Александр  Каплин, Русская народная линия

16.12.2014

Памяти Н.С. Кохановской (Соханской) (1823-1884) …

 Надежда Степановна Кохановская (настоящая фамилия Соханская) родилась 17 февраля[i] 1823 года на хуторе Веселом близ Корочи Курской губернии (ныне Белгородская обл.). Род Кохановских (по матери Надежды Степановны - Варвары Григорьевны Лохвицкой) переселился в сторожевой город Корочу около 1650 года из малороссийских Лохвиц[ii].

Отец Надежды - Степан Павлович Соханский, из черниговских дворян - служил сначала по гражданской части, затем вступил в Глуховский кирасирский полк, участвовал в Отечественной войне 1812 года, других военных походах. Несмотря на то, что был он казначеем, состояния никакого не накопил - «сотни тысяч прошли через его руки, но, благодаря Бога, не зацепились в них». 21 мая 1826 года кавалерийский ротмистр Соханский скончался, вскоре после него умер его младший сын, а на руках вдовы, женщины глубоко религиозной, остались трое детей (два сына - Петр и Павел, младшая дочь - трехлетняя Надежда), умирающая мать и две незамужние сестры. Пенсию выхлопотать не удалось, всего состояния было 175 десятин земли, на которые претендовал еще и женатый брат Варвары Григорьевны.

Вот на этом-то хуторе и прошли первые девять лет жизни будущей писательницы, которая, глядя на старшего брата, рано научилась читать, пристрастилась к книгам, которых немало осталось в домашней библиотеке от отца и деда. К тому же мать и тётушки укрепляли не только молитвенную настроенность детей; как талантливые исполнительницы народных песен они воспитали в будущей писательнице любовь к народной поэзии. В то же время они всемерно поощряли и направляли самостоятельные занятия.

В своей «Автобиографии» Н.С. Кохановская сообщала о своих детских успехах следующее «Я знала наизусть тысячи стихов...знала на память всего Дмитриева, князь Долгорукий был мне свой человек... Я читала Россиаду... - не перечтешь всего».

Раннее детское чтение развило у Надежды любовь к истории, тонкое чувство слова, стремление к творчеству. Уже в 8 лет девочка пыталась сочинять. «Не умру, пока не напишу комедию»[iii],- говорила она; но первый детский опыт творчества потерялся во время её болезни.

Материальное положение большой осиротевшей семьи всё время ухудшалось, процесс с казёнными поселянами привёл к тому, что у вдовы Соханской осталось всего 15 десятин земли и один работник.

В марте 1834 года Надежда «после долгой, тяжелой цепи исканий, убийственных отказов и потом опять надежд, и слез, и слез...»[iv] была определена на казенный счет в Харьковский институт благородных девиц.А мать, устроив дочь, отправилась на поиски нового именьица в Харьковской губернии.Наконец, в Изюмском уезде, в 30-ти верстах от города, был куплен хутор Макаровка, куда впоследствии и перебралась семья после вынужденной продажи хутора Веселого.

Институт благородных девиц, открытый в Харькове в 1812 году был единственным общественным учебным заведением для девочек на несколько губерний. С 1818 года Императрица Мария Федоровна приняла его под свое покровительство.

Из-за того, что предварительные познания французского и немецкого языка у Надежды были невелики, да и манеры провинциальной девочки из глухого хутора, воспитывавшейся без гувернантки в обществе двух старших братьев не отличались особым изяществом, то она была принята в первейший или приготовительный класс. Талантливой, но бедной девочке жилось там очень нелегко, и только молитвенный дух, горячее стремление к знаниям, вместе с благородной сдержанностью характера помогали ей преодолевать все трудности.

Особенно ей повезло с добросердечным, благородным «учителем русского слова» М.И. Ильенко, который заметил таланты Соханской и стал ее ревностным покровителем. Надежда много читает не только из зарубежной классики («Гамлета», «Фауста» и т.д.), но и современников (Пушкина, Гоголя, Кукольника, Марлинского), исторические произведения.
В это же время она начинает предпринимать «таинственные попытки» - писание собственных стихов.

Положение Надежды постепенно значительно изменяется к лучшему. Несмотря на продолжительную болезнь, Соханская, как одна из лучших располагалась уже на первой скамейке, за ней утверждается прозвище философа и поэта.

