Меню сайта
Категории раздела
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
«Осифлянин» епископ Вассиан был неважным учеником Иосифа Волоцкого. Сам преподобный Иосиф в своё время писал: «Аще царь над собою иметь царствующи(е) скверны, страсти и грехи, гнев, лукавство и неправду, гордость и ярость, злейше же всех неверие и хулу, таковой царь не слуга Божий, а диавола и ты такого царя да не послушавши, сему свидетельствуют вси пророцы и апостолы и мученики, иже от нечестивых царей убиени быша». Почти то же самое во время Ивана IV писал «нестяжатель» преподобный Максим Грек: «Истинный царь и самодержец тот, кто правдою и благозаконием старается устроить житейские дела подручников своих (то есть помощников, советников, значит,— прежде всего — бояр), старается победить безсловесные страсти и похоти души своей, то есть ярость, гнев напрасный... Разум не велит очи блудно наслаждать чужими красотами и приклонять слух к песням непристойным и к клеветам, по зависти творимым». И в ином месте: (цари) «должны быть крепостию и утверждением для сущих под рукою их людей, а не пагубою и смятением безпрестанным.» Так лучшие «осифляне» и «нестяжатели» вполне сходились в понимании духовного облика (образа) Православного Царства. Ещё бы! Именно так понимал сущность царства и весь Великороссийский народ. Согласно этому общему пониманию почитанье Царя и верность ему не безусловны! Они:имеют условия: Русский Православный Самодержец должен быть благочестив в личной жизни, не отступать от Православия в «неверие» или «хулу» и справедливо («благозаконно») относиться ко всем подданным, наипаче — к подручникам своим. Жизненным средством к тому, чтобы Царь вёл себя именно так служит, во-первых, его послушание Церкви в духовных и нравственных вещах в лице Главы Церкви и иных достойных священнослужителей, и, во-вторых, в том, чтобы править в совете с Землёю в лице «лучших людей», каковыми тогда признавались князья и бояре, и в особенных случаях — больших (потом Земских) Соборов, как и правили искони Великорусские Государи, что мы уже видели во всей предыдущей истории. Однако, с другой стороны, и служители Церкви и «лучшие люди» должны, в свою очередь, в благочестии, вере и благозаконии во всём подражать, соответствовать Самодержцу, не гордиться пред ним, не крамольничать, не безчинствовать, а стараться мудростью и справедливостью Царю помогать; только в в таком случае они будут истинно — голосом Великороссийской Земли, и совет с ними будет советом с Землёй! Таковы, повторяем, были общие мнения большинства народа и общественности Великой России от XII столетия и до Ивана IV. Так же думал вначале и он, до совета своего с Вассианом. Но здесь нужно со всей определённостью вспомнить и сказать, что если Московские Государи почти всегда (за отмеченными ранее исключениями) по крайней мере, старались быть такими, какими их видеть хотел Православный народ, то не такими, как должно, были многие из «лучших людей» — князей и бояр! Хотя, конечно, не все! И до и во время Ивана IV было среди боярства, и простого и родовитого, много мудрых и честных и преданных Царю и Отечеству лиц. Но были, как мы уже видели, и гордые властолюбцы, крамольники и изменники, ставившие своё родовитое происхождение выше всего (пережиток многоудельной Руси!). С такими боролись и таких, как требовалось «наказывали» (вплоть до смерти) и предки Ивана IV и он сам в первый период самостоятельного правления. Вот один из примеров. В 1554 г. в Литву побежал князь Никита Ростовский, его поймали. На дознании выяснили, что и брат его князь Семён тоже хотел с роднёю «отойти» к Литве и притом вёл с Литовским послом Довойной тайные разговоры, где сообщал секреты правительства и поносил Царя. Его осудили законным судом на казнь, но по «печалованию» Церкви заменили смерть ссылкой на Белоозеро. Сам князь Семён оправдывался своим «малоумством», что, вероятно, имело свои основания. Русским послам в Литве велено было в случае, если их спросят о том, что с князем ростовским хотели в Литву «отойти» многие бояре и дворяне, ответствовать так: «К такому дураку добрый кто (разве) пристанет?. С ним хотели отъехать только родственники его, такие же дураки». На том дело и кончилось!.. Подобных примеров несколько. Они говорят о том, что тогда, в начале 50-х годов, Царь Иван поступал с неверными князьями-боярами, как поступали и прежде него Государи, не выходя из принятых в те времена обычаев.
