Антология Русской Мысли [533] |
Собор [345] |
Документы [12] |
Русская Мысль. Современность [783] |
Страницы истории [358] |
Личность – это вечный индивидуальный дух в воплощённом состоянии. Наиболее воплощёнными типами личности являются творческий гений и святой. Их духовное «Я» наиболее индивидуально, целостно, монадично и многогранно. Гений и святой наиболее открыты бытию, жизни, наиболее воплощены и, вместе с тем, приобщены к высшему бытию. Гений имеет специфические и глубокие отношения с духовными планами бытия, выносит из них творческий опыт, открывает новые истины и ценности, нормы добра, формы красоты, формирует новые идеалы. «Гениальность – святость дерзновения, а не святость послушания» (Н.А. Бердяев). Святой является живым воплощением вечных ценностей. Он не формулирует духовные идеалы, а реализует их в собственном облике и судьбе. Это два магистральных пути персонификации бытия.
Персонификация – это восхождение, возвращение души на небо с преобразованной плотью: Христос воскрес не в чистом духе, а в преображённом теле. Духовное восхождение-самоуглубление увеличивает бремя плоти. Чем выше пик духовного восхождения, тем шире основание пирамиды воплощения; чем мощнее духовный творческий импульс, тем тягостнее груз жизни. Увеличение бремени бытия усиливает крестные страдания человека. Крест личного бытия возрастает одновременно и по духовной вертикали, и по космической горизонтали.
В судьбе гения и святого проявляется трагедия крестонесения личности: возвышение в бытии усиливает притяжение небытия, самосохранение требует непрерывного творческого усилия. Личность призвана к преображению мира, к творению в нём Новой Реальности, не творить – значит не жить. Подлинное творчество – это не род занятий, а образ жизни. Человек призван взять на себя ответственность за всё, что входит в сферу свободы и власти личности, открыться космосу, одухотворить мир предметный. Смысл творческого акта в том, чтобы начала, существующие сами по себе в раздрании и раздробленности, собрать в космическую гармонию, соединить творческим звеном и запечатлеть в них новый творческий образ. В результате душа оказывается полем встречи противоположных сил и стихий. Гений и святой наиболее личностны и в том смысле, что открыли душу космической плоти как материи творчества.
Таким образом, личность поставлена в такую экзистенциальную ситуацию, когда для сохранения своего «Я» она должна активно творчески самоутверждаться. Чтобы жить, человек должен творить. Прекращая творческую борьбу, человек не остается на достигнутом, а неизбежно деградирует. Опыт гения и святого вскрывает трагические обстоятельства духовного пути личности.
Гений – наиболее целостный, углубленный, многогранный человек, остро ощущающий и всецело реализующий своё творческое призвание соучастия в Божественном миросоздании. Подлинные гении отличаются от демонических натур, от так называемых «чёрных гениев», обладающих выдающимися талантами, но из-за сатанинской гордыни использующих их во зло, – на борьбу с Божиим творением и на разрушение богочеловеческого образа бытия. Соблазн богоборческого титанизма подстерегает гениальность, и защитой здесь может быть только смирение творчества: свобода против произвола, сотворчество Богу вопреки тотальному самоутверждению.
Творчество для гения является формой самосозидания, поэтому он не может жить не творя. Душа гения наиболее монадична, цельна, её проявления в наибольшей степени подчинены экзистенциальному центру личности. Если психическая болезнь – это, прежде всего, раскол душевного единства, то гений олицетворяет наивысшую степень душевного здоровья. Но жизнь творческого гения представляет собой необыкновенно интенсивное преображение мирового хаоса и бессмыслицы. Творческая личность отличается повышенным беспокойством, неудовлетворенностью мирской обыденщиной, ибо она наделена большой чуткостью к новизне. В гении кристаллизация личностного «Я» сопровождается наибольшим раскрытием миру, он находится в наиболее близких отношениях с космосом и вещным миром: «Человек тем более гениален, чем большее значение имеют для него все вещи» (О. Вейнингер). Жизнь гения – это духовный подъём, но одновременно и принятие потока космической плоти. Поэтому взору гения открыты и небеса, и преисподняя. Душа его вмещает противоположные стихии, которые разрывают её. Для сохранения единства «Я» необходимо непрерывное творческое усилие, соединяющее новым смыслом изначально разъединённое.
