Существует распространённое мнение, будто бы русский народ в силу своего характера не способен к самоуправлению, привык не устраивать свою жизнь самостоятельно, но подчиняться воле барина, ждать, когда те или иные проблемы решит начальство. Однако, если бы это было так, то Россия навряд ли когда-нибудь стала великой империей, распространившей свою власть на одну шестую часть суши.

В середине января солдатские банды постепенно очистили Саракамыш, частью выехав по железной дороге, частью отправившись пешим порядком на Карс и Тифлис. Этим воспользовалась администрация госпиталя, которой удалось получить в своё распоряжение два вагона, чтобы эвакуировать больных в Тифлис, так как фронт подошёл уже к самому Саракамышу. Накануне нашего отъезда, когда мы уже были погружены в вагон и стояли на запасных путях, провожать нас явились приятели из Земгора, носившие собирательное имя «Андалузия», которые и обыграли нас с женой, как липку. В Тифлис мы выехали на другой день, имея в кармане сотню рублей всего капитала.

    Эрзерум зимой 1917 год был грязен и отвратителен. В нём свирепствовали в это время холера и тиф, улицы были полны замёрзшей грязью, развалинами и переполнены пьяной и растерзанной солдатнёй, потерявшей всякий человеческий вид и облик.

    Перед рассветом под окнами этапного помещения, где мы ночевали, бацнул выстрел, все повскакали, хватаясь за оружие. За окнами сыпала и горела перестрелка. Прогремела несущаяся в карьер по обледенелой мостовой двуколка. Кто-то заливисто и испуганно простуженным басом орал: «В ружьё, в ружьё!.. вашу мать!..»

    Стрельба так же неожиданно стихла, как и началась. Утром стало известно, что солдаты нападали на вещевой склад и были отбиты караульными. Кто они были, никто не доискивался и не интересовался.

Екатеринодар был занят большевиками и превращен в крепость. Начались жестокие бои. Отряд полковника Неженцева утратил за три недели более половины личного состава. 12 апреля корниловцы вышли на окраину города, и попали под шквальный огонь пулеметов. Генерал-лейтенант Антон Деникин много лет спустя в своих мемуарах вспоминал этот бой: «… Открытое снежное поле простреливалось пулеметами с двух сторон. Не было ни единого холмика, где бойцы бы могли укрыться. Черные шинели корниловцев на белом снегу были прекрасными мишенями для врагов. Цепи залегли, и, казалось, никакая сила не заставит людей подняться в атаку. Огонь был настолько плотным, что пулеметные очереди искажали видимое пространство… Внезапно высокая фигура полковника Неженцева спокойно поднялась. Он неторопливо отряхнул полы шинели от снега и тихо скомандовал: «Корниловцы, вперед. Никто за нас этого не сделает…». Пуля попала ему в голову. Он упал, затем поднялся, сделал еще несколько шагов и был прошит пулеметной очередью… Когда Корнилову доложили о гибели полковника, генерал был потрясен. Неженцев для него был своеобразным талисманом всего Белого движения. На следующий день Лавр Георгиевич Корнилов был убит вражеским снарядом».

Социал-христиане понимали государство как естественный орган, выражающий высшие интересы народа в их единстве и создающий условия для свободного развития и широкого проявления личности в границах правового порядка. Считая миссией Российского государства служение национальной идее, укоренённой в Богооткровенной Истине, хранимой Православной Церковью, ВСХСОН провозгласил своей целью создание народного, представительного, правового государства, построенного на принципах христианства.
Для достижения этой цели предусматривалось проведение в будущей России широких реформ, в основе которых лежали три главных, определяющих принципа:
– христианизация политики,
– христианизация экономики,
– христианизация культуры.
При этом Программа ВСХСОН провозглашала, что все традиционные религии получат в России свободу проповеди вероучения и отправления культа: христианизация социальной жизни вовсе не есть духовная диктатура христианства.

