История представляет собой хаос случайных событий, не связанных между собой и не подчиняющихся какой-либо логике и последовательности. Поэтому история не имеет никакой цели и завершенности, это открытое пространство бесконечных изменений и их интерпретаций. Любая попытка увидеть в истории некое единство, смысл, систематичность, необходимость, непротиворечивость объявляется актом насилия и подавления, но подавления не личности или индивидуальности, а универсальной плюралистичности, беспорядка, изменчивости. Философии нет, и не может быть в бесконечном множестве равнозначных текстов. В любом тексте всё, что напоминает осмысленный образ, что является самотождественным и самодостаточным, разлагается фрагментацией, дроблением, хаотизацией в процессе бесконечной плюралистической игры, в поисках всё новых оппозиций, противопоставлений, деталей, нюансов, парадоксов, неорганичных умозаключений. Здесь можно говорить только о философии бессубъектности и бессмысленности. Язык не является нейтральным посредником между мышлением и реальностью, реальность никак не отражается в языке. И язык, и реальность сводятся к тексту, письму; более того, текст, описание и являются единственной реальностью: карта первичнее территории, телевизор формирует общество. Всеобщая текстуализация реальности представляет собой бесконечное множество повторений-замещений-дополнений по «законам» бессмысленной игры, бытие тотально забалтывается. Для обессмысливания всякого текста навязывается принцип преднамеренного повествовательного хаоса. Впрямую признается инфернальная заданность такой установки: «Текст… в противоположность произведению, мог бы избрать своим девизом слова одержимого бесами (Евангелие от Марка, 5,9): “Легион имя мне, потому что нас много”. Текст противостоит произведению своей множественной, бесовской текстурой, что способно повлечь за собой глубокие перемены в чтении» (Ролан Барт).

В противоположность древнему мифологическому символу мироздания гармоничному мировому деревусимволомпостмодернистского космоса является ризома, которая представляет собой корневище, траву, не имеющую центра и хаотически расползающуюся во все стороны. Вместо корневого, древовидного навязывается плоскостное, децентрализованное, лишённое глубины пространство, мышление, текст, ибо мир потерял свой стержень. Более того, подлинный мир и не имел никогда бытийного стержня. В обществе ниспровергаются всякие традиции, авторитеты, легитимности, законы, условности, насаждается настроение всеобщего протеста и тотальной оппозиции. В искусстве постмодернизма культивируются все формы отталкивающего, безобразного, все способы разложения истины, добра, красоты: неопределенность, двусмысленность, фрагментарность, поверхностность, ирреалистичность, гипертрофированная ирония, парадокс, мутация жанров. Произведения искусства направлены на уравнивание значений фактического и фиктивного, высокого и низкого, развенчание канонов. В постмодерном «подлинном» искусстве господствует атмосфера карнавализации культ дикого беспорядка, надругательства над возвышенным, осмеяния всех норм… Но и подобная установка оказывается для последовательной постмодернистской эстетики слишком жизнеутверждающей, поэтому декларируется, что творческие потенции культуры исчерпаны и не остается ничего иного, как тиражировать уже однажды созданное. Это удобная идеология для агрессивной посредственности и оправдания творческого бесплодия, почему её апологетами являются производители масскультуры.

Другое измерение постмодернизма проявляется в радикальном бунте против европоцентризма, когда ниспровергаются все ценности и идеалы европейской цивилизации, защищается всё варварское, маргинальное, периферийное, униженное, угнетенное, ущербное: этнические меньшинства, сексуальные меньшинства, политический и религиозный экстремизм, экологический радикализм, женское защищается от мужского. Если модернизм воинственно антитрадиционален и антинормативен во имя утверждения нетрадиционного смысла, языка, образа, авангардной нормы, то постмодернизм тотально отвергает не только традицию, но и возможность всякой нормативности и осмысленности. Если модернизм утверждает новое мировоззрение в противовес традиционным, то постмодернизм отрицает возможность самого мировоззрения в радикальном плюрализме идейных моделей. Если позитивизм определял научное мировоззрение, модернизм в основном настроение культурного творчества, то дух постмодернизма тотально императивен он претендует быть не только стилем культуры, но и стилем жизни. Современная техногенная цивилизация стремится не только к постоянной смене технологий, её базовой ценностью является перманентная смена ценностей, то есть полная девальвация ценностей, отрицание ценностей как таковых.

