Меню сайта
Категории раздела
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
Великому Князю Ивану IV было всего лишь три года, когда он наследовал отчий Престол Великороссийской державы. У него был младший брат Юрий, второй сын Василия III и Елены. Самостоятельно править Иван Васильевич долгое время не мог. Поначалу правила всем его мать Елена Васильевна Глинская, воспитанная в нравах католического польско-литовского панства. Но правила не одна, а в совете с теми боярами, кто был ей предан. Бояре, особенно — знатные, из бывших удельных князей, тотчас оживились и стали бороться за первенство при Дворе (что одно лишь могло отныне насытить их гордость). Начались брожения, козни и как следствие их — опалы, расправы. Исключительно козни бояр привели к тому, что братья Ивана III, родные дяди малолетнего Великого Князя, Юрий и Андрей подверглись немилости, из-за которой Андрей даже попытался с войсками своими восстать против Елены, но обманом был успокоен, а затем без суда заточен, как и брат его Юрий Иванович. Они разделили судьбу тогда ещё жившего князя-узника Димитрия, внука Ивана III, впервые венчанного на Царство. Он безвинно провёл в заключении 49 лет, так в нём и скончавшись. У Андрея остался сын Владимир, двоюродный брат Ивана IV, имевший уделом г. Старицу с землями, и известный как князь Владимир Андреевич Старицкий. В то время казни он избежал. Получил, как говорится «своё» и князь Михаил Глинский, дядя Елены, которому она обязана была тем, что стала женой Государя Василия III и Государыней. Овдовев в 1533 г., Елена вступила в беззаконную связь с князем Иваном Овчиной — Телепнёвым Оболенским. Дядя стал упрекать её в этом, поскольку в глазах московского общества это было невиданным и недопустимым, то есть упорно мешать любовникам, это решило его судьбу; он был заточен и заморен голодом так же, как князья Юрий и Андрей. Пострадали тогда и другие. Князь Семён Вельский бежал сначала в Литву, потом к Крымскому хану, став сущим врагом и злодеем для всей Русской Земли. За блудодеяние Елену и Телепнёва народ невзлюбил. Напрасно старались они вводить полезные установления, напрасно умный и смелый Иван Телепнёв успешно сражался с Литвой, напрасно любил от души малолетнего Государя. Никакие успехи во внешних делах и несомненная одарённость этих правителей не могли «покрыть» их греха. В 1538 г. здоровая, красивая, умная Елена внезапно скончалась. С.Герберштейн утвердительно пишет, что её отравили. Сразу после сего на глазах страшно испуганного Ивана IV бояре схватили няньку его Агриппину, сестру Телепнёва, самого Телепнёва и, заточив, уморили последнего голодом, без суда. Особую силу взяли князья Шуйские — Василий, Иван, Андрей, их сродники Скопины. Наместники Шуйских в иных областях России вели себя плохо, обижали и обирали народ. При Дворе Шуйские держали себя очень грубо и скверно. С одной стороны, они постоянно хамили: в покоях Великого Князя, когда он стоял, могли сидеть развалясь, даже клали ноги на кресла его, тащили к себе дорогую посуду, меха, плохо кормили и одевали его. А с другой стороны, старались привить Государю самые низкие страсти сластолюбия, зверства и гордости, надеясь, быть может, что таким Государем им легко будет потом управлять и что он будет помнить о потехах, которые бояре ему доставляли, и не помнить об унижениях с их стороны, Но, развращённый боярами, Царь помнил потом, напротив, как раз унижения и забывал о «потехах». Потехи же состояли, в частности, в охотах, в живодёрстве, мучительстве домашних животных, а также, к примеру, в том, чтобы врезаться на конях или на ишаках с разгону в самую гущу толпы на Москве и в иных городах. Молодой Государь смеялся, видя, как падают люди, и слыша, как стонут они от ушибов и тяжёлых ранений. Тешились с ним и бояре, хваля Государя за «смелость»... Великокняжеский дом наполнился скоморохами. Были при Иване IV, конечно, и иные бояре. Так, оттеснив Шуйских, первенство захватил на время Иван Вельский, гораздо более благородный и к Государю и к народу и даже к личным врагам. Это его и сгубило. Оставшись в живых и даже при деле, Шуйские устроили заговор и погубили Вельских. Потом их начал сильно теснить князь— боярин Феодор Воронцов, любивший Ивана IV и любимый им. Но и его свергли, схватив прямо в Думе, на глазах вновь перепуганного Государя. Ни слёзы его, ни мольбы, ни увещанья Митрополита не привели ни к чему. Воронцов был вытащен из дворца и отправлен в заточение в Кострому, без суда. Бояре (главным образом Шуйские) сместили без всякого Собора сперва Митрополита Даниила, знакомого