100 лет назад, в марте 1916 года, началась Нарочская операция — наступление русских войск на северо-западе Белоруссии. Операция названа по самому крупному озеру региона — Нарочь, хотя боевые действия велись и южнее, и севернее этого озера. 3 (16) марта начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего генерал Михаил Алексеев отдал директиву о начале наступления русских войск в районе озера Нарочь. Его главной целью было отвлечение части германских сил с Западного фронта, чтобы помочь французским войскам, из последних сил обороняющимся под Верденом.

В своей книге Игорь Борисович знакомит читателя с историей русской антикоммунистической подпольной организации – Всероссийского Социал-Христианского Союза Освобождения Народа (ВСХСОН). Об этой организации написаны и опубликованы сотни статей, ее деятельности посвящено несколько книг. К сожалению, многие из этих исследований сегодня малодоступны для широкого круга читателей.

Уже лишь поэтому работа И.Иванова заслуживает особенного внимания. В ней не только рассказывается об образовании, становлении и тернистом пути, который был пройден данной подпольной организацией. Представленная книга воссоздает атмосферу эпохи, рассказывает об антисоветском движении и репрессиях в послесталинском СССР.

Ядро идеологии ВСХСОН составлял христианский персонализм. Социал-христиане рассматривали личность в качестве центра нравственной ответственности и духовного восприятия Божественной воли. Они ясно видели, что неотъемлемой чертой коммунистического учения является его антиличностный, антиперсоналистический характер, поэтому внутреннее освобождение от большевизма ставили во главу угла своей деятельности.
Программа ВСХСОН давала ответы на важнейшие вопросы, стоявшие перед страной. В первой её части был сделан всесторонний анализ теории и практики марксизма-ленинизма. Раскрывая антихристианский, бесчеловечный характер коммунизма, она показывала несостоятельность пропагандистских тезисов о «закономерности революции 1917 года» и «прогрессивности» общественно-политического строя, насильственно установленного на месте разрушенной большевиками Исторической России.
Идеологию коммунизма социал-христиане характеризовали как лжерелигию, сектантское мировоззрение хищнического класса, порвавшего с общечеловеческими идеалами.

Гарнизон, в котором преобладала всякая тыловая сволочь в лице писарей, каптенармусов, обозных, телеграфистов и фельдшеров, был очень беспокойный и распущенный. На нём сильно отразились революционные события. Революционированию солдат здесь ещё способствовало и то обстоятельство, что в окрестностях Байбурта находилась масса всякого рода лазаретов, питательных пунктов и прочих учреждений: Союза городов, земства и Красного Креста, − переполненных скрывающимися от фронта евреями и интеллигенцией, оппозиционно настроенными как к старому режиму, так и вообще ко всякому начальству. На Кавказском фронте почему-то этот элемент поголовно состоял из иудеев самого наглого и вызывающего вида. Все эти носатые молодые люди, занимавшие должности уполномоченных, заведующих хозяйством, врачей и фельдшеров, носили военную форму, утрируя её до последней степени и отступая от закона, чтобы сделать себя и свои погоны похожими на офицерские. Помимо военной формы, вся эта публика обязательно носила шашки, полевые сумки, револьверы, бинокли, свистки и т. п. Будучи одетыми как военнослужащие, господа эти не только о военной, но и вообще о какой бы то ни было службе не имели никакого понятия, из-за чего с ними постоянно происходили не совсем приятные приключения.

Подпольщиков выдал предатель. 4 февраля 1967 года из поступившего в Комитет Государственной Безопасности доноса чекисты узнали о существовании в Ленинграде подпольного антикоммунистического союза…[i] «Провалилась» группа Михаила Коносова. Впрочем, доносчик – недавно принятый в ВСХСОН и смертельно перетрусивший сотрудник Ленинградского института точной механики и оптики (ЛИТМО) Владимир Петров – знал мало: ни руководители организации, ни члены других групп ему известны не были. Увы, на сей раз, казалось бы, отлаженная, не раз уже спасавшая организацию, система безопасности социал-христианам не поможет: череда нелепых случайностей и несколько серьёзных ошибок в конспирации – сыграли свою зловещую роль…

Размежевание на патриотов и западников существовало в 1970-е годы не только в оппозиционно настроенных кругах внутри СССР: ещё отчётливее и жёстче оно проявлялось в эмиграции.

