Как видим, нечто, мягко говоря, неладное в Русском Государстве, начавшись с Ивана IV при введении им Опричнины, продолжалось. Личное благочестие и благонравие Царя Феодора Ивановича омрачалось лживостью и жестокостью временщика — правителя Бориса Годунова.

Сие «неладное» состояло в отходе высшей власти и сильнейшей части ведущего слоя Московского Царства от тех вековых духовных устоев, какие закладывались в это Царство высшей, лучшей волей народа. Вкратце мы об этом уже говорили. Скажем теперь, что этот отход можно ещё обозначить как изменение содержания понятия «Третий Рим». На смену церковному и духовному смыслу «Третьего Рима» как единственной и важнейшей крупной мiровой Православной державы, призванной поэтому быть средоточием, хранилищем православного исповедания Евангелия в учении и в жизни, во всеобщем стремлении к благочестию, приходит совсем иное восприятие вещей. В сознании Ивана IV, Годунова и немалой части бояр «Третий Рим» — это прежде всего морское могущество во вполне языческом смысле. Православие как учение сохраняется и даже защищается. Но Православие как благочестие в жизни страшно попирается, в решительных случаях совсем отбрасывается, и попирается при этом на самых вершинах власти, что служит великим соблазном народу.

Во второй половине XVI — начале XVII веков стало такое восприятие «Третьего Рима» преобладающим. Но оно ещё не утвердилось, не стало осознанным, будучи в значительной мере стихийным. Потому возникала надежда, что дело можно исправить, вернуться к христианскому и духовному пониманию «Третьего Рима». Тем паче, что как бы в поддержку сему пониманию приходило другое, также давно возникшее понимание Православной Великой России,— «Новый Иерусалим». Потом мы увидим, как в XVII веке победило это чисто духовное, исконное восприятие Родины и государства. Победа сия была самым славным достиженьем жизни Великой России. Но путь к ней был непростым и лежал через преодоление лжи, воцарившейся на самой вершине власти. Неправда рождает неправду, беззаконие плодит беззаконие, оборотничество или двойничество также воспроизводят себя в новых видах, на погибель тем, кто первым стал к ним прибегать. Всё это мы уже хорошо посмотрели в истории и должны будем увидеть ещё. Борис Годунов (порожденье Опричнины) — оборотень по самой своей сути, он иначе не может. Говорить одно, а делать совсем другое, притворяться, играть в кого-то, как бы на себя надевая маску — вот ужасные свойства его. Поэтому он не верит ни другим, ни Богу, постоянно боится чего-то, он не верит в глубинах своей души и тому, что он — Царь и постоянно стремится себя и других в этом сознании утверждать.

В жестокости и коварстве Борис Годунов старался не отступать от Ивана IV, у которого он, трепеща, скромно служил «при саадаке». В иных отношениях Годунов старался его превзойти. Тень великого Ивана IV как бы витала над Годуновым, так что сам он становился тенью Грозного или Ужасного предшественника своего. Оказался он сущим мастером на лицедейство на большие «спектакли». Так, в самом начале, еще до Венчанья на Царство, но уже избранный на него, 1 апреля 1598 г. Борис Годунов объявил, что полчища Крымского хана движутся на Москву, заранее зная, что едет один лишь посол хана с малым отрядом и притом — для заключения мира. Тотчас по приказу Царя собралось на Оке огромное русское войско — до 500 тысяч бойцов. Годунов громко везде говорил, что готов отдать жизнь за Христианство и Отечество, поехал к войскам и начал с того, что каждых день «угощал» у себя до 70 тысяч человек, осыпая военачальников всяческими, в том числе — небывалыми, милостями и изображая героя, готового ринуться в бой вместе с войском. Ждали немало. Наконец, «неприятель» явился... Наши разъезды доложили, что едет не рать, а посол. Годунов всё равно приказал ночью палить из всех пушек, напугав до смерти посольство. Потом он принял его, обласкал, одарил и снова начал пиры со своими войсками, как бы по случаю славной победы. Москву он также заставил встречать себя как великого победителя, защитника Отечества, показавшего, что готов грудью стать за него... Годунов безумно любил иноземцев, до недостойного раболепства пред ними. При нём оживились сношения с Англией, с королевой Елизаветой, английским купцам были даны небывалые льготы. Во времена Годунова Москва так наводнилась иностранцами, что от них, как говорится, было не протолкнуться. Немцы, поляки, англичане, датчане, шведы, французы, итальянцы,— кого здесь только не было! Почти всех Годунов одаривал деньгами, дорогими вещами, припасами сверх всякой меры. А они в большинстве писали потом о нём и о России очень дурно и гордостно. Немудрено, что всякое подражание Западу стало модным в столице. Многие стали рядиться в иноземные одеяния, покупать западные предметы быта и роскоши и уже не боялись принимать европейские мысли.

