Купить

Великий русский поэт за всю историю существования России в веках Николай Михайлович Рубцов не написал пространного стихотворения о Лермонтове, а сотворил всего семнадцать строк о дуэли Баранта с Лермонтовым. Стихотворение так и называется «Дуэль». На самом деле Рубцов намеревался показать, какую на самом деле Лермонтов вел дуэль с силами злобы духов поднебесных, и эта его отчаянная борьба не на жизнь, а на смерть осталась, увы, во многом неинтересна для его современников, даже в церковных кругах не нашла должного понимания. Почему? Да потому, что Россию полных ходом подготовляли и вели к революции, к большой крови ни в нем неповинных и не замешанных в зле православных христиан. Да и сам Лермонтов никому не собирался открыто проповедовать то, на что были призваны священство (духовная власть) и правительство (светская власть). Он был поэт, прежде всего, и пророк. Услышат, слава Богу, не захотят слушать, себе же хуже. Он-то исполнил должное, не более. «Напрасно дуло пистолета враждебно целилось в него», уже сделавшего в воздух свой выстрел. Напрасно некоторые французы так враждебно относились к славе России и к ее национальному достоянию – русским поэтам Пушкину и Лермонтову. Великие поэты, по слову Николая Рубцова, смерть воспринимают, как «Божию милость». Их ничем нельзя было смутить, заставить сойти с их дороги, подкупить тем более. Оставалось только убить.

Но прежде чем перейти к поединку еще одного француза, но уже с другим русским гением – М.Ю.Лермонтовым, обратимся к его преддуэльной истории. Это важно во всех отношениях и сейчас вы поймете почему. Пушкин погиб в результате смертельной раны, которую пулей нанес ему француз Дантес на дуэли. Странно то, что, получив от Пушкина выстрел, Дантес не смог даже устоять на месте и свалился в снег, однако освидетельствование врача не показало даже никаких особых ран, кроме легкого прострела на вылет мягких тканей руки и сильной общей контузии (!?), на которую больше всего и жаловался Дантес. Вот откуда такое нескрываемое нахальство и наглость со стороны Дантеса и голландского посланника Геккерна: они-то не могли ли не знать, готовясь, что Пушкин был отличнейший стрелок, в отличии  даже от Дантеса. И предприняли меры, чтобы исключить поражение Дантеса на дуэли. Мы уже не говорим о стрелке Мартынове, убийце Лермонтова: тот вообще не умел стрелять. Тем не менее, вел себя вызывающе в ситуации, которая не стоила выведенного яйца. Зачем, спрашивается и с какой целью? Да все с той же самой, что и Дантес, он знал, что останется жив, что наверняка в него Лермонтов стрелять не будет, а там хоть трын-трава… Мартынову, судя по всему, вообще отводилась роль не «обидчика» Лермонтова, а даже в своем роде «благородного» «усмирителя» совсем зарвавшегося поэта. Не случайно и то, что такую же роль «обидчика» Лермонтова предлагали до Мартынова совсем другому офицеру, но тот, слава Богу, отказался… Николай же Соломонович Мартынов не отказался быть в центре эпотажа, он всегда «недолюбливал» Лермонтова в силу многих причин, о которых речь пойдет в соответствующей главе о гибели Лермонтова. Когда негодяи знают о своей безнаказанности, они становятся негодяями вдвойне и втройне.