В Российском Зарубежье тех лет западническое, демократические течение в основном было представлено так называемой «третьей волной», включавшей в себя выпущенных за «железный занавес» диссидентов, а также представителей этнической еврейской эмиграции.

Из тех проблем, что теперь стоят перед Россией и ещё острее встанут в будущем, сложно выделить наиболее важные, ибо все они вопиют, и решать их придётся одновременно.

Само собой, залогом развития всех отраслей государственной жизни является его экономическая сила и стабильность. Сила же эта имеет в основе своей ничто иное, как самообеспечение, максимальную материальную независимость страны от внешней конъюнктуры. Ибо доколе страна полностью зависит от сбыта своих природных ресурсов и импортирует всё, от высоких технологий до зубных щёток, от автомобилей до продовольствия, доколе хранит свои деньги в иностранных банках, ни о каком государственном суверенитете говорить попросту невозможно.

России необходимо восстановить свой суверенитет, превратиться в страну-хозяина, живущего своим умом, своими силами. Нет ничего худого, чтобы перенять заграницей те или иные полезные наработки, при нужде и закупить что-то нам потребное, если нет возможности произвести это у себя по объективным причинам, а не из-за лености и разгильдяйства.

Нужно помнить, что социал-христианам приходилось действовать в стране, уже полвека оккупированной режимом сатанократии, в стране, где материалистическое мировоззрение и ненависть к религии, в особенности к православию, были возведены в ранг официальной идеологии, внедряемой в сознание людей с раннего детства – начиная с детских садов, через школу, октябрятскую и пионерскую организации, комсомол…  

Начиная с самого раннего детства, все говорило о необычной судьбе поэта. С самого начала Сергей писал очень много религиозных стихов. Есенин прямо утверждал, что «с рождения поверил в Богродичный покров». А кто с рождения верит в Пресвятую Владычицу Богородицу, тот сам по злой воле никогда не сведет счеты с жизнью. Гениальность во Христе, называемое совершенством, и злодейство – две вещи не совместны. Поэтому народ с самого начала не верит в распущенные безбожной властью мифы о «самоубийстве» Сергея Есенина.

Так называемая «новая Россия» осталась органически враждебной России Исторической. В порочной системе, выстроенной партноменклатурой и КГБ из старых кирпичей разобранного ими Советского Союза, не было места ни для вчерашних диссидентов, ни для подлинных демократов и патриотов… Не было его и для социал-христиан, все идеи которых прямо противоречили планам «новых хозяев»…

Боже, ведал ли мир более утончённый метод растления целого народа? С одной стороны раздувают в нём перехлёстывающее через край тщеславие – всех-то мы сильнее, всех-то к ногтю прижмём, и мировой пожар раздуем, и коммунизм построим, и танки наши самые быстрые, и люди такие, что хоть гвозди делай. А с другой – обращают в рабов, доносящих друг на друга, живущих по принципам: падающего подтолкни в спину, а, если не трогают, так и не лезь.
Такие тщеславные рабы однажды разделятся меж собой. Одни, желая скрыть собственный позор, будут исступлённо бить и клеймить поверженного истукана, которому служили, а другие продолжат не менее яростно курить ему фимиам, потому что признание «божества» пустым истуканом или злобным демоном обесценит их жизнь, и низвержение, разоблачение его будет означать разоблачение их самих.
Кровь – крепче любого клея. Преступление – сплачивает надёжнее идей и общего дела. Страх – вернее обеспечит власть от посягновений на неё, нежели забота о народном благе.
Трое разговаривают за закрытыми дверями, и один допускает неосторожное слово. Двое в ужасе смотрят не на него, а друг на друга. И каждый боится, что другой донесёт, и тогда придут не только за тем, кто сказал, но и за тем, кто слышал и не донёс. Кто донесёт первым – тот будет спасён! И двое смотрят друг на друга, задавая себе один и тот же вопрос – донесёт или не донесёт? И в каждом вершится битва совести со страхом.
Можно ли осудить человека за страх? В ссылке встречала Мария человека, предавшего других, после того, как арестовали его шестнадцатилетнюю дочь и пригрозили подвергнуть её жестоким истязаниям. Чья душа вынесла бы такую угрозу? Нет, Мария не могла осуждать тех, кто сломался. Кто из смертных осмелится утверждать, что на их месте выдюжил бы?..