Такая поляризация увеличивает напряжение душевной жизни, так как центробежные стихии разрывают душу. Для сохранения единства личности на каждом этапе персонификации гений вынужден создавать новую духовную скрепу, совершить акт творчества. Это возвышает творца в бытии, но и расширяет основание «пирамиды» – поле принятой плоти. Чем выше восхождение, тем большее бремя мировых реальностей замыкается в душе человека: по мере возрастания личностного начала разрастается сфера осваиваемого космоса. Всё больше стихий врывается в душу, что требует всё большего напряжения для самосохранения. Чтобы сохранить единство личности, вновь необходим скрепляющий творческий акт, который вновь возвышает душу гения, но и увеличивает бремя плоти... Гений попадает в «безысходную» ситуацию: чем больше он творит, тем больше он должен творить во имя самосохранения, – постоянно творчески самоутверждаться. Жизнь гения становится всё более внутренне трагичной, и в этом крест гениальности: «мужество быть» (Пауль Тиллих) вопреки силам небытия.
Гений настолько воплотился, что мировая плоть разрывает душу и некоторые её сферы могут выпадать из-под контроля «Я». Над гением висит дамоклов меч сумасшествия. Он вынужден непрерывно спасаться от безумия постоянными творческими актами, сцепляющими душу в единство. Как только гений перестает творить, он превращается в безумца, либо сбегает в алкоголизм, наркоманию... Таким образом, одновременно с центростремительными силами в душе творца разворачиваются центробежные стихии, которым сопутствуют настроения отчаяния, тоски, апатии, отражающие тягу к освобождению от невыносимого творческого бремени. Эта необыкновенно сложная внутренняя жизнь с точки зрения обыденного рассудка выглядит аномальной. По формальным признакам почти каждому гению можно поставить психиатрический диагноз, что и делалось неоднократно. Так сонмом психиатров в 20-е годы были вынесены диагнозы: Пушкину – психопатия, Толстому – шизофрения, Тургеневу – истерия, Достоевскому – эпилепсия. Клиническая картина в данном случае вполне накладывалась на душевную жизнь писателей. Но психиатры не могли заметить главного: душа гения не вмещается в рамки категорий психиатрии.
У гениального человека от чрезвычайного творческого напряжения может нарушиться единство психики, поэтому гению нередко свойственны черты шизоидности, психопатичности, либо истеричности. Но это не означает, что его состояние можно свести к клиническому заболеванию. Род «гениального безумия» не является клиническим сумасшествием, но гений находится под постоянной угрозой раскола сознания, душевной болезни. Гений впадает в болезнь либо при добровольном отказе от творческой миссии, либо при надрыве и срыве от невыносимого творческого усилия. Драматическая внутренняя жизнь гения нередко проходит на грани человеческих сил. Чем выше восхождение, тем больше мировых реальностей замыкается в душе, и тяжесть их опрокидывает душу в небытие. Чем больше степень воплощённости, тем явственнее угроза небытия, и тем сильнее искушение уйти в небытие, притягивающее облегчением невыносимого жизненного усилия. Бремя бытия может оказаться непосильным для гения, в котором могут подспудно формироваться стремления вырваться из-под творческого гнета.
Иногда творец, стремясь снять невыносимое творческое напряжение, даёт ход подсознательным влечениям к самоуничтожению. Подобное тяготение к роковой развязке заметно у Пушкина и Лермонтова в последний период их жизни: большое количество вызовов на дуэль, отказ резко изменить образ жизни, что в данном случае было бы спасительным. Гении отдались течению рока, который они могли бы, но не пожелали преодолеть. Без понимания этой линии в их судьбе невозможно сполна осознать случившееся. И это свидетельствует: чем выше пик личностного бытия, тем большая пропасть небытия разверзается у ног человека.
«Безумие святости», так же как и «безумие гениальности», – следствие принятия наибольшего бремени бытия. В личном опыте сораспятости Христу святой достигал таких форм жизни и мысли, которые не вмещаются в мирские формы. Святой обретал невиданные в его исторической среде нормы, прокладывал новые пути. Высший опыт крестонесения, к которому призван каждый человек и который являет «Божию силу и Божию премудрость» (1 Кор. 1, 24), нарушает привычные жизненные устои и потому отвергается обществом. Жития святых свидетельствуют, что дерзновенный опыт святости почти всегда осуждался современной ему церковной ортодоксией. Если для погрязших в мирской жизни опыт святости выглядел безумием, то для современной ему церковной иерархии он нередко казался соблазном.