По иронии судьбы в Царскосельском Лицее Пушкина в шутку, разумеется, звали «Французом» за отличное знание им французского языка, да и, собственно говоря, всей литературы Франции. Интересно Дантес знал что-либо из русской литературы, те же стихи Пушкина? Наверняка нет. Иначе бы он не стал стрелять в гения не только Руси, но и всего мира. Так в Русь, и это до сих пор (!), палят те, кто лишен здравого смысла и духовности, как будто мертвая Россия с ее народом («империя зла», например, по американскому президенту Рейгану) им милее всего на свете. Дойти до такого ожесточения, будучи сами смертными, - это самое настоящее бесовство. Нелюбовь, а то и ненависть к другим – это черта без сомнения от дьявола и слуг его – бесов. Ни Дантес, ни Мартынов не ценили ничего другого в жизни, кроме самих себя, а такие всегда готовы на все. Известно, что в чуждой ему России Дантес бы сразу принят в гвардию. Пушкин даже записал об этом в своем «Дневнике»: «Гвардия ропщет». Конечно, как же такому избалованному красавцу, да немедленно не в кавалергарды в суровой России. Уж не для того ли и в том числе, чтобы пленять не одних светских львиц, а еще и чужих жен?.. В то время гвардейцы были в особом почете, это сразу давало статус. На дуэли с Пушкиным со стороны Дантеса секундантом был никто иной, как секретарь французского посольства Аршиак, Он будет, и наверняка не случайно, убит впоследствии на охоте, не потому ли, что слишком много знал?  А не хотите ли теперь узнать едва ли не с ног сшибающий факт: убийца Пушкина Дантес и убийца Лермонтова Мартынов служили в одном и том же кавалергардском полку… Видать состоятельная была семья у Николая Соломоновича Мартынова, если он, не имея, как потом оказалось, особых способностей к службе на благо России, все же стал гвардейским кавалергардом. А вот Лермонтов не смог, хотя семья Арсеньевых-Столыпиных была не из бедных, но только сам поэт Лермонтов наверняка не стремился в особые гвардейцы. Он и в литературе, и на стезях военной службы был более чем некоторые доблестные вояки-гвардейцы вместе взятые. Граф А.В.Васильев, живший в Царском Селе в одной квартире с поручиком Гончаровым, родным братом Натальи Николаевны Пушкиной, через него познакомился с юным поэтом Пушкиным и нередко бывал у него. О Лермонтове, с которым он не был лично знаком, он отзывался с восхищением: «Далеко мальчик пойдет». Он же рассказывал, что некоторые гусары были против занятия Лермонтовым поэзией. Они находили это несовместимым с достоинством гвардейского офицера. «Брось ты стихи, - сказал однажды Лермонтову любивший его более других полковник Ломоносов, - Государь узнает, и наживешь ты себе беды!» «Что я пишу стихи, - отвечал поэт, - Государю известно было, когда я был еще в юнкерской школе, через Великого Князя Михаила Павловича, и вот как видите, до сих пор никаких бед я себе не нажил». «Ну, смотри, смотри, - грозил ему шутя старый гусар, - не зарвись, куда не следует». Еще до советского времени врагами Пушкина и Лермонтова был пущен миф о якобы причастности Царя в неблаговидном отношении к выдающимся русским поэтам-гениям. Но сами дела опровергаю эти басни: выше мы читали признание о Государе самого Лермонтова, а то, что именно Царь повелел отпеть «дуэлянта» Пушкина в придворной церкви и помог его семье лучше всего доказывает прямо обратное неутихающей клевете антипушкинцев и антилермонтовцев.  По записям 1837 г. В.П.Бурнашева: «На днях еще до катастрофы за прибавочные стихи (16 последних строк «На смерть поэта» - прим. авт.), наш Шлиппенбах был у бабушки и рассказывал ей, что Его Высочество Великий князь Михаил Павлович отозвался в разговоре с ним о Лермонтове так: «Этот начинающий поэт обещает многое». А потом, смеясь, прибавил: «Упеку ж его гауптвахту, если он взводу вздумает в стихах командовать, чего доброго!» В большом свете вообще выражалось сожаление только о том, что автор стихов слишком будто бы резко отозвался о Дантесе, выставив его не кем иным, как искателем приключений и почти авантюристом. За этого Дантеса весь наш бомонд, особенно же юбки. Командир лейб-гусаров, Хомутов за большим званым ужином сказал, что, не сиди Дантес на гауптвахте и не будь он вперед назначен к высылке за границу с фельдъегерем, кончилось бы тем, что как Пушкин вызывал его, так он вызвал бы Лермонтова за эти «ругательные стихи» (Пушкин на самом деле не Дантеса вызывал на дуэль, а его «папашу» голландского посланника Геккерна, и, во-вторых, полковник Хомутов невольно высказал ту мысль, что дуэль француза Баранта с Лермонтовым и была на самом деле местью за Дантеса, а в его лице Франции (?!), а не случайной стычкой из-за некой дамы – прим. авт.). А по правде, что в них ругательного этому французишке, который срамил собою и гвардию, и первый гвардейский кавалерийский полк, в котором числился? «Правду сказать, - заметил Синицын, - я насмотрелся на этого Дантеса во время военного суда. Страшная французская бульварная сволочь со смазливой только рожицей и бойким говором. На первый раз он не знал, какой результат будет иметь суд над ним, думал, что его, без церемонии, расстреляют и в тайном каземате засекут казацкими нагайками. Дрянь! Растерялся, бледнел, дрожал. А как проведал через своих друзей, в чем вся суть-то, о! тогда поднялся на дыбы, захорохорился, черт был ему не брат, и осмелился даже сказать, что таких версификаторов, каким был Пушкин, в его Париже десятки (чем не оскорбление всей России, для которой Пушкин был национальным достоянием, но Дантес уже знал, что его высылают, поэтому не стеснялся в выражениях – прим. авт.).

По истечении почти трех лет со дня гибели от руки Дантеса, который по словам Лермонтова «смеясь,.. дерзко презирал/ земли чужой язык и нравы» и был «заброшен (кого забрасывают к нам, мы даже хорошо представляем, а Геккерн и Дантес почему-то встречались за границей еще до приезда Дантеса в Россию…) к нам», как видим, не только «по воле рока». Что это ни с того ни с сего секретарь французского посольства от лица  французского посла в России Проспера де Баранта начал вопрошать у А.И.Тургенева: «Правда ли, что Лермонтов в известной строфе «Смерти поэта» бранит французов вообще или одного только убийцу Пушкина?» Неужели Барант не читал изречение Пушкина о его народе, не о всем народе, конечно, но о большинстве его: «Ты жалкий и пустой народ! Ты жалок, потому что вера, слава, все, все великое  с в я щ е н н о е  земли с насмешливой глупостью ребяческих сомнений тобой растоптано в пыли» («Последнее новоселье»). Вот и нас хотят, русских, и не только одних русских, но и евреев, и татар, и многих других, желательно всех, заставить принять грех и достижения земли за единственную правду. «Растопчите Православное, Священное и живите, как мы одной землей, успехами в «прогрессе»  и в цивилизованном развитии на основе «общечеловеческих ценностей», и мы вас полюбим, как своих братьев, а нет, - так ждите новых крестовых походов и смерти», - вот истинный символ веры западного сознания, который вошел в плоть и кровь западного человека после того, как он перестал освящаться Истинной Кровью и Плотью Христа в Таинстве Святой Евхаристии. Тут, на самом деле, никакой вины России в этом одностороннем отступлении Запада от Христа, конечно же, нет. Не приемлющие Чашу Христову, сами отверглись Креста и напоили себя горечью нехристианства из чаши земных удовольствий, которую Пушкин именовал «разбитым корытом». Святые слова преподобного богоносца Серафима Саровского о том, что «живущий в пустыне должен быть как бы распятым на кресте» разве не относятся к тем, кто подобно Лермонтову презрел все земное греховное, пустынное, а, значит, и распялся на кресте? Но ведь нужен же «мальчик для битья», нужно осудить и втоптать в грязь другого, как правило, более смиренного и честного ближнего, чем самим покаяться и измениться. Отсюда и произошел внешний Крест России  и Русская Голгофа, за Которые сама Россия не устает восхвалять Святую Троицу. Россия и другим желает не убояться антихристов с их псевдорелигиозной, и даже православной риторикой. Святая Россия знает, что ее Православную Россию, неправославный Запад никогда не оставит в покое – вот единственная правда. И то, что мы сейчас открыто еще не воюем, то это не что иное, как собирание сил для следующего Армагеддона. Но Россия не отступит от своего предназначения – быть последним православным оплотом на земле, пока не наступит «новое небо и новая земля», новым Иерусалимом и новым Израилем во славу Божию. «И чем больше борьбы, а хотя бы даже и поражений, да потом побед подобных – через покаяние и совершенное очищение от всякой скверны греховной Пречистыми и Животворящими Тайнами Тела и Крови Христовых, - тем больших и многочисленнейших и преславнейших венцов небесных борцы и победители в жизни будущего века удостоятся», - это наставление святого Серафима Саровского не должно давать нам покоя в борьбе не за отвлеченное «в борьбе за это», как пели в СССР, а за Небесное, Божие. Так что все наши великие поэты России – это и есть небесные воители!