«В постмодерне современность научилась принимать своё собственное отрицание и более того жить своими нигилистическими импульсами. В постмодерне жизнь может выживать, лишь выделывая собственные маски, притворяясь не-жизнью, имитируя смерть. Так вырисовывается центральная метафора постмодернистского мироощущения: пустыня, пустынное пространство без границ и ориентиров, без заветов и правил, место бесцельного блуждания и бегства от себя. В пустыне нет общества в ней есть только бомжи, выдающие себя то за тихих обывателей, то за суперменов. От скитаний в пустыне не остается ни памятников, ни даже самих следов. В этих скитаниях перестаёшь видеть границу между реальностью и наваждением. Невыносимая пустота пустыни заполнена миражами и фантомами, в постмодернистском жаргоне симуляторами. В этих фантомах человек постмодерна тайно опознаёт себя, точнее, свою слепоту и ничтожность. Он из породы мазохистских Нарциссов, которые любят смотреть с отвращением и когда миражи постмодернистской пустыни сливаются в одно безбрежное марево смертной жизни или живой смерти, смутная тревога, не покидающая постмодернистского Нарцисса, срывается в ужас. В пустыне страшно не потому, что там ничего нет, а потому, что там всё пустое. Нужно быть государственным служащим США Френсисом Фукуямой, чтобы благодушно взирать на такой «конец истории», не замечая зияющей в нём бездны» (В.В. Малявин).

Постмодернизм распространяет позитивистский скепсис в культуру. Это нирванизация бытия на западной почве, с замещением восточного космического пессимизма западным небытийным оптимизмом. Постмодернизм являет современный тип новоевропейского титанизма отрицания представлений об Абсолюте и универсуме. Постмодернистские технологии предлагают набор эффективных способов и приемов фрагментации реальности, хаотизации бытия. В жизни, конечно, достаточно хаотичного, безобразного и безобразного, бессмысленного, но жизнь к этому не сводится. Поэтому постмодернистское мировоззрение, насильственно вымарывающее из сознания высшие пласты реальности, представляет собой идеологическую манию. Диктат этого новомнения допускает крайне утрированные проявления: истина имеет право представляться только в карикатурном виде, а бессмысленность в апофеозе самоутверждения. Для расслабленного постмодернистского ума всякое осмысленное суждение воспринимается на чувственном уровне как скучное, серое, а потому предельно не интересное, а на интеллектуальном уровне как враждебное и опасное и потому подлежащее тотальной девальвации и осквернению.

Те немногие, кто в атмосфере постпозитивистского разложения сохраняют онтологическое самоощущение и решаются говорить о вечном, как-то стесняются говорить от души и вещают от имени диктующих авторитетов. Здесь неприлично искреннее личное духовное свидетельство. А на секуляризованном краю культуры культивируется разнуздание самости, чем низменнее, тем оригинальнее и авторитетнее. Либо о божественном как о казарме для духовной муштры или холодном истукане, либо Бога нет, и всё позволено, при этом вседозволенное по существу ничтожно и противно.

Формы социальных идеологий

Идеологии интеллектуальной деградации подготавливают людей к восприятию наиболее агрессивных и тотальных идеоманий массовых социальных галлюцинаций. С сем­на­дца­то­го го­да в Рос­сии после захвата власти идеологической когортой про­яви­лись раз­лич­ные идеологии социального небытия, отличающиеся сте­пе­нью раз­ру­ши­тель­ной мо­щи и ха­рак­те­ром па­ра­зи­ти­ро­ва­ния на ре­аль­но­сти.

Необходимо оговориться, что термин «социализм» обозначает различные, хотя и переплетенные традиции в общественной мысли и в истории. К XIX веку была сформулирована социалистическая идея солидарности, взаимопомощи людей, справедливого общества, социального, экономического и национального равенства всех людей. Социалистическое общественное устройство должно основываться на приоритете общественной собственности на средства производства, отсутствии эксплуатации, справедливом распределении материальных благ. Коллективистская идеология формировалась в оппонировании либерализму, как идеологии индивидуалистической.

Во все века на здравых социальных концепциях паразитировали идеологические мании, искажающие социалистическую идею для достижения противоположных целей. В начале Великой Французской революции под лозунгами свобода, равенство, братство сформировался кровавый режим якобинской диктатуры. Уже в середине XIX века две «социалистические» традиции размежевались на враждебные лагеря с противоположными задачами. Социал-демократическая европейская традиция оказала и оказывает до сих пор большое влияние на формирование западного общества, уравновешивая крайности экономического либерализма. Но в 1848 году в «Манифесте Коммунистической партии» Карл Маркс и Фридрих Энгельс отвергли все конструктивные социалистические концепции как оппортунистические, утопические, христианские, мелкобуржуазные. Классики марксизма противопоставляли им принципы истинного, или научного социализма. Марксистский социализм и коммунизм как радикальная социальная утопия никогда не ставил перед собой задач достижения справедливого общественного устройства, но успешно паразитировал на социалистических идеалах для достижения противоположных целей. В данном случае термином «социализм» будет именоваться социалистическая идеологическая мания, наиболее явственно выраженная в марксизме.

