VII.

Тако, понеже теплъ еси,
и ни студенъ еси, ниже
горяще, имамъ тя избле-
вати изъ устъ моихъ
(Апок. 3, 16).

Мы видЪли выше,  какъ  началось  украинофильское движеніе,  кто усердствовалъ въ пропагандЪ  малорусскаго сепаратизма и какъ, наконецъ, онъ выродился въ партію  съ политическими  стремленіями. Если г. Маковей называетъ галицкихъ сторонниковъ единства  русскаго  народа „ренегатами",  то Томашъ  Падура,  члены украинской школы польскихъ писателей, „генералъ"  змартвыхвстанцевъ Семененко,  эмигрантъ Стахурскій-СвЪнцицкій  и цЪлая толпа  нынЪшнихъ польскихъ политиковъ въ ГаличинЪ, поддерживающихъ  украинофильскую партію,  вполнЪ  заслужили  на то, чтобы г. Маковей назвалъ ихъ „русско-украинскими" патріотами. Посмотримъ, однако,  теперь на литературную сторону украинофильства,  составляющую основаніе мнимой самостоятельности  малорусскаго народа.

Самобытность  или  самостоятельность Малорусскаго народа не была и не есть тЪмъ несомнЪннымъ фактомъ, который можно бы легко уложить въ болЪе или менЪе изящныя построенія человЪческой фантазіи. Главной опорой политическо - національной программы — собственно говоря „программъ", въ которыхъ сами украинофилы не въ состояніи разобраться, — украинофильства есть научно-историческій матерьялъ, въ значительной степени ad hoc пригнанный и искуственно связанный въ одно цЪлое, а не дЪйствительная жизнь и не малорусское нарЪчіе съ его многими поднарЪчіями, для котораго великорусскій языкъ не можетъ быть болЪе чужимъ, чЪмъ языкъ не только „козацкихъ хроникъ", но и современной „самостоятельной" русско-украинской литературы. Г. Маковей утверждаетъ, что „большая часть ученыхъ признаетъ за ней право существовавія", но этого права никто даже и не старается отрицать. (Жаль, что г. Маковей не привелъ именъ тЪхъ ученыхъ, которые отрицаютъ единство русскаго народа и считаютъ малорусскую его вЪтвь отдЪльнымъ и самостоятельнымъ народомъ. Если подъ тЪми учеными онъ подразумеваеть д-ра Ом. Огоновскаго или д-ра Смаль-Стоцкаго, который вмЪcтЪ съ нЪмцемъ Гартнеромъ составилъ въ 1893 г. „Руску Граматику" (названные „ученые" не знали даже того, что имъ слЪдовало написать „Граматика руского языка или мовы", ибо къ названію „Руска Граматпка" необходимо добавить, какого языка), то мы ему на слово вЪримъ. Но противъ „большей части ученыхъ" г. Маковея мы поставимъ лишь Костомарова, Кулиша, Потебню, Пыпина, Соболевскаго и Будиловича. На нерусскихъ ученыхъ мы не станемъ ссылаться и не совЪтуемъ этого дЪлать и украинофиламъ, а то по слЪдующему поводу: Пок. проф. Миклошичъ, или какъ его называли; „ц. к. славистъ", ex cathedra доказывалъ самостоятельность малорусскаго народа, ибо этого требовало его офиціальное положеніе, въ частной же жизни смЪялся надъ украинофильствомъ и однажды сказалъ В. А. ДЪдицкому: Möge die Politik alle möglichen, Mittel anwenden, mögen sie sich mit Händen und Füssen dagegen stemmen, dass sie (малороссы) keine Russen sind, ihr Accent u. Lexikon verräth sіе - человЪкъ, жена, молодый, (слова Миклошича). Bei ihnen ist der Unterschied nur in g—h (и это невЪрно, такъ какъ въ Новороссіи и въ многихъ внутреннихъ губерніяхъ даже слово „вагонъ" произносятъ: wahon. — Прим. авт.) und in Selbstlauten Ъ, я, und e, die Deutschen aber, die unterscheiden sich nicht nur in Mitlauten, sondern selbst in Selbstlauten — jrosse Jans, вмЪсто grosse Gans. Считая, однако, оффиціально малорусское нарЪчіе самостоятельнымъ языкомъ, Миклошичъ рекомендовалъ для него латино-чешское правописаніе. То-же самое онъ сдЪлалъ для болгарскаго языка. О МиклошичЪ, впрочемъ, можно сказать то, что говорили объ IиржечкЪ, который вмЪстЪ съ гр. Голуховскимъ пытался ввести у насъ латинку: Er kann alle slavische Sprachen, aber alle böhmisch. Къ иноязычнымъ ученымъ необходимо вообще осторожно относиться и не слЪпо iurare in verba magistri. Полякъ А. БЪлёвскій силился доказать, что Несторъ писалъ по польски, а Копитаръ, Шафаржикъ и Ганушъ отрицали изобрЪтеніе кириллицы св. Кирилломъ.—Прим. авт.) Напротивъ, малорусская литература, особенно въ ГаличинЪ, гдЪ политическія отношенія исключаютъ возможность введенія въ школы и въ государственныя учрежденія литературнаго русскаго языка, необходима, какъ средство для просвЪщенiя простонародія. И если кому, то именно „ренегатамъ", въ пониманіи г. Маковея, принадлежитъ значительная доля заслуги въ развитіи мЪстной малорусской литературы. Назовемъ хотя бы Ивана Наумовича, котораго популярныя сочіненія и знаніе малорусской рЪчи недостижимы для цЪлаго сонмища нынЪшнихъ русско-украинскихъ „ученыхъ". Наумовича уже нЪтъ въ живыхъ, но его многочисленныя брошюрки и прежнія изданія „Науки" составляютъ еще и нынЪ нестарЪемое просвЪтительное средство для народа и даже предметъ умилительнаго почитанія со стороны сельскаго люда Галичины. А вЪдь Иванъ Наумовичъ выступилъ въ 1866 году въ львовскомъ сеймЪ съ лозунгомъ : одинъ народъ — одинъ языкъ ! т. е. сталъ „ренегатомъ". — Развитіе малорусской литературы въ ГаличинЪ продолжается и нынЪ и то при помощи русской партіи. Общество им. М. Качковскаго, имЪющее до 7000 членовъ преимущественно среди крестьянъ, въ мЪсяцЪ августе с. г. издало 273 книжечку на галицко-русскомъ нарЪчіи. Если принять во вниманіе, что каждая книжечка печатается въ 10.000 экземпляровъ, изъ которыхъ 7000 обязательно получаютъ члены, а остальные въ короткое время раскупываются, то одно Общество им. М, Качковскаго выпустило въ народъ 2,730.000 книжечекъ на малорусскомъ нарЪчіи. На малорусскомъ же нарЪчіи издаются членами русской партіи „Русское Слова", „Русская Рада", „Наука", „ПросвЪщеніе" и „Буковинскіи ВЪдомости", не считая мелкихъ публикацій. Это доказываетъ, сколько тенденціозной лжи въ обвиненіи г. Маковея, будто „помянутыя изданія отрицательно относятся къ малорусскому народу". Но эта мЪстная литература, рЪшительно необходимая, при нынЪшнихъ обстоятельствахъ, для домашняго обихода, а равно-же украинофильскія изданія, не могутъ составлять основанія для построенія политической фантазіи объ отдЪльности и самобытности малорусскаго народа. По словамъ А. Пыпина [71], „новЪйшія изслЪдованія филологовъ указываютъ несомнЪнный еинный корень двухъ главныхъ нарЪчій русскаго языка: то основное, что дЪлитъ ихъ отъ остальныхъ славянскихъ нарЪчій, принадлежитъ имъ обоимъ".