Святость и гениальность – наивысшие формы проявления личности. Наиболее прямой путь к личной святости – монашеская аскеза – это путь не только самоумаления, но одновременно и мощное личностное самоутверждение: «Монашество есть (или, по крайней мере, должно быть) исключительное проявление личности, яркое свидетельство персонализма, не уживающегося с окружающим обывательством» (арх. Киприан).
С другой стороны, душевный строй святого слагался под воздействием иномирных ценностей и потому святой мог частию терять эмпирические связи с миром и обыденную ориентацию в нём. Эта запредельность тоже воспринималась как патология. Духовный подвиг святости требует такого напряжения, что душа святого может подвергаться некоторой дезинтеграции. И такое выражение большого духовного напряжения тоже могло выглядеть как «странность» или безумствование. Как и гению, святому можно поставить какой-либо диагноз в духе современной психиатрии. Но будет ли он истинным, если за пределами научных представлений остаётся наиболее существенное из душевного строения личности?
Наиболее характерным примером «безумия святости» является юродство ради Христа. Тип святых-юродивых встречается только в России. В католической Европе русских святых-юродивых напоминает Франциск Ассизский. Человеческое сознание подчинено нормам цивилизации и порабощено обыденностью, оно мало мотивируется сферой должного. Юродство ради Христа – это отказ от обыденного рассудка, подчинённого законам мира сего, во имя Разума Божественного: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом…» (1 Кор. 3, 18-19). Спаситель задал образ проповеди юродством: «Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?.. Ибо, когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих. Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие…» (1 Кор. 1, 20-23).
Остро переживая несоответствие мира Христову Логосу, юродивый отказом от мирского разума обличает мирские ценности перед лицом Самого Разума: «безумием мнимым безумие мира обличать» (церковное песнопение). В обыденной жизни юродивый выглядит безумцем. «Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых; и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом»(1 Кор. 1, 27-29). Святой-юродивый смиренно отказывается от индивидуального сознания и воли, доверчиво вручает Богу свою свободу, растворяя себя в Боге, поэтому его именуют человеком Божиим. Эксцентричным поведением юродивый прикрывал своё благочестие, «бежа славы от человек». При этом в обличительном юродстве может сказаться и голос Божий, устами святого вещать Божественный Разум (прозорливость, провидение, пророчество).
Пик Голгофы – в запредельной неземной вышине. Смысл происходящего на ней непонятен суетящемуся существованию у её подножия. Как распятие Христа для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, так и сораспятость юродивого Христу воспринимается мирским рассудком как безумие. Христианский подвижник выглядит безумцем с точки зрения мира сего: «Но мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога… Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всём, а о нём судить никто не может» (1 Кор. 2, 12.14-15). Духовный человек удаляется от мирского, всходит на Голгофу, с высоты её вещает то, что не укладывается в рамки обыденных представлений: «Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих; но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей, которой никто из властей века сего не познал; ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы» (1 Кор. 2, 6-8).
Отказываясь от крестонесения личности, человек замутняет образ Божий в себе и разрушает собственные духовные основы. Предательство человеческого назначения может обретать различные формы: служение идолам или духам зла, порабощённость обыденностью, уход в наркоманию, в болезнь... Но душа остаётся ответственной за развоплощение. Клиническое сумасшествие, в отличие от «безумия» гениальности и святости, является формой не-довоплощённости личности. Патологическая недовоплощённость может иметь различные причины: либо срыв импульса воплощения по независимым от души обстоятельствам, либо своевольный отказ от воплощения.
Каковы метафизические признаки сумасшествия? У здорового человека многообразие душевной жизни объединено его «Я» как метафизическим центром личности, на всех жизненных проявлениях отражён его неповторимый облик. Его поступки исходят из одной инстанции и группируются вокруг неё. Душевная болезнь – это, прежде всего, потеря контроля «Я» как субстанциального стержня личности, что ведёт к расщеплению души и сознания на самодовлеющие сферы. Стержень личности размывается, ослабевает личностное самополагание, душу затопляют безличные стихии, которые и определяют состояния человека. Сферы души атомизируются, входят в противоречие друг с другом. Точка самосознания индивидуального «Я» безвольно «дрейфует» по ним, в результате человек впадает в различные несвязанные и неустойчивые состояния. Единство личности распадается.