Социальные формы идеомании паразитируют на стремлении человека реализовать соборный идеал социальной и национальной справедливости. Это экспансия социального небытия. И.Р. Шафаревич в книге «Социализм как явление мировой истории» анализирует корни такого рода идеологии социализма:

«а) Идея гибели человечества не смерти определенных людей, но именно конца всего человеческого рода находит отклик в психике человека. Она возбуждает и притягивает людей, хотя и с разной интенсивностью, в зависимости от характера эпохи и индивидуальности человека. Масштабы воздействия этой идеи заставляют предположить, что в большей или меньшей мере ей подвержен каждый человек; здесь проявляется универсальное свойство человеческой психики;

б) Эта идея проявляется не только в индивидуальных переживаниях хотя бы и большого числа отдельных личностей она способна объединить людей (в отличие, например, от бреда), то есть является социальной силой. Стремление к самоуничтожению можно рассматривать как элемент психики всего человечества;

в) Социализм это один из аспектов стремления человечества к самоуничтожению, к Ничто, а именно, его проявление в области организации общества…

По-видимому, социализм является постоянным фактором человеческой истории, по крайней мере, в период существования государства… Мы должны признать социализм одной из самых мощных и универсальных сил, действующих в том поле, в котором разыгрывается история…

Смерть человечества является не только мыслимым результатом торжества социализма она составляет цель социализма».

К. Маркс с юности был привержен титаническому демонизму, пафос которого и привил к классическому европейскому социализму. В стихах молодой Маркс сформулировал своё инфернальное кредо:

Мир, что громоздится меж мной и пропастью,

В силу моих проклятий на века пусть обратится в прах.

Его суровую реальность сожму в руках:

Меня ж объявши, бессловесно да сгинет мир.

Потом потонет в бездонной пустоте,

Вконец погибнет лишь тогда наступит жизнь!..

Адский смрад ударяет мне в голову и наполняет её до того,

Что я схожу с ума, а сердце мое совершенно обновляется…

Я брошу перчатку и увижу, как рухнет этот исполин-пигмей.

Затем я буду шагать по его развалинам

И, давая силу действия моим словам,

Я буду чувствовать себя равным создателю.

Существует мнение, что марксизм сформировался под идейным влиянием иудейского мессианизма. Действительно, еврейская мессианская идея была для Маркса одной из формообразующих в его мышлении. В её форму он облекал свой основной жизненный интерес, который, однако, проистекал из других источников. В еврейско-мессианской форме мышления Маркса пролетариат наделялся характеристиками мессии, но не потому, что Маркс считал пролетариат богоизбранным. В радикально богоборческом сознании Маркса вообще не было места понятию богоизбранности. Избрал пролетариат не Бог, а сам Маркс, претендующий на роль творца. И пролетариат избран Марксом-демиургом как единственно подходящий материал для изготовления орудия мировой революции. Уничижённое положение пролетариата интересовало создателя марксизма не из альтруистических побуждений, а в той степени, в которой это положение спрессовывало социальную агрессию, которой можно было манипулировать. Таким образом, моделировал учение Маркса не еврейский эсхатологизм, а фаустовская энергия богоборчества и титанизм мироразрушения. Марксизм это агрессивное антихристианство, но не как реакция ветхозаветной религиозности, а как радикальное богоборчество, с налётом форм иудейской эсхатологии.

Итак, влечение к самоуничтожению, выражающееся в социальных формах, является, согласно И.Р. Шафаревичу, последней тайной социализма. В данном случае речь идет о единой идеологии социального небытия, внутри которой дифференцировались различные течения: коммунизм, социализм, национал-социализм, либерал-большевизм. Любая идея может превратиться в патологическую манию, поэтому предметом идеомании может быть любое мировоззрение. Коммунизм небытийно переориентирует энергию иудейского эсхатологизма. Социализм паразитирует на стремлении к социальной справедливости в формах христианской традиции. Фашизм это реакция языческого миросозерцания, языческий культ государства и народа. Либерал-большевизм это болезнь европейского просветительского мировоззрения. В коммунизме призыв к всеобщему разрушению формулируется открыто. В менее радикальных формах идеология навязывает фиктивные цели (социализм) или реальные ценности, но гипертрофированные, превращенные в иллюзии (фашизм), либо смесь фикций и иллюзий (либерал-большевизм). Эти формы идеологии отличаются друг от друга степенью выражения и тотальности духа разрушения, а также характером паразитирования на реальности.

Ком­му­ни­сти­че­ская идео­ло­гия как наи­бо­лее то­таль­ная и от­кро­вен­ная дек­ла­ри­ру­ет­ пол­ное разрушение традиционных форм жизни и по­ра­бо­ще­ние че­ло­ве­ка. Название «ком­му­низм» (от лат. communism об­щий) декларирует, что идео­ло­гия долж­на быть рас­про­стра­не­на на всех и на всё, при­зва­на сте­реть ка­че­ст­вен­ные раз­ли­чия ме­ж­ду всеми реа­лия­ми: между на­циями и со­словиями, го­ро­дом и де­рев­ней, ме­ж­ду ум­ст­вен­ным и фи­зи­че­ским тру­дом, всем, что соз­да­ет мно­го­об­ра­зие жиз­ни. Этот ме­ха­низм все­об­ще­го ни­ве­ли­ро­ва­ния именуется но­вой жиз­нью. Пол­ное искоренение ре­ли­гии ос­но­ва­ния че­ло­ве­че­ской куль­ту­ры долж­но при­вес­ти к раз­ви­тию всех форм куль­ту­ры. Коммуно-социализм вытравливает национальное самосознание, нивелирует национальные различия. «Социализм обезличивает национальное начало и подъедает национальность в самом корне» (Ф.М. Достоевский). Окон­ча­тель­ное сти­ра­ние ка­че­ст­вен­но­го раз­ли­чия ме­ж­ду людь­ми оз­на­ча­ет соз­да­ние но­во­го все­сто­рон­не раз­ви­то­го че­ло­ве­ка. И, на­ко­нец, «раз­ви­тие об­ще­ст­ва окон­ча­тель­но пре­вра­тит­ся в соз­на­тель­ный, пла­но­мер­но на­прав­ляе­мый про­цесс». Этот мировой «про­кат­ный ста­н» должен при­вести к то­му, что «бу­ду­щее ком­му­ни­сти­че­ское об­ще­ст­во бу­дет по­сто­ян­но из­ме­няю­щим­ся, ди­на­мич­но раз­ви­ваю­щим­ся об­ще­ст­вом».

