(1927-1982)
Валентин Петрович Соколов родился 24 августа 1927 года в г. Лихославле Калининской (ныне Тверской) области, где на улице Бежецкой еще сохранился его родной дом за номером 18. Отец Соколова происходил из тверских карел, был по специальности агрономом, но скромно трудился в каком-то городском учреждении. Мать работала на станции, в железнодорожном буфете.
Учительницей Валентина в лихославльской школе № 2, согласно молве, была Нина Иосифовна Панэ, внучатая племянница А.С. Пушкина. Скорее всего, именно ее старания пробудили у юного Соколова сильную и искреннюю любовь к русской литературе с ее свободолюбием, жертвенной гражданственностью, пафосом сопротивления духовному гнету, чего он при всем старании не мог отыскать вокруг себя: «У нас в душе над Лениным и Сталиным стоят Тургенев, Пушкин и Толстой...».
Там, в школьных стенах, вопреки строжайшему идеологическому регламентированию мыслей и поступков рождался подлинный бунтарь, не приемлющий ни грана приспособленчества:
Не любил я жалкой позы
Пионерских прилипал.
И мальчишкой галстук-розу
На рубашку не цеплял.
С сентября 1944 года Соколов учится в Москве, на подготовительном отделении Института стали. Но из-за нелюбви к математике и провала выпускных экзаменов ему пришлось поменять студенческую аудиторию на солдатскую казарму. Единственным светлым воспоминанием о том времени стали первые стихотворные опыты и откровенные разговоры со свободомыслящими сокурсниками.
Соколов служил в минометной дивизии и продолжал писать стихи. Увы, армейская среда всегда недолюбливала творческих личностей, да и агентура МГБ отрабатывала свой хлеб и за страх, и за совесть. На очередном политзанятии у Соколова отобрали листок со стихами. Ретивое следствие ухватилось не только за эти стихи, но и докопалось до антисоветской деятельности бывшего студента в Институте стали. И 21 октября 1948 года Военным трибуналом Московского гарнизона Валентин Соколов был осужден по печально известной статье 58-10 и 58-11 (антисоветская агитация) УК РСФСР и приговорен к 10 годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах на 5 лет. Формулировка обвинения звучала стандартно зловеще: «Будучи студентом, разделял антисоветские взгляды... Находясь в Советской Армии, писал и хранил стихи антисоветского содержания, распространял среди военнослужащих». Все армейские стихи Соколова, в том числе изъятые позднее при обыске, после закрытия дела были за ненадобностью уничтожены.
Так начался крестный путь Валентина Соколова или, как его называли, вечного зэка и короля поэтов ГУЛАГа, недаром избравшего себе псевдоним Валентин Зэка (встречается также написание З/К). Его «бедная муза тряслась за решеткой этапных вагонов», навсегда оставшись «склоненной под тяжестью зла, изнуренной больной каторжанкой». Зона же стала и жизнью, и судьбой Соколова. Только он с потрясающе бесшабашным упоением мог воскликнуть: «Ты душе глоток озона, здравствуй, зона», поскольку в другом, обыденном мире для поэта не существовало настоящей свободы:
В тюрьму попал за ненависть к порядку.
К порядку, не дававшему мне жить...
Первый срок Соколов отбывал в воркутинских лагерях. Здесь, в тоскливых бараках, он переживает пору вдохновенных творческих поисков, выковывая на мощной наковальне традиций русской поэтической классики свой самобытный поэтический стиль. Под монотонный вой злых северных метелей Валентин мысленно уносился в весенний родной Лихославль:
По весне мой город
моложавый
Прячется в зеленые шелка.
На бульварах зеленью
кудрявой
Смотрятся березы
в облака.
3 апреля 1956 года Соколов был освобожден. Он уезжает в Калинин и устраивается бетонщиком в мостостроительный отряд. После тяжелого дневного труда, уже тогда начавшего отзываться болями в сердце, поэт вволю отдыхал душой. Вечерами он бродил по городским улицам, скверам и окраинам, пытаясь послелагерным взглядом познать цену наступающей хрущевской «оттепели».
