Десять лет пребывания Зарубежной Церкви в пределах отечества преподали нам уже целый ряд горьких уроков и открыли многих сердец помышления. И общественные, и церковные силы, и мы сами себе стали видны яснее. Теперь Русская Церковь и вся страна приближаются к новому повороту истории, и приходит время по-новому оценить старые ориентиры.

В начале 90-х годов произошла в России революция: «желтые» свергли «красных», или, по крайней мере, сделали вид, что свергают. Разрушительная революционная власть, паразитическая по своей природе, не может долгое время только разрушать государство и проедать его материальные и культурные ценности. Когда-то любому запасу настает конец, и революционеры вынуждаются сами созидать свою государственную и социальную систему. Так и большевики, хвалившиеся отменить государство как таковое, оказавшись у власти, вынуждены были начать его строить, только, конечно, уже по-своему проекту. Так троцкизм-ленинизм плавно перерос в сталинизм и дальше. Ельцинизм тоже только тем и занимался, что разрушал, правда, вместо продразверстки и коллективизации придумал приватизацию, но суть не менялась. Теперь, кажется, недоломанного ничего в России не осталось. Запад понял, что такое «русская мафия» и уже не доверяет ей. Нужно этой мафии строить здесь что-то новое, чтобы удержать свое награбленное. Государственные воры больше не желают именоваться олигархами, ныне им приятнее зваться князьями. Патриотизм становится их последним прибежищем. Даже совершенно прозападная по своей сущности власть будет укрепляться в крепкую государственную структуру, где кадры с Лубянки по-прежнему будут решать все.

Ныне, похоже, не-патриотов в российских политических кругах и вовсе не осталось. Все патриоты, даже те, кто еще пять лет назад ругался этим словом. Но что понимать под патриотизмом? А то, что ближе по духу. В этом смысле опыт начала XX века незаменим, и он ясно показывает, как тогда революционные разрушители превращались в «державников». Вот и теперешние «желтые» постепенно начали «краснеть». Но и «красные» в ответ «желтеют». На большевицком языке нынешних коммунистов можно именовать «правыми мелкобуржуазными ревизионистами». Они уже не посягают на частную собственность (кроме гос. монополии на стратегически важные отрасли) и не проповедуют своего «светлого будущего». Обещают только большую независимость от Запада, чем «желтые», но хотят ли они этого на самом деле, а если хотят, то станут ли на деле этого добиваться - неизвестно.

Как бы ни поделили они между собою рычаги управления, ясно, что принципиальной разницы между ними все-таки не будет. Обе стороны станут уже не желтыми и не красными, обе порыжеют и затянут нас в сторону некоего «просвещенного сталинизма» с «человеческим лицом» (или без него).

Альтернативы «красноте» и «желтизне» пока не видно не только на сцене политической, но и в общественном, и даже в религиозном сознании. «Рыжие» всех оттенков сходятся в том, что вполне положительно оценивают российское революционное прошлое. Редко какое отечественное издание скажет теперь хотя бы два слова о преступлениях большевиков, хотя бы даже их первой, ленинской волны. И напротив, уже целые горы макулатуры напечатаны с превозношением советской истории. Сталина хвалят взахлеб, Ленина - несколько сдержаннее, а всяких Свердловых и Троцких чтят пока просто молчанием. Работу органов безопасности за всю их историю принято теперь оценивать только положительно; чекисты «с холодным умом и чистыми руками» теперь снова в моде.

Современному россиянину ныне приятно вспомнить сравнительно сытую жизнь при советской власти в ее поздний период. В современном «телевизионном» взгляде на мiр преобладают низменные страсти и стремления, а обманутым и униженным людям хочется в противовес этому найти примеры величественные и героические в своем прошлом. И опять дальше советского периода не идут, а воспоминания о нем хранят в основном уже не по живой памяти, а по его образам в литературе и искусстве, на которых были воспитаны несколько поколений.