нам (который поплатился вполне за угождение Василию III в незаконном его второбрачии), затем — избранного на его место Митрополита Иоасафа, ставшего на сторону Вельских (смещали тоже с великим шумом и страхом) и призвали на Митрополию Новгородского архиепископа Макария, который, наконец, сел надолго. Но Великий Князь подрастал! И в душе его вмещались попеременно и одновременно и безумство и живодёрство, и христианская вера, воспринятая не столько от воспитателей, сколько от всеобщей обстановки тех времён, от всенародного настроения, сознания, духа. К тому же был он весьма одарённым, пристрастился к чтению книг. В 1541 г. совсем ещё отрок Иван Васильевич просто потряс всю Москву слёзным громким молением пред иконой Владимирской в связи с большим нашествием крымского хана Саип-Гирея. Потряс он и войско, пошедшее на Оку против хана, своей грамотой, призывавшей воинов постоять за Святую веру и Родину. Воеводы так умилились, что прослезились, решили забыть все свои распри и счёты, обнялись, примирились, громко прочли грамоту всем войскам. И беда миновала! Устрашенный множеством русских гордый Саип-Гирей без боя, до наступленья рассвета бежал восвояси. И вот Государю исполнилось 13 лет. В 1543 г. он нежданно созвал боярскую Думу, объявил многие вины Шуйских и сказал, что казнит только самого виновного — князя Андрея. Его тут же схватили и отдали в руки царским псарям, которые, мучив, зверски убили его прямо на улице, это всё — тоже без всякого следствия и суда. Верх при Дворе взяли Глинские. Расправы и казни пошли чередой. Так однажды во время охоты к Государю Ивану подошли с каким-то прошением воины-новгородцы. Государь слушать не стал, но велел своей страже новгородцев прогнать. Началась перестрелка. Молодой Государь повелел узнать, кто научил новгородцев так действовать. Ему нашептали, что сделано это князьями Кубенским и Воронцовыми, хотя это был сущий навет из личной вражды к ним Глинских; Воронцовы и Кубенский были совсем не причём! Однако ни минуты не думая, не пытаясь дознаться, Великий Князь приказал всех казнить, без суда! И казнили. Так погиб недавний его же любимец князь Фёдор Воронцов. В иной раз пришедших к нему с жалобой псковичей Иван IV встретил криком и руганью, лил им на головы горящее вино, жёг бороды, приказал всех раздеть донага, собираясь замучить. Но тут пришла весть о внезапном падении большого колокола в Кремле и Государь, бросив жертвы свои, удалился. Такого, как видим, на Руси никогда не бывало! Общество как бы замерло в страхе и ожидании. Меж тем в 1547 г. произошло несколько очень важных событий. Достигший 17-ти лет Государь решил венчаться на Царство и жениться. Решал не один; в совете с Митрополитом Макарием. Сей Великороссийский Святитель отличался выдающейся образованностью. Он составил Великие Четьи Минеи в 12-ти томах, то есть сборник житий святых по месяцам на все дни года (огромный труд!), Степенную книгу, то есть историю, по степеням, правления всех Русских Государей, начатую ещё Св. Митрополитом Киприаном в XIV в., а также Титулярник (своего рода историю в картинах), начал собирание (свод воедино) русских летописей и житий русских святых. Будучи человеком добрым, обходительным, мягким Макарий оказывал очень благотворное воздействие на трудную душу Государя. После долгой беседы с ним Иван Васильевич объявил боярам свои новые намерения. 16 января 1547 г. совершилось его Венчание на Царство. Оно проходило очень торжественно. Уподобить это событие можно лишь Венчанию внука Ивана III Димитрия. Но тогда знаки царской власти одевал на Димитрия сам Иван III, а теперь то же делал Митрополит Макарий. В Успенском соборе на особо построенном помосте стояли два кресла — Царя и Главы Русской Церкви. С молитвой о том, чтобы Господь «сего Христианского Давида силой Святаго Духа посадил на престол добродетели и даровал ему ужас на строптивых и милостивое око на послушных». Митрополит одел на Ивана IV крест, бармы и шапку Мономаха. Не было тогда ещё ни чина Миропомазания, ни Причащения Царя. Но возглашён был титул — «Царь и Великий Князь», с той поры уже обязательный для всех Государей Российских. Как мы знаем, именование Царь в отношении Русских Великих Князей было не новым. Однако теперь, в середине XVI столетия, оно обрело значенье особое, как бы новую силу. Патриарх Цареградский Иоасаф в 1561 г. соборной грамотой утвердил этот титул за Самодержцем Российским, вспоминая, что, согласно греческим летописям, он является потомком «незабвенной царицы (на самом деле — Царевны, Принцессы) Анны», выданной замуж за Св. Князя