В Калинине Соколов создал свыше 50 стихотворений. В большинстве своем это были сочные бытовые зарисовки или городские пейзажи с обилием уличных подробностей. Многие стихи возникали прямо на ходу, о чем говорят обозначения их точных «мест рождения»: «Дорошиха», «Горсад», «Серебряковская пристань».
В толчею трамвайных
линий,
В городской полдневный
пыл,
Майский вечер теплый,
синий
Незаметно, тихо вплыл.
(Сентябрь 1956. Дорошиха).
Далеко не все калининские стихи Соколова отличались созерцательной умиротворенностью. Повседневная работа бок о бок с такими же, как и он, трудягами («Мы люди — рабочее быдло») вновь подвигала поэта к социальным обобщениям, убийственным для идеологического благодушия советского режима:
На наших хребтах
воздвигают
Заводы, мосты, города...
Нам в лица обжорством
рыгают
Советской страны
господа.
В Калинине за Соколовым, несомненно, следили, а человеком он был по натуре вспыльчивым. «Помесь ветра и огня» - такую характеристику дал поэт самому себе. Неудивительно, что однажды он был задержан и доставлен в Новопромышленный отдел милиции города Калинина, где, как указывалось в протоколе, допускал «различные антисоветские высказывания». Местные чекисты поспешили завести на Соколова уголовное дело по все той же 58-й статье, которое вскоре были вынуждены прекратить из-за противоречивости показаний милиционеров-свидетелей. Не дали выгодных следствию показаний и товарищи Соколова по мостоотряду. Поэт отделался пятью сутками тюремного ареста.
Весной 1958 года Соколов по вербовке уезжает в город Новошахтинск Ростовской области. Отсюда начинается его второй лагерный круг. Несколько тетрадей со стихами дали следствию возможность изобличить поэта в том, что он «после осуждения в 1948 году... проводил среди населения контрреволюционную агитацию». Дело шилось белыми нитками, что подтолкнуло Соколова к ряду резких поступков. Он письменно заявляет прокурору о незаконности своего ареста, объявляет голодовку. Сказались и личные трагедии: в 1952 году по неизвестной причине покончил с собой отец, два года лежала парализованной мать, у которой на нервной почве отнялись ноги. Из калининской больницы она шлет письмо в УКГБ при СМ СССР по Ростовской области: «Я не знаю, конечно, в чем провинился мой сын, но об одном я прошу Вас, ради больной матери оставьте его на свободе. Я очень больна, не могу работать, чтобы добыть себе кусок хлеба. Вся надежда на него... Оставьте мне кормильца, очень прошу вас...»
Мольбы больной матери и просьбы самого Соколова, так и не признавшего своей вины, определить ему меньшую меру наказания остались без внимания. 29 августа 1958 года судебная коллегия Ростовского областного суда на закрытом (!) заседании приговорила поэта к десяти годам лишения свободы по статье 58-10 УК РСФСР. И это при минимально возможном наказании в шесть месяцев тюрьмы! Лишь 16 мая 1990 года этот приговор будет отменен, а дело прекращено за отсутствием в действиях Соколова состава преступления.
Свобода, наступившая в мае 1968 года, длилась недолго. В 1970 году Валентин Зэка арестовывается в третий раз за то, что, заступаясь за рабочих, обругал начальство. Он получил год по статье 206 (хулиганство). «Больше ты у нас за «политика» не пройдешь», -проболтался ему при аресте участковый. Подобное тогда часто практиковалось органами КГБ, четко выполнявшими негласную партийную директиву о том, что диссидентов в СССР — всего лишь единицы. Иначе был бы окончательно разоблачен как внутри, так и вне страны опорный пропагандистский миф о монолитном единстве партии и народа. Поэтому-то десятки и сотни «антисоветчиков» шли в лагеря под видом уголовников.
