Меню сайта
Категории раздела
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
16/29 июля 1927 года заместитель Местоблюстителя Российского Патриаршего Престола митрополит Сергий (Страгородский) издал свою позорную «декларацию», в которой он поставил Русскую Церковь в безусловное подчинение богоненавистным атеистам, заявляя, что радости Советского государства есть радости Церкви, а печали государства — печали Церкви. Этот акт исповедниками истины оценивался по- разному: одни смотрели на него как на отступничество в период гонений (Архиепископ Андрей Уфимский); другие — как на каноническое нарушение и узурпацию прав Первоиерарха (Митрополит Кирилл Казанский); третьи — как на екклесиологическую ересь (Архиепископ Димитрий Гдовский). В нынешнее время, когда прошло уже более 70 лет со дня публикации этого злополучного документа, полезно было бы еще раз обратить внимание на природу этого деяния, ввергнувшего Русскую Церковь в тяжелейший за всю эпоху ее существования кризис.
Едва ли не первым подробным ответом на Декларацию явилось письмо к Сергию, составленное от имени клириков и мiрян священником и будущим священномучеником Феодором (Андреевым) в ноябре-декабре 1927 г. Ввиду важности этого документа процитируем его целиком: «Настоящее обращение к Вам исходит от некоторых представителей православного духовенства и мiрян города Ленинграда. Оно вызвано Вашими последними действиями, начиная с послания от 16/29 июля с. г. По своему содержанию наше обращение к Вам, для Вас, вероятно, явление знакомое, и не мы одни встревожены церковными событиями последних дней, но для нас, подателей его, оно должно быть решающим в вопросе о нашем дальнейшем отношении к Вам и к Вашей деятельности, поэтому просим к себе Вашего Архипастырского внимания. Мы, Ваше Высокопреосвященство, — как, вероятно, и большинство православных людей — не находим, чтобы дела Ваши последние были совершенны пред Богом нашим (Откр. 3:2). Вспомните, что Вы приняли, когда становились блюстителем русского Патриаршего престола, осиротевшего после ссылки первого своего местоблюстителя? Вы обещали бережно охранять то, хотя и трудное, но единственно правильное положение, в которое Господь поставил Русскую Церковь в отношении к нынешним правителям России. Это положение — трудное, ибо общее имя ему — безправие, но Церковь Вселенская уже знала его некогда в целом; в отдельных областях своих знала всегда; а Русская, за 10 лет своего существования в соседстве с советской властью, также не видела и не искала возможности иных отношений. Православные люди понимали, что власть, поставившая как одну из своих целей распространение неверия, не может не только покровительствовать Церкви, но даже охранять ее строй в границах своих владений. И действительно, положение верующих в стране стало трудным, о чем Вашему Высокопреосвященству не нужно напоминать. Памятуя слова Господа и учение апостольское, мы повиновались всем распоряжениям гражданской власти, которые не противоречат нашей православной совести, и молча терпели все притеснения, которым подвергалась наша вера. Но мы не надеялись иметь более тесных правовых отношений к неверующей власти и не искали их. Так продолжалось в течение 10 лет, так должно было оставаться и в будущем. Православная Церковь Русская, видя свое Солнце Праведное висящим на Древе Крестном, стояла в чине своем, отражая в своем земном странствовании в годину испытаний крестный путь своего Владыки. Вы, Ваше Высокопреосвященство, захотели как бы помочь Церкви и исходатайствовать для нее у гражданской власти некоторые права. Но какою ценою Вы этого добились? Тою, которая для многих православных людей станет и уже становится "ценою крови" (Мф. 27:6). Правда, Вы действовали не единолично, а как бы от лица Церкви, блюстителем патриаршего престола которой Вы являетесь, но Вы вышли далеко за границы своих полномочий. В самом деле, ведь Ваши полномочия восходят к патриаршим и ими определяются: Патриарх зависит от Поместного Собора, а Собор является выразителем голоса всей Русской Церкви. Эти три ступени церковного священноначалия были пред Вашими глазами, когда Вы составляли свое послание. Как же Вы совершили свое восхождение по ним к первоисточнику всех прав? Вы начали с Патриарха. Здесь, на пути к нему, пред Вами стал его местоблюститель. Он был