Однако совет Вассиана предполагал совершенно другое — удалять Царю от себя не изменников или в ином виноватых, а всех действительно лучших (умнейших) вельмож и иных советников! Таким образом возникал соблазн двоякого рода, как бы две крайности, и для Царя, и для Церкви, и для боярства. Крайности для боярства заключались в следующем. Первая: «мы по крови равны Царю; он поэтому хорош лишь тогда, когда служит просто орудием в наших руках». Крайность другая: «мы — ничтожные и безгласные рабы и холопы Царя и должны только слушать его и внимать, никогда и ни в чём не переча». Крайности для служителей Церкви могли состоять, в свою очередь, в том, чтобы, возвышаясь и величаясь перед Самодержцем-мiрянином своим саном навязывать ему свою волю во всём, в том числе и в делах государевых, или, напротив, отринуть обязанность свидетельства правды, стать потаковниками Царю во всём, в том числе и в делах духовных и нравственных. Крайности для Царя таковы: «Я — Богом поставленный Царь, не нуждаюсь в совете с Землёю, могу творить, что хочу, все должны безусловно мне подчиняться во всём, так как я держу ответ только пред Самим Богом (потому даже Церковь мне не указ, ибо я и над ней господин!)». Крайность противоположная: «Я слабый, я грешный человек, поэтому слушаться должен всех (любых) своих приближённых (в том числе и духовных лиц) буквально во всём, даже в царском». В целом Великороссия до сих пор избегала всех этих крайностей, держась как бы среднего, «царского», пути соборности, единения в духе любви, взаимного почитания (— каждому по его положению и добродетели). Разве только часть гордостного и своевольного боярства чаще других склонна бывала впадать в первую крайность, при Иване IV Россия из-за этого стала как витязь на распутье. Царь в борьбе с крайностью части бояр устремился в свою, противоположную крайность! Выбор свой Царь Иван, как мы видим, сделал уже в тот самый миг, когда устами приник к руке «бесноватого Вассиана» (как потом называл его Курбский). Но тогда получалось, что Самодержавие переставало быть Православным и Благочестивым, становилось теперь самоцелью, чем-то самим по себе «священным», то есть идолом (истуканом). Переставало оно быть и Русским, Великороссийским, то есть народным. Русь, Великороссия собирали себя воедино вкруг Москвы и её Государей, как ясно видно из всей предыдущей истории не с тем, чтобы просто как-нибудь выжить, хотя бы под властью тиранов и беззаконников, и совсем не затем, чтобы стать «великой державой», а для того, чтобы в единстве своём под властью благочестивых Православных Самодержавных Царей в лоне единой Российской Церкви обезпечить себе условия всем мiром, то есть всем православным народом удобней всего в царстве земном восходить к Царству Небесному, становясь в смысле Православности Царства «Третьим Римом» и в том же значении мiрового центра Соборной и Православной Церкви — «Новым Иерусалимом» и для себя, и для мiра! Эту главную цель государства старались помнить, не забывать все Российские Православные Государи до Ивана IV. А если всё это не так, если целью всего является только самодержавие Государей, без Собора, совета с Землёю и с Церковью, что легко отворяет врата для любых беззаконий Царя, то к чему тогда Царь?! К чему государство?! К чему и единство русских земель?! Тогда всё (!) это, во взгляде Святой Руси, просто теряет смысл! Тогда всё и должно и может разрушиться (что потом и случилось!). Правда, в середине XVI в. во многих людях ярко явилась и Русь не Святая, другая, ради гордости или земного благополучия готовая потакать любым беззакониям и злодействам. В таковой были и просто отбросы общества, совсем не имевшие ничего святого, и другие люди, (к примеру — Иван Пересветов), воспринимавшие «третий Рим» только как земное могущество, славу, то есть гордость, или благоденствие (сытость) державы и покойность в земном бытии в состоянии «мiра сего», который, по слову Апостола, весь «во зле лежит». На таких, а также — в основном — на «отбросы», и вынужден был