тоже иду туда, а мои товарки пойдут в Хотьково, так что мы с тобой опять и пойдем вместе!»
«Хорошо!» — согласился дядя Иван, обрадованный столь неожиданной встречей и столь приятным для него решением «Тетушки».
После обеда две спутницы «Тетушки» отделились от нее и пошли к Хотькову, а дядя Иван и «Тетушка» направились в обратный путь. Никогда еще не был так счастлив и доволен дядя Иван. Сознание столь благополучно исполненного долга — обета богомольца, облегченная и свободная от всяких угрызений совести душа, искупленный подвигом пасхальный «грех», живые впечатления столь величественных и сладостных лаврских святынь и служб, небесносладкие дивные речи необычайной спутницы, — все убаюкивало душу дяди Ивана какимто особенным легким счастьем, довольством, блаженством.

Обратный путь прошли так же незаметно, благополучно и спокойно, как и туда. Вот уже и конец пути недалеко... Пахнуло сыростью родного, только что вырывающегося из зимних ледяных оков озера. Более гулко заслышался звон многочисленных здесь сельских церквей, во множестве раскиданных по длинным берегам озера и по окрестностям города. В весенней дымке завиделся и самый город, хотя до него еще было не столь близко — без отдыха, пожалуй, не добредешь...

Вдруг тетушка Мария выводит своего спутника из раздумья таким заявлением:
«Ну, вот, дядя Иван, ты скоро будешь дома! Мне же надо направиться вот в эту деревню. Так вот здесь мы с тобой и расстанемся!»
«Увижу ли я когда еще тебя?» — взмолился вдруг встрепенувшийся дядя Иван.
«Бог даст, увидимся, — уверяет спутница, — ведь я каждый год обязательно бываю в Р. в большом крестном ходу.1 И ныне буду, обязательно как всегда».

«Вот хорошо! — облегченно говорит дядя Иван. — Так вот что, дорогая моя! Я живу тамто (говорит свой точный адрес), домик у меня свой, хоть и небогатый, семья у меня небольшая, сам да жена и дочь, так уж сделай милость, когда будешь в Р., остановись у меня. Или же хоть только посети меня: все сделаю, чтобы тебе было у нас
покойно и хорошо!..»
«Ладно! — соглашается она. — Приду и посещу обязательно. Увидишь, как я верна своему слову!.. Да, вот еще что: быть может, до городато тебе еще придется зайти на отдых, а денегто у тебя нет, возьмика маленько». И с этими словами вручила ему гривенник.
Затем они пораспрощались, и счастливый до конца дядя Иван зашагал дальше, а она свернула с дороги на открывшуюся поляну, на которой виднелось село, и пошла туда.2 Сделав несколько шагов, дядя Иван обернулся, чтобы еще раз взглянуть на свою столь дорогую спутницу, и — поразился... На поляне никого не было! Тщетно он напрягал зрение, взбирался на пригорки. Небольшие кустики и не столь высокие пригорки не могли так скоро заслонить ее от взора. Ведь сейчас только вот они говорили, сейчас только расстались, и уже ее нет и нигде не видно, точно сквозь землю провалилась...
Диво! Чтобы это значило? — Напрасно размышлял дядя Иван и не мог ничего понять в этой загадке, никак не умел ее объяснить. Так и пошел дальше в какомто жутком недоумении. А сердце между тем так сладко билось, играло от воспоминаний всего, пережитого за эти великие дни... 