Что касается галицко-русскаго  нарЪчія,  то оно въ основе  своей вездЪ  находится  въ весьма  близкомъ  отношеніи къ великорусскому;  и если въ немъ встрЪчаются культурныя слова, — вслЪдствіе вліянія польскаго языка администрации,  суда, и вообще  всЪхъ правительственныхъ и автономическихъ  учрежденій,  —  польскія, между которыми  добрая половина нЪмецкихъ словъ,  то эта слова мало измЪняютъ массовый русскій  характеръ  галицко-русскаго нарЪчія. Рядомъ  съ десятками-сотнями  польскихъ  и ополяченныхъ словъ встречаются  такія особенности  основныхъ чертъ русскаго языка -  грамматики и фонетики, — которыя заставятъ всякаго, знакомаго съ дЪломъ, только улыбнуться надъ тЪмъ,  кто вздумаетъ  этотъ языкъ   зачислять  къ какому-то отдельному,  украинскому языку.  Мало того,  наше  галицкорусское нарЪчіе,  разделяющееся  на три поднарЪчія: подольское, гуцульское и лемковское,  имЪетъ много такихъ формъ, общихъ съ великорусскимъ языкомъ,  какихъ не имеетъ украинское нарЪчіе. Въ стрыйскомъ и турчанскомъ округахъ и на целой ЛемковщинЪ  народъ говоритъ „что",  а не „що",  да къ тому еще съ чистЪйшимъ московскимъ произношеніемъ „што";  въ яворовскомъ  и городецкомъ  округахъ  и въ цЪлой  ЛемковщинЪ народъ употребляетъ великорусскую  форму вспомогательнаго глагола „былъ" (бывъ),  „были",  а не малорусскую „бувъ", „були". Въ стрыйскихъ горахъ бойки и верховинцы  (горцы, жители Бескида) употребляютъ считающiяся великорусскими формы нарЪчій: „ниже", „выше" вмЪсто малорусскихъ „низше", „высше". Въ Карпатахъ и въ многихъ окрестностяхъ на равнинахъ народъ многія слова произноситъ сходно съ великороссами, на пр. „вЪрую", какъ „вьерую" а не „вірую", „жены", — „жоны", „крЪпкій" — „крепкій", „Семенъ" — „Семіонъ", a мЪстоименіе „ся", особенно въ КоссовщинЪ и БуковинЪ, какъ настоящіе москвичи: „са". Тамъ-же, среди гуцуловъ на коломыйскомъ ПокутьЪ и въ БескидЪ, встрЪчаются старорусскія формы „быхъ", „быхомъ" и слова и выраженія, какъ бы живьемъ взятыя изъ „Народныхъ разсказовъ" гр. Л. Н. Толстаго и его „Власти тьмы" [72]. Широко раскинулась, во всей своей пространственной необъятности, святая Русь, — „отъ хладныхъ финскихъ скалъ до пламенной Колхиды", отъ Вислока до Камчатки. Необозримо развЪтвились на пространствЪ вЪковъ и теченія русской мысли и ихъ выраженіе, — живое слово, — а однако въ русскомъ народЪ живетъ удививительная сила, превозмогающая его внЪшнюю разобщенность и эта сила — языкъ и духъ языка. Языкъ русскаго народа подвергался и нынЪ подверженъ разнымъ вліяніямъ, отъ культуры и языковъ сосЪднихъ народовъ до климата включительно, — буковинскіе малороссы на пр. не имЪютъ твердаго звука "л", но произносятъ его какъ латинское i, — но эти вліянія не нарушили его единства. Нынйшній русскій языкъ, какъ справедливо замЪчаетъ одинъ изъ русскихъ писателей, это „живой, разговорный языкъ, языкъ разбитый на нарЪчія, говоры, поднарЪчія, подговоры, разновидности по губерніямъ и уЪздамъ, а въ ГаличинЪ округамъ (въ ГаличинЪ можно наблюдать и такое явленіе, что между языкомъ мужчинъ и женщинъ въ одной и той-же деревнЪ существуетъ легкій оттЪнокъ — прим. авт.), языкъ, который не имЪетъ и не можетъ имЪть такого компактнаго хранилища, какимъ является Остромирово Евангеліе для древняго цервовно- славянскаго языка," Мы готовы согласиться съ украинофильскими филологами и политиками объ отдЪльности и самостоятельности малорусскаго языка, подъ условіемъ, однако, что они намъ укажутъ, где граница, отдЪляющая малорусскій языкъ отъ великорусскаго языка?