Вместе с тем Годунов оказался политиком слабым. Он не сумел воспользоваться враждой между шведским принцем Сигизмундом, избранным в Польше королём после смерти Стефана Ботория, и его дядей Карлом IX, занявшим Шведский престол, на который также претендовал Сигизмунд. Объединение Польши и Швеции в одних руках не случилось. Случилась меж ними борьба, каковая могла дать нам возможность вернуть себе Нарву, выход к Балтийскому морю и всю Ливонию, подчиненную Польше. Годунов ничего решительного не предпринял, чтобы этих выгод достичь.

Зато он много хлопот положил на то, чтобы найти невесту сыну Феодору и жениха дочери Ксении среди королевских семейств Европы. О невесте просил он и Англию. Детей своих, особенно сына Феодора Годунов, будучи сам неграмотным, старался всячески образовать.

И дети его, по свидетельству летописцев, были «чудные отроки». Заботясь о них, царь Борис Годунов не знал, что влечёт их к могиле вслед за собой всеми иными своими деяньями. Царь тянулся к учёным людям, но без разбора, и пред ними любил показать свою «широту». Так, при нём была построена первая на Москве Лютеранская церковь. Знаменитый Троицкий келарь Палицын Авраамий потом о Годунове писал: «Ереси же арменстей и латынстей добре потаковник бысть». Годунов задумал устроить в России университет по подобию западных, с привлечением иноземных учёных. Задумал он и нечто совсем грандиозное: уничтожив кремлёвские храмы построить на этом месте точную копию храма Гроба Господня (Воскресения) в Иерусалиме из дорогих камней и иных дорогих материалов. Слава Богу, из-за чрезмерной дороговизны проекта, а также из нежелания многих разрушать Успенский собор, замысел не стал приводиться в действие. Годунов ограничился постройкой в Кремле новых каменных царских палат.

Западные духовные влияния проникали на Русь уже при Иване IV. Так, к примеру, митрополит Макарий в споре с дьяком Иваном Висковатым не считал невозможным писать иконы для кремлёвских храмов по образцам католических картин, в чём был совершенно не прав, несмотря на свою образованность. Висковатый мыслил вернее! В XVI в. к нам в иконописание приходят чуждые Православию образы (к примеру — образ Бога Отца в иконах «Отечества»), а также произвольный затейливый западный аллегоризм, взамен строгого православного символизма. Но при Годунове влияния Запада льются в Россию просто широкой волной и с ними в XVII веке будет вестись очень большая борьба всеми нашими Патриархами, всеми лучшими силами общества.