 
V
Дома
Много было рассказов дома у дяди Ивана о своем необычайно удачном путешествии. Забыто было все неприятное, подвигнувшее его на это путешествие. И жена, и дочь с радостию встретили его возвращение. Всех сумел он заинтересовать своею загадочною спутницею, отголосок речей которой, даже в слабой его передаче, приводил в сладкий трепет и неутомимую жажду самим дождаться счастливого случая повидать ее и насладиться ее беседой.
Прошла и Пасха. Наступили послепасхальные дни. Высчитывались дни и часы до желанного дня обещанного посещения... Прошли все майские праздники города Р., прошла Троица... Вот наступил и Петров пост. Истощалось терпение более всех ожидавшего этих дней дяди Ивана. Наконец начался...
Накануне упомянутого большого крестного хода кругом города Р., икона Владычицы приносится из послепасхальных хождений по деревням и селам в город, чтобы шествовать во главе этого хода. Обычно икону приносят к субботней всенощной, причем из сел ее сопровождает множество народа, а из города на встречу ее устремляется соборный крестный ход с неменьшим множеством встречающих горожан. У городской заставы эти массы сливаются, совершается краткое молебствие, и все направляются в собор, где тотчас начинается всенощная. Минута этой встречи бывает неописуемо умилительная. Блеск многочисленных позлащенных хоругвей, празднично одетые и попраздничному настроенные массы народа, многочисленный сонм священнослужителей, торжественно умилительное пение нескольких хоров, малиновый звон Р. колоколов, и несомая в роскошно украшенном живыми цветами высоком киотеносилках святая икона Владычицы во главе других, вынесенных навстречу икон, и целый лес хоругвей — создают настроение совершенно неземного характера.
Вышел навстречу святой иконы, конечно, и наш дядя Иван. Вместе с другими сладко помолился возвратившейся из своего путешествия Владычице, и стал искать глазами Ту, Которая обещала быть в этот день у него обязательно. Уже сердце сладко билось и замирало, чувствуя, что Она здесь, в этой несметной толпе. Надо поскорей найти Ее, увести к себе на покой и отдых, ведь могут перебить другие: у Нее везде, значит и здесь, так много почитателей и знакомых, и, наверное, все среди более зажиточных, чем он, так что ничего нет удивительного, если Ее от него отнимут, успокоят другие, а не он. А ему, если выпадет на долю, то какаянибудь одна счастливая минута, тогда как хотелось бы видеть Ее дольшедольше, нескончаемые веки...
Все время, пока они шли до собора, не терял надежды найти свою желанную Гостью дядя Иван. Перерыл взором всю несметную толпу, но, — увы! — бесполезно. Нет и нет Ее!.. А сердце... сердце замирает и замирает от сладкой мысли, что Она здесь, здесь, здесь!!! Вот и собор.
Началась всенощная. Обшарив взором все самые укромные уголки собора, все множество народа в ограде и за оградой, пропустив через входные двери всех до последнего человека, дядя Иван разочарованно, уже поздно вечером, идет домой. Некоторая надежда еще не покидает его; неудивительно в такой массе народа, постоянно ворошащейся, как кипящая смола в котле, проглядеть одного человека. А может быть, Она уже дома у него, раньше его пришла и ждет его там... Чуть не бегом бежит домой... Но — Гостьи нет!.. Несколько успокаивает себя мыслью, что быть может Она явится наутро, к самому крестному ходу, гделибо задержавшись в пути или переночевав в другом месте. Рано утром спешит он опять в собор. Обедня в этот день начинается рано, в 6 часов утра, и после нее тотчас начинается и крестный ход (в 8 часов). Новые несметные толпы народа со всех окрестных сел и деревень за десятки верст приходят к собору. Весь город буквально стекается сюда же, чтобы насладиться наиболее красивой и умилительной картиной начала хода, при участии всех городских приходских святынь и при звоне всех городских колоколен.
Дядя Иван более всего озабочен опять одним и тем же: не прозевать своей Гостьи. Но теперь еще труднее найти и разглядеть Ее при таком неисчислимом множестве народа. И он уже готов начать грустить, придумывая возможные объяснения Ее возможного отсутствия: быть может, на этот раз заболела и не могла прийти, или вынуждена была пойти в другое место, а может быть, еще и явится после крестного хода. Ведь недаром сердцето вещун так ходуном и ходит, точно кричит о Ее присутствии здесь гдето, пока незримо для него и недосягаемо.