В каждом верующем сердце, особенно в гениальном, поэтическом, очень чутком на всякую чужую боль (из этой боли и пишутся гениальные строки), не равнодушном к тому, что совершается в мире, совершается невидимая духовная брань со злой духов погибели, эта, как воскликнул Достоевский – осанна! и в этой-то борьбе главное не устрашится, не  отступить и пройти скорбный  путь до конца. Все люди одержимы, в той или иной степени греховными помыслами и делами, но тот победит, кто не поддастся им, не согласится на их требования. Поэтому, когда в гениях видят только эту, да и то лишь внешне, страшную борьбу, и разбирают по косточкам то или иное поведение, иной раз ошибочное, странное, если не юродивое, то такая односторонность и приводит к неправильным духовным оценкам личности того или иного великого поэта. Если бы они сами зажглись энергией Божества, то на своем опыте ощутили, как это на  самом деле противостоять не людям, нет, а вот этим самому злобствующему бесовству. Пока человек ведет нехристианский образ жизни, он может быть по житейским  меркам вполне благополучен. А это и надо бесовской нечисти: живи, как тебе хочется и вздумается, только не верь в Христа. Как наставляет нас Святой Чудотворец Серафим Саровский, много потерпевший от бесовских нападений и злобы людей: «Враг научает творить добро ради добра, не обращая внимания на благодать», то есть знай работай без отдыха, лишь бы не во славу Божию, а ради вещей и удовлетворения всех требований плоти. Но стоит человеку очнуться от  житейских попечений, которые его с головой захлестывают, и прибегнуть к молитве, чтению Священного Писания, Богослужению, посту, делам непоказного милосердия, бескорыстной заботе о ближнем и к другой благочестивой духовной работе, тут и начинается духовная борьба, в которой одному человек без помощи Божией ни за что не победить, будь он хоть восьми и десяти пядей во лбу. «Без Божией помощи невозможно спастись: когда Господь оставит человека самому себе, тогда диавол готов стереть его, яко мельничный жернов пшеничное зерно», - так говорил Батюшка Серафим. Мы что, умнее великих святых?..  «Терпите, терпите, Господа ради, все болезни и скорби. У вас будет такая радость, что среди лета запоете Пасху!» - вот такое утешение преподал «убогий» Серафим Саровский всем и монахам, и мирянам, гонимым бесами и безбожниками за Правду Христа. А у нас, похоже, весьма еще много тех, кто «скорбит», что Лермонтов и Рубцов писали ради Бога и тем более лучше них, и именно этим помогли многим несчастным, да и сейчас помогают не изменить Богу и Святой Руси. Потому такая борьба и развернулась вокруг наследия великих русских поэтов, что в них враг увидел свидетелей и благовестителей Божиих, а «с кого нам брать пример, как не с апостолов» (прп.Серафим Саровский), которые приняли мученическую смерть за то, чтобы дело Любви в Господе побеждало зло и ненависть.

