Княгиня Н.В.Урусова пишет, что целью своих воспоминаний было её желание обнажить правду о большевиках. И ей это удалось. В её воспоминаниях яркое подтверждение слов Спасителя о жестоковыйном племени, оседлавшем Россию. И, тем не менее, главным в её воспоминаниях, независимо от неё самой, стал подвиг веры. Подмошенский очень способный и удачливый издатель. Но названные им воспоминания Н.В.Урусовой "Материнским Плачем Святой Руси" затемняют основной пафос книги. Это совсем не "плачъ"! Это книга об испытании, посланном Лично Господом Iисусомъ Христомъ человеку непорочному, справедливому, богобоязненному и удаляющемуся от зла, каковой была княгиня Наталiя Владимировна Урусова. Это "Iовъ ХХ-ого века"! Это книга о страдании невинного. Да, и вся то жестоковыйная и безбожная советчина была попущена русскому народу, России, Господом нашим Iисусомъ Хрiстомъ с одной лишь единственной и главной целью – заставить остаток Святой Руси (ибо нет такого, как он, на земле) показать, через неимоверные испытания его, отступившему мiру истинную Хрiстову веру, о которой этот мiръ не имел уже ни малейшего представления.

«Россия скажет Слово мiру!», убеждены были наши русские пророки, из коих настойчивее всех это повторял Феодор Михайлович Достоевский. И вот, это слово сказано!

Россия сказала свое Слово мiру явлением Новомучеников и Исповедников российских! Но это Слово Россия, прежде всего, сказала самой себе, ибо истинной России в многомиллионной Государстве Российском оставалось, ой, как мало. Вот к той то приспособленческой россии и обращено было, в первую очередь, её Слово мiру.

Суть того Слова мiру, которое Новомучениками сказали, смертью засвидетель-ствовав свою любовью ко Христу, Феодор Михайлович раскрыл ещё в 1878 году, вложив её в предсмертные слова Степана Трофимовича Верховенского. Вот эта великая страницы нашего пророка:

- Друзья мои, Богъ уже потому мне необходим, что это единственное сущест-во, которое можно вечно любить... Мое безсмертие уже потому необходимо, что Богъ не захочет сделать неправды и погасить совсем огонь раз возгоревшийся к Нему любви в моем сердце. И что дороже любви? Любовь выше бытия, любовь венец бытия, и как же возможно, чтобы бытие было ей неподклонно? Если я полюбил Его и обрадовался любви моей – возможно ли, чтобы Он погасил и меня и радость мою и обратил нас в нуль? Если есть Богъ, то и я безсмертен! Вот мой символ веры.

Вот этот то словесный символ веры Новомученики и Исповедники российские запечатлели свидетельством своей любви ко Христу своей мученической кон-чиной. Явление Новомучеников и Исповедников российских – и есть воплощенный символ веры Святой Руси, прозвучавший в уже безбожном ХХ-ом веке. Этот то символ веры в полной мере раскрыт и жизнью княгини Наталiи Владимировны Урусовой.

Сегодняшний русский человек, ходящий в храм и представляющий собою «исповедника» обрядовой веры, тоже угадан был Ф.М.Достоевским и запечатлен им в образе Варвары Петровны Ставрогиной.

Сегодня восстановленные и вновь построенные российские храмы, заполнены в основном людьми, не превосходящими своим исповеданием обрядовую веру. Кто же они, сегодняшние православные прихожане храмов с золотыми куполами? Долго анализировать этот тип веры нет никакой нужды – он весь определён нашим пророком более 100 лет тому назад образом Варвары Петровны Ставрогиной. Сразу скажем – персонажем положительным, которому свойственна, прежде всего, справедливость, а также отзывчивость и даже жертвенность.

Но, как предел, поставленный обрядовым отношением к вере, не позволил Варваре Петровне понять символ веры Степана Трофимовича, так и вся масса нынешних прихожан храмов с золотыми куполами не в состоянии прорваться к символу веры наших Новомучеников и Исповедников российских, поднять мысленный взор к небесному миру, чтобы через этот небесный бинокль глядеть на землю, и небесным фонарём освещать события на земле.

И вот, загадка Достоевского:

- Когда я понял эту подставленную ланиту, я тут же и ещё кой-что понял.

Что же понял Степан Трофимович, когда понял эту подставленную ланиту?

- Я лгал всю свою жизнь, всю, всю жизнь!

Такого голоса покаяния мы, пожалуй, не найдём даже в Великом покаянном каноне святителя Андрея Критского. Ибо это говорит персонаж, по природе своей неспо-собный лгать, и не солгавший ни разу за всю свою жизнь, ибо автор наделил его сохранением детской души в продолжение всех его лет. Тогда, что же выходит? Степан Трофимович наговаривает на себя? Но наговор тоже ведь ложь. А Феодор то Михайлович на протяжении всего романа тщательно выписывает человека, благородство которого не позволяло ему никогда лукавить. Так, что же эта за ложь, которая, оказывается, сопровождала Степана Трофимовича всю его жизнь? Вопрос не простой. Так сходу, всуе, как это сегодня принято у самоуверенных «публич-ных» людей, ответ не будет соответствовать этой великой загадке Феодора Михайловича Достоевского.

Феодор Михайлович создаёт персонаж, Степана Трофимовича Верховенского, через которого выковыривает из глубины человеческого сердца ту ложь, которую даже честнейшие и благороднейшие люди ложью просто не считают. Ложь – которая всегда с нами! Ложь, которая вселяется в душу человека в тот момент, когда он своим первым криком возвещает о своем рождении. В сущности, первый крик новорожденного – это его извещение о том, что ещё один первородный грехъ присоединяется к всеобщей лжи мiра. И эта, не признаваемая самим человеком, хоронящаяся в нем ложь, не может быть изгнана из его сердца до тех пор, пока его сердце, от всего сердца, а не от разума, само, как сладкое блаженство не заставит человека заявить о себе:

Я, одинъ, я более всехъ людей согрешилъ предъ Тобою.

Согрешилъ я, одинъ согрешилъ предъ Тобою больше всехъ.

Я один согрешилъ, паче всякого человека.

Я - как никто другой - погрешивший и намерением, и мыслью, и делом.

Я согрешилъ предъ Тобою – как никто из чадъ Адамовыхъ.

Между людьми нетъ грешника, которого бы не превзошелъ я прегрешенiями.

Я превзошел грехами всехъ людей, ибо я грешилъ въ сознании мыслей, а не въ неведении.

Я согрешилъ, как не согрешила блудница и как никто другой на земле беззаконствовалъ.

Никто не согрешил пред Тобою, как я.

Пред Тобою единым согрешилъ я!

Я согрешилъ более всего человеческого рода!

И разве именно это состояние души не проявление той Любви, которая выше бытия?

Но как добраться душе до такого состояния?

Ясно, что самому человеку это не под силу.

Ибо покаянное состояние, может быть, самый дорогой даръ Божiй.

И вот этим то даром Божiим наделил Феодор Михайлович своего СтепанаТрофимовича Верховенского, которому то и вложил в уста свой Символ веры, который в другом месте он это же выразил другими словами:

Если бы математически доказали мне, что истина вне Христа, то мне бы хотелось лучше остаться со Христом, нежели с истиной.

Наталiя Владимировна Урусова этот Символ веры Феодора Михайловича повторила перед нами всей своей жизнью.

http://metanthonymemorial.org/