Ци­та­ты взя­ты из статьи «коммунизм» в Фи­ло­соф­ской эн­цик­ло­пе­дии, но по­доб­ной «диа­лек­ти­кой» бы­ли на­пол­не­ны не­дав­но все тру­ды по гу­ма­ни­тар­ным про­бле­мам. За бес­смыс­лен­ны­ми фор­му­ли­ров­ка­ми про­гля­ды­ва­ет не­коевсе­ох­ва­ты­ваю­щее стрем­ле­ние к осознанию и ис­тол­ко­ва­нию дей­ст­ви­тель­но­сти. Идеа­лы ком­му­низ­ма апо­фа­тич­ны (от­ри­ца­тель­ны) и эс­ха­то­ло­гич­ны (за­пре­дель­ны) по от­но­ше­нию ко все­му су­ще­му. Ком­му­низм уст­рем­лен не к че­му-то кон­крет­но­му, но за пре­де­лы вся­кой кон­крет­но­сти в свет­лое бу­ду­щее, ли­шен­ное ка­че­ст­вен­ной оп­ре­де­лен­но­сти и пред­став­ляю­щее со­бой не ­что иное, как не­бы­тие.

Ком­му­низм это всепоглощающая во­ля к смер­ти, в нём «настроение гибели и разрушения мира… составляло основную внутреннюю мотивировку» (И.Р. Шафаревич). Это предельная одержимость небытием, вплоть до самоуничтожения (и как один умрём в борьбе за это). В полном объёме коммунизм нигде воплотиться не мог, так как это привело бы к полной гибели захваченного общества и самоуничтожению коммунистического режима. В историческом плане коммунизм есть наиболее последовательная антибытийная агрессия. Различие коммунизма и социализма в истории в радикальности, в степени разрушения. Пока мир жив, коммунизм возможен только как всплески безумного самоистребления. Россию обрушили в коммунизм при военном коммунизме и в 30-е годы.

Со­циа­лизм со­блаз­ня­ет ил­лю­зия­ми социального равенства и справедливости, фикциями материального процветания. Чтобы подвести человека к пропасти небытия, идеология формулирует идеалы, почерпнутые в реальности, но лишённые подлинного смысла. В социализме самые возвышенные идеи приобретают ложный характер. Великий Инквизитор у Ф.М. Достоевского «видит, что надо идти по указаниям умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению и притом обманывать их всю дорогу, чтобы они как-нибудь не заметили, куда их ведут».

В социализме «за официальным, экзотерическим исповеданием веры стоит подлинное, нигде прямо не выраженное эзотерическое исповедание. Оно скрыто, потому что по своим свойствам не может быть возвещено прямо, по крайней мере, до той поры, пока коммунизм не овладеет всем миром» (Р.Н. Редлих). Идеология социализма заменяет всякий положительный идеал иллюзией или фикцией.

В развитом социалистическом обществе в СССР были наглядно воплощены “блага” социализма. То, что объ­яв­лялось це­лью со­циа­лиз­ма, ра­ди ко­то­рой при­но­силось в жерт­ву мно­го­об­ра­зие жиз­ни, под­ле­жало разрушению в пер­вую оче­редь. Ни в од­ном со­циа­ли­сти­че­ском об­ще­ст­ве не бы­ло сво­бо­ды, брат­ст­ва, ра­вен­ст­ва. Свободой в социализме именуется рабство, равенством полная нивелировка для отверженных и привилегии для избранных, братством закон, по которому сын предает отца, жена доносит на мужа, брат уничтожает брата. Ни­где не было и не мо­жет быть по при­ро­де ве­щей ма­те­ри­аль­но­го про­цве­та­ния бла­го­да­ря марксистскому со­циа­лиз­му. За­то экс­плуа­та­ция че­ло­ве­ка че­ло­ве­ком при­об­ре­та­ет в об­ще­ст­ве, где со­циа­лизм по­стро­ен пол­но­стью (ста­лин­ские 30-е го­ды), не­ви­дан­ные, чу­до­вищ­ные фор­мы.