Трудно допустить, чтобы люди, имеющіе притязаніе считаться образованными, не знали и не видЪли органическихъ связей, соединяющихъ разныя нарЪчія русскаго языка въ одно цЪлое, неделимое. Но тутъ выше всякихъ языкословныхъ очевидностей и доказательствъ и выше дЪйствительной жизни стоитъ политика [73], которой подчиняются даже филологическія и этнографическія познанія. Ради этой политики украинофилы и пытаются создать изъ малорусскаго нарЪчія особый языкъ. Разъ поставлена теорія объ отдЪльности малорусскаго народа, ее необходимо обосновать и доказать, Такъ какъ, однако, ни языкъ, ни этнографія (нашъ галицко-русскій мужикъ, житель равнинъ, по своему типу стоитъ гораздо ближе великороссовъ, чЪмъ малороссовъ Украины, наши же горцы, особенно гуцулы, стоятъ по своему типу ближе сербовъ, чЪмъ укранскихъ малороссовъ и великороссовъ)  требуемыхъ  доказательствъ дать не могутъ, а тутъ разные „добродЪи", отъ гр. Стадіона въ 1848 г. до гр. Бадени въ 1898 году постоянно твердятъ:  если вы одни съ "москалями",  то не желаемъ васъ знать — то и явилась необходимость пригнать действительную жизнь  къ теоріи и искуственнымъ путемъ создать такой языкъ, который какъ возможно далЪе отстоялъ бы отъ общерусскаго. Украинофильскіе поносители,  въ родЪ  г. Маковея,  называютъ насъ „рабами" и „ренегатами"  не за „отрицательное отношеніе къ малорусской литературЪ",  котораго  въ действительности нЪтъ,  такъ какъ русская партія,  если не больше, то во всякомъ  случае  не меньше украинофиловъ, любитъ свое родное наречіе и свой народъ, но за  противодЪйствіе идеЪ  ихъ  политическаго  сепаратизма  и стремленію, искуственнымъ способомъ  создать такую литературу, которая бы въ самомъ дЪлЪ могла, при помощи политическихъ средствъ, составить основаніе для отдЪльности и самобытности малорусскаго народа. Это противодЪйствіе и служитъ непреложеымъ доказательствомъ любви русской партіи къ галицко-русскому народу и желанія сохранить его національныя черты. Ведь мы  не боремся за малороссовъ въ Россіи, такъ какъ они и не нуждаются въ нашей помощи,  а тЪмъ меньше за великороссовъ, ибо они скорее намъ нужны, чЪмъ мы имъ;  мы не боремся  противъ литературнаго  и политическаго  украинофильства потому, что оно угрожаетъ разъединеніемъ русскаго народа (пять-шесть лЪтъ тому назадъ галицкіе украинофилы называли русскую партію  „объединителями", не подозрЪвая,  какое осужденіе  содержится въ эгомъ словЪ для нихъ самихъ),  такъ какъ весь   великорусскій народъ  съ подавляющимъ большинствомъ малорусскаго народа имЪетъ противъ  разъеднненія  надежную защиту и такія внушительныя силы, какъ: могущественнЪйшее въ мірЪ самодержавное государство, міровую литературу, а въ случаЪ нужды  и милліонную армію;  мы боремся исключительно за русское населеніе Галичины и Буковины,  а боремся противъ тЪхъ стремленій украинофильства, которыя могутъ обезличить  нашъ народъ  и отнявъ ему средства  къ природному  развитію на національно-исторической  почвЪ, сдЪлать изъ него безпомощный матерьялъ для прозелитскихъ покушеній  со стороны Польши и латинства. Что касается украинофильства въ Россіи, то оно не производитъ на малорусскій  народъ и на дЪйствительную его жизнь никакого вліянія. Безпочвенность украинофильства  въ Россіи очень наглядно представилъ  бывшій  „украинскій  соціалистъ", никто О. П., въ трудЪ,  предназначенномъ  для высылки  на второй съЪздъ „русско-украинской радикальной партіи", состоявшійся  3 и 4  октября 1891 г.  во ЛьвовЪ [74].