Конечно, Вторая Мiровая война дала ряд героических примеров с советской стороны. Отрицать героические проявления нельзя ни в каком народе, ни в каких обстоятельствах, и независимо от религиозных мотивов: подвиг и самопожертвование везде остаются тем, чем они являются. Но советская пропагандная машина все подобные героические проявления сумела представить в сознании людей сущностным признаком самой системы. Красная Армия уже и не воспринимается иначе, как «непобедимая и легендарная» - и в основном, в сознании тех, кто не видал ее «мясорубочных» характеристик. А те, кто повидал, и остался жив, крайне редко могли позволить себе воспоминания, и то лишь в узком кругу. Нам лично доводилось слышать такие рассказы участников, и вывод может быть лишь один: гнали не в бой, а на убой, как бы специально задавшись целью высосать побольше русской крови. Поведавший нам об этом офицер медицинской службы уцелел в 1942 г., лишь получив тяжелое ранение. Кто из его однополчан не был ранен, тот вообще не вернулся. Этот человек никогда не смотрел фильмов о войне, не читал книг о ней, тихо ворча, что там нет ни слова правды. Но теперешние-то люди воспринимают историю по книгам и фильмам, никак не иначе.

Подобные воспоминания, впрочем, дополняются до сих пор множеством вещественных доказательств - раскопками в местах боев, в частности у нас на Новгородчине. Гораздо больше останков советских солдат, часто раздетых-разутых, иногда даже безоружных, со штыком, привязанным к палке... И после войны вот уж пятьдесят лет похоронным командам работы хватает.

Но такого помнить не хотят. В фильмах этого не показывали.

Русской истории, сравнительно с советской, гораздо меньше повезло. Наша классическая литература практически никогда не героизировала свою историю, наоборот, гораздо больше занималась тем самым «критическим реализмом», за который только и сподобилась найти отражение в советских учебниках. Потому обывательское сознание до сих пор любое царство в России до 1917 г. почитает «темным». А светлым, соответственно, все советское. Получается - кто не советский, тот не патриот, тот враг и вражий агент.

Все такого рода настроения общества целиком отражаются и на сознании церковном. У Московской патриархии жизнь стала спокойнее. И с властью, и с «оппозицией» отношения у нее нормальные, имеющие глубокие исторические корни. Теперь Патриарху не придется, как в августе 1991, смекать: когда поминать власти, а когда нет, не придется разыгрывать болезнь под грохот орудий в центре Москвы, как это было в октябре 1993. Теперь все свои: и те, и другие.

А главное - густо красным стало общецерковное сознание МП. За эти десять лет оно не стояло на месте. Оно успешно развивало сергианскую традицию. Во времена «перестройки» в церковной среде еще считалось неприличным хвалить советскую власть - теперь в Патриархии этого нисколько не стесняются. Послушаешь, так нами 80 лет правили наихристианнейшие генсеки. И Сталин-то у нас был верующий, перед смертью причастившийся, и Берия перед смертью покаялся, и Брежнев, и Хрущев и все-все, а маршал Жуков в церковном благочестии так и Суворова превзошел. И вся система парт-политучебы была у нас чуть ли не кузницей православных научных кадров – даром что ли множество бывших преподавателей марксизма-атеизма теперь нашли тепленькие местечки в Патриархии. В массовом церковном сознании все более утверждается такой взгляд на советскую историю. Даже если кто-то не верит позднейшим слишком наглым выдумкам, и тот все равно считает советский период логическим продолжением всей русской истории. Все советское остается своим и родным.

Сочетается такой взгляд, как это ни странно, и с монархизмом. В монархии видят крепкую единоличную власть. Только ли? - спросите их. Добавят, спохватившись: с верующим властителем. По такому критерию и получается у нас царь Иосиф Первый, только что не помазанный.

Церковные историки и публицисты МП теперь уже не стесняются известных фактов сотрудничества своих иерархов и духовенства с советскими органами безопасности. Объясняют и оправдывают эту деятельность патриотическими соображениями. Чем дальше от времен советчины, тем больше нарастает краснота сознания.

