К числу глубокопечальных явлений, лучше сказать, «знамений» нашего тревожного времени, бесспорно принадлежит и то в высшей степени прискорбное разъединение в духовной жизни между простым народом и интеллигенцией, которое, начавшись в далёком прошлом, в настоящую пору достигло наибольшей остроты и устойчивости. Между этими двумя, так сказать, половинами единого велико-российского организма пролегла глубочайшая пропасть; произошло громадное историческое недоразумение, мешающее им подойти друг к другу «лицом к лицу», дружно сплотиться на почве одного общерусского дела.

            Интеллигенция не может понять наш народ и не знает, откуда и как к нему подойти, и это потому, что пути их жизни совершенно разошлись, а «подобное познаётся только подобным». В горделивом сознании собственного превосходства над простым народом, наши интеллигенты думают, что им стоит придти в народ и сказать: «гряди за мною», чтобы он побросал всех своих пенатов, оставил всё то, чему до сих пор беззаветно служил и поклонялся, и покорно пошёл за ними, как овцы следуют за своим пастырем. Но в том то и дело, что наш русский крестьянин не особенно склонен доверять чистоте и искренности намерений своих интеллигентных просветителей: он как-то скорее инстинктивно чувствует, что они – не друзья, не добрые пастыри, а простые наёмники, «инуде пришедшие», и не только не имеет охоты идти за ними, но бежит от них, как от какой-нибудь чумы, или заклятого врага. Не раз приходилось слышать из уст народа такие нелестные отзывы по адресу интеллигентов, что-де «барину поблажить захотелось» или, что «у него ум за разум зашёл», или, как говорится в стихотворении «Барин и мужик»: «Э, барин-то того… немножко головой рехнулся». Главная причина и первый пункт недоверия со стороны народа к «барину» – то, что «барин» в Бога не верует, а наш русский мужичок в Боге видит смысл своей жизни, и он хорошо знает, что сказано пророком об этих неверах: «рече безумен в сердце своем: несть Бог». XIII пс., 1.

            Нужно заметить, что простой русский народ плохо верит красивым и высоким словам, на которые столь щедры современные образованные люди, по собственному опыту зная, что у людей, особенно переучившихся, очень часто «на языке мёд, а под языком лёд», или, что «они мягко стелют, но жёстко спать». Полагая, что «во многоглаголании несть спасения», он хочет «видеть и осязать», т.е. он ждёт и требует от всех живого и непосредственного дела, явной и осязаемой пользы, – словом, он следует тому убеждению, что «по плодам их (а не по словам) узнаете их».

            Между тем, от наших интеллигентных людей в большинстве случаев, кроме одних, правда – сладких, но пустых слов, да иногда «бессмысленных и бесполезных охов и вздохов», он ничего не видал и не слыхал. Естественно родиться в душе его подозрение, что, «если образованный барин вмешается в дело, тут не жди добра; тут – или обман, или подвох».

            Кто читал рассказы Вересаева, тот знает, что не столь давно наши крестьяне во время страшных эпидемий отказывались лечиться у врачей и фельдшеров, нередко случалось даже, что они до смерти избивали этих самоотверженных и неповинных людей, думая, что они-то и распространяют заразу, с целию отравить, выморить народ.

            Скажут, что тут в грубой и бессмысленной форме проявилось глубокое невежество народа и – больше ничего. Но это ли только? Нет, здесь скрывается гораздо более, чем предполагают.

            Это какая-то своего рода эпидемическая вражда к интеллигентам, какое-то органическое отвращение, недоверие ко всему тому, что они делают; недоверие, коренящееся в глубине народного сознания, веками назревшее и потому трудно уничтожимое. Здесь вполне оправдываются слова пророка: (Иеремия XXXI, 29) «Отцы ели кислое, а на зубах детей оскомина». Говоря иначе, – грехи отцов передаются по наследству их детям. Кровь крепостных людей, неоднократно, на протяжении двух веков и безвинно, по прихоти, по капризу самодуров помещиков проливаемая, тяготеет на чадах их до четвёртого рода и дальше. Дети ответственны за исторические ошибки и грехи отцов и несут достойное возмездие, «что посеял, то и пожнёшь».