опереться, потом Иван IV, ибо в Руси Святой он поддержки найти не мог. Внешне Царь оставался, как был. Вёл большие и важные войны в Литве за исконно русские земли, продолжая деяния прежних Великих Князей, и в Ливонии — за выход к Балтийскому морю, часто бывая в походах и битвах сам. Казалось, он тоже, как предки его, не забывает главной цели Российского Государства и собирания Русских земель вкруг Москвы. Но в нём шла внутренняя борьба. Она длилась до 1564 года, почти десять лет! Важный, переломный рубеж пришёлся на год 1560-й. К этому сроку данные Богом успехи в Западных войнах были Царём в значительной мере отнесены к себе, он возгордился. И это, соединившись с давней мечтой возвыситься лично над всеми, по слову епископа Вассиана («ты лучше всех»), стало являть первые заметные плоды. Против войны на Западе деятельно выступили о. Сильвестр и А. Адашев. Они хотели, чтобы Царь разгромил разбойное логово крымцев, причинявших своими набегами великие скорби Руси. Крым однако был далеко и по тем временам для больших русских войск очень трудно доступен. К тому же он был владеньем Султана и война с Крымом была бы войной с Оттоманской империей, тогда настолько могучей, что её страшилась Европа. Литва и Ливония представлялись добычей более лёгкой. Польско-литовское панство и шляхетство давно отличались таким своеволием, что там короля выбирали и более думали о своих правах, на войну собирались весьма неохотно, нередко просто отказывались воевать, если этого им не хотелось, или было не выгодно. Враждовавшие между собой стороны панов и шляхты колебали внутренний мир, в «высшем обществе» царили разврат и безстыдство, армия разлагалась.Нечто подобное происходило и на землях Ливонского Ордена, в среде его рыцарей и свободных владельцев. И в Польше с Литвой и особенно среди немцев Ливонии различные распри ведущего слоя общественности усугубились до крайности религиозной враждой, так как там стал давно и успешно распространяться протестантизм. Курбский писал о Ливонии: «Земля была богатая, а жители в ней гордые; отступили они от веры христианской, от обычаев и дел добрых праотеческих, ринулись все на широкий и пространных путь — на пьянство, невоздержание, долгое спание, лень, на неправды и кровопролитие междоусобное». То же примерно писали тогда и ливонские летописцы. Кроме того, в Европе давно завелась и иная зараза,— тамплиерство и масонство. Огромные по многочисленности интернациональные братства строителей, возводили большие соборы и замки готической архитектуры, члены этих интербригад, разбитых на ложи назывались «товарищами». Они стали пристанищем всяческих ересей и тайных учений, в том числе и коммунистических. «Масонами» товарищи назывались вначале потому, что слово «масон» по-французски — просто «каменщик». Превращаясь в товарищества не только строительные, но и идейно-духовные, они принимали к себе «сторонних братьев» из числа очень знатных людей, разумеется, камни отнюдь не таскавших... В европейской же знати на почве разврата и Возрождения также цвели различные тайные общества и учения. Особенно силён с XII в. сделался рыцарский Орден Тамплиеров (храмовников), поначалу созданный для Палестины в Крестовых походах. Тамплиеры захотели восстановить древний Иудейский Соломонов храм и на этой почве сошлись с иудейским раввинатом, в котором ещё во времена земной жизни Христа таилось поклонение диаволу, как «богу», скрываемое под видом исконной библейской веры евреев. От них тамплиеры взяли учение Каббалы и диаволопоклонство, но сохраняли вид христианского Ордена. В начале XIV в. он был разоблачён и распущен. Но большая часть тамплиеров, особенно из богатых и знатных родов, продолжавшая связи с жидовством, сохранилась, в немалом числе переселившись в Англию, что в известной мере содействовало быстрому превращению этой вполне захудалой страны «на задворках» Европы в очень мощную и передовую державу! В XVI веке «мода» на готические храмы и замки прошла, строительные братства каменщиков распались, но остались духовные. Они включили