уже лишен места своего служения и отправлен в ссылку тою самою властью, у которой Вы искали для Церкви новых прав, и молча свидетельствовал пред лицом всей Русской Церкви, что его горести не суть горести этой власти, как утверждает Ваше послание, а есть все та же наша общая, православная скорбь. Вы поняли, что Вам невозможно оправдать Ваш образ действий именем того, кого Вы ближайшим образом замещали; и вот, минуя местоблюстителя, даже не вспомнив о нем в своем послании, Вы через его ссыльную главу как бы протянули руку к самому Патриарху. На основании нескольких неясных, незасвидетельствованных еще, прижизненных и устных слов почившего о каких-то "годочках трех", в течение которых покойный Патриарх будто бы предполагал осуществить дело, тождественное с Вашим, если бы ему не помешала смерть, Вы установили эту призрачную связь свою с Патриархом, в то время как его ближайший заместитель, вероятно, лучше Вашего посвященный в намерения почившего Патриарха, предпочел эти три года провести в ссылке, вместо того чтобы в течение их поработать якобы в завещанном ему Патриархом направлении. Установив таким образом искусственную связь с Патриархом, Вы обратились к следующей ступени — Поместному Собору. Но здесь, не найдя в деяниях Собора ближайшего, последнего, ничего, что бы уполномочивало Вас на те отношения с гражданскими властями, которые установлены в Вашем послании, и даже, напротив, в постановлении от 2/15 августа 1918 года встретив решение, противное Вашему, Вы, конечно, не стали искать подтверждения в Деяниях Соборов более древних и потому предпочли обратиться к Собору еще только грядущему. Он, утверждаете Вы в послании, разрешит вопрос и о высшем церковном управлении и о "раздирающих ризу Христову", т. е., очевидно, о новейших раскольниках и еретиках, и совершит ряд других деяний, но о котором Вы не сказали, что он подвергнет рассмотрению и самое послание и все, что будет совершено именем последнего еще до собора. Следовательно, то не будет совершенный Поместный Собор, а лишь какое-то новое исполнительное при Вашей особе учреждение. Более того, призванный установить новый вид высшего церковного управления, он, очевидно, отменит и то самое патриаршество, связью с которым Вы только что попытались обосновать свое послание. Ужели Вы не видите, в какой Вы попали заколдованный круг? Обратимся теперь к третьей, высшей ступени церковного священноначалия — к соборному разуму Церкви. Может быть, Вам удалось, минуя Собор и Патриарха, непосредственно соприкоснуться с православной совестью русских людей, членов Христовой Церкви, и послание явилось выразителем голоса их? Нет, этот голос должен был бы уверить Вас в том, что если Вы ищете подлинного свидетельства христианской совести, то Вы прежде всего должны узнать мнение тех, кто по преимуществу носит имя свидетелей истины, т. е. исповедников, страдальцев за нее. Вы этого не только не сделали, но, напротив, вовсе отвели их, как погрешивших против той самой власти, о лучших отношениях с коей так усердно заботились. Отвели Вы как свидетелей, так и тех, о ком только предполагали, что они не будут с Вами, сочтя их безпочвенными мечтателями и предложили им даже вовсе, навсегда или временно, устраниться от Вас. То, что осталось после такого отбора, Вы признали своею истинною русскою паствою и стали действовать от ее лица. Неудивительно, что она оказалась в полном согласии с Вами. Итак, послание все предусмотрело, чтобы придать Вам вид законности, и все же оно стоит на песке. Ни Патриарх, ни Собор, ни соборный разум Церкви в действительности вовсе не с ним. Послание не только не является их выразителем, но напротив, лишь предварительно отступя от них, и подменив лживыми их подобиями, оно облеклось в свои призрачные права. Скажем прямо, не Церковь Русская изнесла из недр своих это послание, а, обратно, оторванное от исторической Церкви, оно само легло краеугольным камнем в основание новой "церкви лукавнующих". По своему образу и подобию построило оно и новые логичные ступени своего представительства: явило мiру заместителя, стоящего вне и выше своих доверителей; измыслило собор с заранее готовыми деяниями; собрало в свою пользу лишь те голоса, о которых наперед знало, что они должны звучать в согласии с ним. И эту "срамоту наготы" (Откр. 3:18), обнаруженную посланием, не