VI
Исполнение обещанного
Кончился крестный ход. Толпа редела и редела. К собору возвращались уже почти только те, кому было по пути домой, хотя и таких было множество. Были, впрочем, и такие усердствующие, которые провожали ход до самого собора и до своих приходских церквей. Дядя Иван дошел до собора. Еще раз там оглядел всех, и, не найдя искомую, поспешил домой. Здесь также не оказалось никого постороннего. Усталые участники хода отдыхали за самоварами и завтракали или обедали. Дяде Ивану не шел кусок в рот. Как пришел, повалился на диван, в чем был за службой (и в тот злополучный первый
день Пасхи), и не то вздремнул, не то впал в какоето легкое забытье...
Только вдруг видит: приближается к нему с радостной улыбкой его желанная Гостья, но — в каком виде! — точьвточь как он рисовал на своих иконах Пречистую, в точно такой одежде, с точьвточь таким неземным ликом, и так сладко, какимто знакомым ему уже голосом, говорит: «Вот Я, видишь, верная Своему слову, тебя посетила!..»
Вдруг зарыдал от такой неожиданности старик и тотчас вскочил. Но уже никого около него не было. Едва могли домашние добиться от него, сквозь неудержимые сладкие рыдания, объяснения своего неожиданносильного возбуждения. И стало ясно ему тогда все: и сладкий трепет сердца во время путешествия в Лавру, и такой же точно трепет при встрече иконы и во время крестного хода, и неизъяснимая сладость Ее речей, и несказанное обаяние Ее облика и всех Ее движений и действий, свидетелем коих Она сподобила его в то удивительное путешествие, когда Она, снизойдя к его незаслуженному огорчению и к его благочестивосмиренному порыву загладить свой «грех», явилась утешить его и дать почувствовать ему Свое материнское сострадание, любовь, всепрощение и благоволение к кающимся и оплакивающим свои грехи грешникам.

* * *
В этой истории, в которой нет ни единой строчки выдуманной или излишне приукрашенной, описанной с рассказа самого участника этих событий, меня особенно трогало сообщение Царицы Небесной, что она обязательно бывает на крестном ходе города Р. Участвуя в этом ходе около 18и раз, я чувствовал присутствие Царицы Небесной в Ее святой иконе после этого рассказа до того живо, что казалось: вижу не икону, а Ее Саму, любовным взором объемлющую несметные толпы окружающего Ее народа. Верная Своему слову, Она поистине не могла не быть в этот день с нами. Это чувствовалось особо сладким трепетом сердца и совершенным забвением всякой усталости, на протяжении десятков верст, иногда под палящей жарой летнего солнца и пылью, иногда под обильным дождем, выпадавшим в некоторые годы в этот день.
Примечательно и то, что пропажа Ее из глаз своего спутника и уход на село приходилась на такой день, когда в это село приносилась икона Ее из города. Видимо, Она спешила дать свое благодатное присутствие Своему Священному Лику, обходившему селения православных, со слезами просивших и жаждавших Ее помощи и заступления в своих житейских скорбях, нуждах и болезнях. Подобно Богу, являвшемуся в виде трех странников Аврааму, явилась и Она этому смиренному простецу с двумя, очевидно, небесными спутницами, чтобы научить нас Ее неотступному присутствию с нами, подтвержденному в чудном видении блаженного Андрея Юродивого, который некогда, удостоившись посещения небесных селений и лицезрения многих святых Божиих, спрашивал сопровождавшего его Ангела: «Почему нигде не видно в небесных селениях присутствия Божией Матери?»— и получил следующий достопримечательный ответ: «И мы, небожители, нечасто удостаиваемся видеть в своей среде Преблагословенную Деву, ибо Она доныне предпочитает быть на земле, чтобы утешать скорбящих, исцелять болящих, отирать слезы плачущих и облегчать всякого рода страждущих на земле чад своих!»
Дивно изобретательная на всякую помощь страждущему человечеству, Она поистине и теперь ходит среди нас во всякое время, всюду поспевая, всюду поспешая со Своею милостию и утешениями... Так, совсем недавно видели Ее, разделяющею участь целого отряда монахинь, гонимых в ссылку: вместе с ними и рядом с их игуменьей сидит и Она, серьезная и величественная, в покорном ожидании грядущей скорби, в одежде тоже монахини, давая почувствовать, что и здесь Она, Своим присутствием, помощью и утешением. Поистине, к Ней и только к Ней приложимы эти дивные строки поэта:
«Горними тихо летела душа небесами...
Грустные долу Она наклоняла ресницы.
Слезы на землю от них, упадая звездами,
Светлой и длинной вилися за ней вереницей.
Встречные тихо Ее вопрошали светила:
Что Ты грустна? И о чем эти слезы во взоре?
Им отвечала Она: Я земли не забыла,
Много оставила там Я страданий и горя.
Здесь Я лишь ликам блаженства и радости внемлю,
Праведных души не знают ни скорби, ни злобы, —
О, отпусти Меня снова, Создатель, на землю,
Было б кого пожалеть и утешить кого бы!»

 
Текст взят из журнала «Мiръ Божiй», 2000. № 1 (6).