в себя и духовных тамплиеров. Их задачей стало теперь построение духовного «Соломонова храма» в среде человечества, а точнее сказать — новой духовной Вавилонской башни. Такое масонство организационно оформилось к исходу ХVШ-го столетия, сохранив камуфляж строительных братств (символы фартуков, молотков, мастерков, циркулей, угольников, иерархию учеников, подмастерьев, мастеров и великих мастеров (гроссмейстеров). Многоступенчатая система посвящения позволяла им скрывать даже от собственных членов начальных ступеней свои подлинные цели и религию диавола под видом безобидных гуманистических обществ, стремящихся к прекращению религиозной вражды, просвещению, объединению человечества, к свободе, равенству, братству. Последнее нужно было их тайным вождям — иудеям, так как нужной свободы и равенства (братства) с иными народами евреи в то время в Европе не имели. Таким образом тайная верхушка иудаистов, как и руководимая ими тайная верхушка масонов — это сущие оборотни. Такое у нас на Руси мы видели в еретиках — жидовствующих. В среде убеждённых католиков реакцией на разные ереси и тайные братства стали инквизиция, Орден (Общество) Иисуса, то есть иезуиты, а также стремленье иных королей к неограниченной (абсолютной) власти... Борьба и брожение всех этих течений стали стержнем, главным «нервом» жизни Европы в XVI веке. Никаких таких «глубин сатанинских» (Откр. 2,24) ни раньше, ни при Иване IV Россия в целом не знала! Но было бы невероятным, если бы что-то от этих «глубин» всё же не проникало в Россию, в среду, как теперь говорят, образованного общества, или «общественности». Это мы уже видели на примере всё той же секты жидовствующих в XV — начале XVI в.в.. Но и иными путями, не обязательно через секты и ереси, веяния и влияния Запада, в том числе и его «сатанинских глубин» в Россию всё-таки попадали. Всё это нужно учесть потому, что при Дворе Ивана Васильевича и в связи с войнами против Польши, Литвы, Ливонии, Швеции, и в связи с посольскими сообщениями с Европой, оказывалось всё больше западных иностранцев. Иные из них (особенно — лекаря) становились очень близкими собеседниками Царя. несомненно, по его же желанию, сообщавшими обо всём, что творится в Европе. Иные из иностранцев (к примеру, Штаден) пребывали потом и в опричниках. Иным русским давно нравились «твёрдые» короли. Не мог не понравиться абсолютизм и Ивану IV. Но в этом ему сильно мешали не только гордостные и власти желающие бояре; мешали друзья. Действительные и преданные! Сильвестр и Адашев, которых Царь сам же избрал и для дружбы, и, по его выражению «для духовного совета» (это — об о. Сильвестре), за многие годы привыкли быть во главе государственных дел. Кроме того, они не могли не сдружиться с иными князьями — боярами, с которыми им приходилось по службе часто иметь дела и совет. А сдружиться, сойтись,— значит, в некоей мере зависеть, или быть как бы связанным или самою дружбою, или течением дел. Адашев и о. Сильвестр также хорошо понимали, что кроме поддержки Царя (это главное!) они должны были иметь и поддержку бояр, ибо, несмотря на подчинённое и «служилое» в отношеньи Царя положение, бояре-князья были силой и силой очень большой (!), чего не имели совсем, по своему происхождению, ни Сильвестр, ни Адашев. Этим вполне объяснимо молчание их при смятении, вызванном Царской болезнью в 1553 г. Сильвестр даже пытался (хотя весьма робко и незначительно) заступаться за князя Владимира Старицкого, а отец Алексея Фёдор Адашев, как мы знаем, прямо сказал Царю, что готов был бы присягнуть и сыну его младенцу, если бы это не означало господство над всеми родных Царицы — Захарьиных-Юрьевых. В письме своём Курбскому (об этой переписке мы скажем потом особо) Царь Иван IV горько сетовал, будто о. Сильвестр не давал ему ни есть, ни спать, без своих наставлений, что несчастные он и Царица шагу не смели ступить без благословения Сильвестра, что Сильвестр и Адашев, наконец, сойдясь с врагами — боярами, вовсе отняли у Государя всю власть, тайно, у него за спиной, решали все дела, верных Царю притесняли , а изменников жаловали и т.