Наши родители всю свою жизнь держались Катакомбной Церкви. Отца нашего въ 1937 году судили за вѣру, и дали ему срокъ 10 лѣтъ, который онъ отбывалъ въ Свердловскѣ. Маму тоже судили и дали 10 лѣтъ, но, по молитвамъ старцевъ, она пробыла въ тюрьмѣ только 11 мѣсяцевъ. Брату Прокопію дали три года за то, что онъ читалъ въ церкви «Апостолъ».
Родители наши ходили въ церковь села Велико-Вѣчное Краснодарскаго края, тамъ служилъ іерей Василій Парадинъ, онъ не подписывалъ обновленчества, его за это обкладывали большими налогами, а потомъ и посадили на 10 лѣтъ. Сами мы жили въ селѣ Бѣломъ Краснодарскаго края, и когда отецъ Василій вернулся изъ лагеря, то всѣ «бѣлосельцы» хотѣли, чтобы онъ служилъ въ нашей церкви, потому что его всѣ любили.
Видя желаніе людей, отецъ Василій и сестра моя поѣхали къ епископу въ городъ Краснодаръ за разрѣшеніемъ. Когда они вошли къ епископу и попросили разрѣшенія на служеніе въ нашемъ селѣ, то епископъ посмотрѣлъ на отца Василія и молодую дѣвушку и сказалъ: «Если будешь служить, какъ мы тебѣ скажемъ, то дадимъ тебѣ мѣсто». А отецъ Василій отвѣтилъ на это такъ: «Буду служить такъ, какъ Апостольскія Правила гласятъ, но не такъ, какъ вы скажете». На это архіерей и уполномоченный закричали: «Вонъ отсюда! Мало тебѣ дали, нужно еще 10 лѣтъ дать».
Когда отецъ Василій вернулся безрезультатно, то посѣлился у одной старухи въ коровникѣ, стѣны глиной сѣрой помазаны, тамъ онъ и жилъ два года съ лишнимъ, людямъ ходить хозяйка не разрѣшала, боялась выдать батюшку, да и самой страшно было, чтобы не арестовали. Мнѣ было 16 лѣтъ, я ходила частенько и днемъ, носила ему передачку покушать, а постарше могли пойти только ночью. Такъ онъ и жилъ, а на третій годъ, его дочь забрала къ себѣ въ городъ Ригу и болѣе вѣстей отъ него не было. Это было послѣ войны». (Воспоминаія П.М.)
* * *
«Моя племянница по мужу, Нина Герасимовна Гладкая, вышла замужъ за Михаила Дмитріевича Гладкого, жили они на хуторѣ Отрубномъ, Красноармейскаго района, Краснодарскаго края. Умеръ Миша въ 1990 г., былъ очень вѣрующимъ и страннопріимнымъ. Одинъ разъ пришла къ нимъ странница, просить милостыньки, а Миша ее взялъ и оставилъ жить въ своемъ домѣ. Эта странница Пелагея была знакома съ отцомъ Пименомъ. Мишѣ стало жаль его, и онъ пригласилъ отца Пимена жить къ себѣ въ домъ, жилъ онъ до этого съ мамой Марѳой Ефремовной, женщиной очень вѣрующей и богобоязливой.
Отецъ Пименъ Леонтьевичъ Завада былъ изъ кубанскихъ казаковъ, онъ служилъ въ церкви діакономъ. Послѣ 1927 г. его арестовали, былъ осужденъ на 10 лѣтъ, сидѣлъ въ тюрьмѣ. Тамъ рукоположили его тайно, вмѣстѣ съ отцомъ Алексѣемъ. Имъ сказали: «Идите въ міръ и служите въ потаенныхъ мѣстахъ, продолжайте Православную вѣру, а насъ въ эту ночь разстрѣляютъ». Кто рукополагалъ, я не знаю. Послѣ выхода на свободу, жилъ по «волчьему билету», безъ документовъ. Когда онъ вернулся изъ заключенія, онъ узналъ, что жена вышла замужъ, жить негдѣ и онъ пошелъ по міру. Семья отъ него отказалась, сказали: «Не порть намъ карьеру».