Владимира, которого будто бы тоже тогда венчали на Царство. Мощь Московской Руси была уже такова, что царский титул Ивана IV признали и в Западных странах (какое-то время противились только поляки), и на Востоке. Наши же русские летописцы в связи с этим почему-то вспомнили... Апокалипсис: «... и восхоте (Государь) Царство устроити на Москве, и якоже написано в Апокалипсисе: пять бо царей минуло, а шестый есть, но (седьмой) не убо бе пришел». Может быть, книжникам нашим казалось, что это созвучно сравнению с Третьим Римом, каковое тогда было уже широко известно? Однако нечто зловещее, поистине грозное было в этой ссылке на Откровение Иоанна Богослова, повествующее в данном месте об антихристе и конце времён ... В том же году Иван Васильевич женился. Были устроены смотрины девиц всех боярских родов. Он выбрал себе, как и его отец, девушку не из княжеского рода, а из рода служилых бояр — Анастасию Романовну Захарьину (Юрьеву). Род этот мы уже знаем. Его основателем считается Андрей Кобыла, пришедший в XIV в. из Пруссии, и сын его Фёдор Кошка. В те времена нередко имена или прозвища дедов давались как фамилии внукам, посему мы встречаем представителей этого рода то под именем Кошкиных, то Захарьиных, то Юрьевых, то, наконец,— Романовых. Анастасия (да будет ей Царство Небесное!) оказалась натурою исключительно православной, целомудренной, доброй, глубокой и умной. Влияние её на Царя, как и влияние Митрополита, было самым хорошим, хотя и сказалось не сразу. В том же 1547 г. случилось ужасное. Страшным пожаром была уничтожена почти вся Москва! Деревянная наша столица подвергалась пожарам нередко. Но страдали от них всегда лишь какие-то отдельные части великого града. А такого пожара, какой случился в этот раз, москвичи и не помнили и не знали. Огонь бушевал в апреле, мае, июне, пожирая то один конец города, то другой, не пощадил и Кремля с его святыми соборами. «Железо яко олово разливашеся, и медь яко вода растаяваше»,— говорят летописцы. А по словам англичан, Москва в XVI в. превосходила тогда самый большой город Лондон; было в ней 40 тысяч дворов и 75 вёрст по округе. Бедствием этим воспользовались бояре — противники Глинских, научив кого-то из черни кричать, что пожар случился по колдовству Анны Глинской, бабушки Государя. Толпа кинулась на дядю Царя Юрия Глинского, и убили его прямо в Успенском соборе, затем разнесли имения Глинских, умертвив множество их ни в чём не повинных слуг. В это ужасное время от страха трепещущий Царь (а был он весьма малодушным, что не редкость для жестоких натур) находился на Воробьёвых горах. Сюда к нему явилась толпа, требуя выдать им Анну и иных Глинских. Наиболее сильных крикунов из толпы велено было схватить и казнить, остальные бежали. Мятеж прекратился. Но Глинские власть потеряли. Вдруг к Царю неизвестно откуда явился простой священник из Новгорода Сильвестр и в духе пророка стал обличать Государя за легкомыслие и злострастие, напомнил ему из Писания заповеди царям, грозил страшными видениями и Божиим судом, призывал блюсти Божий Законы и быть справедлиым и милосердным, и тем совершенно потряс душу Ивана IV! Он заплакал в раскаяньи, просил Сильвестра дать ему силы исправиться и не отпустил от себя. С этой минуты Царь резко переменился! Конечно, сказалось теперь и воздействие доброй жены и Митрополита Макария и ещё одного человека, незнатного, но одарённого — Алексея Адашева, бывшего другом Царя. В 1550 или 1549 г. Царь приказал созвать на Москву представителей всех земель Великороссии. По существу, это был первый Земский Собор. К нему Государь обратился с речью, в которой, возложив всю вину за беззаконие в государстве на бояр, сказал :«3абудьте чего уже нет и не будет! Оставьте ненависть и вражду. Соединимся все любовию христианской. Отныне я судия ваш и защитник». Алексею Адашеву он повелел принимать челобитья от бедных, сирот и обиженных и рассуждать по ним справедливо, не взирая на лица. Отныне вместе они — Царь, Сильвестр и Адашев стали решать все важнейшие дела твёрдо, но справедливо и с милостью, ввели много ценных усовершенствований, обдумывали замыслы о покорении Сибири, о выходах к Чёрному морю и Балтике, о переносе столицы в Нижний Новгород, как город более «серединный» для разросшейся Русской Земли... В 1550 г. был составлен новый царский Судебник. В 1551 г. созван Поместный Церковный Собор, где разбирались вопросы, предложенные особой Запиской самим Государем, желавшим исправления жизни церковной в разных её сторонах. Постановления Собора составили 100 глав, от чего и Собор получил