д.. Всё это явные натяжки и преувеличения в запале споров с А. Курбским. Но правда то, что Сильвестр — составитель знаменитого «Домостроя» и автор последней его главы (Домостроя вкратце) старался влиять на Царя в отношении правил благочестия личной и семейной жизни (для того он был и приближён самим же Царём!). Вполне вероятно, что некая чрезмерность опеки начала тяготить и Царя и Царицу. Анастасия Романовна раздражалась Сильвестром и, конечно, влияла в этом духе на мужа — Царя. За это сторонники и друзья Сильвестра стали уподоблять её императрице Евдоксии, гнавшей святого Иоанна Златоуста за обличение безнравственности Двора (сравнение явно несправедливое!). К тому же наивный о. Сильвестр нередко «пугал детскими страшилами», (то есть Божиими наказаниями), Царя за войну на Западе, а не на Юге, против Крыма. Помнилось также Царём и то, что Сильвестр оказался другом князя Владимира Старицкого, который, как выяснилось, хотел сам стать Царём... В начале 1560 г. о. Сильвестр, убедившись, по его словам, что Царь «отвратил от него лице свое», добровольно ушёл в монастырь Кириллов на Белоозере (сто лет спустя, почти точно в таких же словах, выразит причину своего ухода от дел Патриарх Никон, хотя поводы будут уже другими). Потом Сильвестр был здесь без всякой вины схвачен и отвезён, как узник на Соловки. Тогда же в 1560 г. был удалён от Двора Алексей Адашев; его послали сперва воевать в Ливонию, в Феллин, а затем перевели под строгий надзор в г. Юрьев (Дерпт), где потом Адашев от болезни скончался (клеветники говорили Царю, что он сам отравился). Нависала опала над всеми членами «избранной рады» — бывшими самыми близкими советниками и друзьями Ивана IV. Как назло в 1560 г. скончалась Царица Анастасия, так смягчавшая нравы Ивана IV и так любимая им! Враги «избранной рады» не преминули шептать Государю, что её «извели» (отравили) друзья Адашева и Сильвестра. Ещё до бегства в Литву князь Андрей Курбский писал иноку Вассиану (не путать с епископом!}, что «паки напасти и беды от Вавилона на нас кипети многи начинают»... Интересно, что Курбский называет царство Ивана IV в новом его состоянии — Вавилоном! Так, не только против Адашева и Сильвестра, но и против тех, кто поддерживал их, или был с ними в дружбе, от Вавилона начинали «кипеть напасти». Из всех прежних советников Государя оставался только Митрополит Макарий. Разгоняя и «наказывая» своих бывших друзей, Иван IV должен был подыскать оправдание этому. Враги «избранной рады», ласкатели и потаковники Государя не замедлили сие «оправданье» представить: Сильвестр, и Адашев, и Курбский и иже с ними, по их словам, умышляли «извести» (умертвить) Царя, и Царицу, и их детей, чтобы посадить на Престол Владимира Андреевича Старицкого!.. Обвинение было чудовищно ложным. Ещё живые Сильвестр и Адашев, поражённые и возмущённые, просили в письмах любого суда, любого розыска. Некий «суд» и впрямь был составлен из новых любимцев — холуев. Митрополит Макарий, услышав их обвинения, предложил вызвать Адашева и Сильвестра, чтобы они могли очно дать ответ на соборе-суде по поводу сих обвинений. Но противники их возопили, что в этом случае Сильвестр и Адашев непременно вновь «очаруют» Царя, потому что они «известные волшебники» ... И такое-то тёмное безумие победило. Заочно Адашев, Сильвестр, Курбский и некоторые другие были обвинены именно в том, что хотели Царя и Семью его всю «извести». Это случилось уже в 1564 г.. Друзья быстро сообщили о «приговоре» суда князю Андрею Курбскому, воевавшему в то время в Литовских пределах. Он понял, что это означает смертную казнь и, оставив в России жену и ребёнка, вынужден был бежать, «отойти» в Литву, поставив себя в положение «изменника». Однако как потом оказалось, сей благородный и в битвах отмеченный смелостью муж, бежал не из страха за личную жизнь (он постоянно ей рисковал на воине), а для того, чтобы бороться в меру возможности против того Вавилона, который стремился теперь