в силах прикрыть и совозникший с ним вместе "временный при заместителе" священный синод. Тщетно стремится сообщить он своему председателю подобие Патриарха, ибо согласно соборному постановлению мыслится при таковом; безумны его притязания быть выразителем голоса Церкви. Синод — это как бы мягкий ковер, которым прикрыты поруганные ступени церковного священноначалия. Они теперь так углажены, что образовали один стремительный скат, по которому Русская Церковь должна низринуться в приготовленную для нее Вами и синодским посланием яму. Но мерзость запустения простирается далее, она становится на месте святом, проникает в самое святилище Христовых таинств. Уже за богослужением имя Патриаршего местоблюстителя возносится словно неохотно, без именования его "Господином нашим"; уже от его заместителя исходят предупреждения о скором совершенном прекращении этого возношения за "отсутствием канонического к тому основания"; уже имя самого заместителя, доныне гласно не поминаемое в храмах, стало рядом с именем местоблюстителя и готово вытеснить его; уже имена законных епископов епархий повсюду заменяются новыми, насильственно навязанными высшей властью вопреки церковным канонам; вводится поминовение самих, отрицающих всякую веру гражданских властей, — дело новое и смущающее многие совести, — совершается множество иных противоканонических действий. Итак, единство Церкви, имеющее, по словам св. священномученика Игнатия Богоносца, свое внешнее выражение в епископе, для целой Русской Церкви, следовательно, — в Патриархе, уже поколеблено в целом Вашим единением с синодом, превысившим свои права до равенства с Вами, по отдельным епархиям — незаконными смещениями местных епископов и заменою их другими. Святость Церкви, сияющая в мученичестве и исповедничестве, осуждена посланием, ее соборность поругана, ее апостольство, как связь с Господом и как посольство в мiр (Ин. 17:18), разрушено разрывом иерархического преемства (отвод митрополита Петра) и встречным движением в нее самого мiра. Волны этой небывалой церковной неправды бурно домчались и до нашего города. Смещен без вины и без суда наш митрополит, о чем Вы, Владыко, знаете подробно, хотя и не внемлите ни ему, ни тем, кто просит о нем. Рукоположен, без достаточных оснований и против воли многих православных, новый епископ; принимает участие в Церковном богослужении другой епископ, запрещенный; совершен ряд других церковных беззаконий, о чем Вам сообщат на словах податели сего обращения. Наше посольство к Вам, Владыко, ближайшим образом вызвано напором этой волны, но, направляясь к Вам, мы знали, что восходим к самому источнику всех последних несчастий, ибо он — в Вашем послании, и потому мы молим Вас не о нуждах нашей лишь епархии, но о всей православной Русской Церкви, членами которой, по милости Божией, являемся, и повторяем то, что нами сказано было в начале: посольство наше к Вам — решительное. Вы, Владыко, должны отмежевать себя как главу Русской Церкви от собственного своего послания, объявить его выразителем лишь Вашего личного мнения, необязательным для других членов Русской Церкви, согласно постановлению Собора 1917—18 гг. от 2/15 августа 1918 года, предоставившего установление тех или иных отношений к вопросам государственным совести самих верующих, ибо Церковь наша законоположением самой гражданской власти от государства отделена. Кроме того, Вы должны отменить и перерешить все канонически неправильные деяния, совершенные Вами, синодом и по местам — епархиальными советами в зависимости от послания. В настоящий же час нашей встречи мы ждем от Вас простого свидетельства Вашей совести о том, приемлете ли Вы наше обращение или нет, чтобы мы могли оповестить единомышленных нам отцов и братий, уполномочивших нас явиться к Вам, можно ли нам ждать от Вас возврата нашего святого безправия или наше отречение, которое направлено против Вашего послания и связанной с ним Вашей деятельности, должно, к великому нашему прискорбию, быть перенесено и на Ваше лицо и, сохраняя иерархическое преемство чрез Митрополита Петра, мы будем вынуждены прекратить каноническое общение с Вами»(1). По поводу содержания этого выдающегося послания стоит привести здесь некоторые соображения. Во-первых, несмотря на то, что в течение пяти с половиной месяцев с момента издания Декларации