Психосоматические заболевания в большинстве своём не зависят от волеизъявления человека, поскольку причиной их являются нарушения физических функций внешними воздействиями. Душа может недовоплотиться от надрыва под безмерной тяжестью хаоса, разрушающего физическую конституцию и духовный облик человека. Это может произойти при случайных, роковых, фатальных обстоятельствах: от травм, болезней, которые независимы от непосредственного самополагания человека. При этом индивидуальное сознание заглушено, его голос явственно неслышим в мирской жизни, контроль «Я» над душевной жизнью сохраняется в искажённых формах или по периферийным каналам. Таковы некоторые формы олигофрении – слабоумия. При дебильности, имбецильности, идиотии метафизический центр души остался за пределами мира сего, а периферийная душевная сфера с частично одушевлённой плотью странствует по миру.
Но в большинстве своём психические заболевания являются формами отказа от творческого назначения личности, от вселенской свободы и ответственности, от утверждения бытия. Душа может совершить акт отвержения себя до вхождения в мир, либо в самой жизни, либо там и здесь. Предмирно принимая бремя воплощения в конкретном месте и времени, душа может не проявить должной энергии, испугавшись грядущей миссии или изменяя ей. В результате в жизнь является недовоплотившийся человек. Искажение физической конституции человека может быть заложено до воплощения в миру, либо в момент рождения, что формирует основу душевной болезни (некоторые случаи олигофрении, шизофрения, эпилепсия, маниакально-депрессивный психоз, психопатия). Может быть и так, что внешние органичные поражения оказываются поводом для души бессознательно «разрешить» себе отказаться от дальнейшего напряжения воплощения.
Психогенные же – чисто психические болезни являются результатом волеизъявления души при жизни, хотя оно может совершаться и глубоко подсознательно (неврозы, истерия). Человек вытесняет из сознания видение жизненной миссии. Душа прячется в болезнь от бремени бытия личности. Невротик, например, вытесняет из сознания факт принципиальной трагичности личностного бытия, изначальной конфликтности душевной жизни. Это, как писал Пауль Тиллих, «конфликты между бессознательными стремлениями и репрессивными нормами, между разного рода стремлениями, пытающимися овладеть центром личности, между воображаемым миром и переживаниями реального мира, между стремлением к величию и совершенству – и сознанием своего ничтожества и несовершенства, между желанием быть принятым другими людьми или обществом, вселенной – и переживанием своей отверженности, между волей быть и невыносимым бременем, налагаемым на бытие открытым или тайным желанием не быть».
Невротик не разрешает экзистенциальные проблемы, а вытесняет их, выстраивая систему невротической защиты: бредовых фикций и больных иллюзий. У него не реализовываются и ложно сублимируются многие творческие потенции, что тоже искажает характер человека. Самополагание невротика исходит не из личностного центра, а на фиктивной основе утверждает нечто частичное, периферийное: приписывание себе несуществующих качеств, навязчивость, страхи, тревоги по поводу иллюзорных опасностей и нежелание видеть опасности реальные. У душевнобольного искажаются отношения с бытием, космосом, вещами. Он принимает второстепенные признаки предмета за сущностные, или наделяет предмет несуществующими качествами. Болезнь, в данном случае, означает жизнь в иллюзорном мире. Таким образом, невроз – это такая попытка избежать угрозы небытия (содержащуюся во всякой экзистенциальной проблеме), которая ведёт к отрицанию самого бытия.
Безумным становится человек, отказавшийся от бремени творческого самосозидания. Его душа теряет единство и разрывается на части стихиями хаоса. Отдельные периферийные сферы души могут приобретать различного рода призрачные формы существования, вселяться в другие существа, присоединяться к разнообразным стихиям, персонифицируя их. С другой стороны, безличные силы вторгаются в душу и приобретают в ней самостоятельное существование, – оттого в безумце сильно выражаются сумеречные сферы. В безумце может проявиться и высшее соизволение, и произвол космических стихий, но собственное «Я» совершенно безвольно. Так как в больной душе разрушена духовная защита, она легко подвержена вторжению злых духов, некоторые психические болезни являются формами одержимости бесами. Обезличенная мутная душа становится плацдармом беснования зла в мире, её плоть оказывается орудием злых сил. В таких случаях всяческое лечение извне, а также всякие попытки самовосстановления личности безрезультатны без предварительного изгнания бесов с помощью известной практики христианской аскезы и молитвенной помощи Церкви.