В то же время Борис Годунов решает избавиться от всех возможных претенден­тов на Русский Престол и всех вообще ему неугодных. К делу подходит с присущей ему «широтой». Им (Царём!) всячески начинают поощряться доносы. Всех на всех, но особенно — слуг на господ, детей — на родителей. Доносчики, независимо от правдивости их сообщений, публично поощряются и одариваются. В стране начи­нается нечто ужасное. Соблазн доносительства распространяется так, что в семьях начинают бояться друг друга!.. Следуют, естественно, пытки, расправы и казни. Кровь снова окрашивает цветом своим вершину Российской власти. В 1601 г. про­исходит расправа с «Никитичами», с теми детьми боярина Никиты Романовича Юрьева, которые им были «завещаны» на сохранение Годунову. Старший из них Феодор Никитич Романов-Юрьев—общий любимец, человек образованный, муд­рый, показавший способности к ведению государственных дел, разлучается с семь­ей и насильственно постригается в монашество с именем Филарет. Его жена стано­вится инокиней Марфой , от неё отнимаются дети, в том числе 6-летний Миша Романов, и помещается на Белоозере. Остальные братья «Никитичи» погибают в разных ссылках, кто от голода, кто от иных мучительств.

Как бы в ответ на все эти отступления и преступления, в том же 1601 г. начина­ется страшный голод. Он длится три года. Уносит сотни тысяч жизней, в России заметным явлением становятся случаи людоедства (даже в Москве!). Не в силах прокормить крестьян, помещики часто отпускают их кормиться самим, не даруя полной свободой, чтобы потом снова вернуть их себе. Многие из отпущенных начинают жить татьбой, грабежом и разбоем, бегут на Дон, в Сибирь, в Запорож­скую Сечь, умножая собою казачество, уже значительно умноженное теми, кто раньше бежал от Опричнины. Особо разбойной землёй тогда становится Северс-кая Украина (Новгород Северский, Чернигов, Путивль, Курск, Рыльск и т.д.), грани­чащая с Польско-Литовским государством,— «Севрюки»,— как это тогда называ­ли, или «прежепогибшая Украина». Казаки — разбойники собираются в шайки-отряды и промышляют разбоем. Разбои так умножаются, что Борис Годунов вы­нужден для защиты столицы выставлять большие войска.

В том же страшном 1601 г. появляется Лжедмитрий 1-й. Так начинался в Вели-короссии XVII век.

Будущий Самозванец рос в довольно известной семье служилых людей Отре­пьевых-Нелидовых в Москве. Звали его Юрий. Говорили, что был он Отрепье­вым не родным, а приёмным, являясь на самом деле побочным (внебрачным) сы­ном кого-то очень знатного. С юности его отмечалось, что был он весьма похож на убиенного Царевича Димитрия. Сходство усиливалось тем, что Юрий, как и Димитрий, был смугл лицом, имел бородавку почти на переносице, ближе к пра­вому глазу и одна рука у него была короче другой. Разговоры об этом опасном сходстве Юрий мог слышать давно. Он знал наверняка, что Царевич Димитрий был убит в девятилетнем возрасте, поэтому никак нельзя предположить, что Юрий сам искренне отождествил себя с Димитрием, сам уверовал в то, что он и есть чу­дом спасшийся царевич... Значит, мы имеем дело с особым бесовским внушением и обольщением. Юрий в семье Отрепьевых- Нелидовых получил хорошее воспи­тание и образование, проявив природные способности. В 14 лет он ушёл от семьи из Москвы и стал скитаться по разным монастырям. В Вятском (Хлы­новском) Успенском монастыре игуменом Трифоном в 1595 г. Юрий был пост­рижен в монашество с именем Григорий. Года через два после этого он вернул­ся в Москву, где в Чудовом монастыре (в Кремле) проживал его дед Замятна