Когда о. Пименъ жилъ у Миши, то онъ одѣвалъ, обувалъ и кормилъ его, а когда Миша женился; то отецъ Пименъ ушелъ отъ нихъ на кладбищѣ. Выкопалъ себѣ землянку, сдѣлалъ престолъ и тамъ молился, къ нему приходили молиться вѣрующіе. Была и я у него въ келліи. Никакой постели, никакого запаса питанія у него не было, была лишь печка и узенькая лежанка. Я ему говорю: «Отецъ Пименъ, ужъ очень узкая лежанка!» — А онъ въ отвѣтъ: «Это хорошо, какъ повернусь и упаду, встаю молиться Богу. А если сдѣлать удобную, то просплю и молитву».
Батюшка ходилъ по деревушкѣ, гдѣ бѣдные вдовы, онъ имъ рубилъ дрова, крылъ крыши, а платы никакой не бралъ. Когда у него спрашивали: «Чѣмъ отблагодарить», — то онъ говорилъ хозяйкѣ: «Принесешь мнѣ пообѣдать». Ълъ онъ разъ въ день. Разсказывалъ онъ мнѣ: «Когда и двѣ принесутъ разомъ и три, а когда и два-три дня никто не приноситъ. Ослабѣю, иду къ Мишѣ, прошу у него пообѣдать. Спаси его, Господи, никогда не отказывалъ, всегда накормитъ».
Отецъ Пименъ всегда ходилъ въ подрясникѣ и съ крестомъ на груди. Пришлось ему поѣхать въ городъ, а по улицѣ шелъ милиціонеръ и, схвативъ его за крестъ, закричалъ: «Это уже отжитое, сними!» А отецъ Пименъ схватилъ его за погоны и говоритъ: «А это тоже отжитое, а вы понадѣвали погоны!». Улица была людная, и милиціонеръ со стыдомъ скрылся въ толпѣ, а батюшка пошелъ по своимъ дѣламъ.
Былъ онъ очень строгимъ и исполнителемъ всего Закона Божьяго, также и всѣхъ училъ и требовалъ справедливости; завѣщалъ похоронить его въ землянкѣ, гдѣ онъ жилъ. Заболѣлъ онъ сильно, очень мучила его грыжа, Миша ему предлагалъ лѣчь въ больницу. На это онъ говорилъ: «Къ безбожникамъ я не пойду просить помощи, что Богъ дастъ!» Умеръ онъ отъ аппендицита, говорилъ: «Операцію дѣлать не нужно. Я священникъ, ко мнѣ нельзя мірянину прикасаться. Пусть меня о. Алексѣй переоденетъ, когда я умру».
Отецъ Пименъ умеръ у Миши дома, и Миша его похоронилъ по завѣщанію въ его келліи и поставилъ крестъ на могилѣ. Умеръ батюшка въ 1962 году, отпѣвалъ его отецъ Алексѣй Козяевъ. Всѣ вдовушки плакали по немъ, все, кому онъ помогалъ, и чтили его какъ добраго пастыря. Миша и мама его всегда зажигали лампаду на его могилкѣ. Фамилію отца Пимена я не знаю, и гдѣ онъ жилъ, не знаю, и гдѣ его родина, — это какъ-то не интересовало, да и стѣснялись разспрашивать.
Потомъ многіе люди разсказывали, что видѣли ночью на могилѣ батюшки горящія свѣчи и слышали пѣніе, хотя тамъ никого не было». (Воспоминаія ин. А. /М./)
* * *
«Отецъ Алексѣй Козяевъ проживалъ въ станицѣ Старо-Ниже-Стеблѣевской, Краснодарскаго края. Сестры моей А. племянница по мужу вышла въ тѣ края замужъ, а мужъ ея молился у отца Алексѣя и насъ познакомилъ съ нимъ въ 1953 году. Мы частенько бывали у батюшки, хотя онъ жилъ въ 60 км отъ насъ. Былъ онъ женатый, имѣлъ матушку и дочерей, но не жилъ съ ними, т.к. матушка ходила въ открытую церковь. А себѣ онъ выстроилъ во дворѣ маленькій сарайчикъ и тамъ служилъ. Отецъ Алексѣй, былъ великій молитвенникъ, постникъ, но и строгій былъ. Была у него прозорливость. Одна молодая пришла къ нему, а онъ говоритъ: «Строго говори свой грѣхъ, ты такое зловоніе принесла мнѣ въ келлію, что не могу дышать». Она упала ему въ ноги и просила помолиться о ней.