            Нужно много времени, чтобы пробить окно в душу народа, много надлежит совершить великих подвигов и трудов, чтобы народ поверил своим благодетелям и достойным образом оценил и отблагодарил их. Сюда подходят слова одной студенческой песни:

            «Сеялось семя веками,

            Корни в земле глубоко;

            Рубят леса топорами;

            Зло вырывать не легко».

            Важны не красивые слова, не громкие фразы о меньшем уничижённом брате-мужике, о нарушенных правах и т.п., а важны дела и дела.

            Русский народ верит только тому, кто его беззаветно любит и доказывает любовь свою на деле не однажды, но седмижды семь раз; но за то, уверившись в человеке, он готов служить ему, как раб, до последнего вздоха, до готовности положить за него душу свою, если это потребуется.

            Всякий народ ищет, чему бы поклоняться: страшно ищет этого и наш народ, и если находит предмет, достойный поклонения, то для него становится тогда ясным смысл и цель его существования. У нас есть живой светильник земли русской, поставленный на свешнице и светящий кругом на 100, 1000, 1000000 вёрст, влекущий к себе миллионы людей, измученных суетою жизни и томлением духа, жаждущих духовного обновления и утешения, страстно желающих хотя бы на одну минуту испытать полный душевный покой и радость. Этот светильник – о. Иоанн Кронштадтский, дорогой и родной русскому сердцу «батюшка». Он простым и детски чистым сердцем понял смысл народной жизни и сумел осуществить его, осуществить в ясной, наглядной форме под образом дел любви христианской и молитвенных подвигов. Естественно, что магическою силою влекутся к нему народные сердца: «сердце сердцу весть подаёт», чуя, что там «русское, родное, святое»; там «русский дух и Русью пахнет»; там русский человек является таким, каким он и должен быть всегда. И русский человек пал и смиренно преклонился пред этим живым, ярким и неложным воплощением святой правды земли русской. Вот единственный путь к сердцу народному; вот средство заслужить его любовь и доверие: любовь полную, доверие постоянное. (Русский человек отдаётся всегда весь, целиком, а не на половину. Известны стихи А.Толстого:

            «Коли верить, так уж смело,

            Коль любить, так всей душой».)

            Нашей интеллигенции остаётся воспользоваться этим наглядным, живым уроком и последовать ему неуклонно.

            Правда, это путь трудный, тернистый, но прямой и верный, и иных путей нет.

            Русский народ, по мнению наших русских писателей, великих народолюбцев, – «народ богоносец» (Достоевский),

            «Имеющий от Бога высокое призвание

   и светлый удел

            Хранить для мира достояние

            Высоких жертв и чистых дел». (Хомяков).

Он должен сказать миру новое слово, вдохнуть новый дух в разлагающуюся европейскую жизнь, – дух «братства, равенства, свободы», не на началах богини разума, а на началах веры и любви Христовой, готовой «душу свою положить за други своя». Такая высокая задача предстоит всему русскому народу, но дело в том, что наша интеллигенция давно уже порвала связи с родной почвой, уклонилась от веры народной; оставила того Бога, Которому в простоте душевной поклоняется простой народ, и ушла «во след иных, ложных богов».

Все светлые надежды падают, поэтому, на наших простецов, на тех «лапотников, без которых не может быть и бархатника». И ещё раз исполняются воочию слова Спасителя: «Яко утаил еси сия от премудрых и разумных и открыл еси та младенцам», Мф. XI, 25 (людям тёмным, несмыслённым). Способен ли наш народ, едва увидевший предсказанную Пушкиным «зарю освобождения», ещё не привыкший к разумной самодеятельности и не оценивший свободы должным образом, способен ли он выполнить эту великую историческую задачу и как он может сделать это? На первый вопрос ответ один: он должен и, следовательно, может. Опыт прошлых веков показал нам, что русский народ стоит на правильном пути; что в нём скрываются великие богатырские силы, которые не замедлят развернуться во всю ширь и мощь, если окажутся для этого налицо благоприятные условия. Наш народ – это тот богатырь Илья-Муромец, о котором говорится в былине: «30 лет сиднем сидел, но когда встал на ноги, то почувствовал в себе столько силы, что, если бы было на что упереться, он мог бы перевернуть весь мир». Н.В.Гоголь, прозревая духовными очами в грядущую даль веков, представляет себе Россию в виде лихой русской тройки, мчащейся во весь опор впереди всех народов Европы.