Ни­ко­гда в со­циа­ли­сти­че­ских об­ще­ст­вах власть не при­над­ле­жа­ла тру­дя­щим­ся. Един­ст­вен­ная более или менее реа­ли­зо­ван­ная дог­ма при со­циа­лиз­ме это «об­ще­ст­во, воз­ник­но­ве­ние и раз­ви­тие ко­то­ро­го не­раз­рыв­но свя­за­но с ру­ко­во­дя­щей, на­прав­ляю­щей дея­тель­но­стью мар­кси­ст­ско-ле­нин­ских пар­тий, иду­щих в аван­гар­де со­ци­аль­но­го про­грес­са, мо­би­ли­зую­щих и ор­га­ни­зую­щих мас­сы на но­вые по­бе­ды в де­ле со­циа­ли­сти­че­ско­го строи­тель­ст­ва» (Фи­ло­соф­ская эн­цик­ло­пе­дия, ста­тья «Со­циа­лизм»).

Со­циа­лизм по­ра­бо­ща­ет че­ло­ве­ка ис­ка­жен­ным со­ци­умом, по­это­му он по су­ще­ст­ву асо­циа­лен. Со­циа­ли­сти­че­скую ре­во­лю­цию пра­во­мер­нее на­зы­вать ан­ти­со­ци­аль­ным пе­ре­во­ро­том, ибо она унич­то­жа­ет ор­га­нич­ные со­сло­вия, со­ци­аль­ные груп­пы, разрушает традиционный жизненный уклад. Эту идео­ло­гию мож­но на­зы­вать со­циа­ли­сти­че­ской толь­ко по фор­мам и сред­ст­вам раз­ру­ше­ния лич­но­сти.

В мар­ксистском социализме нет и ни­ко­гда не бы­ло час­тич­ной прав­ды, а тем более идеи со­ци­аль­ной спра­вед­ли­во­сти, ко­то­рую ви­де­ли в нём не­ко­то­рые рус­ские хри­сти­ан­ские фи­ло­со­фы (Г.П. Фе­до­тов, Н.А. Бер­дя­ев, прот. Сер­гий Бул­га­ков). Марксистами со­циа­лиз­м рассматривался как этап в построении коммунизма, при котором никогда не боролись за со­ци­аль­ную спра­вед­ли­во­сть, ни­где в ми­ре не прибавилось процветания благодаря ему. Он лишь па­ра­зи­ти­ро­вал на стрем­ле­нии лю­дей к со­ци­аль­ной спра­вед­ли­во­сти и вёл грандиозную социальную демагогию. Это не ос­ле­п­ле­ние со­зи­да­ни­ем, но одер­жи­мость раз­ру­ше­ни­ем под ло­зун­га­ми со­зи­да­ния. То, что называется социализмом в Западной Европе большая степень государственного регулирования экономики (в частности, шведская модель) это совершенно другая реальность, именуемая тем же термином.

Материальное процветание по природе вещей невозможно в атеистическом материалистическом обществе, ибо для производства материальных благ необходимы духовные или хотя бы идеальные мотивы, стимулы, силы: «Производство, создающее благосостояние и возможность пользоваться материальным комфортом и благами жизни, может осуществляться систематически и эффективно только в таких обществах, где есть моральные элементы и движущие силы, такие, как взаимопонимание и порядочность, уважение справедливости и признание взаимных обязательств, забота об общественном всеобщем благе. Там, где не хватает таких элементов и стимулов, там человеческий труд начинает количественно уменьшаться и качественно ухудшаться, всякому взаимодействию препятствует взаимное недоверие; под влиянием эгоизма отдельных индивидов распадаются социальные связи и нарушаются те пружины, которые поддерживают социальные стремления; там уменьшается и само материальное богатство, пересыхают глубиннейшие источники средств к существованию… Народ, который остался сегодня без чести, завтра останется без хлеба» (Э. Олешко).

Фа­шизм не при­зы­ва­ет к са­мо­ис­треб­ле­нию впря­мую (как ком­му­низм), не за­ни­ма­ет­ся строи­тель­ст­вом уто­пии (как со­циа­лизм). Он абсолютизирует ре­аль­ные цен­но­сти, но пре­дель­но ограниченные, что пре­вра­щает их в идо­лов и ­вызывает раз­ру­ши­тель­ные по­след­ст­ви­я для всего общества. Фа­шизм это ги­пер­тро­фи­ро­ва­ние мо­щи го­су­дар­ст­ва (эта­тизм) и абсолютизация конкретной на­ции (шо­ви­низм).

В эта­тиз­ме го­су­дар­ст­во всё, че­ло­век ни­что: «Для фа­ши­ста всё в го­су­дар­ст­ве, и ни­что че­ло­ве­че­ское и ду­хов­ное не име­ет цен­но­сти вне го­су­дар­ст­ва. В этом смыс­ле фа­шизм то­та­ли­та­рен, и фа­ши­ст­ское го­су­дар­ст­во, син­те­зи­руя и объ­е­ди­няя все цен­но­сти, ин­тер­пре­ти­ру­ет их, раз­ви­ва­ет и при­да­ёт си­лы всей жиз­ни на­ро­да» (Мус­со­ли­ни).