название Стоглавого (или Стоглава). Судебник был представлен как на Земский Собор, так и на Церковный. Он значительно расширял права местного самоуправления, ограничивал власть царских бояр, имевших за своё управление землями «кормление» с этих земель, что часто вело к обиранию люда. Вскоре обычай кормления и вовсе был отменён. Наместники Государя стали получать жалование, или поместья, а все текущие дела, в том числе и судебные решались «губными» (губа -— область, край) начальниками, выбиравшимися народом. Стоглавый Собор решил много дел, укрепляющих нравственность общества, прежде всего духовенства, его обучение, постановил писать святые иконы только людям доброй и трезвенной жизни и непременно имеющим для этого Божий дар, при этом писать согласно древним образчикам (то есть канонично), в частности — так, как писал икону Троицы преподобный Андрей Рублёв. Собор также постановил креститься двумя перстами, так как на Руси не было в этом единства (где-то крестились двумя, а где-то тремя). Важным постановлением Стоглава, по предложению Царя, явилась защита одиноких, убогих, больных, престарелых. Велено было по всем городам переписать таковых и везде устроить для них богадельни, где бы они за счёт государства имели уход, одежду и пищу, а средства на это собирать особым налогом с народа («с сохи»). В этом последнем решении не согласились с Царём и с Собором старцы Троице-Сергиевой Лавры во главе с находившимся там свергнутым Митрополитом Иоасафом. Они заявили, что средства для бедных больных и убогих должны поступать не «с сохи» (не с народа), а исключительно с Церкви, с архиерейских и монастырских имений. Так и стало! В те времена получил известность образованный человек Иван Пересветов, учившийся и живший в Литве, Польше, Чехии, Венгрии. Он предложил ряд полезных мыслей о переустройстве войска по европейскому образцу, то есть, чтобы было оно постоянным (регулярным) а не сборным от случая к случаю, чтобы не было в войске местничества, но начальство давалось людям только по их способностям, чтобы против Крыма ограничиться лишь обороной, но Казань непременно взять в полное подчинение Москве. Пересветов писал также и о царской власти. Мысли его сводились к тому, что власть Царя — в нём самом (чрезвычайно опасная крайность!). Все эти мысли обсуждались в «избранной раде», как назвал князь Андрей Курбский кружок близких к Царю людей, прежде всего — о. Сильвестра и Алексея Адашева. Местничество в войсках было значительно сужено, но полностью не отменено. Были созданы первые в России полки постоянных воинов — стрельцов (стрелецкое войско), принята и стратегия в отношении Крыма и Казани. Но Царю также особо пришлась по душе и мысль Пересветова о сущности царской власти ... В 50-х годах обнаружилась ересь Матвея Башкина и Феодосия Косого, да ещё некоего Игнатия и их последователей. Все они сходились в отрицании таинств, почитания икон, необходимости Исповеди, да и вообще—всей Церкви! Но Башкин вдохновлялся протестантизмом, просочившимся к нам из Польши, а Косой был жидовствующим, нашедшим у заволжских (Белозерских) старцев в скитах себе приют. Эта ересь была быстро осуждена и разгромлена. Еретикам удалось бежать в Польско-Литовское государство, где их с удовольствием слушали. В это же время всё более входит в употребление слово «Россия», вытесняя собой постепенно древнее имя «Русь». Но знаменательно, как отмечают теперь, что вместе с тем при Иване IV предпочитали понятие Московского Царства, Московии. И нередко сравнение с Римом относили к Москве. Положение старался исправить преподобный Максим Грек, очень много писавший о разных предметах (о чём речь ещё будет у нас впереди). Он напомнил, что «Третий Рим» — не Москва, а Россия, как страна, предназначение которой стать всемiрным Православным Царством, то есть для всех, а не только в себе (для себя)! По существу таковым Третьим Римом Россия, точнее — Великороссия, являлась уже давно, уже целых сто лет. Но теперь в сознании общества старались это верно осмыслить и правильно выразить, чтобы в будущем как бы «не сбиться с пути». Запрещён был тогда, как уже говорилось, въезд в Россию евреям. За них вступился польский король Сигизмунд II-й Август, писавший Ивану IV, что «докучают нам подданные наши, жиды», жалобами, что прекратилась их торговля в России. Иван IV ответил, что за их безобразия, и впредь им быть на Русской Земле не позволено. Казалось, Великороссия пошла к всестороннему процветанию!.. И действительно. Промыслом Божиим многих успехов достигли тогда как в делах внутренних, так и во внешних. В 1552 