„Нереальнымъ и нездоровымъ, — говоритъ О. П., —  скажемъ  больше,  реакціоннымъ, мы считаемъ ту тенденцію въ украинофильствЪ, которая клонилась къ противодЪйствію естественному процессу,  приведшему Гоголя на одно изъ почетнЪйшихъ мЪстъ  въ русской и, пожалуй, въ міровой литературЪ. Реальнымъ и здоровымъ мы считаемъ  въ немъ  пробужденіе желанія служить народу. Но соціальному служенію народу противорЪчило созиданіе собственной литературы въ то время, когда всЪ его интересы  давно слились  съ интересами остальныхъ  областей  государства.  Въ его прямомъ  интересЪ только и лежало возможно скорЪе приблизиться къ этому языку, который фактически  не могъ для него быть болЪе чужимъ, чЪмъ языкъ не только „козацкихъ хроникъ"  да „пересопницкаго" евангелія,  но и всей современной  украинской литературы. Самое большее, въ чемъ могло нуждаться  украинское  крестьянство въ интересахъ болЪе успЪшнаго усвоенія необходимаго для него общелитературнаго языка,  это учителя  въ низшихъ школахъ, знакомые съ отличіями  мЪстнаго обыходнаго говора.

Теперь, пожалуй, и это излишне. Но украинофильскія чаянія получили, какъ извЪстно, совершенно иное,утопическое конечно, направленіе. Оно создало — чего только въ видЪ курьеза  и исключенія создать невозможно? — и кой-какую литературу.  Но что значить эта литература — и по содержанію  и  по формЪ — въ сравненіи съ тЪмъ,  что даетъ УкраинЪ совокупная дЪятельность всей литературной Россіи,  включая сюда,  конечно  и всЪ почти творчеекіе элементы самой Украины ?  Что значить  Марко Вовчокъ въ сравненіи съ авторомъ „Записокъ охотника"?  Что единственный  Шевченко  даже — съ Пушкиномъ или Некрасовымъ ? Что такое „Основа"  въ сравненіи  съ  „Современникомъ"? Ничто или очень мало. Не „Сіонъ", не Катковъ, не Юзефовичъ, даже и не указы тутъ виноваты, какъ думаютъ подчасъ проницательные украинофильскіе поносители. Сама жизнь „виновата".  О литературныхъ  произведеніяхъ  на  „украинскомъ" языкЪ  послЪ Шевченка  за очень  и очень рЪдкими исключеніями  и говорить нечего.  Макулатуры  обиліе.  Скудныя  по содержанію и блудныя по идеямъ, произведенія эти и по языку, именно благодаря  „чистотЪ" языка, еще болЪе чужды дЪйствительной  жизни. Паденіе крЪпостногo права,  общая,  воинская повинность,  развитіе торгово-промышленнаго движенія, разростаніе кочующаго аграрнаго  пролетаріата,  вліяніе  администраціи, желЪзныя дороги, школы, по скольку онЪ существуютъ, вліяніе церкви и религіозныхъ сектъ, вліяніе городской жизни п культуры  — вотъ факторы, которые и въ области языка — мы подчеркиваемъ это и ссылаемся  на современную  устную народную словесность, на распЪваемыя тeперь народомъ пЪсни — не говоря уже о другихъ сферахъ народной жизни, окончательно слили сельскую Украину со сферою общихъ вліяній, подъ которыми живетъ Россія. Господство русскаго языка во всЪхъ городахъ, мЪстечкахъ и примыкающихъ къ нимъ селахъ южной Россіи — безспорно. О какомъ-либо украинствЪ губернскихъ и уЪздныхъ городовъ и говорить смЪшно. Въ селахъ же процессъ этот въ языкЪ нЪ-

сколько видоизмененное. Но онъ безконечно далекъ теперь отъ „чистоты" того украинскаго языка, на которомъ  научившіеся по книжкамъ украинолюбцы продолжаютъ писать свои вклады въ украинскую литерару. До народа эти вклады не доходятъ,  а если бы и доходили, то остались бы непонятны изъ-за языка. Та-же публика, которая ихъ покупаетъ изъ „патріотизма" или „принципа",  съ большей легкостью понимаетъ несомнЪнно родной  для нея языкъ  русскій, чЪмъ „родный украинскій".  Въ полугородскомъ,  солдатско-административномъ говорЪ сельскаго народа все больше беретъ верхъ языкъ русскій, а не языкъ  „метеликівъ" (мотыльковъ)  Старицкаго,  Кулишовскаго евангелія и даже Шевченка.  Мы утверждаемъ  это на основаніи  личнаго опыта, который при нашей прежней „украинской"  точкЪ зрЪнія ускользалъ отъ нашего уразумЪнія  и признанія.  Это подтверждаетъ одинъ галицкій  украинофилъ, A. H. попавшій  въ одну изъ многочисленные украинскихъ  театральныхъ труппъ въ Россіи. Въ корреспонденціи изъ Харькова, напечатанной въ правительственно-украинофильской газете „Буковина" (Черновцы, 14 (26) марта 1897, н-ръ 60) А. Н. пишетъ: „Про україньских артистів мушу, на жаль, сказати, що они не мають нї крихітки почутя обовязку для піддержаня українъского слова і служать на україньскій сценї тільки за гроші. В трупі Захаренка кромі Касиненка і Царенка нїхто не вмів говорити по україньски, тільки те, що вивчить ся в роли, як папуґа, а за кулїсами вже не почути від них иньшої мови, тілько росийску; і менї приходить ся калїчити росийскою мовою. Сумний же, дуже сумний образ, що наша Україна виняньчила собі таких синів, що голосять єі піснї тільки задля марного рубля, а наставити їм два рублї, то вже покинуть свою рідну сцену, а йдуть на иньшу ! Але з одного театру не можна ще судити про загал Може по довшім побутї на Українї зміню ще свій суд. Найбільше дивує мене те, що сам Захаренко, автор україньских штук, управитель театру, а калїчить україньскою мовою. Скажу вам одну характеристичну пригоду, яку я бачив у Харкові. Один артист збрикав ся та не хотїв грати. На те жінка Захаренка каже ему: „I як вам не стидно таке робити, ви-ж чоловік інтелїгентний ! Колибъ се зробив Ц—о, то я і не дивувала-б ся, бо він хахол, а ви „русскій человЪкъ." Сьмішне, коли-б не сумне — і менї аж сльози закрутили ся в очах з пересердя, коли почув таке. Взагалї між акторами уважають того чоловіка, що серцем і душею є Українцем, за неосвіченого, неотесаного і прозивають хахлом та висьмівають ся з него".