Органичное назначение го­су­дар­ст­ва ско­вы­вать со­ци­аль­ный ха­ос и аг­рес­сию, по­ла­гая гра­ни­цы доз­во­лен­но­го, за­щи­щать пра­ва, сво­бо­ды и дос­то­ин­ст­во че­ло­ве­ка, соз­да­вать ус­ло­вия для его са­мо­реализации. При неестественном преувеличении роли государства безмерно усиливаются его репрессивные и силовые функции, что требует милитаризации. Гипертрофированная же военная машина толкает к внешней экспансии. Этатизм это неизбежная война. Всевластие государства тоталитаризм изнуряет силы общества, ввергает народ в военные авантюры и приводит, в конечном итоге, к крушению государства.

В шовинизме сво­бо­да и су­ве­ре­ни­тет лич­но­сти, са­мо­цен­ность че­ло­ве­че­ской жиз­ни при­но­сят­ся в жерт­ву на­цио­на­ли­сти­че­ско­му идо­лу. Во Хри­сте «нет раз­ли­чия ме­ж­ду Иу­де­ем и Ел­ли­ном, по­то­му что один Гос­подь у всех…» (Рим.10,12). Но в земной жиз­ни вне на­цио­наль­ной куль­ту­ры не­воз­мож­но ро­ж­де­ние и возра­ста­ние лич­но­сти. На этом и на естественных патриотических чувствах па­ра­зи­ти­ру­ет идеология, взнуз­ды­вая их до на­цио­на­лиз­ма на­цио­на­ли­сти­че­ско­го эго­из­ма, диктующего негативное отношение к другим народам и ве­ду­ще­го к националистической изо­ля­ции, и далее до шо­ви­низ­ма край­ней, аг­рес­сив­ной сте­пе­ни на­цио­на­лиз­ма, стре­мления к геноциду дру­гих народов.

Для шовиниста война это благо: самоутверждение «великой» нации при подавлении «низших». Разрушая здоровые жизненные начала и мобилизуя национальные заблуждения и пороки, шовинизм ведёт к вырождению нации. Шовинистическая фобия состояние страха и ненависти, и милитаристский угар это война против всех и верный путь к самоистреблению нации. Это настолько очевидно доказано историей, что возникает вопрос: всегда ли народ отдаётся фашистской мании добровольно, не толкают ли его к этому силы, заинтересованные в его гибели?

Итак, фа­шизм суммирует ми­фо­ло­гию и энер­гию эта­тиз­ма и шо­ви­низ­ма. Один из по­лю­сов мо­жет до­ми­ни­ро­вать: эта­ти­ст­ский (италь­ян­ский фа­шизм) или шо­ви­ни­сти­че­ский (на­цио­нал-со­циа­лизм в Гер­ма­нии). Эти сти­хии не все­гда еди­ны, мо­гут раз­ви­вать­ся по­этап­но, под­кре­п­ляя друг дру­га или временно вра­ж­дуя ме­ж­ду со­бой.

Со­циа­лизм и ком­му­низм на­прав­ле­ны на унич­то­же­ние хри­сти­ан­ской Все­лен­нойи яро­ст­но атеи­стич­ны. Фа­шизм ме­нее то­та­лен, чем со­циа­лизм-ком­му­низм, и религиозно индифферентен. При фа­ши­ст­ском ре­жи­ме кон­тро­ли­ру­ют­ся те сфе­ры, ко­то­рые спо­соб­ст­ву­ют на­ра­щи­ва­нию мо­щи на­ции и го­су­дар­ст­ва, и унич­то­жает­ся всё, что фак­ти­че­ски это­му со­про­тив­ля­ется. Ре­ли­гия, куль­ту­ра и эко­но­ми­ка не по­дав­ля­ют­ся в той степени, в какой не ме­ша­ют за­да­чам ре­жи­ма. При фа­шиз­ме сфе­ра то­таль­но­го кон­тро­ля су­же­на, но гра­ни­цы за­пре­тов мо­гут фик­си­ро­вать­ся жёст­че, чем при ком­му­но-со­циа­лиз­ме, а их на­ру­ше­ние ка­рать­ся бо­лее сви­ре­по.

Фашизм паразитирует на реальностях, которые сформировались до возникновения христианства. Это дохристианская форма небытийной социальной идеологии. К фашизму можно отнести утопии Платона («Государство»), Т. Мора, Т. Кампанеллы, Фурье и то, что И.Р. Шафаревич называет государственным социализмом (государственные системы Месопотамии, Древнего Египта, Древнего Китая, империя инков, государство иезуитов в Парагвае).

Фашизм в сферах, подлежащих его контролю, по степени агрессивности и жестокости не уступает социализму. Социализм и коммунизм более небытийные формы идеологии потому, что они направлены на разрушениехристианского космоса. Это непосредственное восстание на творческий акт Бога. Поэтому социализм и коммунизм, в отличие от индифферентного фашизма, яростно атеистичны. К социалистическо-коммунистической форме идеологии можно отнести описанные у И.Р. Шафаревича революционный, эсхатологический социализм гностических и средневековых ересей, учение Мюнцера, марксизм.