При этом Программа ВСХСОН ни в коей мере не рассматривала социал-христианство в качестве преемника российской революционной традиции. Об отношении социал-христиан к революции (в марксистском понимании этого термина) один из них, Леонид Бородин, впоследствии напишет:
«Более оскорбительного слова, чем “революционер”, для нас, членов организации в бытность её, не существовало. Мы были всего-навсего обычными русскими людьми, всерьёз озабоченными судьбой будущего страны и изъявившими готовность действовать во спасение тысячелетнего государства средствами, предложенными программой И. Огурцова. Слово «революционер» для нас было равнозначно слову «бес», и никак иначе. Русские революционеры начала ХХ века были для нас бесами, одержимыми сатанинской идеей воплощения Царства Небесного на Земле исконно сатанинскими средствами.
Безусловно, мы понимали, что бесы без причины в том или ином народе не объявляются, что именно глубокий кризис Православия, начавшийся в предыдущем веке, одна из причин революции» .

- Я верю и верю всем своим существом: наступит день, и Россия в горести и стенании отвернётся от своих обольстителей, - говорил Миша. – Быть может, к этому часу она будет вся истерзанной, поруганной. Но это будет великий день воскресения духа! Россию охватит страшная скорбь и раскаяние. И все жертвы, приносимые теперь, станут для неё светлым лучом, за которым она потянется к вечному солнцу, к Источнику жизни и радости. И это произойдёт тем быстрее, чем явственнее зло будет лишь с одной стороны! Мы не должны умножать его! Не должны уподобляться врагам! Не должны мстить! Но принимать бич Божий со смирением… И молиться, чтобы Богородица заступилась за Россию! И она заступится!
- Нет! – воскликнул Тягаев, чувствуя как клокочет всё внутри, как дрожит голос, как слёзы подкатывают к глазам. – Нет! Это всё иллюзии! Прекраснодушные надежды, которыми приятно себя тешить, с которыми легче жить! Богородица не заступится за нас! Потому что мы не заслужили Её заступничества! Не заслужили! Мы позволили врагам Бога и России бесчестить наши святыни! Мы оказались безвольны и растерянны, маловерны и, наконец, трусливы! Нам не хватило мужества защитить свою страну! И своего Царя! Мы позволили лишить себя всего! Чести! Родины! Государя! Мы сами отдали всё на поругание! И за это мы прокляты! – Пётр Сергеевич уже кричал, не слыша своего крика, не владея собой. – Прокляты! Оглашены! Бог отвернулся от нас! И молитв наших не слышит! И поделом! Наше место теперь в притворе, наше дело теперь отмаливать иудин грех, каяться и смывать позор кровью, своей и вражеской… Вы призываете к непротивлению? Ложь! Именно за него и достойны мы проклятия! За равнодушие! За расслабленность! И не отказом от борьбы мы можем и обязаны заслужить заступничество Богородицы! А борьбой! В смертельной схватке искупить грехи перед Богом и Отечеством! А иначе - конец! Конец! Не достойны мы ни жизни на этом свете, ни спасения на том! А достойны только презрения и анафемы! – полковник глухо застонал и закрыл лицо рукой.