Но вернемся к вопросу Баранта к Тургеневу. Это был тот самый Тургенев, который сопровождал гроб с телом Пушкина в Успенский Святогорский монастырь. Не  совесть ли заела французского представителя о поведении их армии в России в 1812 году, когда солдаты-мародеры оскверняли православные храмы и святыни, а все то же лукавое фарисейство. Что Барант не мог прочитать в переводе стихотворение Лермонтова и понять, что к чему? Скорее всего, французы намеревались устроить смотрины Лермонтову, кто так смело встал на защиту невиновного Пушкина, чей талант стал законным продолжением жизни и дела великого Пушкина, и заодно подготовить почву для «случайного» скандала между поэтом и их представителем. Поводов могло найтись сколько угодно. Вспомним далеко не странность: в отпевании Пушкина отказались принять участие послы Франции, Англии и Германии… Не правда ли, как это похоже на демарш послов в отношении России, а вовсе не в отношении Пушкина. Да, воистину велик наш Пушкин, если вокруг его славного, мужественного имени до сих пор не утихают страсти. Значит, он точно олицетворял Великую Православную Родину! Поэтому официальное приглашение поэта Лермонтова на новогодний бал 1840 года во французское посольство скорее походило не на любопытство, а на… объявление войны Лермонтову. Гений Лермонтова за три года после гибели Пушкина так же стал олицетворять Россию пред лицом всего мира. Рушились планы клеветников России – оставить русский народ без его духовных вождей и верного, православного слова. Русская свободная речь во славу Божию не только не ослабла, но с явлением Лермонтова обрела новый размах и силу. Тургенев само собой любезно предоставил французам стихотворение Михаила Лермонтова. Вскоре все маски были отброшены и не кто иной, как сын французского посла в России Эрнест де Барант на светском балу 16 февраля 1840 года посчитал, что Лермонтов не так как должно разговаривает с дамой (не правда ли почерк похож – Мартынов тоже остался недоволен, как поэт разговаривал с дамой…) и потому… вызвал великого поэта на дуэль. Что он тоже не мог понять, на кого руку поднимал?  Расчет опять же прост – «мальчишка погорячился, что поделаешь, с кем не бывало в молодости». Выскочку Баранту, видать для пущего успеха «дела», подсказали и унизительную форму вызова Лермонтова. А то бы  просто подошел к смеющимся и беседующим между собой Лермонтову и даме, и ляпнул не в попад, не в тему, этакое безобидное. Но Барант готовился, не уронил чести французской и дерзко бросил обвинение боевому офицеру Лермонтову: «Сударь, вы слишком пользуйтесь тем, что мы в стране, где удаль запрещена». Какая там такая удаль у французов, если они по слову Пушкина, втоптали в пыль все священное? Явный намек на революционную Францию и ее погромы братьев-христиан. Знают ли православные христиане, что в современной Франции существует масонская ложа с названием… «Александр Пушкин»? Так вот откуда и от кого ветер-то дует! Знаки на конверте-пасквиле Пушкину были явно масонского происхождения… Такое название тайной организации – что это, как не злобное хуление имени великого русского поэта!.. В России же любовное, святое отношение к Пушкину, как родоначальнику простого, ясного, спасительного русского языка. В народе говорят: «Ты что Пушкин что ли, все знаешь?» Пушкин – не только литературный, но, что особенно важно, нравственной эталон России и не только одной России.  Какой же ответ дает поэт удалому среди юбок Баранту (по словам Виссариона Белинского «салонному Хлестакову»)? Наверняка он догадался о причинах французской возни вокруг него. «Это ничего не значит. Я весь к вашим услугам» - хладнокровно заметил поэт выскочке. Вызов был сделан так, чтобы Лермонтов не смог отказаться, то есть в явно оскорбительной форме. Странен и выбор оружия для поединка – не только пистолеты, но и рапиры. Французский «де Артаньян», само собой разумеется, выбрал рапиры. Секундантом Лермонтова был Алексей Аркадьевич Столыпин – дядя, кузен Лермонтова, тот самый Столыпин, который, надо же какое стечение обстоятельств, будет секундантом Лермонтова на дуэли с Николаем Соломоновичем Мартыновым. Столыпин (Монго) был родным братом Николая Аркадьевича Столыпина, который так ревностно служил министру иностранных дел Нессельроде. Алексей Столыпин после убийства Лермонтова займет неблаговидную позицию на следствии и станет фактически выгораживать Мартынова. Друг Лермонтова называется… В поэме, посвященной приключениям с Монго поэт даст ему следующую характеристику: « …Актрис коварных обожатель/…собак и портер он любил…/ ходил немытый целый день» и т.д., но вот уже не шуточное и не ироничное: «И зародился пламень мщенья в душе озлобленной его». Впрочем, Монго был хорош собою, храбр и потому годился Лермонтову если не в близкие друзья, то неплохого спутника и участника приключений. Монго хотел разобраться с одной танцовщицей на богатом содержании, прекратившей знаки внимания к нему. Это приключение закончилось тем, что его участникам пришлось ретироваться через окно и уносить свои ноги на быстрых конях. Небольшая «гусарская» поэма «Монго» читается на одном дыхании, таков ее удивительно легкий и веселый язык, не лишенный язвительной иронии и с описания многих деталей. В конце ее Лермонтов ссылается на горячо любимого им Пушкина:

                                         И право, Пушкин наш не врет,

                                         Сказав, что день беды пройдет,

                                         А что пройдет, то будет мило…

А кто так понял Пушкина, как Лермонтов, ибо Пушкин, благословив день, имел вовсе не то, что мы думаем, а что открыл нам поэт Лермонтов: все беды и страхи дневные пройдут и наступит новое, так что мы забудем о дневных кошмарах земной жизни. Все примем от Бога: и не одно только доброе, но и поучительно и воспитательное для нас, ибо мы согрешили, повинны и достойны наказания.

Итак, сначала 2 января 1840 года Лермонтов был приглашен на бал во французское посольство к Барантам, а 16 февраля на балу у графини Лаваль де Баран обвинил поэта, что тот якобы в разговоре с известной особой сказал невыгодные вещи о нем, на что Лермонтов заявил, что не говорил о де Баранте ничего предосудительного. Французский юнец под высоким, как он полагал покровительством, не нашел ничего лучшего (а, скорее всего, действуя по плану), как тут же обвинить великого поэта России в распространении сплетен о нем (!?), на что Лермонтов весьма справедливо заметил, что поведение «Хлестакова»-Баранта (опять Гоголь!) весьма смешно и дерзко. Де Барант (которого так и подмывает назвать не Барантом, а…) сказал, что в его великой Франции он знал бы, как кончить дело. Лермонтов опять же спокойно, как и полагает боевому русскому офицеру, ответил, что в России строго следуют правилам чести, и мы меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно. Ай да Лермонтов, каково хладнокровие и, главное, не ложное, как на Западе, понятие чести, причем чести офицера России! Но ведь урок не впрок. Хоть мертвые воскреснут, Баранты, Дантесы и Мартыновы и иже с ними не поверят. Последовал незамедлительный вызов де Барантом Лермонтова на дуэль. Вот так некоторые посредственные личности входят в историю со знаком минус, и это авантюристов, похоже, нисколько не смущает. Пантеон знаменитых посредственностей-геростратов все растет и растет.