Фа­шизм мень­ше по­ра­жа­ет пси­хо­ло­гию лю­дей, поэтому от него лег­че ос­во­бо­дить­ся. В Ита­лии и да­же в Гер­ма­нии срав­ни­тель­но лег­ко из­жи­ва­лась общественная одержимость. В стра­нах со­циа­лиз­ма ос­во­бо­ди­тель­ное дви­же­ние осоз­на­ёт се­бя сна­ча­ла в рам­ках идео­ло­гии (со­циа­лизм с че­ло­ве­че­ским ли­цом, гу­ман­ный со­циа­лизм, пе­ре­строй­ка). За­тем об­ще­ст­во об­ре­че­но прой­тиме­нее напряженные идео­ло­ги­че­ские кру­ги, в том чис­ле и со­блазн фа­шиз­мом, и прель­ще­ние ан­ти­ком­му­ни­сти­че­ской ли­бе­раль­ной уто­пи­ей. От­сю­да про­цесс оз­до­ров­ле­ния бо­лее дли­те­лен, про­ти­во­ре­чив, неизбежны ре­ци­ди­вы.

Идео­ло­гии со­ци­аль­но­го не­бы­тия соз­да­ют по­ле прель­ще­ния, в ко­то­ром ос­во­бо­ж­де­ние от од­ной из их форм чре­ва­то впа­де­ни­ем в дру­гую. Это сво­его ро­да ис­то­ри­че­ская во­рон­ка, по­пав­ший в неё на­род не при­над­ле­жит се­бе, вихрь идео­ло­ги­че­ско­го по­мут­не­ния не­ми­нуе­мо вле­чёт его на дно. Например, фа­шизм в Германии и либерал-большевизм в девяностые годы ХХ века в России ут­вер­ждались на вол­не ан­ти­ком­му­ни­сти­че­ской сти­хии. Раз­ло­же­ние ком­му­низ­мом тра­ди­ци­он­ных форм жиз­ни вы­зы­ва­ет в об­ще­ст­ве бо­лез­нен­ную ре­ак­цию са­мо­со­хра­не­ния. Ком­му­низм раз­мы­ва­ет на­ро­ды в ин­тер­на­цио­на­лиз­ме, ру­шит тра­ди­ци­он­ную го­су­дар­ст­вен­ность, се­мью, нрав­ст­вен­ность. В от­вет фа­шизм экс­плуа­ти­ру­ет идеа­лы на­цио­наль­но­го ве­ли­чия и го­су­дар­ст­вен­но­го мо­гу­ще­ст­ва, креп­кой се­мьи и дис­ци­п­ли­ни­ро­ван­но­го об­ще­ст­ва(за­кон и по­ря­док). Гит­лер и Мус­со­ли­ни в полную силу ис­поль­зо­ва­ли ан­ти­ком­му­ни­сти­че­скую ис­те­рию об­ще­ст­ва. Коммунизм подавляет свободу, в ответ либерал-большевизм прельщает ан­ти­ком­му­ни­сти­че­ской ри­то­ри­кой и необузданными свободами, громоздя очередные бас­тио­ны идео­кра­ти­и режима власти идеологии.

Либерал-большевизм девяностых годов ХХ века навязывал псевдолиберальные ценности, фальсифицировал понятия свободы, демократии, рынка. Он не имеет отношения к подлинным идеалам либеральной демократии, так же, как социализм к социальному равенству и справедливости. Если коммуно-социализм это антирыночная утопия, то либерал-большевизм это утопия рыночная, также насаждаемая средствами государственного принуждения.

Либерал-большевизм внедряет примитивные ценности общества потребления, разнуздывает хищнические инстинкты, оправдывая их разного рода мифами: первоначальное накопление капитала всегда и везде проходило криминальными способами, но в последующих поколениях капиталисты служат общественным интересам; чем больше в обществе очень богатых людей, тем более благоденствует общество в целом… В отличие от агрессивного интернационализма в коммунизме и агрессивного национализма в фашизме, либерал-большевизм разлагает остатки традиционного религиозно-нравственного космоса, обволакивая сознание общечеловеческими ценностями, единым мировым пространством.

При видимой про­ти­во­по­лож­но­сти ком­му­но-социализму и фа­шиз­му либерал-большевизм имеет с нимиоб­щую при­ро­ду: атеизм и аг­рес­сив­ную ан­ти­ду­хов­ность; обман и демагогию, им­мо­ра­лизм, бес­прин­цип­ность, воз­ве­ден­ные в прин­цип; ог­ра­ни­чен­ность и ра­зо­рван­ность соз­на­ния, склон­но­го к раз­но­го ро­да фо­би­ям, мас­со­вым пси­хо­зам, ис­те­ри­ям; ат­ро­фи­ро­ван­ность пра­во­соз­на­ния, ис­то­ри­че­ской па­мя­ти и на­цио­наль­но­го са­мо­соз­на­ния; пар­тий­ный под­ход, без­жа­ло­ст­ное от­но­ше­ние к идей­ным про­тив­ни­кам, ко­то­рые вос­при­ни­ма­ют­ся как не­лю­ди. В лю­бой раз­но­вид­но­сти идео­кра­ти­че­ский ре­жим спо­со­бен пра­вить толь­ко на­си­ли­ем и ло­жью, ли­бо ло­жью и на­си­ли­ем.