В «Прибавлениях» от 6 июля 1840 г. к «Харьковским губернским ведомостям» был помещен подробный отчет «Об испытании воспитанниц Харьковского института» 27-го, 28-го и 29-го июня (а собственно выпуск состоялся 1 июля), причем первый золотой шифр получила Надежда. Кроме того, в этот торжественный день хором институток были исполнены прощальные стихи, сочиненные Соханской. Это было первое её произведение, появившееся в печати.

За шесть лет, проведенных в институте Надежда совершенно забыла домашнюю обстановку. Уже 2-го июля, на другой день после выпуска, она выехала из Харькова вместе с матерью и братом и отправилась в новое для неё имение, Макаровку, где она проведёт всю оставшуюся жизнь (за редкими отъездами).

Пока Надежда училась в институте, мать со своими сестрами устраивали в Макаровке новое бытие. Имения здесь первоначально не было, а только мельница и амбар, где все и расположились. Затем построили маленький, крытый соломой домик. Были еще сени, плетеные из соломы, да глиняная кухня. Вместо буйной растительности и сада (как на хуторе Веселом), здесь была голая степь да кусты смородины и крыжовника в новом саду.

К приезду Надежды, старший брат уже учился в Новгородском корпусе. В одной из комнат настлали деревянный пол, а в остальных трёх комнатах пол был глиняный, усыпанный песочком.

Ко всему этому Надежде нужно было привыкать после паркетных полов и высоких светлых залов института. Зато она с радостью окунулась в деревенскую стихию с кошками, кроликами и прочей живностью.

Но вскоре эта радость была омрачена - одна из сестёр Варвары Григорьевны в жутких мученьях осенью 1841 года умирает от рака. Это произвело сильнейшее впечатление на Надежду: «О, как я постарела за этот год. Я поумнела и ни одной книги у меня в руках не было. Господь бросил все книги и начал учить меняпо своему. Дал мне книгу - самое себя - и книгу страданий ближнего - большие книги»[v].

К поздней осени того же года у неё не просто возвращается интерес к книге, но и настоящая жажда чтения. Однако книжное богатство в основной своей массе осталось в прежнем имении или растерялось при переезде. Сохранившиеся остатки были ею быстро прочитаны и перечитаны. Надежда пытается найти книги у соседей-помещиков.

Особое место в её жизни занимает молитва, которая и спасает её. Во время Великого поста она принялась читать Библию. Пришел вечер Великой субботы. Её мать из-за весенней распутицы кое-как на тележке отправилась в церковь, а Надежда осталась дома и стала читать Евангелие, которого не читала со времен института. В эту ночь в её душе произошёл перелом: «Я не могу передать вам той удивительной новости, свежести, которые встретили меня <...> Вы догадываетесь, что праздник Воскресения был и моим воскресением. Один только Бог может выводить из такой тьмы на свет Свой и так внезапно! <...> Во мне осталась только кроткая, какая-то радостная грусть, по которой я вовсе не хотела смеяться, а сладко весело плакала. Вокруг меня существенно ничего не изменилось, но я была не та - и всё не то. Помирившись сама с собой, я примирилась со всем, - со своею жизнию, с своей долей...»[vi].

Верстах 5-7 от имения Соханских находились богатые владенья баронессы Меллер-Закомельской, где доживала жизнь её мать М.И. Шидловская. В её доме Надежда нашла хорошую библиотеку, а от управляющего получала еще и современные журналы. Их содержание показалось Надежде явно неудовлетворительным, а язык удивлял отсутствием правописания и засилием иностранных слов.

Выведенная из терпения очередной нелепой повестью, она «долго помолилась, разумеется, поплакала, положила окончательных три поклона, села и еще перекрестилась и начала писать»[vii].

Но это было еще не всё. Нужно было еще самой выучиться чинить перья (что было делом далеко не простым) и достать бумаги.

 Семья очень нуждалась, у начинающей писательницы не было даже бумаги для письма, и первые ее произведения записывались на обороте старых ротных донесений отца или институтских тетрадей.

Так в полном одиночестве Надежда Соханская продолжила свои литературные попытки на новом месте.