115

Отрепьев. По бедности внуку разрешили жить вместе с дедом. Здесь он был по­священ в сан иеродиакона. Скоро на молодого, способного чернеца, умев­шего сочинять каноны угодникам Божиим, обратил внимание Патриарх Иов и приблизил к себе, стал брать даже в заседания Царской Думы, где Григо­рий воочию увидал царский Двор, приём иностранных послов, много узнал для себя важных вещей. Но при Дворе обратили внимание на сходство его с убиенным Царевичем Димитрием, об этом пошли разговоры, которые иногда вёл сам Григорий, который тогда увлекся астрологией, алхимией, магией. Раздражённый Борис Годунов приказал за чернокнижие сослать Григория на Соловки. Но один из думных дьяков затянул умышленно исполненье указа и Григорий в 1601 г. бежал сначала в «прежепогибшую Украину», затем через Киев в Литву. Здесь он не без провалов и неудач стал домогаться вни­мания крупных польских магнатов, дружить с казаками, посетил Запорож­скую Сечь, где научился владеть конём и оружием. Учился он и латинскому и польскому языкам, кое-как осилив. В 1603 г. ему удалось войти в доверие к семье Вишневецких, которым он и открыл свой замысел бороться за «возвра­щение» себе Московского Царства. В такой авантюре оказался особенно заин­тересован родственник Вишневецких Юрий Мнишек, воевода Самбора, совсем разорившийся и крупно задолжавший в казну короля Сигизмунда. В 1604 г. Григорий Отрепьев был представлен королю, ни сколько не сомневавшемуся в том, что пред ним обманщик и проходимец. Не сомневались в этом и все почти крупные польские паны (Острожский, Ходкевич, Замойский, Лев Са-пега, Збаражский, и другие). Но были и такие, что верили легенде Григория, потому что очень хотели поверить. Среди таковых находился папский нун­ций в Польше кардинал Ронгони, доложивший папе Клименту VIII о «цареви­че». Римский папа тоже ничуть не поверил. Однако и он, как и король Сигиз-мунд решил воспользоваться Лжедимитрием, так как в случае успеха его аван­тюры открывалась возможность привести к унии с Римом весь Великорусский народ. Сам Григорий — «Димитрий» это твёрдо обещал иезуитам, Ронгони, королю и папе (в личном письме последнему). Сам Лжедмитрий тайно (дабы сразу не отпугнуть православных) принял католическую веру и причастился от Ронгони. Так Ватикан и могучие тогда иезуиты оказались на стороне Лжеди-митрия. А он обручился с Мариною Мнишек, дочерью Юрия Мнишека и с ними заключил договор, что в случае, если он станет Московским Царём, то запла­тит все долги Мнишека и, кроме того, даст Марине во владение ряд древних, богатых русских городов. Сигизмунд назначил Лжедимитрию содержание, вой­ска не дал, но разрешил набирать таковое из всех желающих. Лжедимитрий, зная поляков, не рассчитывал только на них; он развернул в свою пользу боль­шую работу среди казаков Запорожской Сечи, Дона, «прежепогибшей Украи­ны». Масса их, а также иных гулящих людей поверили Самозванцу, присое­динились к его небольшому сначала полуторатысячному отряду. В 1605 г. Лжедимитрй вошел в границы Московского Царства, пополняясь десятка­ми тысяч казаков и вольных людей, воюя русские города Кромы, Путивль, Новгород Северский, Курск и другие. Слух о нём быстро бежал впереди него. И немало доверчивых русских склонялись на его сторону, Много было в народе таких, что не хотели верить злодейству, то есть тому, что Царевич

116

Димитрий убит, и сердечно обрадовались, узнав, что он спасся и жив и идёт на Москву против всеми нелюбимого Царя Бориса.

Так во многом на доверчивости Великорусского народа паразитировал Самозванец. В тогдашних народных представлениях не укладывалась и сама возможность, такого обмана. Отчасти потому, что принятие на себя чужо­го имени почиталось изменой Ангелу Хранителю, а «перевоплощение» в другое лицо — вообще делом диавольским, так как только бесы любят та­кое оборотничество и им занимаются. Иными словами, самозванчество православного человека в глазах православных людей того времени было явлением невозможным. Легче было поверить тому, что если «царевич» говорит о себе, что он — чудом спасшийся Димитрий, то точно так это и есть! Среди казачьей вольницы, примкнувшей к Лжедимитрию, были и те, кто искренне верил в легенду, но больше было таких, кто хотел просто по­грабить в России, что потом вполне обнаружилось.