Последовательность идеологической экспансии: коммунизм, социализм, фашизм либо либерал-большевизм отражает от­сту­п­ле­ние сил со­ци­аль­но­го не­бы­тия, воз­рас­таю­щую связь с ре­аль­но­стью, но и боль­шую сте­пень мас­ки­ров­ки. Со­циа­лизм дей­ст­ви­тель­но низ­шая ста­дия ком­му­низ­ма, но в дру­гом из­ме­ре­нии. Фа­шизм в свою оче­редь ус­ту­па­ет в мо­щи, то­таль­но­сти со­циа­лиз­му. В ис­то­рии эти фор­мы в той или иной сте­пе­ни сме­ши­ва­ют­ся, но с яв­ным пре­об­ла­да­ни­ем од­ной из них. Идео­ло­гия опу­ты­ва­ет ду­шу че­ло­ве­ка, ис­поль­зуя ма­лей­шее рас­слаб­ле­ние, что­бы в лю­бой доступной фор­ме вне­дрить­ся в ор­га­низм на­ро­да и лич­но­сти. Оч­нёт­ся че­ло­век от ком­му­ни­сти­че­ско­го бе­зу­мия все­ис­треб­ле­ния, идео­ло­гия со­блаз­ня­ет его фее­ри­ей со­циа­ли­сти­че­ской пе­ре­ков­ки; ус­та­нет от фик­тив­ных пе­ре­стро­ек, его увлекаютидеа­ла­ми не­обуз­дан­но­го по­треб­ле­ния ли­бо втя­ги­ва­ют в идо­ло­по­клон­ст­во на­цио­наль­но­му ве­ли­чию и го­су­дар­ст­вен­но­му мо­гу­ще­ст­ву. Ос­во­бо­ж­де­ние от жё­ст­ких форм идео­ло­гии может про­хо­дить че­рез бо­лее мяг­кие фор­мы, но на ка­ж­дой сту­пе­ни это­го пу­ти об­ще­ст­во ждут но­вые ис­ку­ше­ния.

Более того, идеологические увлечения не безобидная игра ума. Идеализм привлекает красотой построений, рационализм увлекает последовательностью и доказательностью, эмпиризм очевидностью, атеизм принципиальностью, материализм основательностью, позитивизм терпимостью. На каждом этапе ничто не настораживает, нет ничего пугающего. Но это ступенипоследовательного обольщения сознания и совести, деградации личности.

Атеизм лишает душу бытийных корней, заглушает совесть. Материализм снижает и примитивизирует жизненные интересы и идеалы. Увлечение социалистическими фикциями и иллюзиями могло утвердиться только в материалистическом мировоззрении. Рационализм высушивает душу, формализует и сужает сознание, внушает уверенность в возможности арифметического решения всех проблем. Эмпиризм развязывал руки для бездумных экспериментов над живым и над жизнью. Позитивизм же воспитывал «мудрое» равнодушие ко всему происходящему у той части общества, которая имела возможность что-то понять и сопротивляться.

К тому времени, когда идеологии открыто декларируют свои цели, совесть человека уже настолько притуплена, а сознание замутнено последовательной деперсонализацией, что человек не слышит губительного смысла идеологических лозунгов. Сначала всемирная социалистическая революция для счастья всего человечества. Отсюда нравственно то, что служит революции. Кто не служит классовый враг и выпадает из сферы нравственного отношения: если враг не сдается его уничтожают. Самоуспокоение палачей революцию в перчатках не делают. Чтобы оправдать тот факт, что в маховик революции попадают и не враги: лес рубят щепки летят.

Люди, так думающие, продолжают рожать детей и даже способны их любить, могут целеустремленно работать, проявлять какие-то человеческие качества, но в главном они уже нелюди, ибо ощущение самоценности и неприкосновенности человеческой жизни ими утрачено. Всякий человек остается для них нужным и полезным только в тот момент и в той степени, в какой он является носителем и воплощением идеологической нормы: классовой солидарности и непримиримости, революционного энтузиазма и бдительности, социалистического труда и потребления, коммунистического сознания.

Отменены незыблемые основы бытия человека, поэтому нет ничего недозволенного. Подобная дегуманизация не знает пределов: идеологические критерии санитарного диагноза свой или чужой перманентно меняются вслед за изменением направления генеральной линии идеологической власти. Линия же эта представляет собой указатель тех сфер жизни и тех слоев общества, которые в данный момент назначены к идеологической перековке либо уничтожению. В «мясорубку» чистки отправляются бесконечные ряды все новых врагов. Эта идейная одержимость не имеет внутреннего ограничения, и идеологическая гильотина сама остановиться не может. Конечная цель экспансии самоистребление после уничтожения всего и вся.

Источник