5 мая 1995

К 50-летию Победы в советско-германской войне.

День победы в 45-м году я, свежевырванный с фронта, арестованный офицер, встречал в тюрьме, в тюрьме Большая Лубянка. И сквозь тюремные решётки наблюдал московский салют Победы. Было гордостно, радостно и горько. Горько — потому что я понимал уже тогда, чего стоила нам эта война.

Конечно, в истории — и война с Наполеоном, и советско-германская война высятся заслуженными монументами, и ничьи языки, и ничьи уже изыскания не подорвут их все-исторического значения. Они обе величественны по размаху отступления, потом по размаху наступления. Но наша, последняя, несравненно трагичнее. За 1100 лет Русь не вела такой кровопролитной изнурительной войны, со столькими жертвами.

Война ведь по-разному видится в истории: для участников и современников — и отдалясь. Нынешнему поколению невозможно себе представить, как не неделями, не месяцами, — четыре года подряд армия шла по минным полям, под пулемётным обстрелом, на колючую проволоку, под бомбёжкой сверху, под артиллерийскими и минными разрывами, через переправы, пожары, на плацдармы, и удерживала эти плацдармы. Этого — представить нельзя.

Нынешнее поколение не может представить себе и другого. Каков был состав населения к 41-му году? Неправильно пытаться понять войну только с 22 июня 1941. Правильно понимать, что к этому моменту наше население состояло наполовину из тех, кто помнил ещё дореволюционную сытую спокойную Россию, где не было доносов, не было отречения от родственников, не было этих ночных стуков в дверь. Население всё это помнило прекрасно, и на себе испытало за 25 лет советской власти: террор ЧК, террор ГПУ, террор НКВД, безумное раскулачивание 15 миллионов лучших кормильцев, хлеборобов, крестьян. То есть СССР, Россия, подрезала себя под ноги, сразу отказывалась от хлеба. Обманное раскулачивание, обманная коллективизация: сперва, в октябре 17-го, землю будто бы дали народу, а теперь отняли. А потом, естественно, голод, и голод не только на Украине, нет, — голод и на Урале, и в Поволжьи. Где только не было этого голода 30-х годов.

Потом 37-й год, слишком знаменитый, не буду говорить. И потом же все видели эту бездарную, позорную финскую кампанию, когда наша огромная страна тыкалась, тыкалась около этой линии Манергейма, — всем показали, что мы воевать не готовы. И противники наши видели.

Оглушительная пропаганда катилась через наши головы, но те поколения, составлявшие больше половины населения СССР тогда, они не верили этой пропаганде. Верила ей подросшая молодёжь да энтузиасты гражданской войны и коммунистической идеи. Остальные настолько не верили, настолько, — то есть насквозь не верили. И не верили тому единственному, во что надо было поверить: а именно, что Гитлер действительно идёт уничтожать нас  он действительно идёт уничтожать нас как расу, как нацию, превратить в рабов и в навоз. Не верили, потому что эта единственная истина была окружена полной ложью. И масса населения радостно, когда началась война, вздрогнула:  Ну, конец вам теперь пришёл там, наверху! Теперь-то вас свалят".

Никто не мог поверить, что от немцев несётся такое уничтожение. Мы же немцев знали по прошлой войне. Ну, воевали как воевали. Сотни тысяч наших в плену были у них, ничего, приехали, рассказывали. И сотни тысяч их были в плену у нас, люди как люди. Кто мог подумать, поверить, что теперь будет совсем иначе?

А вообразите положение солдат? Наших солдат 41-го года, которых покидали без организации, без авиационной поддержки, без командования. Покидали дивизиями, корпусами, армиями. И требовали: "А ты должен покончить с собой. Ты должен пойти на самоубийство!.." Ну - зачем? зачем за этот режим солдат должен был кончать с собой? В 41-м году три с половиной миллиона наших солдат сдалось в плен. Три с половиной миллиона!

Те, кто будут изучать Великую Отечественную войну по ныне существующей энциклопедии, очень многого не узнают, никогда не поймут. Они не узнают и не поймут, что такое было так называемое "народное ополчение". Это значит: в последнюю минуту, в отчаянии, стали собирать людей среднего возраста, не подготовленных к войне никак, не вооружённых и даже часто не обмундированных, и гнали их туда пушечным мясом, чтобы только  на сутки, на сутки, на сутки задержать, задержать противника, а Политбюро, может быть, пока куда-нибудь сбежит.