Сергий совершил несколько неканонических актов, и некоторые из них священномученик Феодор упоминает (как то: незаконное перемещение Митрополита Иосифа из Ленинграда в Одессу и незаконная хиротония Сергия /Зенкевича/ во Епископа Детскосельского, в то время как эта кафедра еще оставалась занятой Епископом Григорием /Лебедевым/, находившимся в тюрьме), — все же именно Декларация привлекает основное внимание священномученика, именно Декларация, как он полагает, является источником всех последующих зол, и именно отказ Сергия от Декларации он ставит в качестве условия сохранения с ним общения. Сергий от Декларации не отказался; и поэтому священномученик Феодор вместе с некоторыми епископами и духовенством Петроградской епархии прервал с ним общение незадолго до того, как истек год со времени ее издания. Во-вторых, священномученик видит зло Декларации в перемене отношений между Русской Церковью и большевиками от положения «святого безправия», в котором она пребывала от начала революции, до поиска прав у безбожных властей. Причина того, почему Церковь избрала своим первоначальным курсом положение «святого безправия», заключается в том, что «православные люди понимали, что власть, поставившая как одну из своих целей распространение неверия, не может не только покровительствовать Церкви, но даже и охранять ее строй в границах своих владений». Сергий, заменив первоначальный курс политикой соглашательства с властями, пытаясь добиться от них уступок, уничтожил сходство Церкви земной со Христом как отражение «в своем земном странствии в годину испытаний крестного пути своего Владыки». Но все же даже и не это, хотя и чрезвычайно важное, было главным объектом критики священномученика. Испытываемый им ужас был, главным образом, вызван тем, в чем он видел факт разрушения Сергием строя Церкви и его «захвата», как это было, трех ступеней церковного священноначалия высших, чем он сам, чье согласие он был обязан получить до предпринятия такого радикального изменения курса. Он видел в этом нарушение одновременно Единства, Святости и Апостольства Церкви — другими словами, нарушение догмата о Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Этим подразумевается, что грех Сергия больше, чем просто каноническое нарушение, больше даже, чем предательство Церкви через подчинение Ее антихристианской власти. Здесь предполагается появление нового понятия о Церкви и поэтому речь идет о догматическом уклонении, т. е. по существу, об екклесиологической ереси. То же самое утверждалось в более определенной форме и будущим священномучеником и фактическим главой «иосифлянской» ветви Катакомбной Церкви Архиепископом Димитрием Гдовским, который 4/17 января 1928 г., обращаясь к духовенству своей епархии, писал, что митрополит Сергий «погрешил не только против канонического строя Церкви, но и догматически против лица ее, похулив святость подвига ее исповедников подозрением в нечистоте их христианских убеждений, смешанных якобы с политикой, соборность — своими и синодскими насильственными действиями, апостольство — подчинением Церкви мiрским порядкам и внутренним (при сохранении ложного единения) разрывом с митрополитом Петром, не уполномочившим митрополита Сергия на его последние деяния, начиная посланием (Декларацией) от 16 (29) июля 1927 г. "Темже убо, братие, стойте и держите предания" (II Фесс. 2,15)» (2). Такую же, в сущности, позицию, выраженную почти теми же словами, занял другой священномученик — архиепископ Николай Владимiрский. На первый взгляд, такая позиция могла показаться слишком строгой. Может быть, более естественным было бы признать узурпацию Сергием церковной власти скорее схизмой или незаконным сборищем, чем ересью. Например, такую позицию, кажется, занимал сторонник петроградских иосифлян священномученик Епископ Воронежский Алексий (Буй), который в январе 9/22 1928 г. заявлял: «Своими противными духу Православия деяниями митрополит Сергий отторгнул себя от единства Святой, Соборной и Апостольской Церкви и утратил право предстоятельства Русской Церкви...» (3) Поэтому для того, чтобы понять смысл обвинения Сергия в нарушении им догмата о Церкви, нам нужно остановиться более подробно на тех изменениях, которые он провел не только в 1927 г., но также и позднее, а именно в отношении его иерархической карьеры, начиная с