А къ намъ пріѣхалъ въ село, а у насъ лавочка на улицѣ возлѣ двора, гдѣ собирались къ намъ сосѣди въ праздничные дни пустословить и судить. А онъ глянулъ на насъ и сказалъ строго: «Это ваша лавочка?» Какъ насъ съ сестрой пронзило насквозь, проводили мы отца Алексѣя и сразу лавочку сломали. Бывало, ѣдешь отъ отца Алексѣя и какой-либо пьяный ѣдетъ, то онъ и кричитъ: «Она отъ попа ѣдетъ, попомъ воняетъ, воду везетъ отъ попа вонючую».
Сдѣлали брату Димитрію операцію, а рана никакъ не заживаетъ, я со слезами поѣхала отслужить молебенъ, а онъ говоритъ: «Не плачь, братъ твой поправится». Я привезла водички и дала брату, и стала рана заживать быстро, и онъ поправился. Въ 30-е годы отецъ Алексѣй былъ осужденъ на 25 лѣтъ, а потомъ приговоренъ къ разстрѣлу. Когда его вели на разстрѣлъ то онъ услышалъ голосъ: «Бѣги!». И онъ побѣжалъ въ лѣсъ, а солдаты за нимъ. И вотъ отбѣжалъ онъ недалеко, сѣлъ подъ деревомъ и началъ молиться Божіей Матери, и видитъ, что четыре солдата ходятъ рядомъ съ нимъ, ища его, а одинъ прошелъ въ метрѣ отъ него и не увидѣлъ. Былъ онъ скрытъ отъ нихъ и невидимъ, а онъ ихъ видѣлъ, такъ они и ушли, не найдя его. А отецъ Алексѣй долго потомъ скрывался, это я пишу съ его словъ.
Умеръ батюшка 16 декабря 1968 года и похороненъ въ станицѣ. Дочь его В. живетъ въ городѣ Краснодарѣ, и мы до сихъ поръ переписываемся». (Воспоминаія П.М.)
* * *
«Еще хочу разсказать о чудесахъ Божіихъ, свидѣтелемъ которыхъ я была. У насъ въ селѣ церковь закрыли и сдѣлали клубъ. И вотъ однажды объявили, что будутъ показывать кино, это было первое открытіе «клуба». Въ церкви еще все было по-старому, даже иконостасъ стоял съ иконами. Поставили лавки, повѣсили экранъ и начался показъ фильма. Прошло гдѣ-то съ полчаса, и тутъ рѣзко люди закричали, кто былъ сзади, — вскочили и бросились къ выходу, передніе попадали на полъ или полезли подъ лавки. Что-же произошло? Какъ потомъ многіе разсказывали, изъ иконы, что была въ иконостасѣ, выѣхалъ святой великомученикъ Георгій Побѣдоносецъ на конѣ и, взявъ копье наперевѣсъ, поскакалъ на людей, которые отъ страха начали убѣгать. Но на этомъ все не закончилось. Кое-какъ людей хоть и не всѣхъ собрали и продолжили показъ фильма. Показывалъ механикъ и его помощникъ. И вдругъ на хорахъ вверху запѣли: «Иже херувимы», и такъ громко, что почти не стало слышно фильма. Все тутъ-же рѣшили, что это вѣрующіе залезли и хотятъ сорвать показъ фильма, поэтому человѣкъ семь комсомольцевъ и помощникъ полезли наверхъ, чтобы всѣхъ поймать и свести внизъ. Потомъ сами же они разсказывали, что, когда они лезли наверхъ по лестницѣ, то пѣніе прекратилось, и они обрадовались, — вотъ, вѣрующіе испугались и замолчали. Но когда залезли на хоры, то увидѣли, что они пустые. Въ недоумѣніи они стояли и не могли понять, какъ пѣвцы могли убѣжать. И тутъ вдругъ прямо между ними невидимые пѣвцы запѣли «Херувимскую». Гонимые невѣдомымъ страхомъ, они бросились бѣжать, не разбирая дороги, давя и толкая другъ друга. А помощникъ механика, бѣжавшій впереди, вдругъ упалъ, и по нему всѣ пробѣжали, т.к. не было другого пути из-за узости мѣста. Сбѣжавъ внизъ, они бросились на улицу. Теперь сеансъ былъ окончательно сорванъ. Помощникъ механика проболѣлъ мѣсяцъ и умеръ, механикъ уѣхалъ, больше никто ни за какія деньги не хотѣлъ идти на работу въ клубъ механикомъ. Такъ съ тѣхъ поръ и перестали въ немъ показывать кино. (Воспоминаія П.М.).
|