По мере движения Самозванца Царь Борис Годунов всё более проникал­ся страхом, хотя знал хорошо, что дело имеет не с Царевичем Димитрием, а с Гришкой Отрепьевым. Всё своё царствование Годунов вообще провёл в постоянной боязни. Этот страх невозможно понять иначе, как следствие постоянной памяти о том, что пришёл он на царство через убийство Царе­вича Димитрия и поэтому был как бы не настоящим Царём. Отсюда и стрем­ление Годунова уничтожить, убрать всех возможных противников и стрем­ленье задобрить и задарить всех и вся. Несмотря на щедрость, Царя Бориса не любили ни в народе, ни в высших сословиях, и он это знал. Наконец, 13 апреля 1605 г. то ли от страха, то ли от яда Борис Годунов внезапно скон­чался. Вместе с ним исчезла хоть какая-то высшая власть. Рухнуло государ­ство, всё превращалось в хаос. Вот законный итог беззаконий Ивана IV и Годунова!

В этом хаосе быстро исчезла и армия. В русских войсках давно уже шли нестроения и колебания. Что это значит, когда под Тулой при подходе раз­бойника Ивана Болотникова 15 тысяч российского войска без боя сдались ему?! Только сим крушением всех основ государственной жизни, крайним падением нравов, смятением умов, умножением повсюду разбоев,— только хаосом этим и можно вполне объяснить, что с горсткой поляков и не такими уж многочисленными отрядами вольных казаков Лжедимитрий 1-й вошёл в Москву. Правда, здесь успешно действовали его сторонники. В июне 1605 г. они подняли бунт. Семью Годунова убили. Разнесли и разграбили патри­арший двор. Дело в том, что Патриарх Иов оказался в отношении Само­званца очень твёрдым. В словах и в особых посланиях он призывал не под­чиняться злодею, разоблачал его как Отрепьева и предал анафеме. За это восставшие чуть было его не убили, но он готов был и умереть и, молясь, восклицал: «Ныне, по грехам нашим, на Православную Веру наступает ере­тическая». Сразу после вступления Самозванца в столицу, 24 июня 1605 г., Собор российских иерархов, в подавляющем большинстве признавших лже­царя действительным Царём Димитрием, низложил Патриарха Иова. По просьбе его он был отправлен в Старицу, откуда был родом из посадских лю­дей, под крепкий надзор. На место его тот же Собор по указке Лжедимтрия

117

Патриархом поставил Рязанского архиепископа Игнатия, грека, давно по­селившегося в России. Он первым из епископов явился к Лжедимтрию в Тулу, ещё до вступления в Москву признал его Государем и стал приводить людей к присяге новому Царю.

Как же сильно, после всего предыдущего, люди в России оказались под­вержены страху! Даже родная мать убиенного Царевича Димитрия иноки­ня Марфа, вызванная в Москву, принародно признала в Лжедимитрии сво­его сына! Потом она покается в этом. А тогда впечатление от такого при­знания оказалось очень значительным. Лжецарю присягнули бояре, пред­ставители разных сословий,— почитай вся столица! Ловкий грек Игнатий, прознав о стремлении Самозванца подчинить Русскую Церковь Римскому папе, живо это стремление поддержал. Кардинал Боргезе из Рима писал в Польшу Кардиналу Ронгони, что Игнатий «готов на унию». У Лжедимит-рия с его католическими «отцами» велась интересная переписка. Папа пи­сал Самозванцу: «Мы уверены теперь, что апостольский престол сделает в тех местах (то есть в России) великие приобретения...» И советовал лжеца­рю, между прочим, такое: «Пред тобою поле обширное: сади, сей, пожи­най, ... строй здания, которых верхи касались бы небес; ... обучай юноше­ство свободным наукам!» Чем не замысел университета Бориса Годунова, или сталинского МГУ на Ленинских горах!