г. пришла пора разрешить очень давние споры с Казанью и Астраханью. Эти два ханства доставляли Москве большие тревоги и беды. Особенно ханство Казанское. Оно временами отдавалось под руку Москвы, а затем становилось на сторону Крыма, потом снова — к Москве, снова — к Крыму... Там, в Казани, боролись две части вельмож,одна — за союз с Москвою, другая — за сторону Крыма. Нередко Казанские ханы из-за этой борьбы убегали на Русь и здесь принимались на службу с полным доверием. Одним из таких был, например, Шиг Алей (Шейх Али). Он иногда изменял Москве, потом каялся и получал прощение. Ему дан был в «кормление» русский город Касимов в Рязанской земле, где хан жил со множеством соплеменников, по вере своей и обычаям, участвуя в русских делах. Казань, наипаче тогда, когда принимала к себе крымских Гиреев, начинала зверствовать страшно в землях Великороссии. Иные отряды татар постоянно бродили по Нижегородским, Владимирским, Московским пределам, грабили, жгли, уводили немалый полон. Тех, кого не могли увести, или убивали, или калечили (выкалывали глаза, отрезали носы и уши). Терпеть такие безчинства в собственных землях Россия теперь, конечно, уже не могла. В 1549 г. Иван IV предпринял два неудачных похода против Казани, но сумел в двадцати верстах от неё заложить крепость Свияжск (подобно тому, как отец его Василий III устроил в устье Суры город Васильсурск). Она стала местом сбора оружия, войск и припасов. В 1551 г. удалось посадить на Казанское ханство (в который раз!) Шиг-Алея. При этом Алексей Адашев вывел оттуда 60 тысяч (!) русских пленных. Затем князь Василий Серебряный вывез в Москву малолетнего хана Утемиш Гирея с молодою его матерью — красавицей Суюнбекой, вдовою хана Сафар-Гирея, враждебного нам. Но Шиг-Алей продержался недолго. Теснимый противниками — заговорщиками, он запросился назад, в Касимов, предложив Царю самому взять власть над Казанью. Потом этот хан во главе татарского войска (которое преданно и давно служило Москве, участвуя, в частности, в войнах против своих же казанцев) отличился в боях против Литвы и ливонцев. В жёны ему, по воле Царя, дана была Суюнбека. Царь Московский решил сам возглавить большой поход на Казань. Узнав об этом , Турецкий Султан Сулейман II-й Великолепный стал побуждать Крымского хана Девлет-Гирея помочь Казани, ударив в Московию с юга, и дал ему пушки, иное оружие, деньги и большой отряд янычар. Летом 1552 г. начало собираться великое русское войско, общим числом свыше 150 тысяч бойцов. Быстрым броском Девлет-Гирей из Крыма явился под Тулой. 22 июня он целый день бил из пушек по городу, где возникли пожары. Туляки имели ничтожное количество сил, но стойко оборонялись под началом смелого князя Григория Тёмкина. Увидев, что к ним на помощь идёт из Коломны немалое царское войско, туляки открыли ворота и бросились в вылазку. Устремились на крымцев не только воины, но даже тульские женщины и дети! И Девлет-Гирей побежал... Его арьергард догнали, разбили и захватили огромный полон, в том числе — янычар Сулеймана, много пушек, верблюдов и много добра. После этого двинулись все на Казань и в августе обложили её. Многие в городе были готовы сдаться. Но трое казанских вельмож смогли напугать население тем, что будто бы всех жителей поголовно хотят уничтожить. Казань начала сопротивляться упорно, отчаянно, долго, что называется, до последнего. Осада была непростой, затянулась до поздней осени. Лишь на праздник Покрова Пресвятой Богородицы (1/14 октября) наступил решительный перелом в пользу русских. Отличились в боях воинской доблестью и верностью Государю многие наши военачальники, в том числе — князь Владимир Андреевич Старицкий (двоюродный брат Царя), князья Иван Федорович Мстиславский, Михаил Иванович Воротынский, Андрей и Роман Курбские, Александр Горбатый-Шуйский, Пётр Щенятев, Семён Ряполовский, Иван Шереметьев, Иван Воротынский, Василий и Пётр Серебряные, Михаил Васильевич Глинский (племянник умершего Михаила), Иван Турунтай-Пронский, окольничий Алексей Адашев, дьяк Выродков и многие-многие другие. Всё от начала совершалось с благословения Церкви в лице Митрополита Макария, при горячей молитве Царя и всех воинов ко Христу, Богородице и святым, особенно — благоверному князю Александру Невскому, преподобному Сергию Радонежскому, во имя которого был и походный наш храм в палатке (шатре). В тяжкий период сентябрьских дождей из Москвы был доставлен Крест с частью подлинного животворящего древа Креста Иисуса Христа и по молитве пред ним дожди прекратились. В самый решающий час приступа, когда войскам