Энциклопедия нам не расскажет сегодня, и вы нигде не найдёте о приказе Сталина, сверхсекретном приказе Сталина 001919, 12 сентября 1941 года, который приказывал создавать заградотряды из войск НКВД и стрелять по своим отступающим. Кто, когда, в какой армии стрелял по своим отступающим?

Ну, хорошо, в 41-м году была неожиданность, но в 42-м году неожиданности не было, однако Сталин, вскруженный тем, что Москву удалось не сдать, начал безумные наступления, совершенно безумные и не подготовленные никак. Он бросил отборную Вторую Ударную армию на Северо-Запад, в болото под Старой Руссой. И она сгнила там, и мы не помогали ей ни с воздуха, и никак.

Он своему любимчику Мехлису поручил осуществить десант через Керченский пролив. Несколько сот тысяч бессмысленно и неподготовленно бросили под Керчь на уничтожение. Сталин гнал неподготовленные наступления на Харьков, Лозовую, Барвенково. То есть мы сами лезли в мешок, чтобы нас окружили, а потом, с тем же превосходством немецкой авиации, бомбили сверху и уничтожали, и брали в плен. Мы сами подготовили этими безумными сталинскими деяниями, мы подготовили свой откат неизбежный на Юг, до Кавказского хребта и до Волги.

Во второй год войны, вот в эту весну 42-го года, сдалось ещё наших более полутора миллионов человек в плен. А всего за войну больше пяти миллионов человек сдалось в плен. И из них 3 миллиона 300 тысяч погибло в плену. Я этих ребят слишком хорошо знаю, это мои ровесники, и мне пришлось в тюремных камерах во многих и на пересылках с ними встречаться и слышать их рассказы. Эти ребята, эти наши молодые солдаты, были трижды преданы коммунистическими вождями. Первый раз их предали на полях сражений без руководства, без организации, без вооружения. Второй раз их предали, когда сталинское Политбюро заявило:  У нас пленных не бывает. У нас кто сдался в плен — это изменник". И там, в немецких концлагерях голодных, они были брошены нами. Все пленные мира получали по международным конвенциям помощь Красного Креста и помощь от своих родственников. А наши, как собаки голодные, рылись в мусорных ящиках, в мусоре, рылись в помойных ямах. И им бросали подачки поляки, югославы, даже они имели, и кидали нашим через колючую проволоку.

В ту прежнюю, наполеоновскую войну — вспомним ещё раз, был ли хоть один изменник? хоть один? Ни одного. А в нашу? Больше миллиона. То есть целые дивизии, сформированные для борьбы со своим правительством. А национальные отряды многих национальностей российских? Несколько сот тысяч служило немецкой армии добровольными подсобниками и помощниками. Как это может быть? Это объясняет, каков был наш советский режим. Но кроме того, простых пленных, которые нигде ни в чём немцам не помогали, которые виноваты только в том, что они живы, что они не умерли, а часто бежали к своим, — их всех хватали, предавали  третий раз. Их арестовывали, и в лучшем случае они шли только через фильтрационные лагеря и всё-таки выпускались. А то получали и сразу 10 лет, 25 лет и расстрел. И сегодня, что самое поразительное, я получаю письма сегодня: они, вот эти несчастные, никогда никому не изменявшие ни в чём, — и сегодня числятся изменниками родины и не реабилитированы. Они подают заявления в сегодняшние прокуратуры, и наши безмозглые прокуроры, сегодня, говорят: "Ну, он же признался". Так они и сегодня не понимают, как тогда вынуждали признание? И сегодня несчастные не могут добиться реабилитации!