создать Государь вместо Православного Царства в России. Нужно вспомнить также о том, что Иван IV недолго оставался вдовцом. В 1561 г. он женился на дочери черкесского князя Темрюка Марии (так назвали её при Крещении). Мария Темрюковна, как восточная женщина, знала только один образ правления — деспотию в обычном для тех времён мусульманском духе. Поэтому влияние её на мужа — Царя в этом именно духе как нельзя более совпадало с давним тайным стремлением самого Ивана IV. Поначалу стремленья Царя ещё во многом сдерживал Митрополит Макарий. Но в 1563 г. 31 декабря он отошёл ко Господу. Через несколько месяцев умер и болящий брат Государя Юрий Васильевич, о котором при разговорах о престолонаследии даже не вспоминали по причине его слабоумия. Царь Иван IV остался, как и хотел, совсем без таких советников, какие могли быть «умнее его», или хотя бы равно ему умными... Теперь никто из духовных лиц, то есть из Церкви уже не оказывал на Ивана Васильевича должного духовного воздействия. Не только в царских, но и в личных духовных и нравственных делах Царь остался сам по себе. И тогда началось!.. В 1564 г., участились опалы и казни. Им подвергались не только изменники и крамольники, которые были в среде бояр и дворян, но и совершенно ни в чём не повинные люди. В связи с этим бегство бояр и служилых людей в Литву сделалось массовым и угрожающим. Право «отхода» Иван IV совсем отменил, принуждая под страхом опалы и казни всех бояр и князей присягать, что не будут «отходить» в Литву. Но сила древнего права была велика, а насильная клятва не считалась действительной. Церковь и верные Государю бояре старались «печаловаться» о гонимых, полагая, что Царь внемлет голосу здравого смысла и христианского милосердия. Он иногда делал вид, что внимает, но, оказывается, страшно тяготился заступничеством, как помехой своей кровожадности. Вот лишь два примера казней 1564 г.. Князь Михаил Репнин был убит за то, что с возмущением отказался на царском пиру одеть шутовскую маску. Князь Димитрий Овчина-Оболенский (племянник Телепнёва) был умервщлён за то, что поссорившись с царским любимцем Фёдором Басмановым, сказал ему: «Я и предки мои служили всегда пользою Государю, а ты служишь гнусною содомией». Об этом пишет итальянец Гваньини, бывший тогда на Москве. Можно было бы здесь усомниться, но о том, что Иван IV баловался мужеложеством с Ф. Басмановым говорят также независимо от Гваньини немцы Таубе и Крузе. Царь начал страдать половым неистовством, как мы увидим ещё, как бы беснованием. Немудрено, что быстро он приходил в некое исступление. 3 декабря 1564 г., созвав поимённо многих бояр, дворян и стрельцов из разных земель России, никому ничего не сказав, после обедни в Успенском соборе принял молча благословение нового Митрополита Афанасия, дал приложиться к своей руке всему своему Синклиту (правительству), Царь с женой и Царевичами Иваном и Фёдором сел в сани и отправился неизвестно куда. При этом с ним ехала его казна, любимицы-князья с семьями и детьми, множество воинов, огромный обоз с различным добром. Москва пришла в полное недоумение! А Царь, задержавшись на две недели из-за непогоды у Троице-Сергиевой Лавры, поехал через с. Тайнинское в Александрову слободу, где и расположился. 3 января 1565 г. он прислал в Москву две грамоты,— одну Митрополиту, другую купцам, мещанам и всему посадскому люду Москвы. В первой Царь вспоминал все вины и крамолы бояр, начиная от времён своего малолетства, говорил, что с тех пер они не изменились, не перестают злодействовать, уклоняются от службы, дают крымскому хану, Литве и немцам терзать Россию, а когда он, правосудный Царь объявляет свой гнев таковым преступникам, то Митрополит и духовенство за них вступаются, «грубят и стужают» Царю (такого на самом деле никогда не бывало!) Попробовал бы кто «нагрубить» Ивану IV!... Эту грамоту Царь заканчивал отвратительно притворным смиренничаньем: «И Царь и Государь и Великий Князь от великие жалости сердца, не хотя их многих измен терпети, оставил свое государство