особенно нужно было лично видеть Царя, он, несмотря на призывы, продолжал стоять за обедней, молиться, пока не кончилась литургия, и только тогда поскакал к своим войскам. Так, по вере Царя и людей, Господь даровал победу, которую можно сравнить лишь с Куликовской, и которая так хорошо и подробно описана, что нет нужды описания здесь повторять. Казань окончательно пала 2/15 октября 1552 г.. В плен был взят храбрый хан её Едигер, поселённый с почётом в Москве, а затем по его добровольному желанию крещёный в Православную веру с именем Симеон. Тогда же, наконец, покорилась Москве воинственная Горная Черемиса (Марийцы), доселе то подчинявшаяся Руси, то изменявшая ей. Москва с ликованьем встречала Царя-победителя и славное войско его. Тут же обрадован был Государь вестью о рождении ему сына — первенца, названного Димитрием. В приветственной речи Митрополит Макарий сравнил его подвиг с победами Константина Великого, Александра Невского и Димитрия Донского (что и впрямь было так!). Иван Васильевич в пространном слове со смиреньем сказал, что относит успех милости Божией и молитвам Церкви (что тоже было действительно так!). В память великой Казанской победы в Москве был заложен храм. Место ему, общий план и названья приделов устанавливал сам Государь. Начали строить его русские наши умельцы Барма и Постник, который потом в 1555 г. возводил новые стены Казани. Главными приделами в храме были срединный — Покровский и восточный — Троицкий, почему эта церковь называлась то Покровской, то Троицкой. Но в ней затем был погребён знаменитый и любимый Иваном IV московский святой Христа ради юродивый Василий, и дивный храм, украсивший Красную площадь, Москву, да, пожалуй, и всю Россию, получил в народе названье собора Василия Блаженного. Постник и Барма во многом поправили мысли Царя; в плане собор сделан был в виде восьмиконечной звезды — это знамение века «осмого», то есть Царства Небесного. Был в Покровском-Троицком храме и придел в честь Входа Господня в Иерусалим, что имеет значенье прообраза входа верных в Новый Иерусалим Царства Небесного. Именно так, как образ грядущей всеобщей Пасхи в Царстве Небесном, был воспринят храм москвичами и всеми русскими. Замечательно то, что церкви-приделы его так малы, что могут вместить ничтожную кучку молящихся. Это значит, что изначала он был замыслен не столько как место молитвы, сколько — как предмет молитвы, как святой алтарь, к которому обращён взор молящихся. В этом случае собственно храмом являлась Красная площадь( храм под открытым небом!), а Василий Блаженный стал как бы иконой «Дома Отца» Небесного, где для верных, по слову Христа, «обителеймного» (Ин. 14,2). Многоглавый, многопридельный, устремлённый восьмигранным шатром к небесам, он воистину явно и зримо свидетельствовал о Царстве Небесном, как конечной цели всех православных, для достиженья которой и созидается царство земное! Потом укрепится обычай в Вербное Воскресенье, то есть в праздник Входа Христа в Иерусалим, совершать великолепные крестные ходы из Кремля через Спасские ворота в храм Покрова и обратно с украшенным вербным деревом. На белокаменном «лобном месте» (каковое не было местом казней, но строилось для молебнов и обращения Царя, Святителей и бояр к народу) служился молебен и благословлялся народ, как с амвона... То есть «лобное место» перед Покровским собором для Красном площади стало тем же, чем служит амвон перед алтарём в любом православном храме... После покорения Казани, ещё лет пять-семь в этой земле продолжались стычки и нестроения, пока всё не утихло. Для духовного освоения новой земли была в ней учреждена епархия и первым архиепископом здесь стал святой Гурий Казанский, прибывший с помощниками (в последствие — тоже архиереями) Германом и Варсонофием. Им дан был строгий наказ не принуждать татар, марийцев, башкир к принятию христианства, привлекая желающих только добрым к ним отношением и милосердием, что потом всегда соблюдалось. Некая часть населения добровольно пришла к Православию, но большинство сохранило своё мусульманство, как это есть и теперь, в наши дни. Пришёл черёд Астраханского ханства. Там тоже шла борьба между сторонниками Москвы и Крыма, возобладали последние. Тогда в 1554 г. в Астрахань было направлено 30 тысяч московского войска во главе с князем Пронским-Шемякиным. Хан Ямгурчей без битвы сбежал. Астрахань взяли без всяких трудов и привели к присяге Государю Московскому. Русь вышла из своих исконных границ, превратившись в державу международную. К ней потянулись ханы Бухары и Хивы, прося льгот для своих купцов; князья