Садо говорил о том, как эмоционально восприняло студенчество разоблачение культа личности Сталина, как молодёжь была захвачена раскрывшейся перед ней народной трагедией, как в народе зрело требование наказать виновников репрессий, но очень скоро все убедились, что это ещё не конец трагедии, так как вслед за культом Сталина начинался культ Хрущёва:
«Рабство, авантюризм, бесхозяйственность, несправедливость так и кричали на каждом углу…
Хищения, взяточничество приняли колоссальные размеры. В реках гибла рыба,  лесах – зверьё, сельское хозяйство являло картину полнейшего разгрома. Колхозники зарабатывали в месяц по 25-30 рублей, а труд их был ужасающим. Я сам видел, как эти бедные люди с утра до ночи ползали на четвереньках под дождём, убирая картофель. И тем не менее картофельные поля часто оставались неубранными. А в это время Хрущёв со своей семьёй разъезжал по миру, произносил идиотские речи, которых не мог не стыдиться ни один уважающий себя русский. Недовольство росло. Произошло повышение цен на мясо и молочные продукты, пшеница стала покупаться за рубежом. Это Россией-то! Последовали авантюры с денежной реформой, государственными займами.
В стране создавалась напряжённая обстановка, приведшая к массовым выступлениям против советской власти в Новочеркасске, Караганде, Тбилиси, Краснодаре и других местах.
Я был уверен, что мы стояли тогда накануне внутренней катастрофы, которая могла разразиться стихийно в любой момент и бросить страну во внутренний хаос.
Скажите, граждане судьи! Что в этой ситуации должен был делать сын своего отечества? Россия – моё отечество. Моя мать. Мог ли я спокойно смотреть, как гибнет моя мать?»

Три года назад Москва была разбужена доносившимися из окон этого здания криками: - Требуем Калинина! Нам не нужен Катанян[1]! Так начиналось знаменитое восстание заключённых Бутырской тюрьмы, годами находившихся в заключении без предъявления обвинений. Ответом на крики стали аплодисменты запрудившего окрестности народа. Увы, через два часа два специальных полка ГПУ подавили восстание, сразу расстреляв его зачинщиков, а прочих избив шомполами и оставив замерзать в камерах, в которых предварительно выбили стёкла… С той поры попыток восстаний в советских тюрьмах больше не было…

- Вы о чём угодно думали. О Великой России, о победе над большевизмом, о союзниках, а о малости одной позабыли! Вы о людях забыли! О человеке забыли! Что вот это всё, - развёл руками, - для людей делаться должно! Для человека! Потому что человек всегда важнее идеи! А вам до человека дела не было! На фронте человек гол, в деревнях тёмен настолько, что про вас же не знает ничего. У нас большая часть солдат – простые мужики. И они, оставленные интендантами наголе, вынуждены грабить своих же братьев-мужиков! Вот, и «обольшевичились»! И те, и другие! А если б заботились о людях, то никогда бы, никогда… - сбился, махнул рукой, выпил. Чувствовал Алёша, что лишнего перебрал нынче и перед Надинькой совестился. Решил, что больше ни рюмки не позволит себе сегодня.

- Тыл! – процедил тесть, приударив ребром ладони по столу. – Тыл наш многих обольшевичил! Достаточно раз в отпуску побывать…

- Генерал Дитерихс на днях очень верную мысль высказал, - сказал Антон. – Что наше Экономическое совещание только тогда будет полезно, когда будет состоять не из интеллигенции, а из крестьян. И правда! Если бы крестьяне в нашем совещании преобладали, то и нужды, и думы простых людей, земли стали бы слышны. И о человеке не забыли бы.

- Михаил Константинович - человек мудрый. Очень надеюсь, что он ещё сумеет привести в чувство наши скорбные дела, - произнёс Тягаев.

В самый разгар подготовки к торжествам по Ленинграду поползли невероятные слухи о том, что в городе идут… аресты и обыски: в середине февраля 1967-го Комитет Государственной Безопасности раскрыл широкую подпольную организацию, готовившую вооружённый захват власти и свержение коммунистической диктатуры… Подпольщики именовали свою организацию Всероссийским Социал-Христианским Союзом Освобождения Народа – ВСХСОН. Поговаривали, что подпольные группы ВСХСОН действовали в нескольких городах Советского Союза, а центр всего заговора находился в Ленинградском государственном университете. Заговорили о возможных расстрелах… Ничего подобного в брежневском СССР до тех пор не случалось. Для партийных вождей известие о действовавшей в стране крупной подпольной антикоммунистической организации прозвучало как гром среди ясного неба. Разумеется, никаких официальных сообщений об этом в советских средствах массовой информации не было. Более того, упоминать о ВСХСОН строжайше запретили: сам факт существования этой организации не подлежал огласке. И хотя утаить информацию не удалось – слухи об аресте большой группы подпольщиков распространились по стране и проникли на Запад – история социал-христианского подполья на долгие годы так и осталась одной из загадок советской эпохи.