Русский народ, по выражению С.А.Рачинского, «крещён, но ещё не оглашён». «Вместе с богатыми духовными силами, ещё непочатыми, в душе русского человека ярко пылает пламя сердечной, искренней веры в Бога и в св[ятую] Церковь, которая, быть может, одна и сохраняет его от окончательного падения. Жизнию своей простой русский народ далёк от Бога, но сердцем, пламенно любящим Господа и льющим пред ним горячие слёзы покаяния, русский народ близок к Нему. Итак, вот сокровища, которыми обладает русская душа: богатые нетронутые духовные силы и пламенная вера в Бога и в св[ятую] Церковь»*. Силы эти дремлют, их надо разбудить: сам народ проснуться не может. Нужно огласить народ: т.е. он должен воспринять во всю ширь и глубину своего духа истинно-христианские начала веры и благочестия, чтобы на их почве создать разумную нравственную жизнь и деятельность. Но русскому народу совсем нет нужды перевариваться в котле европейского капитализма и фабричного производства, или идти по пути европейской цивилизации. Он должен взять у европейских народов всё, что у них есть хорошего, пересоздав это по-своему, в духе своего идеала, т.е. ему надлежит усвоить европейское просвещение и дать ему не языческое, но соответствующее христианское употребление.

Наш народ тем и отличается от других народов, что у него всё религиозно; что в нём «народность, государство и вера» слились воедино и образовали ту великую историческую силу, какою является в настоящее время Россия.

У каждого народа есть свой идеал, от которого зависит смысл его исторического существования. У русского человека тоже есть свой идеал, это – «св[ятая] православная Русь». Сделать Русь святою, православною не в мысли, но на деле, – вот великая задача нашего времени. «Монастырь, жизнь в Боге и для Бога, отвержение себя – вот что совершенно искренно представляется конечною целию существования, недосягаемым блаженством русскому народу»**, говорит Рачинский. «Но эта жизнь в Боге и по закону Божию не исключает возможности воплотить её в другой, не в монастырской только форме, тем более, что в духовном складе русского человека много средств для создания иных форм христианской жизни. В самом деле, его ум весьма способен к отвлечённой и точной науке. Его фантазия богата образами, которые находят удачное выражение в детском пока народном искусстве»***. Народные просветители должны воспользоваться этими богатыми дарами русского духа и дать им такое направление, при котором бы они являлись неотделимыми друг от друга. Воспитание русского народа должно направляться в духе православной церкви, только тогда русский народ сохранит свою (индивидуальность) самобытность и скажет новое слово народам Востока и Запада, ждущим нового откровения: «свет с востока», «Lux ex oriente».

Русский народ и не знает иного учителя, кроме церкви Христовой: она для него мать в собственном смысле слова. Под её благодатным и св[ятым] покровом совершилось его духовное рождение; она, на протяжении 10 веков, воспитывала его в духе веры и любви Христовой; она охраняла его в годину великих государственных смут и неурядиц, как орёл собирает в кокош и охраняет детищи свои. В непрестанном живом, духовном общении с нею, он нашёл силы вынести тяжёлое двухсотлетнее татарское иго; она объединила и связала удельные княжества около одного центра, сердца Русского, Москвы. Церкви он обязан своею любовью к родине, готовой идти на смерть за веру, царя и отечество. Под её непосредственным и благотворным влиянием зародились и окрепли могучие верноподданнические чувства народа к царю-батюшке; она, наконец, не забыла его и в тяжёлую эпоху крепостного права, когда все от него отступились и никто не желал знать его. Прошли эти тяжёлые времена для России. Она политически возмужала и окрепла и стала грозой для других народов. Сила её всё растёт и растёт и не предвидится конца этому развитию. Неужели после этого у русского народа может явиться неблагодарное желание уйти из-под лёгкого и благого ига Церкви Христовой? Но куда и зачем? Что обещают народу самозваные просветители взамен веры Христовой, этого «единого на потребу»? Мяс египетских, хлеба, зрелищ, материальные блага? Но они не должны забывать, что и материальное обеспечение нужно народу, но ещё нужнее «спасение души, наука жизни о Христе». «Дайте народу сознательное христианство, проведите христианство в жизнь народа, сделайте его народом святым, угодным Богу и – вы ответите на запросы его души» (Рачинский).