Какъ сказано выше, русская партія въ ГаличинЪ борется противъ украинофильства исключительно въ интеpеcЪ галицко-русскаго населенiя, такъ какъ, по ея глубокому убЪжденію литературное украинофильство, соединенное съ политическимъ, можетъ ослабить и дЪйствительно ослабляетъ его отпорную силу въ виду полонизма и латинской пропаганды. Что такое политическое украинофильство, это мы представили выше. Необходимо сказать нЪсколько словъ и о литературномъ украинофильствЪ.

Если бы суть литературнаго украинофильства, разумЪется въ Червонной Руси, лежала только въ любви къ народу и въ желаніи служить ему, развивая его національное и гражданское сознаніе на мЪстномъ, болЪе всего понятномъ ему говорЪ и въ развитіи этого говора на естественномъ національно-историческомъ основаніи, то мы, русская партія — настоящіе украинофилы. ДЪло, однако, въ томъ, что украинофилы не такъ понимаютъ свои задачи. Чтобъ доказать теорію о самостоятельности малорусскаго народа, они стараются языкъ „русско-украинской" литературы, елико возможно, отдалить отъ общерусского языка, вслЪдствіе чего ихъ языкъ представляетъ пеструю смЪсь малорусскихъ, польскихъ и искуственныхъ выраженій, какъ будто бы она возникла во время вавилонскаго столпотворенія.  Въ простонародной рЪчи  нЪтъ выраженій для отвлеченныхъ понятій, представляющихъ собою результатъ образованности,  и ихъ  слЪдовало бы  заимствовать изъ  культурнаго  русскаго языка. Такъ какъ,  однако,  этотъ  природный способъ развитія малорусской рЪчи приближалъ бы ее  къ литературному  русскому языку и тЪмъ самымъ  разбивалъ бы  теорію  о самостоятельности и отдЪльности малорусской національности, то украинофилы, какъ чортъ священной воды,  избЪгаютъ  культурныхъ русскихъ выраженій и или коверкаютъ ихъ до неузнаваемости,  или произвольно сочиняютъ новыя,  или заступаютъ  ихъ  польскими. Если къ тому добавимъ,  что украинофильскіе  „литераторы" преднамЪренно употребляютъ вульгарныя выраженія,  желая такимъ образомъ  придать своему языку характеръ „народнаго", то можемъ себе представить  каррикатурность  ихъ  языка. Смелость  утвержденія  г, Маковея,  будто „малорусскій  литературный языкъ въ ГаличинЪ  и Украине одинъ"  u что „въ настоящее  время нЪтъ основанія опасаться раздвоенія между русскими и австрійскими украинцами на почвЪ литературнаго языка", поистине изумительна.  Напротивъ, современная украинская литература доказываетъ, что каждый украинскій писатель имЪетъ свой личный языкъ. Языкъ украинской литературы это не языкъ Котляревскаго или Шевченка, понятный для малороссовъ, а языки Старицкаго,  Конисскаго, Чайченка и другихъ  украинскихъ писателей, непонятные для галицкихъ малороссовъ и языки Франка (мы должны признать, что после Наумовича, одинъ д-ръ И. Франко владеетъ вполне галицко-русскимъ нарЪчіемъ) и другихъ галицкихъ „украинцевъ", непонятные для малороссовъ въ Россіи. Въ украинофильскихъ газетахъ, а даже на собраніяхъ украинофильскихъ обществъ въ ГаличинЪ, раздавались уже жалобы на непонятность языка украинофильскихъ изданій, а общество „Просвета" было даже принуждено прилагать словарики къ нЪкоторымъ книжечкамъ своего изданія.

Польскій ученый, Янъ Снядецкій, сказалъ : „ВслЪдъ за испорченнымъ языкомъ, какъ тЪнь за тЪломъ, идетъ неизбЪжное паденіе вкуса, наукъ и просвЪщенія." Истину этихъ словъ подтверждаетъ "Літературно-Науковый Вістник", издаваемый обществомъ им. Т. Шевченка во Львове, которое считается зародышемъ будущей „русско-украинской Академіи Наукъ". Во избЪжаніе обвиненія въ пристрастіи, приведемъ въ выдержкахъ оцЪнку „Літературно Наукового ВЪстника", напечатанную украинцемъ изъ Россіи, г. „Лівобічним", въ черновецкой „БуковинЪ" (н-ръ 29 за 1898 г.). Авторъ критики имЪлъ передъ собою три первыя книжки „Л. Н. Вістника" за 1898 годъ и такъ оцЪнилъ ихъ содержаніе:

„Здаеть ся, ніби редакция постановила все, що найгірше, друковати на чільнЪйшему місци.. Перш над усе „Ясновельмож- ный Сват" д. (значитъ "добродій" отъ польскаго dobrodziej. — Прим. авт.) Грушевского в 1-ій кнвжці. Чи се протокол засідання, чи з архиву историчний акт? — Очевидячки, „лаври Мільтияда" не дали спати ш. (Значитъ „шановний" отъ нЪмецкаго schonen. — Прим.авт. ) авторови и він хотів бути славним не лише в науці... Але автор хотів ще и зреформувати сучасні способи писания. В нього знаходимо повне занедбане (пренебреженiе) елєментарних приписів красного письменства (изящной литературы)! Ні акциі, ні типів, ні характерів! Щоб схарактеризувати манєру писаня автора, я наведу ось сей уступ: „Настуся вирвалась з рук Грицька і крізь сльози, поцілувавши його,— бо вона тимчасом плакала, поки Грицько говорив, — побігла до дому". (Стр. 4) Хиба се не протокол? — Герой у автора, вийшовша на rendez-vous, заснув, дожидаючи на свою любку. I то в 20 літ! Боже !