Кабарды и Черкесии стали прямо просить о принятии их во владения «Белого Царя». Так был принят черкесский князь Темрюк. На Кавказе русскими начали строиться укреплённые города. С той поры выражение «Белый Царь» в применении к Самодержцу России стало очень распространённым и для многих народов знаменовало справедливость, силу, защиту, спокойствие, мудрость и процветание. Теперь вся Волга, от верховьев до устья стала русской рекой! Россия ступила пока ещё осторожной ногой на Кавказ... Всё это взволновало весь мусульманский мiр, но особенно — Турцию и подвластный ей Крым. За дальностью расстояний сам Султан не решался воевать против России, сохраняя к ней на словах отношения «дружбы». Но наделе постоянно побуждал к набегам и войнам своего вассала Девлет-Гирея. Он совершил ряд трусливых и неудачных набегов. Тогда по указу Ивана IV на р. Псёл были построены суда и отправлены вниз по Днепру. Так впервые после времён падения древней Киевской Руси русские корабли появились в низовьях Днепра. Во главе их был дьяк Ржевский. Отряд русских войск на этих судах успешно напал на Очаков и Ислам-Кермень. В Малой России, тогда подчинявшейся Польше, это вызвало сильный духовный подъём всех православных! К Москве от Польши перешёл Киевский «староста» князь Димитрий Вишневецкий с частью малороссийских казаков. Это было в 1556 г.. Потом Вишневецкий вновь ходил по Днепру к владениям крымцев. Наконец, в 1555 г. Данила Адашев (брат знаменитого Алексея) по Днепру, а Вишневецкий по Дону, спустились к морям и Адашев взял два турецких корабля, высадился на самом Крымском побережье, опустошил ряд улусов и вывез оттуда большое количество русских пленников и большую добычу. Девлет-Гирей запросил мира. Получил его, но потом разумеется, изменил. Он не раз нападал на Россию без особых успехов. И лишь однажды, в 1571 г. ему удалось пробиться к самой Москве, которую он страшно сжёг, о чём мы ещё скажем. Но тогда в 1559 г. перемирие с Крымом было очень полезным для обращенья всех сил на Запад, где уже разгорелись военные действия. Они поначалу, в 50-х, 60-х, отчасти и в 70-х годах шли для Москвы в целом очень удачно. Были взяты Полоцк, Нарва, почти вся Ливония, множество городов Литвы, добились выхода к Балтике. После смерти Сигизмунда II Августа в Польше панство всерьёз обсуждало вопрос о призвании на королевство своё Ивана IV и сносилось по этому поводу с ним. Он соглашался взять только Литву, отрицаясь от Польши, и тем, может быть, погубил великое дело! Потом, в конце 70-х — в начале 80-х годов русские стали терпеть поражения, всё взятое потеряли! И Иван IV вынужден был; к удивлению всех, унижаться и перед польским королём Стефаном Баторием и перед шведским Иоганом. Причиной таких великих невзгод стали не только (и, видимо, даже не столько) военные неудачи, сколько страшные внутренние дела. С них и начнём по порядку. В 1553 г. ко всем бедам (чума в Новгороде, волнения в покорённой Казани) прибавилось то, что Царь тяжело заболел. Болезнь была очень тяжёлой и, несмотря на леченье, усиливалась. Он сам и ближайшие люди его решили, что приближается смертный час и пора писать завещание. Угасающий Царь повелел, чтобы царствовал после него его сын — малолетний Димитрий, и ему на верность должны присягнуть прежде всего двоюродный брат Государя Владимир Андреевич Старицкий и затем все бояре и думные дьяки,— всё правительство. Тотчас началось смятенье умов: князь Владимир и часть бояр наотрез присягать отказались. Они говорили почти в точности то, что сказал самому Царю Фёдор Адашев — отец Алексея: «Тебе, Государю, и сыну твоему Царевичу Димитрию крест целуем, а Захарьиным, Даниле с братиею, нам не служить; сын твой ещё в пелёнках, а владеть нами будут Захарьины. Данила с братиею, а мы уж от бояр в твоё малолетство беды видели многие». Алексей Адашев, друг и советник Царя, глухо молчал. Молчал и о. Сильвестр, находившийся в давней дружбе со Старицким. А последний прямо выдвинул себя самого как преемника царского Трона, по древнему праву наследования, и стал раздавать деньги тем, кто готов был его поддержать. Одни бояре признали его, но не в силу давних обычаев, а лишь потому, что, как и Ф. Адашев не хотели подчиняться Захарьиным — Юрьевым, родственникам Царицы Анастасии, так как все понимали, что в малолетстве Димитрия править ими будет Царица и её родня — Захарьины, а они, как мы знаем, были не из родовитых князей и к тому же сторонники твёрдой самодержавной власти Великих Московских Князей и Царей. С ними боярам-князьям пришлось бы действительно плохо! Нельзя отрицать и