Наша интеллигенция, видя, не видит и, слыша, не слышит, что творится в жизни народа, чего ждёт от неё народ; она не хочет знать св[ятой] церкви и веры Христовой; она думает жить самостоятельно, по новой вере, по новым идеалам, чуждым духу русского народа; она несёт в народ европейскую культуру и под видом хлеба подаёт камень, а вместо рыбы – змею. В настоящее время деревня наша представляет заметные признаки нравственного упадка и постепенного вымирания, и этот упадок совершается не без некоторого нравственного влияния со стороны интеллигенции. Чрез школы, библиотеки, газеты и т.п. наряду с добрыми семенами проникают в народ и плевелы, и последних едва ли не больше, чем первых. Будучи в большинстве случаев равнодушными к вере и церкви Христовой, а иногда и прямо враждебно настроенными против неё, наши интеллигенты служат плохим примером для необразованной массы народа, а пример, как известно, действует всегда заразительно. В народе замечается некоторое охлаждение к церкви и какое-то нравственное безразличие, хотя нет слов, в большей и лучшей части народа крепка ещё вера и её не сокрушат никакие соблазны, никакие наветы и примеры. Но искорка, маленькое зёрнышко сомнения уже заброшены, и прежняя твёрдая спокойная религиозная уверенность народа поколеблена. Под влиянием этого сомнения, пока ещё смутного и слабого, мало-помалу рушатся прежние религиозно-нравственные устои патриархальной жизни народа: разлагается община, материальное благосостояние деревни ухудшается, пьянство растёт; по пятам идёт разврат. Семейные разделы становятся обычным явлением (факты см. в книге свящ[енника] Смирягина: «Народ и интеллигенция»). «Власть земли» поколебалась; народ бежит в город, бросает землю, домашний очаг и всё, что дорого сердцу нашего мужичка-пахаря. Возврата в деревню, к прежней здоровой жизни на лоне природы, нет. Праздная городская жизнь, как тина, втягивает в себя пришлых людей, развращает и губит их. «Золотая рота» босяков – городской пролетариат, всё растёт и растёт, не по дням, а по часам. Босяк приобретает силу, литература делает его популярным, он становится злобою дня, любимым предметом разговоров. Дойдёт до того, что его увенчают (и уже увенчали) лавровым венком героя или венцом мученика, поставят пьедестал, и начнётся поклонение. В Париже есть культ дьявола, почему и у нас не быть культу босяка? В наше время, когда нервы стали пятой стихией, по словам Надсона, когда всё уродливое, безобразное вызывает в нас чувство восторга и умиления, не это ещё возможно. Всё это плохие предзнаменования.

Скоро ли кончится бесцельное блуждание интеллигенции по «распутиям мира сего», искание потерянного идеала, и она, наконец, обратится к народу и у него научится верить и любить? Олеко в «Цыганах» Пушкина не нашёл у диких людей, чего искал, но он найдёт всё это: и правду, и смысл жизни в духе русского народа и в церкви Христовой, только ему надо помнить то, что сказал Достоевский: «смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость».

Говоря всё это, мы нисколько не забываем, что среди интеллигенции есть люди иного, желательного нам свойства: «есть течения иные, сокровенные и глубокие, есть чистые люди, есть добрые дела» (Рачинский). Их пока меньшинство, но известно, что «мал квас всё смешение квасит». Будем надеяться, что это меньшинство скоро станет большинством; что оно послужит залогом соединения с церковью, а чрез это и с народом, всех образованных людей, ушедших из её ограды «на страну далече», и тогда-то будет «едино стадо и един пастырь».

* См. Ниже. Статья Пальмова. 303 стр.

** Сельская школа. С.А.Рачинского. 24 стр.

*** Руководство для сельских пастырей. 1902 г. № 46. Духовные нужды Русского народа и православное пастырство (по воззрениям Рачинского) Пальмова, см. Сельская школа. Рачинского. 18 – 22 стр.

Николай Троицкий.