Дуэль состоялась 18 февраля 1840 года в 12 часов дня и где же! Снова у Черной речки! (тянет же некоторых на одни и те же погибельные места!?) на Парголовской дороге. Как мы говорили выше, секундантом Лермонтова был Монго, повидавший много на своем веку. Секундантом де Баранта – граф Рауль де Англес. Лермонтов и здесь остался верен истинному понятию чести, как ее понимают не на Западе, а в Православной России – так как де Барант считал себя обиженным (!?), Лермонтов предоставил ему выбор оружия. Решено было драться до первой крови, а потом перейти на пистолеты (то есть Лермонтов по возможности должен был убит если не рапирой, то выстрелом). Во время поединка на шпагах (интересно, Мартынов умел так же фехтовать, как и стрелять?) у шпаги Лермонтова переломился конец клинка, и де Барант успел в это время сделать свой выпад, целясь Лермонтову прямо в грудь и убил бы его, но в это время поскользнулся и смог только слегка задеть его. Затем участники дуэльного боя перешли на пистолеты. По иронии той же судьбы это были те самые пистолеты, которыми на дуэли вели неравный бой Пушкин и Дантес, потому что именно у Эрнеста де Баранта секундант Дантеса де Аршиак попросит эту самую пару кухенрейторов. По условию они были должны стрелять вместе, но Лермонтов немного опоздал, видимо, не желая стрелять в противника, или просто предался воле Божией. Де Барант промахнулся, и Лермонтов выстрелил в сторону (в воздух). После этого де Барант подал руку Лермонтову, и они разошлись.

Самое время послушать самого Лермонтова о его дуэли с де Барантом. Оно не лишено самоиронии, и вообще надо обратить внимание на манеру Лермонтова говорить о серьезном в легкой, почти скучной форме, принижая внимание к своей персоне. Поэт никогда не докучал никому и не нагружал никого своими проблемами, тогда как его многочисленные недоброжелатели поступали наоборот. Акиму Шан-Гирею Лермонтов рассказывал: «Отправился я к Мунге, он взял отточенные рапиры и пару кухенрейтеров, и поехали мы на Черную речку. Они были на месте. Мунго подал оружие, француз выбрал рапиры, мы стали по колено в мокром снегу и начали; дело не клнилось, француз нападал вяло, я не нападал, но и не поддавался. Мунго продрог и бесился, - так продолжалось минут десять. Наконец, он оцарапал мне руку ниже локтя, я хотел проколоть ему руку, но попал в самую рукоятку, и моя рапира лопнула. Секунданты подошли и остановили нас. Мунго подал пистолеты, тот выстрелил и дал промах, я выстрелил на воздух, мы помирились и разъехались…». В устах поэта бой на дуэли с французом выглядит будничным, своего рода возней на парголовском снегу. Но мы-то знаем, что все было очень и очень серьезно. А вот однокашник Пушкина по Лицею барон Корф придерживался иного мнения об этой дуэли, которое он записал в своем дневнике: «Дантес убил Пушкина (слышите как прямо, без обиняков сказано – «убил»!), и Барант, вероятно, точно так же убил бы Лермонтова, если бы не поскользнулся, нанося решительный удар»… Таким образом, Лермонтов решил скрыть от родственников правду о поединке, которая состояла в том, что де Барант наносил смертельный удар, но при этом не Лермонтов, а его противник поскользнулся в мокром снегу, и поэт волею судьбы остался жив. Стрелять Барант умел явно хуже и, возможно, Лермонтов знал об этом, позволив ему выстрелить первым (точно так же он и Мартынову позволит стрелять в себя, зная, что тот никудышный стрелок, но об этом позже). Впрочем, Баранта подвела обычная самонадеянность, да и могло ли быть такое, чтобы два француза убили двух лучших поэтов России?! Всего через год Лермонтова достанут и не в скандальном Петербурге, а на Кавказе. Еще в 1831 году поэт, предчувсвуя насильственную смерть писал:

                                      Настанет день и миром осужденный

В этой строчке не только его личная судьба, но исход многих честных, открытых и чистых душ в мире, который, лежа во зле, не перестает осуждать эти светлые, пламенные души. Какая горькая следующая строка:

                                                  Чужой в родном краю

Почему же чужой, если с такой силой воспел свой родной край? Чужой потому, что чужд миру, который уже давно грех и земное принял за правду. Чужой, потому что многими не понимаем, трижды отвергнут возлюбленными, гоним врагами… И вот оно прямое пророчество:

                                   На месте казни – гордый, хоть презренный –

                                                     Я кончу жизнь мою

Так все и случилось. Лермонтов понимал, что он не обречен, а приготовляется на заклание за то что посмел высказать правду, не угодную миру порока, пошлости и своеволия. Поэтому он горд, что не покорился злу добровольно и пребывает у него в презрении. И вот эта решимость не преклонять своей головы пред злом мира для Лермонтова есть высшая духовная позиция: «Я кончу жизнь мою», а не вы ее заберете у меня, потому что зло временно и имеет власть только над телом. Забирает души людей на Небо Он, Судия Всесильный, Тот, кто за казни праведников отмщает вдесятеро и более. В ХХ веке в России были репрессированы и казнены миллионы людей и что же: они тоже могут с гордостью воскликнуть своим палачам: «На месте казни – гордый и презренный/Я кончу жизнь мою». Чужаки для «нового мира» без Бога, мученики за Него оказались сильнее упивающихся насилием, поэтому и Пушкин, и Лермонтов, и Блок, и Есенин, и Рубцов не погибли, а победили. Стоит ли удивляться этому греховодному миру, который так много думает о себе. Этот именно мир отверг Христа и продолжает убивать христиан, готовясь к последней для него схватке, подумайте с Кем – с Богом!? Лермонтов не боится схваток с любыми проявления нечестия и зла:

                                      Виновный пред людьми, не пред тобою,

                                               Я твердо жду тот час;

                                      Что смерть? – лишь ты не изменись душою –

                                                Смерть не разрознит нас

                                       Иная есть страна, где предрассудки

                                                   Любви не охладят…

Великие русские поэты и своей жизнью, и своей мученической смертью прославили Христа, а что выше этой любви на земле?.. Мог ли, как писали и теперь еще пишут, «богоборец» Лермонтов написать такое открытое исповедание христианской веры, если бы на самом деле не любил Бога? Нет, конечно! Христианин знает, что тот час не миновать, поэтому к нему готовится. Он готовится к Суду своих мыслей, слов и поступков, да и уже судит себя каждый день: «виновный пред людьми», а это очень серьезная и самая важная духовная работа на земле, которой занимаются не очень-то много людей. «Я твердо жду тот час», - то есть я не колеблюсь в вере, зная, что предстоит отстаивать Небесную Правду до конца. «Нет выше той любви, чем душу положить за други своя» - гласит Святое Евангелие. Господь положил за нас Свою душу и тело предал для распинания на Кресте, а мы? Лермонтов словно обращается к России и к каждой человеческой душе: «Лишь ты не изменись душою», то есть останься верной Христу и Святости, и тогда смерть ничего не сможет сделать. Есть Царство Небесное, где уже не действуют человеческие предрассудки, но торжествует одна Вечная Любовь! Современному человеку, в силу его отступления от Любви Божией, приходится разъяснять то, что Пушкин, Лермонтов и другие поэты, и не только они одни, но и большая часть православного народа с детства знали естественно и органично, так как еще со школьной скамьи они изучали Закон Божий, а из семей родителей еще не было изгнано Слово Господне. После падения советского безбожия, честному взору предстала хоть и разгромленная, униженная страна, но это была все та же, не покорившаяся духовному злу Русь. Однако за долгие годы многие поколения людей утратили вкус к духовной пище и до сих пор ждут, как манны небесной, быстрого улучшения жизни, да и то больше материального благосостояния, чем изменения своего внутреннего, нравственного мира. Поэтому и наша книга, уж пусть не обижаются читатели, если таковые найдутся, это посильное объяснение христианского смысла творчества и жизни поэтов Лермонова и Рубцова, как представителей верующего православного народа, а не «народа», не потенциальных «избирателей» или населения. Если материальное достояние нередко берется умом, а то и физической силой, то не так с духовными и нетленными благами. Истинно блаженны-то ведь не многоумельцы, не многознайки и всезнайки, которые умеют что угодно сотворить, кроссворды «щелкать» и у которых всегда на все припасен ответ, а «слышащие Слово Божие и хранящие Его». Миру нет дела до Слова Божия, «из пламя и света». Чтобы услышать спасительные и охранительные слова, необходимо опомниться от житейской трясучки, придти в себя и оценить духовную ситуацию: где я, а где Бог, и заглянуть внутрь не другим, а в себя – там пусто или густо. Многие удивятся, когда сравнят заповеди Божии и то, что происходит на самом деле в их душе: в ней почти нет ничего святого, а густо от одних прячущихся во внутренней клети души страстей. Что же делать? Читать Священное Писание, прежде всего, творения Святых Отцов Вселенской Православной Церкви и великих русских поэтов. О такого чтения, поначалу непонятного и трудного (сразу найдется много «неотложных дел»), начнет разгораться огонь любви к Богу, а там и до храма рукой подать, а кто полюбит храм, того и Бог не оставит. А если Бог за нас, то кто против нас, хоть бы и весь этот временный мир. Не оставим ли мы его в свое время, которое знает один Бог? Значит, земное – это не наше, а наше то, что перейдет с нами в Вечность. По чудотворному слову преподобного отца Серафима Саровского необходимо одно для спасения души, которая одна несравненно дороже всего мира: «Считать себя чужим для видимого, с терпением ожидая невидимого» и еще: «Лучше для нас презирать то, что не наше, и желать нашего, то есть нетленного и бессмертного. Ибо, когда будем нетленны и безсмертны, тогда исполнимся видимого богоявления в чистейших созерцаниях, осиявающих нас чистейшими блистаниями, подобно Апостолам при благословеннейшем Преображении и приобщимся мысленно Его светодаяния безстрастным и невещественным умом и превыше – умного единения в неведомых и блаженных приражениях пресветлых лучей в божественном уподоблении небесным умам. Ибо будем подобны Ангелам, и сынами Божиими, воскресения сущее (Лк.20:36).