Первою своею повестью («Майор Смагин»), неожиданно сразу опубликованной в «Сыне Отечества» за 1844 год, автор осталась довольна (хотя она и не получила никакого гонорара), потому что её «Смагин» «если не лучше» читанных ею повестей, «то не очень и хуже половины из них»[viii]. В августе 1844 года Надежда отправляется служить гувернанткой в Бахмут, но уже через месяц её забирает мать, которая считала само место служения, не подходящим для молодой девушки.

  В 1844-1845 гг. ею были написаны еще пять повестей. После Пасхи 1845 года она переписывает их набело и отправляет в столичные журналы, но ответа от редакций она не получила.

А в сентябре 1845 года у Соханских случился пожар. Домик (с уже отдельной комнаткой для Надежды) и пристройка полностью сгорели. Надежда на всю зиму поселилась в Савинцах (в 7-ми верстах от Макаровки) у престарелой, одинокой соседки-сербки Анны Константиновны Черноглазовой. Днём Надежда читала ей «Четьи-Минеи», а вечерами почти столетняя старица делилась своими воспоминаниями - рассказывала о том, «як було колись».

В Савинцах Надежде Степановне с постоялого двора передали забытый, без обложки журнал «Современник», и она решила написать письмо её редактору П. А. Плетневу (другу А.С. Пушкина), а также послать ему свою повесть «Графиня Д***».

Уже в мае 1846 года пришел ответ. Плетневу не понравились в повестях Соханской влияние на неё Марлинского и Жорж Занд (новой французской школы). Как противоядие против дурного влияния Плетнев посоветовал прочитать другую французскую повесть - «Безропотность».

Надежда узнала о месте проживания своего институтского учителя М.И. Ильенко и по его приглашению в сентябре 1846 года отправилась к нему в гости, где разобрала вместе с ним эту повесть.

После возвращения домой Надежда пишет ответное письмо Плетневу и посылает ему новую повесть «Метель». Известный литератор оценил её еще более критически, чем «Графиню Д***», но заметил: письма начинающей писательницы гораздо глубже, интересней, талантливей её произведений.

Плетнев пожелал узнать подробно обо всей жизни Надежды, так как она «возбудила» в нем «участие родственное». В ней было то, что она ценила и в других: сила и высота нравственного чувства, неразрывно связанные с крайней простотой его проявлений. Письмо Плетнева и его подарок - полное издание его «Современника» - до глубины души растрогали Надежду, и она принялась за составление своего жизнеописания (названого Плетневым «Автобиографией») - лучшего из всего ей написанного в течение всей её литературной деятельности.

Надежда Степановна с детских лет отличалась необыкновенной самостоятельностью суждений и глубокой религиозностью. Видя несомненное дарование, Плетнев требовал продолжения жизнеописания. Вторая часть записок превзошла все его ожидания. Отвечая, он признавал в Надежде «решительный талант поэтического творчества»!  - «Чтение подобных записок сильнее завлекло бы читателей и более принесло бы им пользы, нежели те хваленые книги, которыми теперь свет занимается... Нет надобности бросать в огонь эти записки. Они хранятся в особом пакете с надписью: «Отослать после моей смерти Н.С. Соханской в Изюм»».

А вот как Плетнёв отзывался о второй тетради записок Соханской в письме от 22 октября 1847 года к своему другу Я.К. Гроту: «У неё талант удивительный. Никогда еще ни один роман не занимал меня так, как описание это. Тут все роды прекрасного сосредоточены. Трогательное, сатирическое, легкое, комическое и даже поэтическое - все есть. И между тем в изложении столько непринужденности, простоты, истины и свободы, что не оторвешься от чтения».

Необыкновенно сочувственный отзыв Плетнева о второй части записок растрогал Надежду «невыразимо», которая «прыгала от радости».

В октябре 1848 года она отправила Плетневу конец автобиографии. «Что мне сказать о ней, - писал он в ответ 16 ноября 1848 года, - Я хвалил прежние части. Не хочу повторять похвал своих: они для нынешнего случая слабы и безцветны... Вы умели так собрать черты внутренней жизни вашей и вставить их в рамку жизни внешней, что перед этою картиной и лучшая похвала покажется пошлостью».