и поехал, где вселитись, идеже его Государя Бог наставит». В другой грамоте, читавшейся московскому простому люду царскими дьяками, ласково говорилось, чтобы люди не смущались, ибо на них Царь не держит никакого гнева и опалы. Это был убийственно точных расчёт! Народ стал плакать, волноваться, вопить, что за грехи его Государь оставил Царство, а как быть «овцам без пастыря»! Поскольку всё дело Иваном IV было представлено так, что ему не дают, мешают бороться с крамольниками и врагами Отечества, посадские люди Моквы отвечали, «чтоб Государь государства не оставлял и их на расхищение волкам не оставлял, особенно избавлял бы их от рук сильных людей, а за государских лиходеев и изменников они не стоят и сами их истребят». Так Иван IV включил в своё страшное действо народ Российский, при этом без зазрения совести его обманув! Обман состоял в том, что под предлогом борьбы с лиходеями, которые в самом деле были и от которых в самом деле часто страдал народ, Царь развязывал себе руки для безпрепятственного уничтожения всех, кто почему-либо был ему не угоден! Народ стал молить Митрополита, бояр, иных царских чиновников, чтобы шли в Александрову слободу умолять Государя вернуться. Митрополит Афанасий по общей просьбе остался блюсти Москву, пребывавшую в страшном смятении. А к Царю отправилось во главе с Новгородским святителем Пименом несколько епископов, архимандритов, князья Иван Дмитриевич Вельский, Иван Фёдорович Мстиславский, а также все бояре, окольничие, дворяне, приказные люди. Даже не зайдя домой, прямо от Митрополита, все они двинулись в путь «бить челом» Государю от имени всего народа. 5 января 1565 г. посольство предстало перед Иваном IV, умоляя его вернуться на Царство. Обычным своим многословием Царь отвечал, что во всем виноваты своеволие, нерадение и строптивость бояр,— виновников междоусобия и кровопролития в России, исконных врагов державных Наследников Мономаха, хотевших недавно извести Царя, его жену и детей (так впервые открыто и гласно было объявлено обвинение, до того пребывавшее в тайне!). Иван IV сказал также, что соглашается «паки взять свои государства», но на определённых условиях. Царю позволяется невозбранно казнить изменников любыми способами без всяких «претительных докук» со стороны духовенства. Так отметалось и упразднялось древнее священное право и обязанность Церкви «печаловатъся» о несчастных, подвергавшихся опале, особенно — несправедливой. Но это было ещё не всё. О дальнейших условиях Россия узнала чуть позже, а тогда 2 февраля Москва со слезами радости встречала своего Государя. Каково же было удивление народа, когда он увидел Царя. В первые мгновения его просто не могли узнать. Совсем ещё молодой 35-летний Царь стал стариком, все черты лица его исказились, оно было в морщинах и выражало свирепость, взор угас и на голове и бороде его почти не осталось волос ... Что же могло приключиться с Царём в эти два месяца, что так изменило даже телесный облик его?! Никаких потрясающих внешних событий не происходило. Значит было некое страшное потрясение внутреннее. Вид Царя стал ужасен. С этой поры Ивана IV и нарекли «Ужасным». В те времена именно так называли его. «Грозным», надо сказать, называли совсем не его, а деда его Ивана III. Лишь впоследствии позднейшие наши историки «убрали» прозвание «Грозный» от деда и «прилепили» ко внуку, Ивану IV, как бы желая смягчить страшный духовный облик его. Превращенье ума у Царя было духовной болезнью, не умопомешательством; он был в трезвом сознании и предложил продуманный, но чудовищный образ дальнейшего своего правления. Вновь многословя о царских обязанностях блюсти спокойствие государства, о бренности жизни, о том, что нужно смотреть на то, что за гробом, Царь обнародовал Устав Опричнины. Он создавал себе особый отряд, или войско верных телохранителей в 1000 человек, опричь, то есть кроме, вне обычного войска. Создавался также особый царский Двор, или владения, подчинённые лично Царю. В них входили целый ряд городов и земель России, в том