Новые пять лет Соколов получил в 1972 году за столкновение с милицией. После отбытия срока в 1977 году поэт отказывается от советского гражданства и требует дать ему возможность покинуть СССР. Прямо в лагере его судят по статье 190-прим УК РСФСР (распространение заведомо ложных измышлений, пророчащих государственный и общественный строй) и этапируют (по другим источникам, бессудно) в специальную психиатрическую больницу города Черняховска Калининградской области, используемую КГБ для своих нужд. И в течение последующих пяти лет Соколова попеременно возят из Черняховска в Новошахтинск и обратно. При этом его всячески унижают и наказывают по малейшему поводу. Отбирают бумагу, карандаш и книги. И неустанно «лечат», доводя до полного изнеможения сильнодействующими средствами, предназначенными для буйно помешанных.
Поэта они убивали
Планово, много дней.
А дозы ему повышали,
За то, что кормил
голубей.
Напичканный психотропными препаратами, Валентин Зэка продолжал творить. Он украсил свою поэзию прекрасным циклом религиозных стихов, который позднее вошел в его сборники под названием «Евангельский».
Вера в Бога всегда была для Соколова непреходящей нравственной ценностью, которую он хранил в душе все десятилетия тяжелейших мытарств: «В век ЧК и партбилетов, не стыдясь, носил я крест». И не только носил, и прошел с ним по пути Христа.
Я не первый внял
Твоим идеям
И себя нашел
в Твоей судьбе.
Как Тебя распяли иудеи.
Так меня сегодня МГБ...
(1953)
Несгибаемость Валентина Зэка поражала даже методично убивавших его врачей. Одна из них вспоминала: «Я была в отпуске, а когда вышла на работу, мне сказали: «Езжайте в городской морг». Боже мой! Там на столе лежал наш непокорный Валентин! Я даже ахнула...»
Он умер от инфаркта прямо в курилке Новошахтинской психбольницы в символический день — 7 ноября 1982 года — и был похоронен на городском кладбище.
Валентин Соколов был последователен в своем неприятии существовавшего режима («Твердо ведут нас Советы, твердо ведут... в никуда»), но его нельзя считать патологическим антисоветчиком. Сердце поэта переполняла любовь к России, страстная и горькая. Он любил Родину, но ненавидел тоталитарное государство с его показным энтузиазмом и отсутствием сво6одомыслия: «И я не скрываю глубоких морщин на лике родной мне державы». Мысль поэта-патриота билась над вечным смыслом прошлого и будущего: «Русская нация, где ты? Нет по тебе и следа...» И поистине апокалиптическим пророчеством звучат его строки, прозревающие горизонты нового века:
А век грядущий.
Двадцать первый,
Сквозь чад гульбы и табака
Нам рисовался пьяной стервой,
Идущей в ночь из бардака.
Сегодня стихи и поэмы Валентина Зэка, сохраненные друзьями-солагерниками и извлеченные из недр архивов КГБ, окончательно пришли к читателю. Изданы три книги Соколова — «Глоток озона» (1994), «Тени на закате» (1999) и «Осколок неба» (1999). Все они сразу поражают наплывом философских откровений и утверждением чувства человеческого достоинства. Поэт выходит из узких рамок лагерной темы, в его стихах переплетены история, любовь, одиночество искателя истины:
Мне дойти до тех истоков,
Из которых брызжет синь.
Среди многих одиноких
Я подчеркнуто один.
Немало строк Соколова приводят в восторг романтической утонченностью, изящным лиризмом, мастерством образного ряда, богатой игрой цвета и звука: «Золотая лампада луны, золотой ободок тишины...». Или: «На зеленой ладони листа неподвижно стоит высота...». Даже мрачный быт лагерей у Соколова поддается поэтизации:
Вдаль ведомые колонны,
Лай людской и лай собачий
И тоской тысячетонной
Небо в серых струях плача.
Вся поэзия Соколова, как и его судьба, это борьба света и тьмы, борьба за духовную самоценность человека.
Поистине легендарный поэт и политзаключенный Валентин Соколов, до смертного часа несший «в руке подъятой золотой огонь бунтарства», осушил отведенную ему чашу страданий до последней капли и тем обрел самое справедливое на свете право — право на бессмертие.
И как все в бушлате
сером,
С черной пайкою в руках
Я стою живым примером
Здесь, сегодня и в веках!
Александр Михайлович Бойников,
Доцент кафедры русской литературы XX-XXI вв. ТвГУ, кандидат филологических наук
|