Возвращение в прошлое – это тоже своего рода плавание в отечественную историю своего народа, которую уже никому не отнять у него. Самое время добрым словом помянуть константиновского батюшку отца Иоанна. Это он крестил младенца Есениных и вопреки воле матери нарек его именем Сергий (память 25 сентября), предсказав, что он будет добрым и хорошим рабом Божьим. По сохранившимся воспоминаниям «отец Иоанн запомнился как добрый, незлобливый, простой и умный пастырь. Он был законоучителем в школе, в том числе пять лет у Сергея Есенина. Сергей рос своим в доме Поповых (Смирновых), то есть у отца Иоанна. Батюшка был не такой как все, нестандартный, особенный, простецкий. Умел к человеку подойти. Со всеми запросто, по-свойски. Зайдет к одному, к другому, чайку попьет. Всегда трезвый, всегда с пониманием к людям. Все шли к нему со своими проблемами и делами. Дом у него, как заезжий двор, вечно во дворе толпа. Всех к себе в дом вел. А в праздники у него не протолкнешься.

ОТЕЧЕСТВО! С чего оно начинается? Оно начинается, в том числе, со своего родного уголка. У каждого есть или был земной отец, которого дети должны почитать, чтобы долго жить на земле. Вдумайтесь, если все почитают, то будет ли зло на земле, войны, глады, мор, болезни, язвы и прочие гибельные непотребства в таких масштабах как сегодня? И, конечно, же Отечество начинается с того самого места, где ты родился, воспитывался и рос, где Господь поставил тебя служить Ему и людям, а не просто, чтобы есть, дышать, работать и спать. «О Русь, покойный уголок. Тебя люблю, тебе и верую» (С.Есенин). Что это, как не продолжение знаменитого Тютчевского: «В Россию можно только верить!»

«Слушай мое сердце бедный человек», - этот призыв Есенина как никогда актуален сегодня, когда в России, да и в мире слишком много бедных, униженных страдальцев. Им, а не богатым, сытым и самодовольным, посвящают свои задушевные стихи русские христианские поэты. Только русским поэтам-гениям свойственен такой пронзительный и спасительный разговор, в котором каждый найдет удивительно легкий сплав духовного и мирского. Пушкину, Есенину и Рубцову удалось достичь, казалось бы, невозможного – сделать наш обычный повседневный язык голубинным, ясным, свободным, духовным и преодолевающим любое зло мира. Для исполнения такой пророческой миссии им потребовалось отдать самих себя в жертву, благоприятную Богу и своему народу. Они в буквальном смысле пролили свою мученическую кровь, чтобы принять Святой Дух, Который, как известно, послан в мир Небесным Отцом и «дышит, где хочет», особенно же там, где двое или трое берутся жить и творить во Славу Божию. Принятие Божественного Духа неминуемо пролилось в неподражаемую Божественную поэзию, как бы в продолжающее сотворчество Божие и человеческое. Вот почему мы так восхищаемся именно русскими поэтами-гениями.

Вигель помнил, как кровь бросилась ему в голову, когда августовским днём он прочёл телеграмму правительства, в которой Верховный объявлялся изменником. В глазах потемнело, и на мгновение показалось, что голова вот-вот разорвётся. Николай стиснул виски и глухо застонал. А вскоре до войск была доведена телеграмма самого Корнилова, взывающая отчаянно к каждому русскому сердцу, надрывающая душу: «Русские люди! Великая Родина наша умирает. Близок час её кончины… Тяжёлое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех Русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьётся в груди Русское сердце, все, кто верит в Бога – в Храмы, молите Бога об явлении величайшего чуда, спасения родимой земли!... Русский Народ, в твоих руках жизнь твоей родины!» И залила душу Вигеля боль Верховного, рвущаяся из этих строк, и ещё невыносимее стало сознание собственного бессилия изменить что-либо.