Казалось, сбывается многовековая, исконная мечта католичества: повер­женная в пучину хаоса Россия вот-вот подчинится Римскому папе.

Меж тем Лжедимитрии старался внешне вести себя как православный. По прибытии в Москву Марины Мнишек был устроен пышный спектакль. Патриарх Игнатий венчал на Царство Лжедимитрия I, одновременно вен­чал его с «Маринкой», как её называли в народе, и одновременно после­днюю приводил к Православию, но — только через Миропомазание, а по обычаям тех времён нужно было — через Крещение.

Так явились новые оборотни на Руси. Однако игра их очень скоро стала видна почти всем. Маринка понавезла с собою католическое духовенство, в Кремле иезуитам был выделен дом для богослужения. И всему потворство­вал «патриарх» Игнатий. Так продолжалось без малого год. Незаконность Царя, его оборотничество в святых делах веры, безчинства поляков в Моск­ве вызвали возмущенье и заговор. Во главе стал князь Василий Иванович Шуйский. 17 мая 1606 г. заговорщики подняли восстание на Москве. Лже­димитрии был схвачен, убит, сожжён, пепел его зарядили в пушку и пальну­ли в ту сторону, откуда пришёл он, то есть на Запад. Игнатия низложили и заточили в Чудов монастырь, «яко да совершенно навыкнет благочестия веры». 25 мая Василий Шуйский был Венчан на Царство! Так и он сумел побывать Государем России. Тут же призвал он Патриарха Иова, но тот по причине слепоты и старости отказался. Нужен стал другой Патриарх. Вы­бор пал на митрополита Казанского Гермогена (пишется иногда — Ермо-ген).

Дивен Промысел Божий, приведший его на вершину церковной власти в это страшное Смутное время. Происходил Гермоген также из посадских людей. В 1579 г. он был рукоположен в священники Никольской Гостинод-

118

ворской церкви в Казани. И в том же году там свершилось великое чудо обретения Казанской иконы Пресвятой Богородицы. Это связано было с крайним упадком веры Христовой в новой земле, поругание православных со стороны мусульман за неурожаи, пожары и прочие беды. Некая девочка, дочь стрельца, по откровению во сне обрела на месте их сгоревшего дома невесть кем и когда зарытую в землю икону матери Божией. Икона стала чудотворить и являть многие знамения особенной благодати. Вся Казань сбежалась к ней как к источнику спасения и заступленья от бед. Очевидцем всего стал священник Гермоген. Он тут же записывал всё, что происходило около чудотворной иконы и составил повесть о ней, возымев к ней сам боль­шое усердие. Слава о Казанской иконе быстро пошла по России, с неё были сделаны многие списки, из коих некоторые тоже стали чудотворить. «Зас­тупницей усердной рода христианского» была названа Богородица в этом Казанском образе. Именно этой иконе и возлюбившему её Гермогену и су­дил Господь избавить Москву и Россию от хаоса Смуты и рук супостатов. Промыслом Богородицы Гермоген за праведность жизни был потом в 1589 г. поставлен Казанским Митрополитом, а в 1606 г. стал Патриархом всея Руси.

Первым делом нужно было исправить шатанье людей в отношении Лже-димитрия и освободить их от данной ему присяги (клятвы). Был объявлен особый и строгий пост, после чего 20 февраля 1607 г. в Успенском соборе Кремля началось публичное покаяние. Патриарх Иов покаялся в том, что скрыл от народа, что Царевич Димитрий убит был «умыслом Бориса» и при­звал к покаянию всех. Инокиня Марфа каялась в том, что из страха призна­ла сына своего в Самозванце. Москвичи плакали и каялись в том, что при­сягали Борису Годунову и Гришке Отрепьеву. Два Патриарха,— Иов и Гер­моген разрешили всех по особой молитвенной грамоте, громогласно читав­шейся архидиаконом.