И поэт Николай Рубцов твердо верил, что смерти, которой мы так боимся, на самом деле нет, и написал об этом целое стихотворение. Христос воскрес, и смерть упразднена, ад огорчился, и торжествуют праведные мученики. А как же, нам скажут, понимать вторую часть стихотворения со словами «не жди пощады», «а все не будешь жить» и т.д.. Так и надо понимать – правильно, что если кто осмелится смеяться над мучениям безвинных людей и их «позором» и не станет возмущаться «неправедным укором и речью клеветы», того постигнет наказание и возмездие. И не надо удивляться, таков духовный закон.  Поэтому, мы, грешные и несовершенные, и просим в молитве главного – помилования. Если мы помилованы, то будем с Богом всегда, а выше этого счастья ничего не бывает. Поэтому Лермонтов и решителен, и тверд, что знает о Суде Божием, что вовсе не слепой рок управляет всем, а Сам Творец видимого и незримого. Все то, что произошло на земле с Лермонтовым было не к славе человеческой, а к Славе Божией. Поэтому поэт прославлен в веках, а его гонители и распинатели пожинают заслуженное.

Поэтому Николай Рубцов так и написал о мужестве и героизме офицера-поэта Лермонтова:

                                        Напрасно

                                                        дуло пистолета

                                        Враждебно целилось в него

Напрасно, потому что поэт не был ни в чем виноват, но вражда не знает пощады и ищет все новых и новых невинных жертв, как рыкающий по пустыне лев. Однако

                                        Лицо великого поэта

                                        Не выражало ничего!

Для Рубцова, великого поэта великой Руси, Лермонтов бесспорно был великим поэтом. Признают это даже враги России и Лермонтова, но с разными уловками и оговорками, например, «Да, велика Россия, но неустроенна» (надо понимать на их лад и манер!) или «Велик Лермонтов, но велик «чертовски» (!?) Великие люди с великой душой знают о происках вражды и встречают ее по-военному с оружием Слова Божия в руках, а иногда, как боец Лермонтов, на лошади и с саблей в руках.

                                             Уже давно,

                                                               как в Божью милость,

                                             Он молча верил

                                             В смертный рок    

Для того, кто воюет со злом не на жизнь, а на смерть, тот знает, что смерть, побежденная Христом, есть не более чем освобождение человека о земных, греховных пут и долгожданная встреча с Господом, своего рода милость Его к мученикам. Рубцов показывает чисто христианское отношение и свое, и Церкви к смерти, так что причисляющие его, Рубцова, к языческим поэтам, какой, несомненно, по стилю и духу была Дербина, сильно ошибаются и клевещут.

                                                       И сердце Лермонтова билось,

                                              Как в дни обыденных тревог

То есть так же, как и всегда, потому что поэт привык к тревогам, привык жить в постоянном беспокойстве, в ощущении, что тьма неотступно следует за ним и вот-вот нанесет свой страшный и подлый удар. Но самого-то поэта более волнует даже не это, а то, что люди смирились с властью тьмы и считают мирное сосуществование с ней вполне возможным. Но это не более чем иллюзии, так как тьма ничего общего со светом не имеет, а для обольщения слабых и доверчивых просто представляется «светом», не переставая быть тьмой, впрочем,  все это лукавство применяется для еще более верного погубления человеческих душ. Поэтому душа верующего в Христа человека  - это военная цитадель или крепость, Иерусалим, из которого она внимательно зрит, кто к ней приближается – добрый помысел или злая страсть. Такое различение дается от Бога по мере того, как человек подвизается в Божием добре и уклоняется от злого, дьявольского. Сам по себе человек без Бога не может ничего определить и сотворить, ибо наш нечеловеческий мысленный враг хитрее нас в тысячи раз и так все запутает, что человек не рад будет жизни.

                                                Когда же выстрел грянул мимо

                                                (Наверно, враг

                                                Не спал всю ночь!),

                                                Поэт зевнул невозмутимо

                                                И пистолет отбросил прочь…

Враг не спит, ища погубления, непрестанно вселяясь в тех, кто слушает его лживые посулы и наставления. Наверняка Барант волновался накануне дуэли, но он беспокоился совсем о другом, чем Лермонтов, которого невозможно было возмутить случившимся. Он-то знал, что правда на его стороне. Лермонтов по определению не мог бы убить Баранта или Мартынова (добрые гении так не поступают), как и Пушкин Дантеса, ибо «гений и злодейство – две вещи несовместны». Пушкин на дуэлях никогда не стрелял первым, а в случае промаха противника никогда не стрелял в него. Он и выстрелил-то в Дантеса, видимо, догадываясь о его неуязвимости, и целясь именно в предполагаемое защищенное место, а то бы мог прицелиться в голову или в ноги. Потомки догадаются в чем дело. Дантес-то стрелял наверняка в пах, в живот, чтобы Пушкин еще и помучался. Впрочем, если бы Пушкин все-таки убил Дантеса и вскрылся подлый механизм подметных, клеветнических писем, то он наверняка был бы полностью оправдан. Это знали те, кто преследовал Пушкина и его семью. Поэтому поэт не должен был остаться в живых. Накануне своей смерти, Пушкин, перенесший столько боли и страданий, не озлобился ни на кого, не делал заявлений, но исповедался и причастился, простил всех, в том числе и Дантеса, и отошел к Богу с миром. Вот пример непостыдной и благочестивой кончины христианина, о которой мы также молимся Богу.

Итак, настоящий поэт – это всегда созидатель, всегда нежная и всеотзывчивая душа, всегда от Бога и никогда от лукавого. Это и раздражает людей с темной, завистливой и злобствующей душой, которая не терпит малейшего из пламенного и светлого. Последствия дуэли с де Барантом могли бы стать не столь тяжелыми для Лермонтова, если бы, как и в случае написания стихотворения «На смерть поэта», когда доносчики поставили на рукописи резолюцию «Воззвание к революции» (!?), некто не донес на него начальству. Лермонтов должен был гоним в любом случае, виновен он или невиновен. Травля Лермонтова осуществлялась неукоснительно и с пристрастием. Фактически затравлен был и поэт Николай Рубцов. Изгнание из Литературного института (гения!), ловко подстраиваемые скандалы в общественных местах и даже избиения поэта, подозрительные личности вокруг него и прочее, все это и другое должно было создать в глазах советской общественности представление о «неуживчивом» поэте, которому единственно что удалось в жизни, так это несколько лирических стихов, да и те грустно читать.