присвоения им титула «митрополита Московского» и «патриаршего местоблюстителя» в декабре 1937 г. НКВД распространило слух, что Митрополит Петр умер в августе 1936 г., тогда как в действительности он был расстрелян лишь в октябре 1937 г. Митрополит Сергий мог этого не знать. Тем не менее, даже если бы Митрополит Петр умер раньше, чем Сергий воспринял его титул, и в этом случае он не имел права сделать это. Да и сам Сергий за несколько лет до того признавал, что права заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола прекращаются со смертью самого Местоблюстителя. Об этом писал проф. С. В. Троицкий в своем докладе, представленном на рассмотрение Митрополиту Анастасию (Грибановскому) 11 апреля 1937 г.: «Что права заместителя прекращаются со смертью замещаемого, это юридическая аксиома, которую признал и сам митрополит Сергий. Поэтому со смертью Митрополита Петра полномочия митрополита Сергия прекратились... Нельзя во имя административного единства жертвовать законностью, и митрополит Сергий, объявляя себя местоблюстителем после смерти Митрополита Петра, повторил ту же ошибку, какую он сделал раньше, признав власть Синода Живой церкви, и, в сущности, взял на себя роль этого Синода» (4). Таким образом, в 1936 г. Сергий нарушил апостольское преемство Церкви, уподобляясь в своих действиях обновленцам, которые в 1922 г. узурпировали власть еще живого тогда Местоблюстителя Патриаршего Престола Митрополита Агафангела (которому Патриарх Тихон, находившийся в заключении, временно передал права Первоиерарха – прим Ред. «ЦВ»). Начиная с того времени, каждый верующий должен был выбирать между двумя епископами, претендующими на титул Патриаршего Местоблюстителя. Апостольское преемство могло теперь сохраняться только фактом признания каноническим Местоблюстителем Митрополита Петра и неканоничности узурпатора митрополита Сергия. В действительности, мы теперь знаем, что Митрополит Петр отказался поминать за Богослужением митрополита Сергия по крайней мере еще в 1929 г.(5) В декабре 1929 г. он писал митрополиту Сергию, требуя от него изменения курса церковной политики, внесшего такое разделение в Церковь(6). После смерти Митрополита Петра в октябре 1937 г. и расстрела последнего оставшегося в живых кандидата из числа тех, кто, согласно патриаршему завещанию, мог в законном порядке принять на себя титул Патриаршего Местоблюстителя, т. е. Митрополита Кирилла, в ноябре того же года, патриарший престол оказался вакантным до тех пор, пока не будет созван канонически законный Собор всей Русской Церкви. До тех пор, пока такой Собор не будет созван, всякий, объявляющий себя «патриархом Московским» или «патриаршим местоблюстителем», окажется нарушителем апостольского преемства Церкви, а следовательно, разрушителем ее апостольства, т. е. ее апостольского происхождения, сохраняемого посредством законного рукоположения. Вторая стадия в процессе догматического развития сергианства имела место на ложных соборах 1943—45 гг., когда Православная Кафоличность Единой, Святой, Кафолической и Апостольской Церкви была, в сущности, подменена Римским Католицизмом западного папизма «патриархами» Сергием и Алексием, ставшими первыми восточными папами. Трудно дать определение понятию «кафоличности», в основании ее лежит идея единства в многообразии, свободно выраженного единства всех полов, возрастов, национальностей, классов и исторических эпох, совершающегося посредством единственного Боговдохновенного исповедания веры. Римский католицизм подменяет это единство искусственным единством, созидаемым в соответствии с волей одного человека. Там, где Кафолическая вера определяется в согласии не с откровенной истиной, а с волей одного человека, там Кафоличность исчезает, даже если вера этого человека формально православна. И в то же самое время исчезает любовь, понимаемая как самое главное выражение Кафоличности в жизни Церкви. Поэтому собор не будет Собором, если целью его будет не свободное обсуждение проблем Церкви ее канонически рукоположенной иерархией, а механическое утверждение решений, принятых одним человеком, стоящим во главе иерархии, или, еще того хуже, насильственно навязанных совершенно чуждой Церкви и ее интересам стороной, такой как КГБ. ________________________________________ © Catacomb.org.ua | |
|
| |
| Просмотров: 423 | |