Обыкновенно мы видим душевно-больного на фоне людей здоровых, где он выглядит оригинальным субъектом. Но когда больные находятся вместе, можно заметить, что здоровые люди индивидуальны, неповторимы, душевно же больные однообразны, их реакции, поведение схожи до деталей, их действия легко предсказуемы (несмотря на полную их спонтанность). К ним правомерно подходить как к типу, а не как к индивиду. Потеря личностного облика неизбежно ведёт к порабощающей механистичности поведения. Оттого разные формы душевного рабства (одержимость обогащением, мания власти) схожи по механизмам проявления с безумием.
Самоубийство – это отказ от бремени бытия. Оно является величайшим грехом в христианстве, ибо личность призвана Богом прожить жизнь и выполнить в ней свою миссию. Нередко сбегание в психическую болезнь является результатом балансирования между страшным грехом самоубийства и непосильным бременем личностного бытия.
Душевные болезни из-за нарушения физической конституции человека могут быть не только результатом греховного выбора самой души, но и греха кого-либо из близких (наследственность, врождённость, внутриутробные или родовые травмы, влияние среды обитания). Соборная взаимная ответственность душ существует уже предмирно. Если в мир пущен не человек, а его тень, и в его оболочке господствуют античеловеческие стихии, то метафизическую ответственность за это и за зло, совершаемое этим существом, несут все, кто причастен к недовоплощению.
Существуют эмпирические критерии различения метафизических причин душевной болезни. Есть тип сумасшедших, которых в народе принято называть блаженненькими, дурачками. Они, как правило, не совершают прямого зла, характер их инфантилен, они беззлобны, непосредственны и беззаботны, на них лежит печать недовоплощённости, но не греха. На душе же, отказавшейся от воплощения по собственной воле, запечатлен изначальный грех, она творит зло. Безумцы в Евангелиях называются бесноватыми, их излечение означает изгнание злых бесов. Это говорит о виновности души, впавшей в безумие, то есть отдавшейся злу. Уход в сумасшествие является отказом от духовного самоконтроля, ответственности и отдание себя во власть злых сил (нестроение сил). В конечном итоге душевная болезнь ведёт к умалению образа Божия в человеке, разрушению триипостасного единства личности и развоплощению.
Душа, отказавшаяся от свободы и впавшая в произвол, несёт за это ответственность, поскольку изначально сотворена свободной и в глубочайшем падении сохраняет возможность возвращения к свободе. Даже отказавшийся от свободы человек сохраняет потенции свободы и способен обратиться к помощи Божией, к спасению. Десница божественной помощи протянута к человеку в любых обстоятельствах, – в этом беспредельное милосердие и любовь Божия. Поэтому большинство безумных душ метафизически-нравственно вменяемо. Они несут ответственность перед Творцом за недовоплощённость и его последствия, хотя социально-нравственно могут быть и не вменяемы, ибо с точки зрения земного сознания совершают поступки неосознанно. Поэтому сумасшедшие подлежат не человеческому, а только Божественному суду. На этом основана юридическая норма, по которой сумасшедшего можно и должно изолировать – оградить общество от зла, но над его жизнью люди не властны.
Виды безумия и сумасшествия редко встречаются в чистом виде, в большинстве смешаны. К судьбе творца примешано нетворческое, а в судьбе гения – много негениального. У гения могут быть элементы или периоды душевного заболевания. Иногда невменяемый человек вдруг прорывается в высшие миры и через бредовые фантазии проглядывают пророческие образы. Человек призван быть личностью всегда и во всём. И в этом смысле он обязан сполна сознавать свои духовные возможности и соотносить их с обязанностями земного назначения. Личность должна до конца бороться за своё телесное, душевное и духовное здоровье, ибо нам даны силы для выполнения вселенской творческой миссии. http://pereprava.org/culture/2384-bezumie-genialnosti-svyatosti-i-klinicheskoe-sumasshestvie.html | |
| |
Просмотров: 502 | |