"Любой ценой" — вот был сталинский лозунг, который спускался вниз до генералов, и генералы навешивали себе ордена Суворова, ордена Кутузова, забывали, что там в статуте сказано: "За наибольший успех при наименьших потерях". А вот потери-то были, как правило, — наибольшие. Жуков в своих воспоминаниях теперь признаётся, проговаривается, что Берлина можно было и не брать в лоб. Гитлер с декабря 1944 года был обречён, после неудачи Арденнского наступления он был обречён. Оставалось только несколько месяцев подождать — в какую сторону и как он будет сдаваться. Но мы понимали, что он будет сдаваться в сторону союзников, тогда бы мы не взяли Берлин, тогда бы мы не создали ГДР. И поэтому мы штурмовали в лоб на Берлин через Зееловские высоты и потеряли до полумиллиона. А как обидно погибать в конце войны! — когда ты прошёл всю войну, и вот в самый последний момент погибнуть.

Говорят у нас теперь: "Никто не забыт, ничто не забыто". О, многое забыто! Да у нас и сегодня в Мясном Бору, на Северо-Западе, где гибла Вторая Ударная, есть заминированный лес, в который боятся ходить местные жители и где лежат скелеты наших солдат, непогребённые, и наши танки заржавевшие.

Я получаю письма от многих ветеранов. Вот пишет мне дважды Герой Советского Союза Леонов: "Мы забыты и никому не нужны". И так же пишут другие. "Мы заброшены, наше существование искалечено...", инвалиды второй и третьей группы. Да если бы только забыли лично их. Ветеранам так же обидно, как и нынешней живой армии, — то отношение к армии, которое возникает у нас сегодня странным образом, как раз к 50-летию Победы.

Армия наша разорена, расстроена, это не секрет, и вместе с тем она осмеяна, покрыта презрением, даже заплевана какой-то частью общественности и прессы. Это делается в каком безумии? Это делается в расчёте на какое будущее? А ну, придут оккупанты? А почему бы им не прийти, если у нас не будет армии? Отчего бы не прийти? Сегодня мы говорим... мы слышим голоса: " не дадим сыновей в армию!" Да, в нашу не дадите, но когда придёт оккупационная — то ещё как, безропотно, без демонстраций, дадите — прислужниками, лакеями. В 39-м году Сталин, порвав переговоры с англо-французской военной делегацией и уже намечая переговоры с Гитлером, сказал: "СССР никогда не будет батраком для Запада". История посмеялась. О, ещё каким батраком мы были! А кто же спас Запад? Кто спас Запад и совершенно гибнущую Англию, если не мы? А сегодня мы слышим на Западе голоса, и насмешки, и подсчёты, и исследования, чтобы уменьшить наш вклад, уменьшить нашу роль, и даже вообще говорят: без Советского Союза могли бы справиться. Посмотрел бы я, как бы они без нас справились!

Сегодня, к сожалению, многие силы на Западе радуются  развалу нашему. Препятствуют возобновлению контактов между республиками, растравляют этот раскол, способствуют тому, чтобы мы послабели, а, может, и дальше бы раскололись. А может, пришли бы в полный упадок, чтобы не значили ничего на мировой карте. Есть такие "бывшие". Бывший Киссинджер, бывший Бжезинский. Каждый раз эти бывшие выступают с огромным авторитетом в Соединённых Штатах и всё время клонят к тому, как подорвать Россию, как сделать её слабей. Это потому, что они в безумии, и в близорукости не представляют, что ждёт в XXI веке Европу и Америку. Им ещё жарко будет в XXI веке, и даже в первой четверти его. И им ещё понадобится союз с Россией, но сегодня они близоруко не думают об этом.

Кто проиграл в этой войне? Кажется, Германия? Но почему же мы сегодня слышим слова, вот на днях, слова германского министра иностранных дел, который указывает нам, как должна развиваться Калининградская область — отдельно от России, подобно Прибалтике.

Недавно наша Церковь постановила, что отныне и навеки день Девятого мая будет день Скорби, день Памяти погибших за веру и отечество. Как это правильно, и как это наконец нужно! Ибо во всех странах такие дни есть, и все страны давно это отмечают торжественно-траурно. Только мы всё советское время не думали о наших погибших, как и о пленных. Умерли — и ладно.

Сегодня мы знаем: да, это день Победы, но он же и день великой Скорби. Ибо сверх того, что мы сохранили государство, сохранили нашу нацию от уничтожения, мы потом ничего не получили, кроме колхозного рабства. Мы потеряли так много людей, понесли такие жертвы. Мы сегодня склоняем голову перед погибшими, перед ещё живыми вдовами, перед доживающими ветеранами, перед памятью всех их.