Показания Лермонтова о том, что он стрелял на дуэли в воздух специально, не понравились де Баранту, и он самым наглым образом появился у Лермонтова на гауптвахте (кто-то видать постарался, чтобы Барант проник к заключенному под стражу поэту).  Мальчишка грозит Лермонтову новой дуэлью. Но о второй дуэли не могло быть и речи. Сына французского посла отправляют на родину. Но, опять-таки о посещении де Баранта Лермонтова тут же становится известно начальству, и это значительно ухудшает положение поэта. Хоть Государь заявил, что за дуэль с французом три четверти вины слагается, но оставлять без последствий искусно поднятую шумиху вокруг поединка никто не собирался. Снова в дело Лермонтова вмешивается Бенкендорф. Шеф жандармов настаивает на том, чтобы Лермонтов написал признание… о ложности своих объяснений по поводу дуэли. Поэту пришлось обратиться с письмом к командиру Гвардейского корпуса Великому князю Михаилу Павловичу и тогда только Бенкендорф отстал от Лермонтова. М. Д. Нессельроде, выражавшая свое горячее сочувствие Геккернам после убийства Пушкина, открыто сострадала Барантам. Так же, как и сам Нессельроде, она вникает в их частные интересы, сожалея о предстоящем отъезде Эрнеста: «Это расстроит семью, что огорчает твоего отца. Напрасно Барант тотчас не сказал ему об этом: он бы посоветовал ему тогда же услать сына»…

Даже непредубежденному читателю сегодня становится ясно, что уже не тучки-странницы, а мощные грозовые тучи сгустились над непокорной головой поэта, которые, к общей беде, и разразились громом и молний предательского выстрела у подножия горы Машук. Страшная гроза сопровождала дуэль, устроенную врагами поэта, как будто само Небо протестовало против злобной казни. Но Лермонтов был боец и желал бы умереть в самом трудном духовном бою, где подчас друг – это враг:

                                  Но я без страха жду довременный конец.

                                    Давно пора мне мир увидеть новый;

                                     Пускай толпа растопчет мой венец:

                                        Венец певца, венец терновый!..

                                           Пускай! Я им не дорожил.

Вот блестящая и одновременная спокойная отповедь Лермонтова всем своим недоброжелателям, в том числе современным. Поэт хоть и в новой стране теперь, но он жив более, чем мы, находящиеся под густым покровом разделений и бед. Его участь поэта-мученика разрешена в Вечности, он в селениях Божиих, а что будет с нами? Лермонтов писал в стихотворении «На смерть поэта» о том, что распинатели гения Пушкина «венец терновый, увитый лаврами надели на него», а это означает одно – Пушкин был умучен подобно Господу! Кто когда говорил, писал или размышлял об этом? Два века только и разговоров – «убит на дуэли». Видя, что распинатели сделали с Пушкиным и его семьей, Лермонтов не питал никаких иллюзий в отношении своей участи. Когда он пригрозил убийцам Страшным Судом, и что они не смоют своей черной кровью «поэта праведную кровь», и увидел, что они вместо раскаяния со всей своей бешеной силой ополчились на него, то ждать оставалось недолго. Лермонтов по сути совершил в отношении всех недругов Пушкина великую милость: если бы они имели хоть зерно веры, то, прочитав «На смерть поэта», опамятовались бы и постарались загладить свою вину, изменились к лучшему. Но, как и в случае с великим праведником и пророком Иоанном Крестителем, фарисейские влиятельные круги предпочли умертвить своего же пророка. Лермонтов прямо пишет о своем терновом венце, но как таковым он им не дорожит. Этот мучительный венец надели на него его преследователи и гонители, им и отвечать за это. Более того, Лермонтов знал и о том, что после его казни, будут распущены порочащие его слухи, домыслы, басни и тому подобное. Все это он назвал: «Пускай толпа растопчет мой венец», то есть пусть противники Христовой Правды и Христолюбивой Русской Поэзии поглумятся над моей памятью, доказывая, что я был «богоборец» и в том же духе, что никакой я не мученик был в жизни, а грешный человек, дерзавший писать то, о чем следовало бы помолчать. Я исполнил предназначенное. Это стихотворение было написано в 1837 году. Ровно через сто лет в России грянет пик самых массовых и страшных казней, начало которых положил октябрьский переворот. На Голгофу с надетыми на них терновыми венцами приведут миллионы жертв, но многие из них, не смотря на пытки и истязания, не предадут Христа и Русь в веках и претерпят все до конца.

В ночь на великий христианский праздник Богоявления Господня 1971 года в вологодской квартире состоится последняя дуэль поэта Николая Рубцова с темными силами. Фотографии уголовного дела показывают страшную картину почти разорванного горла поэта, как будто его терзали нечеловеческие когти. Рубцова похоронили не по православному таинству, без священника, на могиле поставили красную звезду… Не так сразу на рубцовской могиле появится белый крест, и на его перекладине, словно на вытянутых белых крылах, скромно приютились пасхальные церковные лампадки. А вокруг тысячи и тысячи могил простых вологжан, многие из которых в прошедшем ХХ веке были самыми настоящими мучениками в России. И этих самоотверженных воинов духа мир даже не заметил. Вечная им память.