С точки зрения здравого смысла это необъяснимое парадоксальное явление. Казалось бы, человеку, обращающемуся в Православие, история России православной должна становиться ближе и понятнее. И нельзя сказать, что нам неизвестны теперь исторические источники: их издается все больше, и они пользуются спросом, находят отклик в сердцах. Казалось бы, на этом фоне советский период должен был бы заблистать уже иными красками, но получается почему-то наоборот. Те же лица, кто в Патриархии выступает за прославление Царственных Мучеников, одновременно проповедуют мифический синтез сталинизма и православия. Еще десять лет назад такое соединение идеологий считалось бы проявлением болезненным, теперь же это самая распространенная позиция, это норма патриархийной мысли. Такая куча-мала в голове именуется патриотическим сознанием, она противопоставляется абстрагированному жидовству и Западу.

Подвижки произошли и в отношении к русской эмиграции. В начале 90-х годов белых начали, было, уважать, хотя бы самых первых. Тогда еще издавались мелкотиражные брошюры о еврейском терроре и о действительных «подвигах» чекистов. Общее антисемитское чувство патриотов тогда еще отвергало хотя бы первый этап красной эпопеи. И если поэтому первую эмиграцию еще уважали, то «власовщину» продолжали ненавидеть всей пролетарской ненавистью, хотя это опять же непоследовательно. Одновременно белые почитались героями, а «власовцы» - предателями. Те были за народ и за Россию, а эти - против. Почему? - Не добьетесь ответа. Только по старой памяти, по воспитанию на книгах и фильмах.

Но к нашему времени значительно изменилось отношение и к белым, причем в худшую сторону. «Ну, как же! Во-первых, масоны, во-вторых, февралисты-республиканцы, в-третьих, привели на Русь «интервенцию», попросту сказать, действовали заодно с Западом. А мы то вот теперь, монархисты, знаем, что для Русского Царства нужнее всего. Самое страшное - масонство, самая главная беда России - Февраль, а большевики спасли Россию от того и другого. Разве это могло быть иначе, как Промыслом Божиим? Конечно, нет. Ну, вот и все прочее пошло уже отсюда. Так что не троньте нашего Иосифа Виссарионовича, он богоданный вождь». Круг замкнулся, концы с концами сошлись.

Вроде бы такое рассуждение не требует опровержений, просто чушь и больше ничего. Но мнение это все крепче входит в массовое патриархийное сознание. Опровергать его не стоит, а понять нужно.

И разгадка не столь уж сложна. Разгадка - существующая до сих пор Белая Церковь - Русская Зарубежная и Катакомбная. Она есть, она - фактор церковного бытия, и никуда от этого не уйти. Ее нужно идейно уничтожить, снять под корень. А корень у нее - Белая борьба.

Обратим внимание, как параллельны обвинения нам и белым воинам. Нас клеймят тем же самым: вы связаны с масонством и Западом, подрываете нашу родную Мать-Церковь и отечество. Обвинение обоснованно ровно в ту же меру, как и предъявляемое «белым февралистам».

Если Запад и скажет два словечка против красного погрома МП где-нибудь в Иерихоне или Хевроне, то Патриархию он поддерживает гораздо более глубоко. Митрополит Виталий, в отличие от Патриарха Алексия, премий от раввинов не сподобляется. - Точно так же и тогда белые получали пустые фразы и обещания, иногда какие-нибудь тряпки - обмундирование и амуницию, а красные получали от банкиров Уолл-стрит нечто гораздо более ценное, на чем только и сумели победить. Запад двурушничает и сейчас, точно так же, как тогда. Ему нужна была гражданская война, но чтоб победили в ней красные (свои ведь и по крови, и по духу). Ему нужен и раскол в Русской Церкви, но, конечно, с безусловным преобладанием церкви красной. Как белые оказались в меньшинстве и брошенными, так теперь и Зарубежная и Катакомбная Церковь воспринимается и в отечестве, и в рассеянии.

И осмысление действительного подвига белых воинов не смогло прийти сейчас к советским православным именно по причине прямого столкновения с их идейными наследниками. Белые со своей идеей оказались в меньшинстве среди собственного народа («господа»). И нас теперь корят самой нашей малочисленностью: «чего вы еще трепыхаетесь, кучка раскольников!».