того, что иные бояре и дьяки просто лично любили князя Владимира Старицкого и поэтому только хотели служить ему. Начались препирательства, ссоры, иногда — у постели больного Царя. За Владимира Старицкого, между прочим, однажды вступился о. Сильвестр, сказавший боярам, чтобы князя пускали к больному Царю, ибо князь «добра ему хочет». А больной, собирая последние силы, настаивал на присяге сыну Димитрию, пригрозил и брату Владимиру. В итоге почти все присягнули, по желанию Царя, но половина — не искренне, по принуждению. Как видим, в этом смятении и разделении мнений не было даже и тени измены, заговора, или крамолы; смятение было естественным и вполне откровенным, вызванным тем, что известная часть бояр не желали подчиняться Захарьиным, но никак не Царю. Смятение после присяги утихло, а затем и совсем прекратилось, так как Царь стал поправляться и выздоровел совсем. Ни друзьям своим, А. Адашеву и Сильвестру, ни боярам Государь ничего не сказал и ни в чём их не упрекнул, но, как видно, смятение это запомнил! Он хорошо знал бояр, знал, в частности и по себе, придворные нравы и, ещё находясь в болезни, верным своим говорил: «... Умру я, то вы, пожалуйста не забудьте, на чём мне и сыну моему крест целовали: не дайте боярам сына моего извести, но бегите с ним в чужую землю, куда вам Бог укажет; а вы, Захарьины! Чего испугались? Или думаете, что бояре вас пощадят? Вы от них будете первые мертвецы: так вы бы за сына моего и за мать его умерли, а жены моей на поругание боярам не дали». По выздоровлении Царь, хотя и молчал, но думал и думал, что ему делать с боярами, как править дальше? По обету, данному им Богу в болезни, Иван IV решил поехать на богомолье в Кириллов Белозерский монастырь и по пути навестить бывшего уже на покое в Николо-Песношском монастыре епископа Коломенского Вассиана (Топоркова) — «осифлянина», твёрдого сторонника Самодержавной власти Царя. Однако прежде, проезжая Свято-Троицкий Сергиев монастырь. Царь пожелал повидаться с находившимся там знаменитым Максимом Греком. Тот не советовал Государю ехать в Кириллов, а лучше утешить в Москве людей, чьи родные погибли в Казанском походе. Царь не принял его предложения. Тогда через бывших с Царём духовника священника Андрея, Алексея Адашева, князей Ивана Мстиславского и Андрея Курбского Преподобный Максим Грек передал, что, если Государь поедет в Кириллов, то сын его Димитрий умрёт по дороге (а Царь ехал с Царицею и с младенцем своим). Точно так и случилось! Младенец Димитрий скончался. Забегая вперёд, скажем, что вскоре Царь был утешен рождением второго сына — Ивана Ивановича. Позже родился ещё один сын, Феодор Иванович. Но тогда, во время поездки, Государь сделал всё, что задумал, в частности повидался с епископом Вассианом, которому задал важнейший вопрос: «Как я должен царствовать, чтобы вельмож своих держать в послушании?» Вассиан прошептал ему на ухо: «Если хочешь быть Самодержцем,— не держи при себе ни одного советника, который был бы умнее тебя, потому что ты лучше всех: если так будешь поступать, то будешь твёрд на царстве и всё будешь иметь в руках своих. Если же будешь иметь при себе людей умнее себя, то по необходимости будешь послушен им». Изумлённый, в восторге Царь приложился к руке Вассиана и сказал: «Если бы и отец мой был жив, то и он такого полезного совета не подал бы мне!» Сей разговор сообщает нам князь Андрей Курбский в своих «Писаниях» уже после бегства в Литву (1564 г.).Иные историки посему сомневаются в подлинности разговора и «совета» епископа Вассиана («ибо шепчут на ухо не для того, чтобы другие слышали»; значит — как Курбский мог знать, что сказал Царю Вассиан?). Но нужно заметить, что тогда, в 1553 г., Князь Андрей Курбский был в ближайших друзьях Государя, в числе его «избранной рады», которой Царь вверял иногда самые сокровенные мысли. Так что вполне достоверно, что сам Иван Грозный тогда же в пути на радостях рассказал приближённым (тому же А. Курбскому) о беседе своей с Вассианом. Кроме того, всё, что потом, после 1560 г. стало происходить, в точности соответствовало тому, что, по Курбскому, сказал Царю Вассиан. Знал ли этот епископ, что своими словами он обрёк Россию и всю славу её на страшную катастрофу? Здесь, как видим, выдвинулся на первое место вопрос о природе, образе, духе Православной Самодержавной Монархии. Как решил этот вопрос Вассиан, а потом и сам Царь, в общем уже понятно. Но как смотрели на дело тогда лучшие русские люди решающей массы общества, да и в целом народ, большинство? http://www.rusorthodox.co | |
|
| |
| Просмотров: 664 | |