Минаймо сей феномен! Друга книжка начинаеться „Туманом" д. Кониського. „Я думав, — каже автор, — ні ! я нічого не думав, я не спроможен був нічого думати. Потонувши в огляданнє краен, упоєний нею, я стояв наче остовпілий !" Се остовпіннє від краси ш автор переніс і в другу книжку „Літ. Наук. Вістника". Коли про оповіданнє д. Грушевского можна вагатись (Отъ нЪмецкаго wägen, значить колебаться.—Прим. авт.), чи то протокол, чи то акт, то про „Туман" д. Кониського без вагання догадуємось, що та многоцінна для психіатра сторінка есть исторіею хороби. Я розумію, що д. Грушевский, яко редактор, свое „оповіданиє" помістив у першій книжці, я навіть оправдую его маленькую слабість, але я зовсім не розумію, як можна в загалі друкуватн такі річи, як „В тумані" — Ми пригадуємо собі, коли д. Кониський, яко біограф Шевченка писав такі гарні уступи: "Був ясний ранок, сонце з усіі (всей) сили сьвітило на побережжє Волги, по якій іхав парохід, гойдаючись (качаясь) на хвилях (Chwila==мгновеніе, тутъ-же означаеть „волны" и происходить отъ польскаго fala. — Прим. авт.) Ось парохід приверта до берега і ґеній нашого слова з чемоданом у руці, з приємним (отъ польскаго przyjemny) блиском у в очах (У насъ жиды говорятъ „у ві Львові.—" Прим. авт.) вискакує на беріг." Але, коли він незграбно (Польское niezgrabnie, неловко. — Прим. авт.) малює картини, як „лисий Шевченко" кладе долоню на „голову єго лису і з під долоні ллєть ся тепло".., тоді (тогда) ми маємо право сказати, що тепер не такі часи, щоб хто небудь сьмів виставляти в карикатурнім сьвітлі Шевченка,.. Очевидно, ми не можемо обвинувачувати (обвинять) д. Кониського, але редакция надто легковажить своі обовязки, коли дозволяє собі насмішки з читачів, містячи „галюцинациі."

           Третя книжка на першім місци містить „Душу, псильогічний ескіз" д. Кобринскоі. Се така слаба річ, така чудна (странная) и незрозуміла, що найшвидше наблнжаеться до „галюцинаций" Кониського. Можна далеко зручнійше подати ту саму науку про поліпа в усі (ухЪ) і про жолудковий катар в формі популярно-медичноі стать. „Просвіта" могла-б видруковати (отъ drucken, печатать) сю рiч (отъ польскаго rzeсz, вещь), додавши поради, як то треба гоіти (лечить) і було-б добре...

Тепер спиняємось на найбільшім творі (отъ польскаго twor — сочиненіе), який поміщено у „Вістнику". Се „Дві долї" Мордовця, сего заступника „хохлацько кацапского алїянсу!" Повість ся ще не викінчена, через те лїтературну оцїнку від кладаємо. Тепер же скажемо тільки, що автор пише по колишньому, в юродивім стилю. В тому, що подруковано, є стільки „дивацтв", що справдї чудуємось, як могла редакция друкувати сю історичну повість, коли вона на кождім ступнї кривдить історию ! Коли історична повість, має взагалї яку небув вагу (отъ нЪмецкаго Wage — значеніе), то тільки через те, що вона красно популяри- зує історичні подїї (отъ польскаго dzieje — событія), осьвітлює їх принадним або огидливим сьвітлом, відсьвіжає в памяти симпатичні або антипатичні постати (отъ польскаго postacie — лица), викликає почуте патріотизму, і в тім вартість (отъ нЪмецкаго Wert — стоимость) такої повісти. Для нас, сучасних (отъ польскаго wspolczesny — современный), українцїв часи Хмельниччини могли би мати виховуюче (отъ польскаго wychowaс — воспитать) [75] значіння, в повіети з тих часів можна би відозвати ся до приспаного, національного чутя нациї. Але коли в такій повісти факти перекручені, осьвітленє брехливе і для нас некористне, люди виведені якимись кретинами й нездарами, то — прошу вас — для кого така повість написана? Кому з неї хосен? Менї здаєть ся, що така повість тільки вадить, і з сього погляду „Дві долї" єсть то пасквіль на нашу нацию. — Перш над усе, цїла наша страшна завзята війна з поляками почала ся, запевнює д. Мордовець, через „любощі." Се нїби новіща істория про „Красну Олену", що через неї згинула Троя. Наливайко і Косїньский, Гуня і Остряниця, Тарас Трясило и Богдан Хмельницкий, то були лиш Менелаї каже Мордовець (стор. 149., II. оповіданє Запорожця). Може се і красний дотеп, але не для „Лїт. Наук. Вістника", єдиного нашого журнала!