Красная мысль оказалась способной сраствориться со всякой мысленной экзотикой: с различными видами язычества и даже оккультизма, с евразийством, технократией, с нацистскими и расистскими, а также с нецерковно-православными течениями. Под красный флаг умещается очень многое, что отрицает Российскую империю, особенно последних двух ее столетий. «Хотите узнать, любит ли человек Россию? Спросите его, любит ли он товарища Сталина?» - эти слова А. Проханова задают общий знаменатель для такого весьма широкого объединения.

У действительной исторической православной России во все времена было немного друзей, а еще меньше тех, кто понимал бы ее. И вот теперь нет ее понимания даже среди русских во отечестве сущих, причем не просто каких-то родства не помнящих, а среди православных и любящих отечество. Красный ностальгический туман застилает все ориентиры сознания. Когда в начале 90-х русская эмиграция, отталкиваясь от «красноты», готова была поддержать «желтых», нам казалось это недальновидностью и ошибкою. Хуже «желтых» тогда никого не было. Все, что противостояло ельцинизму, если не стоило поддерживать, то, по крайней мере, не стоило разоблачать. И вопрос о коммунистическом наследии, как нам думалось, сам собою сходит с повестки. Но вышло иначе.

«Желтая» идеология не нашла в России опоры, как ни силилась еврейская пресса навязать ее массовому сознанию. И действительно, она оказалась меньшей опасностью, чем идейная «краснота» в широком ее понимании. И все же, почему в наши дни русская имперская идея оказалась столь непопулярной? Вроде бы она свободна от фанатических крайностей, в свое время ей удавалось служить государство-образующей силою, почему теперь она недоступна множеству сердец? Ведь остались еще в народе жертвенные порывы. И националистический, и национал- большевицкий лозунг способны поднимать и двигать куда-то людей. Советское государство вернуть хотят, очистить «Россию для русских» тоже хотят, а Православного Царства, собственного русского пути, который не надо выдумывать, который был в истории дольше всего - почему-то не любят, не понимают и не хотят.

Конечно, здесь виновата отчасти духовно-разлагающая деятельность Московской Патриархии, основанная на сергианской лжи. Эти тонны макулатуры с надуманными житиями святых советского периода приучили-таки людей к православной советчине. Плюс постоянная пропагандная война против нынешней Зарубежной Церкви, неизбежное при этом отрицание Белой идеи, - все это делало свое дело. Но все-таки только одной воспитательной работой МП всего не объяснить. Не столь уж велика сфера ее влияния, да и внутри ее самой нет единства. Да и вообще, Патриархии не свойственно проводить какую-то свою идейную линию. Она чутко угадывает общественные веяния и симпатии и умело им потакает. Если бы Белая идея стала в народе популярной, неужели бы Патриархия с нею боролась? - Напротив, тотчас бы начала изображать из себя нечто «белое». Значит, причина нынешней идейной раскладки в патриотическом лагере лежит глубже. Может быть, она заключается в самом благородстве белой идеи? В том, что здесь высокие цели не оправдывают целого набора негодных средств к их осуществлению?

Признаемся честно: нам не понятна эта причина, отчего бы за десять лет при наличии уже довольно широкого спектра литературы и периодических изданий в России, исторический русский путь, логично продолженный в белом движении и хранимый до ныне в соборном сознании Русской Зарубежной Церкви, так непонятен и нелюбим среди русских людей в России.

Впрочем, это обстоятельство показывает, что Зарубежная Церковь обладает каким-то особым, невостребованным еще на родине, духовным и идейным зарядом. Действительно, если существует настоящий природный враг для красной Патриархии, которого нужно опасаться, у которого нужно воровать его ценности и не позволять ими пользоваться самостоятельно, - то вот он ею однозначно определен. Это значит, кроме прочего, что дана оценка наследию Зарубежной Церкви, как чему-то потенциально опасному. А значит, нужно и нам суметь не утратить это наследие, с тем, чтобы когда-нибудь позволить ему раскрыть свои внутренние силы.

II-2000 г.