А спустя почти полтора года, в письме к В.А. Жуковскому от 4 марта 1850 года, Плетнев так отзывался об её автобиографии: «Она прислала мне последовательно одну тетрадь за другою, одну другой интереснее, так что теперь эта автобиография, по моему признанию, есть лучшее, что только явилось у нас оригинального в последние пять лет. Тут исчерпаны все роды красоты и все оттенки русской жизни. А она сама является таким неподражаемо-милым существом, что не расстаться бы с нею. Одну из этих тетрадей (описание жизни в институте) я препровождал для прочтения к Государыне Императрице и Ея Величество разделяет мое мнение»[ix].

К моменту окончания автобиографии (1847 г.) настроение Надежды было светлым и незамутненным. Вот что писала она Плетневу в последней части автобиографии: «Живу уже я не в хатке, a в светленьком доме; вокруг меня простое довольство; я не требовательна, неприхотлива; y меня своя комната всеми тремя окнами в молоденький сад, в западающую даль степи; виднеется курган. У меня весь рай семейственной неги; на меня - как мило говорится - пылинке не дают упасть; я, как знатная барышня, знаю только самое себя, свою комнату, ваши книги и ничего более. Тетенька ухаживает за моими цветами; цветы зеленеют и пахнут; кудлатая моя Подружка смотрит мне в глаза и довольно шевелит пушистым хвостом; кругом тихо, солнце сияет, и маменька так часто нежит мою горячую голову. Вот моя домашняя жизнь».

Вслед за этим в «Отечественных записках» (1848, №12) была напечатана повесть «Графиня Д***», затем в «Современник» была послана повесть «Соседи» (напечатана здесь в 1850, №12), а в «С.-Петербургских ведомостях» (1850, №№21-23, 27-29, 32, 33, 35) опубликована повесть «Первый шифр».

Летом 1850 года только что закончивший С.-Петербургский университет Г.П. Данилевский, по поручению Плетнева побывал у Соханской и уехал от неё в «величайшем восхищении».

Но материальное положение молодой писательницы было трудное. Как писала она впоследствии: «проходил год иногда, а мне не на что было сшить и одного ситцевого платья, и я за своими литературными писульками сидела в слезах, не имея копейки за душой, чтобы переписать их и отправить на почту». В это время заболел, а затем и умер брат. Болезнь подкосила и мать, а затем и саму Надежду («я совсем умирала»). Но она пишет («из челюстей смерти») к Плетневу (24 апреля 1853 г.). И как только ей становится легче - литературные интересы вновь берут своё.

Именьице Соханских, давно заложенное, приходилось перезаложить для уплаты недоимки, что было сопряжено с большими хлопотами, а тут еще горе: «Весь край разорен от страшного падежа скота» (письмо к П. Плетневу от 14 сентября 1853 г.).

Литературным посредником в это время становится Г.П. Данилевский, который привозит от Плетнева для Соханской литературные новинки, в том числе и «одну из надежд её детских мечтаний» - «всего Жуковского».

Повесть «Гайка», писавшаяся в это время, вышла только в 1856 году, в 6-й книжке журнала «Пантеон» (была опубликована лишь первая часть). Здесь впервые повесть Соханской была подписана псевдонимом «Кохановская», который с этих пор Надежда Степановна ставила под всеми своими литературными произведениями[x].

Издание «Гайки» сыграло важную роль в истории литературной деятельности Соханской. Впервые сама писательница (в письме) к известному издателю А. Старчевскому изложила свою цель: в противовес сатире дать ряд положительных русских типов.

Спустя почти три десятилетия издатель вспоминал: «Замечательная во всех отношениях повесть её «Гайка», наделавшая много шуму и обратившая на себя общее внимание литераторов и близко знакомых с Малороссией».

Это было первое произведение Соханской-Кохановской, обратившее на себя серьезное внимание критики. Рецензент из «Сына Отечества» даже задавался вопросом: «Действительно ли автор «Гайки» женщина, как это обыкновенно случается, когда под женским именем является произведение, обнаруживающее необыкновенный поэтический талант... Если автор «Гайки» женщина, то одаренная талантом необыкновенным и редким в женщине до степени странности».

Повесть Кохановской напоминает рецензенту малороссийские рассказы Гоголя: «В таланте автора «Гайки» есть сходство и родство с талантом Гоголя. Влияние Гоголя отразилось на Кохановской так благотворно, как ни на ком другом...».