Дуже красну ілюстрацию дає шан, автор того, як цїкавились тодї українцї всїм, що дїялось тодї на Вкраїнї... Молодий Запорожець вертає (чого?) по Жовтих Водах до дому в своє село на слобідській Українї. (Здаєть ся менї дивним і неймовірним, щоб тодї Запорожцї тїкали з табору Хмельницкого, коли він ішов бороти ся і готував ся вже до нових баталїй). Він розказує про бійку при Жовтих Водах. Слухачі, наче впала з місяця, питають ся: „Як?" „Що?" „Які Жовті Води ?" „Який батько Богдан?" посипалось звідусюди. Ми нїчого не знали, нїчогісїнько не чували. (148 ст.) і т. д.

Але, очивидячки, Менелай-Хмельницький не міг бути популярним!...

На старости лїтях Хмельницький спобожнїв, бо, навіть, вмираючи говорить по церковному, хоч та церковна тодїшна мова у д. Мордовця є сучасна мова змосковленого українця (прим. 157 стор. і далї)...

Годї вже і говорити про се! Повість ся робить вражіннє героїчної поеми, де дїячі їдять галушки, пють топлене сало, додержують в розмовахъ етноґрафїї і голосно регочуть ся, спянївши від горілки!...

За надрукованнє сього пасквілю винна з усїх поглядів редакция, яка очивидячки не дала собі працї перечитатй сю повість попереду нїж єї друкувати.

Що дотикаеть ся  частини  науковоі, — говоритъ дальше критикъ, — то вона досить сумна. Автори, як на прим. д. О. Ч. умудряють ся з найцїкавійших річий, як соціольогічні і статистичні конґреси, зробити невимовно нудну історию. У мене вражіння від тих конґресів в переказї д. О. Ч. таке, нїби сидїли якісь ідіоти і верзли з задоволеннєм якісь незрозумілі дурницї, які їх самих не цїкавили.

До науки  належять те-ж "3 життя і письменства" О. Маковея (автора писемъ въ „С. П. ВЪдомости." — Прим. авт.). Були часи, коли фейлєтони Маковея в „Буковинї" читали ся з розкошами, коли з кождої стрічки бризькав юмор і било ключей життя, коли характеристики „осіб" були чудово прекрасними. Що стало ся з сим талановитим нашим письменником ? Через що його „3 життя" таке блїде, безбарвне, нудне? Де дїв ся талант? Не вже і на нїм тяжить той проклятий, фатальний закон, що кожен (каждый) україньский письменник, многонадїйний, талановитий, років з трийцять духово замирає і пише таку нїсенїтницю на посьміх собі і людям, що жаль бере ! От на прим. Сивенький, Школиченко і т. д.

Взагалї скажемо, — заключаетъ критикъ, — що „Вістник" редакция, очевидячки, призначила смерти, Убійця „Зорі" (литературнаго журнала, переставшаго выходить въ 1897 г.) хоче взяти на свою душу се нове злочиньство, підмовивши собі спільників. Панове ! Згляньтесь на нас убогих і пустїть сьвіжу, живу течійку в Ваше виданнє, бо, по щирости, ми задихаємось!"

(Г. Маковей упрекнулъ русскія изданія въ ГаличинЪ въ томъ, что они живутъ перепечатками изъ русскихъ-же изданій въ Россіи. Во первыхъ русская литературная братія, такъ-же, какъ и польская и украинофильская въ ГаличинЪ очень малочисленна ; во вторыхъ она принуждена трудиться прежде всего на насущный хлЪбъ, котораго у насъ литературная работа не дастъ; въ третъихъ много труда и силъ поглощаетъ неизбЪжная политическая борьба; въ четвертыхъ полученіе книгъ изъ Россіи (скорЪе и вЪрнЪе всего можно получить черезъ Липскъ, т. е. Лейпцигъ!) сопряжено съ значительными затрудненіями; въ пятыхъ разъ мы признаемъ одинъ литературный языкъ, мы обязаны познакомлять наше общество съ произведеніями русской литературы (Одна „Русская Библіотека" И. Н. Пелеха напечатала съ 1887 г. 50 сочиненій русскихъ писателей, въ томъ числЪ „Войну и миръ" гр Л. Н. Толстого", „Преетупленіе и наказаніе" Ф. М. Достоевскаго, почти всЪ произведенія Н. В. Гоголя и т, п.). Если-бы русскіе писатели въ Россіи такъ помогали намъ, какъ помогаютъ галицкимъ украинофиламъ украинскіе писатели (Главные сотрудники „Лит. Наук. Вістника" гг. Конисскій, Мордовець (Мордовцевъ) и О. Ч., а даже самъ редакторъ, г. Грушевскій — украинцы), то русская литература въ ГаличинЪ находилась бы въ совершенно другомъ положеніи, чЪмъ нынЪ.)

Къ выше приведенной характеристикЪ произведеній „русско-украинской" литературы намъ нечего добавлять. „Юродивый" стиль Мордовцева, „галюцинаціи" Конисскаго, „идіотизмы" „добродія" О. Ч., „протоколы засЪданій" Грушевскаго, первыхъ свЪточей украинофильства, въ самомъ дЪлЪ могутъ убить не только „Вістник", но всю литературу, вкусъ, науку и просвЪщеніе. И не „проклятий", „фатальнай" (роковой) законъ виноватъ, что каждый украинскій писатель въ 30 лЪтъ „духово замирае и пише таку нісенітницю на посьміх собі і людям", какъ думаетъ г. „Лівобічний", говоря о г. МаковеЪ, — тутъ виновато украинофильство и его неестественное направленіе и въ литературномъ и въ политическомъ смыслЪ.