числе,— Можайск, Вязьма, Козельск, Перемышль, Белев, Лихвин, Ярославец, Медынь, Суздаль, Шуя, Галич, Юрьев Польской, Балахна, Вологда, Великий Устюг, Старая Руса, Каргополь — всего 20 городов. В иных городах в государеву собственность переходили отдельные части, а в некоторых землях отдельные волости. Так, в Москве в Опричнину были взяты улицы Чертольская, Арбатская с Сивцевым Вражком, половина Никитской с разными слободами, в Подмосквье — некоторые волости. Из всех этих земель (и улиц) выселялись прежние владельцы, которым давались новые земли (часто пустующие и безлюдные), а поселялись новые. Новыми были особые вельможи и служилые из князей, бояр, дворян и нового войска. Учреждался особый, почти во всём повторявший прежний, Государев Двор с Думой, Приказами, многими службами, вплоть до конюшен, хлебных, псарней, ремесленных мастерских, с огромным составом различных чиновников и слуг. За свой «подъём» в Александрову слободу и обратно Царь брал из казны 100 тысяч рублей, тем самым показывая, что казна государства теперь не в его ведении. Ведать землями и городами опричь, то есть кроме означенных особых владений Царя, должны были тоже князья — бояре и дьяки, которые и раньше ведали государственным управлением. Это старое управление и земли, подлежавшие ему, называлось отныне Земщиной. Там также была своя Дума, Приказы и прочие службы. Во главе Земщины были поставлены князь Иван Дмитриевич Вельский и князь Иван Фёдорович Мстиславский. Жить в Кремле Царь более не желал и стал строить новый дворец с крепостной стеной и рвом между Арбатом и Никитской. Однако и здесь было ему неуютно, претила сама Москва; он стал чаще жить в слободе Александровой, а впоследствии задумал перенести столицу в г. Вологду, где начаты были постройки Кремля, палат Государя и прочих столичных зданий. Это связано было отчасти с английской торговлей, о чём мы ещё скажем, а также и с тем, что Вологда оказалась средоточием Опричных земель. Дело в том, что Опричнина быстро расширилась. В её войско вошло не 1000, а 6000 человек. Входили и новые земли к северу от Москвы, в основном никем не занятые, в том числе дикие пространства европейского Севера России (тайга и тундра). Попросились в Опричнину сами со своими владениями близ Урала Строгановы. «Секрет» в том, что в пустынных землях Севера ещё водился соболь и иные пушные звери — основное богатство царской российской казны! Не вошли в Опричнину, но остались в Земщине такие земли исконных бывших удельных княжеств как Владимир, Ростов, Нижний Новгород, Рязань, Тверь, Кострома, Ярославль, Серпухов, Тула, Путивль, Рыльск и другие. Ошибкой поэтому является утверждение ряда историков, что Опричнина целью имела отнять земли бывших удельных княжеств и тем их вконец сокрушить. Не меньшей ошибкой оказывается и представление, будто в противовес князьям и боярам Иван IV утверждал власть новых служилых людей — дворян. Опричная Дума по своему составу такая же княжеская и боярская, как и Земская! Борьба с «боярской крамолой» была лишь предлогом для разделенья России. Делилась она по каким-то иным правилам. Современные исследования показали, что изымались из Земщины земли опальных и прежде всего — родственников и друзей князя Владимира Андреевича Старицкого. Вскоре и он сам был лишён Старицы и Вереи, а взамен получил от Царя — Звенигород и Димитров. В общей сложности 12 тысяч старых владельцев было выселено с их прежних мест. На эти места поселялись опричники, высший слой которых составляли всё те же князья и бояре, но отличавшиеся особой преданностью Царю, как ему, по крайней мере, казалось. В глазах Ивана IV «крамольник», «изменник», «лиходей» не имели сословной окраски. Таковыми могли быть объявлены люди любого сословия, до купца, мещанина, ремесленника, простого стрельца. Правительство Земщины само, как обычно, вело все дела, лишь в особенных случаях, наипаче — военных, земские бояре шли на доклад к Государю. Но на деле все земцы находились под злым наблюденьем опричников.
| |
|
| |
| Просмотров: 559 | |