Особенно отмечалась «чувство глубокой любви и участия к тому быту, который она описывает»: «Это-то чувство, выражающееся мягко и тонко, но в то же время так смело и умно, как оно выражалось только у Пушкина и Гоголя, придаёт произведению г-же Кохановской характер такой прекрасный и оригинальный в ряду современных произведений, в особенности в части описывания простонародного быта».

Писательницей заинтересовался М.Н. Катков. Узнав от Г.П. Данилевского её адрес, 7 декабря 1857 года он писал ей: «Редакция Русск. Вестника считала бы себя счастливою, если бы успела приобрести ваше сотрудничество».

Именно в «Русском вестнике», М.Н. Катковым (с редакторскими правками и сокращениями) была напечатана одна из лучших повестей Кохановской - «После обеда в гостях» (1858). Но даже и в сокращенном виде она привлекла всеобщее внимание.

Так литературный сборник «Утро» отмечал: «В 1858 г. в нашей литературе появился новый чрезвычайно замечательный талант, обративший на себя внимание как знатоков изящного, так и друзей нашей народности».

Особенно горячо приветствовал эту «русскую повесть» К.С. Аксаков, посвятив ей отдельную статью, назвав повесть «замечательной», а в авторе признав необыкновенную глубину взгляда и понимания нравственного мира» русского человека[xi].

Эта же повесть послужила поводом к началу переписки между автором и И.С. Аксаковым, длившейся с некоторыми перерывами до самой кончины писательницы.

В марте 1859 года в «Русском Вестнике» (№ 5) была напечатана новая повесть Кохановской «Из провинциальной галереи портретов». Она произвела еще более сильное впечатление, чем её предшественница («После обеда в гостях»). 7 апреля 1859 г. И.С. Аксаков писал автору: «Вы доставили мне и многим из нас истинное утешение не только художественным наслаждением, но возбужденною надеждой - за русское искусство...<...>.  Я вижу в вас зарю нового отношения искусства к жизни, вы - первый русский художник, ставший не в отрицательное, а в положительное отношение к русской жизни...». 

Не одни славянофилы восхищались в это время двумя повестями Кохановской. И.С. Аксаков передаёт ей (в письме от 28 апреля-3 мая 1859 г.) отзыв о них Тургенева: «Он был в совершенном восторге от первой [повести]...».

В «Русской Беседе» (1859, №3) по поводу «Из провинциальной галереи портретов» появилась в высшей степени лестная для автора статья Н.П. Гилярова-Платонова. «Нам показалось, - писал он, - что в повестях г-жи Кохановской и особливо в последней, мы видим зарю ожидаемого нами возрождения литературы - и притом с обеих сторон - эстетической и филологической». В противоположность другим критикам Гиляров-Платонов находит у Кохановской «совершенную объективность», составляющую «ее достоинство и величайшую драгоценность».

Повести Кохановской были восприняты многими деятелями русской культуры (помимо вышеназванных - А.И. Ишимовой, А.В. Никитенко, А.Ф. Вельтманом и др.) как открытие, начало «новой эпохи в литературе» (И. С. Аксаков). Они восхищались умением писательницы показать поэзию простого и мирного быта, ее самобытным языком; многих привлекало ее убеждение в назначении писателя: «давать нравственное и благородное направление страстям человеческим, знакомить человека с лучшею частью его самого».

Но славянофильские идеи, которым сочувствовала писательница, вызывали сопротивление у некоторых критиков, считавших их слабым местом в творчестве Кохановской. Одним из подобных отзывов была статья М.Е. Салтыкова-Щедрина «Повести Кохановской». Салтыков-Щедрин, указав на высокие достоинства повестей («Выше, поэтичнее, сладостнее этих строк мы положительно ничего не знаем в русской литературе» - о повести «После обеда в гостях»[xii]), отметив их «внутреннюю связь с народною массою, умение показать «подвизающую за собой людей силу, которая многое сделает», критиковал нравственные идеи Кохановской за утверждение «смирения и прощения».

В это же время Кохановскую узнают и как блестящего и тонкого литературного критика. В «Русской Беседе» (1859, №5) она опубликовала «Степной цветок на могилу Пушкина». В одном из последних своих писем к И.С. Аксакову А.С. Хомяков писал: «Я решительно восхищаюсь «Степным цветком» (Соханской) и радуюсь...».