Если „Літературно-Науковии Вістник", долженствующій представлять собою изящную украинскую литературу, издаваемый фактически столбами украинофильскаго движенія, обществомъ им. Т. Шевченка, заслужилъ отъ своихъ-же на такую всесокрушающую критику, то что говорить объ учебникахъ для галицкихъ школъ, составленныхъ украинофилами подъ сторожайшимъ надзоромъ польской „Рады школьной краевой" ! И языкъ этихъ учебниковъ и содержаніе какъ бы умышленно придуманы въ той цЪли, чтобъ вызвать у мало мальски развитыхъ юношей отвращеніе къ малорусской національности, какъ къ мужицкой, грубой и некультурной. Все, что можетъ указать на единство русскаго народа и на общую малороссамъ и великороссамъ исторію и культуру, изъ учебниковъ, разумЪется, исключено.

Въ доказательство приведемъ слЪдующіе „примЪры" изъ выше упомянутой „Рускоі граматики" д-ра Смаля Стоцкаго и д-ра Т. Гартнера: онуча (стр. 95), путо (98), рыло, драла, паскудный (78), горлоріз, курохват, свинопас (§. 83), дурень (§. 127), дурак, драб, лизун, брехун (§. 126), брехати, брехня, псюк, упитися, годота (сволочь §, 138), пацюк, вепер (§. 126), кобыла, телиця, самиця, свиня (§. 138), блоха, вошь (§140), блювати (§. 32),  зад (§ 126), гній (гной), гноівка,  шаравари, штани (§. 151) и такіе „вірші":

„ Танцювали ковалі,
            То великі, то малі;
            А старого коваля
            Посадили на теля,
            Ковалиху на бичка,
            Гетьта, вісьта,  козачка !"
(Стр. 168).  Въ той-же  „граматиці" преподано  слЪдующее   политическое  „ученiе": „Руска мова є нова словяньска (стр. IV). До мов словяньскнх належать ще:  в Галичині польска, крім того: білоруска, росийска" и т.д. Значитъ,  д-ръ Стоцкій  различаетъ даже три русскіе  народа ;  „руский (т. е. малорусскій), білоруский и росийский". СовсЪмъ по указанію польской политики !

Тенденціозность содержанія малорусскихъ учебниковъ для галицкихъ школъ лучше всего представитъ слЪдующій фактъ: Въ учебникЪ „Методична граматика рускоі мови", составленномъ В. Коцовскимъ и И. Огоновскимъ (Львовъ, 1895) находилось въ видЪ примЪра слЪдующее положеніе (стр. 80, §. 163): „Iвана Виговского вибрали козаки по смерти Хмельницкого гетманом". Этотъ учебникъ былъ напечатанъ и переплетенъ въ 35.000 экземплярахъ, но "Рада школьна краева", замЪтивъ имя Хмельницкаго, приказала листъ съ страницами 79 и 80 вырЪзать и напечатать новый съ слЪдующимъ примЪромъ: „Дениса Карого вибрала громада по смерти Iвана Волонного начальником".

Впрочемъ галицкіе украинофилы добровольно, даже непринуждаемые къ тому оффиціально, избЪгаютъ всего, что могло бы не понравиться польскимъ политикамъ и іезуитамъ и въ этомъ отношеніи даже не стЪсняются передЪлывать подчасъ и произведенія своего кумира, Т. Шевченка [76].

Изъ вышесказаннаго можемъ вывести заключеніе, какое значеніе имЪетъ самохваленіе г. Маковея, будто малорусская литература при „болЪе легкихъ условіяхъ въ Австріи" продолжаетъ развиваться „наперекоръ всякому доктринерству — искреннему и лукавому". Да, „русско-украинская литература" развивается, но какъ? ОтвЪтъ на сей вопросъ содержится въ сказанномъ нами выше, къ чему въ заключеніе присовокупимъ еще слЪдующую вЪрную характеристику: „Нужно только ближе разсмотреть всю современную малорусскую, или, какъ она величается, „украинскую" литературу, чтобы убЪдиться, что это только болЪзненный наростъ на русскомъ народномъ тЪлЪ. Приглянувшись, мы увидимъ, что всЪ эти Школиченки, Подоленки, Торбенки и другіе „енки" — не писатели, не поэты, даже не литературные люди, а просто политическіе солдаты, которые получили приказаніе: сочинять литературу, писать вирши по заказу, на срокъ, на фунты. Вотъ и сыплются, какъ изъ рога изобилія, безграмотныя литературныя „произведенія", а въ каждомъ изъ нихъ „ненька Украина" и „клятый москаль" водятся за чубы. Ни малЪйшаго следа таланта или вдохновенія, ни смутнаго понятія о литературной формЪ и эстетикЪ не проявляютъ эти „малые Тарасики", какъ остроумно назвалъ ихъ Драгомановъ, но этого всего отъ нихъ не требуется лишь бы они заполняли столбцы „Зори" и „Правды" (эти журналы прекратили уже свое существование, —прим. авт.), лишь бы можно статистически доказать міру, что, дескать, какъ-же мы не самостоятельный народъ, а литература наша не самостоятельная, не особая отъ „московской", если у насъ имЪется цЪлыхъ 11 драматурговъ, 22 беллетриста, а 33 и 1/3 поэта, которыхъ фамиліи окончиваются на -— „енко"? (См. „Верхи и низы современной малорусской поэзiи" Ю. А. Яворскаго, „БесЪда" 1894.)