ОТЕЧЕСТВО! С чего оно начинается? Оно начинается, в том числе, со своего родного уголка. У каждого есть или был земной отец, которого дети должны почитать, чтобы долго жить на земле. Вдумайтесь, если все почитают, то будет ли зло на земле, войны, глады, мор, болезни, язвы и прочие гибельные непотребства в таких масштабах как сегодня? И, конечно, же Отечество начинается с того самого места, где ты родился, воспитывался и рос, где Господь поставил тебя служить Ему и людям, а не просто, чтобы есть, дышать, работать и спать. «О Русь, покойный уголок. Тебя люблю, тебе и верую» (С.Есенин). Что это, как не продолжение знаменитого Тютчевского: «В Россию можно только верить!»

После всех потерь казалось Арсентьеву, что больше нечего терять ему. А эта утрата острым ножом полоснула по сердцу. Так не должно было быть! Не такой безвременно ранней, напрасной гибели заслуживал Сергей Леонидович. Самых лучших воинов и командиров похищала смерть, и душа содрогалась: если так беспощадна судьба, значит, и Бог – не с нами?.. Зияющая пустота владела сердцем Ростислава Андреевича. И одно сожаление жгло, что не было его в том роковом бою, где нашла смерть Маркова, выходившего невредимым из стольких гибельных сражений. Что теперь нет его на фронте, чтобы бить красную сволочь. Проклятая инвалидность удерживала Арсентьева в Новочеркасске, лишая последнего утешения в искалеченной его жизни – сражаться с врагом, гнать его насколько хватит сил, а однажды сложить и свою голову, которая и так слишком задержалась на плечах…
Послышались негромкие голоса. Ростислав Андреевич поднял глаза и увидел приближающегося генерала Алексеева. Арсентьев отступил. Михаил Васильевич подошёл ко гробу, перекрестился. По впалым щекам его текли слёзы. Некоторое время он стоял неподвижно, молился, затем отвесил земной поклон и покинул церковь. Ростислав Андреевич также поклонился своему погибшему командиру и вышел следом за Алексеевым.
Хотелось Арсентьеву долго-долго идти пешком, уходить боль, но нога лишала его такой возможности. Доковыляв до ближайшей скамейки, опустился на неё. Сияло в июньском, жарком небе чему-то радостное солнце, ничуть не гармонируя с царящим в душе трауром. Снова и снова билась в голове неотступная мысль последнего месяца: на фронт! На фронт!!

«Я русский, - писал Тютчев в письме к Густаву Кольбу, - русский сердцем и душою, глубоко преданный своей земле, в мире со своим правительством и совершенно независимый по своему положению. Стало быть, мнение, которое я попытаюсь здесь высказать, - мнение русское, но свободное от всяких расчетов. И не опасайтесь, чтобы в качестве Русского я ввязался, в свою очередь, в жалкую полемику, вызванную недавно одним жалким памфлетом… Книга г. Кюстина служит новым документом того умного бесстыдства и духовного растления (отличительные черты нашего времени, особенно во Франции – прим. авт.), благодаря которым дозволяют себе относится к самым важным и возвышенным вопросам более нервами, чем рассудком, дерзают судить весь мир менее серьезно, чем бывало относились к критическому разбору водевиля. Что же касается до противников г. Кюстина, до так называемых защитников России, то они, конечно, искреннее его, но они уж слишком просты… Они представляются мне людьми, которые, в избытке усердия, в состоянии поспешно поднять свой зонтик, чтоб предохранить от дневного зноя вершину Монблана!.. Нет, милостивый государь, мое письмо не будет заключать в себе апологии России. Апология России… Боже мой! Эту задачу принял на Себя Мастер, Который выше нас всех и Который, мне кажется, выполнял ее до сих пор довольно успешно. ИСТИННЫЙ ЗАЩИТНИК РОССИИ – ЭТО ИСТОРИЯ; ею в течении трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу…»